Завтра будет снег

Памяти Саши Сивакова

Знаешь, такой рекомендации никто и никогда еще не писал. Я только сегодня утром понял, как это сделать, – Михалыч улыбался довольно. Задорно. Задиристо. Мальчишески... Он тогда мне рекомендацию для вступления в Союз журналистов давал. Разглядел во мне что-то? Почувствовал? Не понимаю. Ведь я поработал в газете к тому времени – всего ничего.  Образование –  совершенно не журналистское. Педагог с  уклоном в физику. «Однако, – говаривал Михалыч с расстановкой, – образование не всегда ума прибавляет. Чаще наоборот. – И добавлял философски: –  Ты глянь, сколько в газете дипломированных газетчиков! Раз-два, и все. На три-четыре-пять уже нет никого. Остальной народ пришлый. Вроде тебя. Да зато большинство – на месте своем очутились. Хоть и не учил их никто точки с запятыми на местах нужных ставить. Жизнь научила главному – профессии. А что главное у нас? Не солгать! Не навредить! Не убить! Ведь слово, сам понимаешь, зачастую хлестче меча или сабли. Бах! И нет человека. Сгорел. В труп ходячий превратился. В зомби. Упал он так, что не встать. Впрочем, подняться-то можно. Не каждый силы находит для этого. Внизу, в грязи –  проще. Забот меньше. И мыслей –  тоже.  А ты писать сможешь. Нутро у тебя к этому предрасположено...»

Вот и учился у Него.

В Союз меня неожиданно приняли. Потом была работа. Обычная. Рутинная. Порой –  интересная. Иногда –  обязаловка. Как повсюду. То и дело подходил к Нему с вопросами. Он вникал в суть. Только потом что-то советовал. Предлагал. А то вдруг сам замрет, скрестит руки на груди или упрет ладонь в седую щетину бороды и, словно очнувшись, выдаст вопрос. Вопрос заставит задуматься, пошевелить мозгами, напрячься, собрать логическую цепочку, прийти к единственно правильному ответу...
Порой Он появлялся на пороге хмурым. Что-то не удавалось. Не складывалось. Он не прикасался к бумаге. Ходил по редакционному коридору. Словно искал что. Пускался в беседы, но хмарь оставалась и сосредоточенность, которые не всякий человек мог разглядеть. Или просто –  уходил домой. «Поработать». В эти часы его можно было увидеть в «стекляшке» –  кафе в парке, где частенько сиживает журналистская братия за стопочкой водки. Когда не хватало на водку, Он брел в пивнуху. Забирал бокал. Медленно, философствуя, выпивал. Выпивал, чтобы вернуться за новым. Если предлагали банку, бокалы побили и поворовали давно, он чертыхался. Но забирал. Напиток в это время стоял на месте более высоком, нежели природная воспитанность.
Что говорить, когда позволяли средства, выручал его банкой-другой. Хотя понимал, к добру не приведет. Только вид Его настолько потрясал, что грешно было отказать...

Еще Он казался беззащитным. Одиночество творца сидело в нем прочно. Он от него, возможно, пытался уйти. Не удавалось. Оно держало, словно на привязи хозяин держит пса. От Михалыча веяло одиночеством всегда. Впрочем, его дети от первого брака давно выросли. Жили вдалеке. Из-за чего  распалась семья? Вопрос банальный. Думаю, не стоит об этом. Почему не женился вновь? Вроде –  женился. Вместе с тем –  как-то не очень. Его младший, от этого «то ли брака, то ли нет», уже пошел в школу. Счастьем светился Михалыч, когда ходил с сыном в кино или на акул посмотреть –  заграничный аттракцион в город завернул. Тогда Он доставал древние записные книжки и создавал шикарные, вечные сто строк. Так и бросал изредка, потирая руки: «Пойду-ка сто строк вечного напишу...» А редактор эти сто строк мог и не поставить в номер. На этот счет в Михалыче жила другая поговорка: «Эх, Михалыч, нам ли быть в печати?!» И горькая усмешка. Из-под сердца. Он не умел быть нужным человеком. Он всегда был пасмурным, хмурым, все держал в себе. Несмотря на удачи и неудачи, Он источал одиночество. Даже когда смеялся. Еще Он умел радоваться чужим успехам. Редчайшее качество...

Частенько говорил о ремонте. Правда, я никогда у Него не был. Понял однажды –  мысли о вложении мизерных гонораров в «стройку века» посещали Михалыча лишь время от времени. Когда средства появлялись. Хватало их на немного еды. Новую одежду себе позволить не мог. Джинсы, аккуратно заштопанные, штаны и пара свитеров на холодные времена. Зимой на плечах несуразная куртёшка, на голове непонятной формы треух. Только в Его однокомнатной квартире  могла получиться мини-галерея. Художники любили Его. Дарили работы. Он отвечал теплом. Даже – нежностью...
Мечтал написать книгу. Собрать все написанное. Довести до ума. Не позволяли заботы, замороченность и текучка. К ним примешивались запойные дни. Изредка последние превращались в месяцы. На работе Его терпели с советских времен. Привыкли. Жалели. Пользовались им. Он, напротив, не умел находить нужных людей и не старался стать в один ряд с подобными. Не мог. Не хотел. Не умел. Да и не хотел учиться.

Вчера. Вчера Ему исполнилось бы шестьдесят. Не исполнилось. Не успел. Он попал в среднестатистическую сетку жизни мужской части населения нашей страны. Больно. Казенно. Кто только придумал это «среднестатистическое»?!  Впрочем, на то она и Россия, чтобы усреднять и обеднять. Только сегодня за его столом – пусто. На стене рекламный плакат фильма «Титаник». Странно. Какой-то символизм напрашивается. Пока непонятно – какой. Может быть, ощущение Его, Михалыча, ухода? Несуразного. Неправильного. Неуютного. Умереть в ванне страшно... А разве бывает, что человек уходит от нас правильно? Или –  уютно? Даже когда он прожил долгие годы, разменял несколько десятилетий и сложился как человеческая единица, он все равно уходит не вовремя, интимно и неправильно. 

Каждый раз, входя в Его кабинет, ловлю себя на невозможности бросить: «Привет, Михалыч!»

Пиво закончилось. По бокам банок сползают белесые пенные разводы. На дне скапливается мутноватая темная жидкость. Остатки.

– Михалыч любил его. Толк понимал в пиве. С закрытыми глазами мог отличить хорошее пиво от плохого. Темное от светлого. Даже сорта различал. – Виталик смотрит в банку словно в пустоту. Не видит ничего. Или видит нечто, не доступное мне?

За стенами пивнушки твердой поступью шествует к финишу октябрь. Такой тихой осени не помнит никто. Без затяжных, уже привычных дождей, без грязи и слякоти пришло отсутствие тепла. Градусник показывает твердый «ноль» уже несколько дней. Ну и пусть себе показывает. Страшно, когда жизнь стремительно достигает «ноля», а когда погода...

Просто за всем этим последует зима.
Завтра синоптики обещают снег.