Саквояж

Прежде она не ощущала тяжести и величины своего тела, – была легка и подвижна. Годы исподтишка месили свою глину, накладывая на нее слой за слоем, она увеличивалась в объеме и вот теперь чужое ложе, отведенное ей из жалости, с трудом ее умещало. Болезнь затянулась, и женщина обвиняла ее несвоевременное появление в коварстве. Кто мог подумать, что весенний воздух, пахнувший железной крышей и сосульками, проникнув в ее легкие, возбудит в них опасный жар. Болеть в чужом доме малоприятное занятие. Придется лежать в постели, создавать неудобства для всех окружающих. И самое ужасное: плестись в туалет в разобранном виде, с непричесанной головой и в старых, с чужой ноги шлепанцах. Знаменитость в китайском халате с павлинами, потерявшими цвет от долгой носки, – хороша же она будет в этом наряде, который непременно высмеет главный кормилец семьи взрывом причмокиваний, хлюпаний и прочих производимых им звуков, смысл которых не поддается определению.
Некстати, ох некстати болезнь, но делать нечего, придется терпеть кудахтанье разволновавшейся подруги вместе с ее градусником и чаем с малиной, с поползновениями потрогать разгоряченный лоб и обещанием вызвать врача.
– Только не это! – упиралась больная. Она даже представить себе не могла, что кто-то посторонний решится к ней прикоснуться, как к обыкновенному смертному. Свое тело, как и все созданное ею, она почитала слишком большой ценностью, чтобы доверяться кому попало.
– Мне, право же, совестно, – говорила она, обращаясь к подруге, – причинять тебе беспокойство, но я обещаю, что через неделю буду в порядке.
– Глупости! Глупости! – отвечала подруга. – С гриппом не шутят. Я шиповник заварю, будешь пить.
– Шиповник, шиповник, горяч как любовник, – пропел, проходя мимо комнаты, где лежала больная, глава семейства словоохотливый Гирин. В своих лакированных ботинках он напоминал извивающегося беса. Случилось так, что этот бес, ставший лет десять назад мужем подруги, сделался чуть ли не добровольным покровителем Агнии. Он укрыл ее в своем доме, спасая от преследований тех, кто усматривал в широкомасштабной деятельности Агнии вредный мистицизм и потаенное желание пошатнуть узаконенные устои. Она-то и не думала расшатывать, но, обладая тайной прорицания, наводила страх. И сделалась гонимой.
Спаситель Гирин представлялся Агнии в виде героя кубической картины, состоящей из хаоса пятен, геометрических фигур и пересекающихся линий. Наверное, правы были художники-кубисты, думала она, видевшие в человеке его многофункциональность. Владей она кистью и красками, она изобразила бы этого несносного Гирина в виде скопления разнородных мазков, не имеющих склонности к цельности.
Впрочем, что ей до него… Пусть себе гримасничает, а она будет с ним формально любезна, как никак он предоставил ей угол для проживания и еду в обмен на удовольствие общаться со знаменитостью, – ведь она знаменита, от этого не уйдешь. Причем, скандально знаменита.
К сожалению, то обстоятельство, что ее в исключительных случаях, накануне предполагаемых свержений, вызывали на самый верх, желая услышать ее прогнозы, не гарантировало ей безопасность. Скорее наоборот. В ней нуждались, от нее зависели, а это непременно вызывает желание от такого человека избавиться.
Она нутром чуяла, что за ней следят. И поэтому путала следы, пропадала из вида, скрывалась как сейчас и ждала, когда снова понадобится тем, по чьему приказу за ней следят.
Некстати, ох некстати болезнь. И к чему этот мерзкий бес, проходя мимо, обронил казавшийся невинным вопрос: – А вы распорядились насчет архива?
Конечно, она не думала о смерти. Верила, что ей отпущен немалый срок для продолжения ее диалога с неразгаданным ею самой таинственным поставщиком откровений. Уверенность была такой неколебимой, что в ответ на каверзную реплику Гирина она произнесла:
– Я еще не включила в свои мемуары повествование о такой яркой личности, как вы. Закончу и распоряжусь. Но не думайте, что мои труды попадут в ваши руки.
