I Незаконное имя. Глава 11. В городе лесорубов

        ДЕРЕВЯННАЯ САБЛЯ.

        Часть 1.
             НЕЗАКОННОЕ ИМЯ.
        Глава 11.
             В ГОРОДЕ ЛЕСОРУБОВ.

        Теперь, я полагаю, следует рассказать об этом городе.
    Да, он был огорожен частоколом, и на деревянных башнях виднелись стражи, берегущие народ от нашествия красноволосых, но не в этом суть. Вот что главное: каждый, кто вошёл бы сюда впервые, непременно бы ахнул. Я тоже ахнул. По-собачьи, правда. Всё было здесь из дерева, и всё, разве что кроме поверхностей ступенек, было покрыто резьбой. Она была тонкой, искусной, разнообразной. Если это были скульптуры, то смотрелись они, как настоящие люди. Выражение их лиц было живым. Складки их одежд падали естественно, и украшены платья были деревянными кружевами. Я видел в своей жизни множество образцов прекрасной резьбы по дереву, но искусство здешних резчиков превосходило всё мыслимое. Наличники, двери, карнизы, ставни, колонны, ажурные панели на стенах… Даже крыши были покрыты тонкими, фигурными, разнообразными пластинами, и одни забавно щетинились, как ёжики, другие лоснились под солнцем. Удивительно были сложены деревянные башенки на частных дома. Столбики ворот принимали то формы змей, то каких-то дивных зверушек, то просто цвели деревянными цветами. Балконы отбрасывали на дорогу узорчатые тени. Если бы я взялся  фотографировать, то на одной лишь площади у ворот провёл бы весь день, а то и больше. А я бы взялся, будь здешние люди к нам дружелюбно настроены. Я бы взялся изучать их легенды и песни…
    Стоп. Куда это меня понесло? Я должен найти пропавших Лёку и папу и выяснить, что смогу, о двоюродной сестре. Сделав над собой усилие, я покинул прекрасное место ради созерцания не менее замечательных. Ещё некоторое время я брёл не знаю куда, разинув пасть и выпучив глаза. Я вилял хвостом, разглядывая частные дома, колодцы и ворота. Но потом внимание моё переключилось на обитателей резного и деревянного города.
    Рост их был разнообразен, встречались и высокие люди, но Лёка Мале всё равно должен был выделяться на общем фоне. Мне не попалось ни одного анчу, и я пожалел папу тоже. Оба они, и Лёка, и отец, всё то время, что наша компания подбиралась к реке, наверное, вынуждены были таиться и голодать.
    Совершенно неожиданно я напал на знакомый след. Лёка был здесь! На радостях я гавкнул, отряхнулся и затрусил вперёд, уверенно читая запахи, и понимая, что вот-вот увижу побратима.
    Он стоял спиной ко мне, совершенно не таясь, и, мало того, спокойно беседуя с лесорубами.
    - Конечно, столы теперь стоят лучше, - басил он. - Во славу Правеня, очень хорошо. Давайте, тащите скамьи.
И мужчины тащили скамьи, а женщины накрывали скатертями столы, расставленные на широком дворе.
    - Молодец, - за что-то похвалил Лёка мальчика, перемазанного чем-то жёлтым. - Теперь ступай умываться.
Ни он, ни его собеседники не испытывали ни малейших трудностей в понимании речи друг друга. Чары Личного Перевода действовали замечательно. Ай, да я! Вот так молодец!
    А куда Малёк дел папу?
    - Дядя Озер! - закричали от стены, - Когда судить будут конкурс?
- Я сейчас, - ответил мой друг.
    Озер? Что ещё за Озер? Я, может, решил бы, что передо мной и впрямь какой-нибудь Озер, что я ошибся, но запах и то, чем занимались дети, не оставило сомнений: это друг мой, Лёка Мале.
    - Вот Озер голова! - крикнула пышнотелая дама через весь двор. - Нашёл чем ребят занять, чтоб не носились повсюду.
    Дети самозабвенно разрисовывали цветными мелками стену, для разнообразия обитую гладкими досками. Лёка устроил конкурс рисования. Стена украсилась жёлтыми солнышками, голубыми ручьями, мамами и папами в национальных одеждах и животными разных мастей.
Национальная одежда меня, как друга фольклористов, очень заинтересовала. Весьма искусно были вышиты узоры на платьях женщин и штанах мужчин. Собственно, вышивки было чрезвычайно много. Толстыми шерстяными нитями по шерстяной ткани. Тонкой шерстью по белым рубахам. Роль верхней одежды исполняли вязаные кофты и жилеты, короткие и длинные, разных цветов, тоже обильно покрытые вышивкой. И мужчины и женщины одинаково пестрели нитяными цветами, листьями, завитушками и ромбами. Лёка, как художник и сын хозяев модного дома, должен по достоинству оценить здешнюю моду.
    - Беленький пёсик! - умилился на меня кто-то. - Иди, иди, косточку дам.
    Услышав знакомое словосочетание, Лёка вздрогнул и выронил мелок.
    От косточки я отказался, показав, что мелок для меня интересней.
    - А! - слегка растерявшись, пролепетал мой дружок. - Беленький пёсик! Э-э… Подожди немного. Потом поиграем.
    - Нужны ему твои игры, Озер, - засмеялись рядом. - Собаке жрать подавай.
    И мне в морду ткнули сырой мосёл.
    Эя! Меня чуть не стошнило. Я издавал такие звуки, что любому станет ясно: собачке плохо. Понял один только Лёка.
    - Дай кость, - сказал он добряку. - Брошу её за воротами. А то где тут животному расположиться?
    Лёка понёс кость к выходу со двора, и за забором кинул её в траву. Я выбежал следом, борясь с тошнотой.
    - Миче, - быстро заговорил он, - Миче, где наши все?
    А я, если вы не знали, не могу говорить в собачьем обличье. Закивал головой, давая понять, что все живы-здоровы.
    - Хорошо, - сказал Лёка. - Отлично. Если у тебя есть вопросы, зачем я тут и что делаю, и почему меня кличут Озером, то это потом. Всё потом. Слушай меня. Видишь башню?
    С высоты своего роста Лёка, конечно, видел то, что хотел мне показать, а я не понимал, о какой такой башне речь идёт.
    - На перекрёстке поверни налево, потом опять налево, - догадался он. - Невысокая башня. На ней флюгер в виде зверушки. Рядом длинное здание типа тюрьмы. Я узнал: Стана там. Ещё. Твой так называемый папа болтается где-то там же. Среди брёвен на заднем дворе. Ещё. По той же улице, ближе к городским воротам есть дом с красной ящерицей на крыше. Там живёт местная шишка. Кстати, вот она.
    - Озер, - окликнул моего товарища давешний Хфаздег. Он как раз собрался зарулить во двор, где готовили пир. - Озер, ты уже здесь?
    - Я решил не ехать, - улыбнулся Лёка.
    - Как знаешь, - ответствовал Хфаздег и скрылся с глаз.
    - Видишь, что делается? Я приду туда, где ты найдёшь своего якобы папочку. Позже, - прошептал Малёк и унёсся судить конкурс: малышня уже из себя выходила от нетерпения.
    Если бы я был человеком, то пожал бы плечами. Но я пребывал в шкуре собаки, и это движение не получилось. Тогда я дал волю любопытству и снова заглянул во двор. Там бурно приветствовали Хфаздега. Он же казался вполне милым и доброжелательным, душевным даже, когда приблизился к полной женщине, готовой занять место во главе стола.
    - Уважаемая Матрёна, с днём рождения, - сказал начальник проникновенно. А затем произнёс речь, из которой я понял, что дружба с женщиной, подобной имениннице - это честь прямо-таки невероятная. Что Матрёна - это средоточие всяческих достоинств и добродетелей. Что она героиня, да-да, самая настоящая, только я не понял, о каких событиях речь идёт. Аборигены же реагировали одобрительными возгласами, смехом, и даже били в ладоши.
    - За нашу Матрёну! - провозгласил Хфаздег и осушил то, что Аарн назвал бы чарой в полтора ведра. Конечно, ёмкость была меньше объёмом, но всё равно впечатлила. Я даже закашлялся. А Хфаздегу ничего. Он присел за стол, и все присели, чуток захмелев, и потребовали от Лёки объявить победителя детского конкурса, по-прежнему именуя его Озером. Тут я спохватился, что, пока весь город гуляет на дне рождения, мне будет легче разведать, что и как в окрестностях тюрьмы и башни с флюгером.
    Я потихоньку начал выбираться со двора, когда Хфаздег поднялся снова и, к моему удивлению, стал прощаться. Он так и сказал: мол, всё очень вкусно, спасибо, но я пойду, не буду мешать, веселитесь. Выпил ещё за здоровье героической Матрёны, и прошагал - ать-два! - мимо меня. Я запомнил его запах, в котором на данном этапе жизни предводителя лесорубов преобладали нотки алкоголя. И услышал ворчание именинницы, когда он скрылся за оградой:
    - Иди-иди, неча людям праздник портить.
    В это время я тоже выходил из ворот, и понял, что Хфаздег слышал. Он отреагировал не так, как можно было ожидать от большого начальника. Только лишь покачал головой, глубже засунул ладони за пояс, да и пошёл себе. Ни удивления, ни обиды, ни гнева. Обречённость какая-то. Таким ли я видел Хфаздега утром? Или даже вот здесь, за столом? Он брёл по пустой улице один, похожий на нахохлившегося тощего воробья, а горячий ветер сразу же сдувал в сторону пыль, поднятую его сапогами. Высокие сапоги в жаркий день - представляете?! Какой-то был он весь закупоренный, зашнурованный и застёгнутый и чрезмерно подтянутый. И мне по-собачьи стало жаль его. Я побежал рядом, пытаясь заглянуть Хфаздегу в лицо, и  так мы быстро дошли до длинного низкого здания, которое Лёка почему-то принял за тюрьму. Но там даже не было решёток на окнах, просто некоторые были очень маленькими, человеку не пролезть. У этого здания Хфаздег остановился, покачался с пятки на носок, и вошёл. Я - за ним. Охрана, проявляя все признаки чинопочитания, проводила его к Стане. Она меня не узнала, не видела никогда в образе белого пёсика.
    Моя сестра выглядела нормально, но очень сердито. Её не били, не связали, не заковали в железо. Она сидела под этим маленьким окошком, на широкой скамье, заваленной тряпьём, и взгляд у неё был такой, что мог бы сразить Хфаздега наповал. А ему ничего.
    - Вижу, тебе дали хороший матрас, зеркало, гребень и тёплые вещи, как я распорядился, - кивнул начальник. - Послушай, не упрямься.
    Я зарычал, показав предполагаемому сластолюбцу все свои зубы, но оказалось, он не то имел в виду. О чём и сообщил, присев на край скамьи.
    - Давай же с тобой подумаем, как правильно применить твои магические умения и как использовать для благой цели то, что ты красноволосая. Ты говоришь, что твои способности к колдовству невелики, и что ты мало училась. Но достаточно пары простых фокусов. Только помоги мне всё правильно устроить. Пошамань ещё до праздника Семилейки, чтобы здесь оставили идею тебя в жертву приносить. Я уже замаялся выкручиваться. Тут есть кое-кто, у кого не задержится и впрямь тебя в жертву принести. Или прикончить втихаря ради своих планов. Приходится держать тебя здесь, в Приличном доме из-за этого кого-то. Я пытаюсь сохранить тебе жизнь и прошу о маленькой услуге. А ты кочевряжишься.   
- Ты похитил меня со двора моих родственников, - вспылила Стана.
- Да не я это, сколько раз говорить! Я отбил тебя от вконец офанатевших правеньцев, которые растерзали бы тебя почём зря. Ты свалилась прямо в храм во время службы! Да как это возможно для красноволосой?! Конечно, тебя приняли за врагиню и злобную ведьму. Тебя спасло моё обещание использовать твою магию для возрождения жизни. Я дал тебе амулет-переводчик. И после того, как рассказал о положении наших дел, ты согласилась, что это благая цель.
    - С тех пор, как ты тут был в последний раз, ничего не изменилось, - ответила Стана Аги. - Я не научилась возвращать воду в пустыни и давать молоко. Я, чай, не корова.
- Хотя бы тренируйся делать портал, чтобы эффектно исчезнуть на празднике Семилейки или в другое подходящее время. Разрешаю считать подходящим любое время, когда меня тут нет, а стража тебя видела после моего ухода. Не хочешь помочь - убирайся отсюда при помощи портала, не заставляй меня вести с людьми разговоры о жертвоприношениях. Кроме спасения твоей жизни, у меня полно проблем.
- Не получается делать портал, - всхлипнула Стана.
- Вот несчастье на мою голову! Учись. В твоих интересах.
- Я не могу. Не все волшебники могут.
- Чёрт с тобой. Буду думать. Почему твоя фамилия Аги?
- Потому что я Аги.
- По мужу?
- Я развелась и вернула прежнюю фамилию.
- Твои родственники умные люди.
- Откуда ты знаешь?
- Это вопрос. Твои родственники умные люди?
- Да, разумеется.
- Тогда вспомни, что я тебе говорил о портале и разных способах твоего избавления. Устроить тайное бегство я не могу. Сразу заподозрят меня, а зачем мне это? В лесу не спрятаться, потому что леса нет. Исчезни, как я сейчас сказал, при свидетелях, эффектно. Чтобы я виноватым не вышел. Проще всего тебе попроситься в поля для проведения магических ритуалов. И там внезапно ускользнуть. Можно дождаться праздника Семилейки, но это крайний срок. Вспомни о дочке. Освой портал. Думай, что это будут за ритуалы. Про то, что ждать от тебя повышения надоев бесполезно, я и сам знаю. Всё. Должен идти.
Напуганная и растерянная Стана осталась одна, а я вышел с Хфаздегом. Сказать ли, что я был удивлён? Даже очень. Утром мне не показалось, что этот человек бьётся за сохранение жизни моей сестры. Скорее, за свой престиж. Я не знал, что он уже спас её, когда она свалилась в храм. У Станы не получится создать портал, у неё совсем небольшие способности к магии. Ничего, ничего. Что-нибудь придумаем. В раздумьях я трусил за начальником, и пришёл к дому с красной деревянной ящерицей на крыше - его дому, резному и красивому.
    - Кушать хочешь? - спросил меня Хфаздег. И я уже ожидал, что он сунет мне в нос мерзкий мосол в восторге от своей щедрости.
    Но предводитель лесорубов взял глиняный черепок из корзины и наложил в него каши с мясом из кастрюли, стоящей на печке. Эту вкусную кашу я смёл в один присест. Хфаздег посмотрел, как я ем, а потом вздохнул и сел за пустой стол. И так он сидел, сидел, глядя в окно… А что, если поговорить с ним, как человек с человеком? Хфаздег, умеющий быть грозным, убедительным и властным, не вызывал у меня страха. И это имя его… Хорошее собачье имя для вожака стаи. В общем, когда он вышел ненадолго, я превратился в человека, и уселся напротив его любимого места.
    Я думал, он испугается, закричит, кинет в меня чем-нибудь. А он вернулся и, вытирая руки вышитым полотенцем, спросил только:
    - А куда ты дел белого пёсика?
    - Выпустил. На улицу просился, - ответил я, не желая раскрывать свою тайну.
    Хфаздег сказал:
    - Где-то у меня было что выпить. Погоди-ка, - и вознамерился полезть в недра кухонного шкафа.
    Но я, подозревая, что там он может прятать оружие, крикнул:
    - Руки вверх! - и пригрозил ему деревянной саблей.
    Однако, Хфаздег не испугался. Он засмеялся и сказал:
    - Бутылку я ищу. С вином. Была где-то. Хочешь, ты поищи, неизвестный человек. Знаешь, почему звери не люди? Они лишены речи. И знаешь, для чего человеку речь? Чтобы его понимали другие люди. Это мощно и велико: речь, язык, звуки и буквы. Всё это помогает нам делиться чувствами, выражать желания. А иначе как? Не поймут же. Не умеют мысли читать. Речь помогает договариваться, чем мы сейчас и займёмся. У меня есть амулет - переводчик, так что мы поймём друг друга.  Моё имя -  Хфаздег. А твоё? Впрочем, мы успеем познакомиться.
    Говоря это, он метал на стол разные продукты, доставая их из самых неожиданных мест. Бутылку с вином, например, он отыскал в щели между тумбами, и была она вся в паутине. Из этого я заключил, что Хфаздег, за исключением дней рождения особо выдающихся личностей, трезвенник, а ещё, что он холостяк. Сказать «старый холостяк» язык бы не повернулся. Предводитель лесоненавистников вблизи оказался почти моим ровесником. Ну, может, года на три постарше.
    - Меня зовут Миче, - признался я, решив, что ничего не теряю. Не может ведь он знать обо мне?
    - Угощайся спокойно, Миче. Считай, что это стол переговоров. И, чтобы ты не опасался, смотри: вот, я пробую сыр первым. И всё, что здесь есть, я буду нарезать при тебе и пробовать первым. Не собираюсь причинять тебе вред.
    - Удивительно, - хмыкнул я. - Потрясающей беспечности человек. Подумай: вдруг я собираюсь причинить вред тебе?
    - Ты? Нет. Только не ты, Миче Аги.
    И тут постучали в дверь.

  *
    Хфаздег всполошился.
    - Прячься, - велел он, и спровадил меня в подпол с моей тарелкой, с приборами и с бокалом в руках. Бокал был деревянным. Я упёрся макушкой в доски крышки люка и подслушивал, одновременно размышляя над загадкой: откуда этот-то знает обо мне? Я что, уже на всю Вселенную известен?
    - Решил почаёвничать, Хфаздег? - спросил голос наверху.
    - Да. Если хочешь, присоединяйся.
    - Не хочу. Я только что с праздника. Наелся. Отчего ты не там?
    - Негоже мешать людям веселиться. При начальстве разве будут они открыты?
    - Ты чудак, Хфаздег, - издал тяжкий вздох пришедший. - Разве таким был твой отец? Во всём виновата библиотека, которую ты обнаружил там, где мы раньше жили. Обнаружил, забрал с собой, начитался всякой ерунды. Душевные движения, чувства, переживания… Ересь, Хфаздег. