Обида. Байка третья, грустная

     Опять, читатель мой любезный, проснулся я после трех часов.
 Мне  Муза  спать ведь не дает.
    
     Не шепчет тихо мне  она на ухо, а в полный голос говорит: «Вставай, друг - Юрка!  Пора - пора! Я подготовила две-три мысли для внимания твоего пера».
   
     «Когда   меня оставишь ты в покое»? -  взрываюсь я.
   
     Плетусь на кухню  полусонный, чайник ставлю. Завариваю чай,  его пью я. «О, эта Муза, госпожа моя,  неужто так и не оставит меня в покое до рассвета»? -  подумываю  я.
   
     Та смеется, кружась под потолком, над головой:  «Чай свой допей,  за стол рабочий свой садись. Садись, пиши, пока не бросила тебя.  Кто меньше спит, тому побольше даю я»!
 
     Стенаю я: «Оставь меня в покое, хотя бы до утра»!
    
     Она в ответ: «Нет, уж, дудки! Нет, мой подопечный! Не брошу я тебя и не отстану до тех пор, пока  до дна ты не иссушишь сосуд воспоминаний прошлых о летнем лагере  у озера в лесу, про булочку «черняги»!
      
     Начинаю байки грустной я расплетать хитросплетений чудных сюжет простой.
      
     Много времени прошло с тех пор.

     Но помню я до каждого мгновенья дни, недели счастливого безделья у озера «Зеркальное» в Приморье.
      
     Я, как и все мои собратья, счастливо отдыхал в  чудо - лагере  на берегу красавца - озера в тени лесов и окружении сопок.  Лагерь - сказка  наш  был спортивным.
      
     Помню, прошло дней пять, или, шесть, и  наш лагерь, добрая его половина,  в поход идет.
    
     Счастливые, веселые ребята начинают, с инструкторами во главе отрядов,  штурмовать маршруты к невероятным водопадам, ко всем прелестям тайги Сихотэ - Алиня.
    
     В походе и наш отряд. 

     Все у нас с собой: рюкзаки, палатки, спальные мешки, инструмент, провизия на трое суток, все, что нужно для выживания в лесу.
    
     За два дня успели мы полюбоваться и диким виноградом  (кое-кто его и ел!), лимонником, жимолостью, элеутерококком, молочным орехом лещины - фундуком, колючим орехом. Довелось нам взглянуть и на железную березу, на дерево бархатное (так мы, мальчишки, его прозвали),  Маньчжурский орех (дикий грецкий орех), величавые развесистые папоротники  - на все то, чем богата и знаменита Уссурийская тайга.
    
     Кстати, слегка  отступлю от темы: сегодня, в наши  дни, китайцы - сезонщики (а они  и у нас есть) листом маньчжурского  ореха, втихаря,  травят рыбку в чистых, еще пока,  приморских таежных ручьях.
    
     Боже, каким счастьем, нет, просто небесным раем, для нас прошло полдня на лесных водопадах!
    
     Богат и разнообразен животный мир в лесах Приморья.
    
     Какое наслаждение каждому ребенку было с руки диких бурундуков и белок угощать (да, поверьте, мой  читатель, в то время еще такое можно было видеть).   
    
     А что сейчас.

     Был я в тех местах, и что увидел.
    
     Русла речушек чистых, малых, как ни странно, местами техникой железной распрямлены, исчезли перекаты, водопады.
    
     А багульник, бог розового цвета, как я его любил и восхищался сим скромненьким цветком, багульник почти исчез на склонах сопок, скал.  В погоне за женьшенем почти вся тайга «под грабли» поднята. Орешник, лещина исчезает. И даже кедр - красавец перестал нас лесным орешком удивлять. Лес вырубается, вывозится почти без ограничений. А ведь его еще и нужно восстановить. Кому это нужно?
    
     Понимаю, что сейчас мне кто-то опять рвать душу станет, что все я вижу из окна автомобиля, а не живу я в том лесу.

     Да, не живу  я в тех краях, но сердцем и душой продолжаю за него страдать.
    
     Прошу простить читателя любезного меня за это отступление от темы разговора.
    
     Продолжу я вести рассказ.
   
     Видели мы  лесных оленей, кабаргу. Кота лесного повстречали. Жалели, что не довелось нам  познакомиться с живыми  леопардом и лисой – огневкой, филином и соболем, конечно. Но нельзя же все увидеть за три  дня.
    
     Жалко, тигра, хозяина тех мест, мы также не повстречали, а вот его следы не только видели, но и трогали руками. Слышали мы и грозный рев детей  Амура.
      
     Незабываемы все те места.

     На всю оставшуюся жизнь оставят они каждому в их сердце, в их душе, любовь к природе, научат каждого ценить, беречь свой край прекрасный, его фауну и флору.
      
     Ну, так вот.

     Проходит второй день нашего чудесного похода в лесную сказку Дальнего Востока.
    
     И, тут, после  ужина выясняется, что запасы темного хлеба, помню,  практически иссякли.

     Ну,  и что? Вы представляете,  какой,   просто, зверский аппетит бывает у нашего ребенка после прогулок. А тут, мы почти двое суток на свежем воздухе в общении с природой. Организмы наши молодые, растущие, калорий требуют, а не только зрелищ. 

     Какие здесь запасы  хлеба? Ну, «чисто, замели» всё до крошки, нет у нас в отряде хлеба, как ни ищи.
    
     А ведь в походе, по плану выхода, еще  больше суток без хлебушка нашего любимого,  родного,  придется   прозябать.
    
     Вожатые, а их двое, решают, за хлебом в лагерь отправить экспедицию ребят. Ищут желающих свершить тот подвиг.

     А я уж и готов, как Александр Матросов  броском на амбразуру, прости меня господи, бежать за тем хлебом, не щадя, конечно, своего живота.
    
     Ну, да ладно. Четыре добровольца, я в их числе,  все под командой одного вожатого за хлебом снаряжены.

     И, в путь.
    
     И вот, уже  в лучах вечернего заката мы в лагере.
    
     Ночь проводим в  лагере. С рассветом хлеб в хлеборезке получаем, и в рюкзаках его несем к нашим в лесу палаткам.
      
     И, что странно, как легко нам было от тех палаток до лагеря дойти. Ведь шли порожняком.

     А, вот, назад-то, за плечами у каждого из нас почти по пуду груза (добавились еще кое-какие консервы).
      
     Ну -  ка,  попробуй потянуть сей маленький возок. И путь не близкий.

     Битых три часа потребовалось нам,  чтобы хлебушек тот на бивак в лесу доставить.
      
     Четыре раза за весь наш путь мы отдыхали.
    
     И до того мы устали за эту нашу геройскую экспедицию, что  проголодались, что твои волки. А  «голод ведь не тетка». Молодой, быстрорастущий организм требует восполнения утраченных в работе калорий.
    
     Поэтому, мы с моим товарищем Виталькой, втихаря, на привалах, да, и по пути,   мало - помалу, а две буханочки «черняги» растерзали.
    
     Приходим на бивак, провизию сдаем. Тут выясняется о недостаче  хлебушка родного, нужного.
    
     Кто в том виновен? А ведь  виновные – мы, я и Виталька.
    
     Я уж, не знаю, почему Витальку не тронули  вожатые (на то, очевидно, причины были),  а вот уж меня на построении отряда, на  линейке, так вожатый «отчехвостил», что  в   землю я был готов воткнуться, пройти ее  насквозь и в Штатах очутиться!
      
     И как было горько, обидно, что проявив людскую черствость уже  довольно взрослый человек, не мог понять ребенка, куском хлеба упрекнул.
    
     Боже, как тогда ночью, лежа в спальном мешке в палатке, я страдал.

     Душа моя, вся в слезах и горечи стонала. Слезы горькие, обида душили малыша! Ну, хоть тут вешайся, что делать?
    
     И тут решился я искупить свою вину, что был так голоден: потихоньку вылез из палатки и бегом, на семи ветрах, «рванул» в лагерь за  хлебом.
      
     Бежал, не плакал, а рыдал, стонал, но к своей цели шел.
    
     И через час я был в лагере. Вот и  комната, где располагались мальчишки наши на ночлег, и тумбочка моя.
    
     А в тумбочке той, внизу, в бумаге завернута моя «заначка»  - три медных пятака (больше мне моя матушка тогда не могла дать).

     Беру денежку.
    
     В кармане три пятака,  иду в хлеборезку.

     Там тетя Дуся резала хлеб на завтра (мы все знакомы были с ней).  Она подкармливала хлебушком всех малышей, даже  ночью, дай ей бог здоровья.

     Прошу нашу сердечную  буханочку «черняги»  мне продать (а стоила она тогда четырнадцать копеек).

     Денежки ей протягиваю, а сам плачу.
      
     «Не рыдай, дружок, облегчи свою душонку, – мне тетка говорит, - расскажи, чего ты плачешь, что случилось?»
    
     Я все ей без утайки изложил.

     Она меня послушала, обняла и за мной же и заплакала от жалости за нашего Юрку – бедолагу,  и я с ней зарыдал.
    
     Тут, она, конечно, успокоилась, затих и я, но грудь мою теснила обида на вожатого.
      
     Подходит тетя Дуся к хлебным полкам, берет две буханки, одну из них белого, хлебца, кладет их в сумку.

     Мне подает их со словами: «Бывает, детка, в жизни все у нас. Люди есть разные, но хороших и сердечных больше. Не серчай, все пройдет. Хватает у нас в жизни и  глупцов, и черствых, но бог им судья!  А денежки свои возьми назад, они тебе еще сгодятся в жизни. Беги малыш, не бойся, я с тобой, и бог с тобой!»
    
     К подъему я был уже в палатке.

     А на  завтраке  вожатому  обидчику буханочку «черняги» я отдал со словами: « Простите, вот,  буханка  хлебушка у меня затерялась в рюкзаке»!
    
     Сказал я это, и как  будто гора с плеч моих свалилась!
      
     Не виновен, что голоден был я!