Однако, шутки шутками, но этот разговор заставил ее задуматься. После выздоровления она сложила имеющиеся рукописи в саквояж и отправилась с ним квартировать у знакомых и малознакомых людей, старательно заметая следы. С саквояжем она не расставалась даже во сне, забывая о том, сколько пристальных глаз следит за злополучным сокровищем и сколько голов обдумывает как его украсть.
Бесконечные переселения и связанные с ними мытарства и страхи подкосили здоровье Агнии. Когда ее не стало, сокровенный чемоданчик с оторванной ручкой сделался предметом вожделений всех, кто знал или догадывался о его существовании. Человек двух столетий, Агния хранила в нем документы, которые в новое время приобретали значение бесценных.
В борьбу за присвоение саквояжа немедленно включились все, кто окружал Агнию в годы ее скитаний, а также неизвестно откуда взявшиеся многочисленные родственники. Среди претендентов на наследство была женщина, выставлявшая себя доверенным лицом умершей. Она значилась под номером один, как обладательница обширной переписки, имевшей историческое значение. Что касается других претендентов, то у них на руках не оказалось веских доказательств, подтверждающих их права на наследство. Бывший муж покойницы, одно время живший за стеной коммунальной квартиры вместе с молодой женой, ни на что не посягал, потому что считался в известных кругах погубителем Агнии, бесчеловечным мерзавцем, бросившим молодую беспомощную женщину на произвол судьбы.
Еще откуда-то возникла пригретая Агнией в годы бедствий то ли падчерица, то ли прислуга и тоже стала заявлять о своих правах.
Но самым опасным у всех «наследников» считался тот самый бес, громогласно объявивший себя защитником Агнии от супостатов оголтелого критиканства. Он вышел на передовую борьбы за наследство, вооружившись кассетами с записью бесед с Агнией в домашнем кругу, за обеденным столом. В записях этих, собственно, не было ничего примечательного, кроме «подайте соль» или «чаю покрепче». Но ловкий интервьюер все же сумел вытянуть из знаменитости несколько слов по поводу ее литературных вкусов и философских воззрений. Потрясая этими кассетами, ловкий жуир встал в очередь за архивом под номером два.
Неожиданно для всех в числе охотников за упомянутым саквояжем обнаружился дотоле не известный никому человек, объявивший себя внуком умершей. Внуком по крови он, конечно, не был, но был из семьи возлюбленного Агнии, о котором она забыла по давности лет. Этот внук сплел легенду о том, что возлюбленный имел дочь, вышедшую замуж за кавказца, переехавшего в Москву пострелять. Кавказец устроился охранником у бандитов и погиб в перестрелке. Жена-наркотичка попала в тюрьму, а мальчишку, сына погибшего и наркоманки, забрали к себе старики-кавказцы, как заведено обычаями этого народа.
Мальчишка был наслышан о связи знаменитой Агнии с дедом и посчитал себя внуком. Он был очень хорош собой, горяч и неукротим – настоящий джигит. Да и бандитские замашки давали о себе знать.
Пока претенденты выясняли, кто из них главнее, этот лжевнук хитроумно похитил саквояж.
Наследники бушевали, обвиняли друг друга в ротозействе, а заодно и клеймили позором Агнию. «Она – аморальная личность!» – говорили одни. «Вертихвостка!» – добавляли другие. «Ходячий монумент!» – злорадствовали третьи. «Подумаешь – гений!» – опровергали доказанное завистники. И все сходились на том, что зря ее пиарили такие же проходимцы как она. И этот внук возник не случайно, она же с кем только не спала…
И все же после пропажи растревоженное общество, оставшись ни с чем, угомонилось. Пусть милиция разбирается (хотя всем было ясно, что не разберется) или прокуратура (тоже ничего не найдет).
И они были правы: саквояж не нашелся. Зато на знаменитом аукционе в Лондоне однажды был выставлен на продажу полустертый листок с набросками странных формул и схем, чье значение до сих пор остается загадкой для самых просвещенных умов Вселенной.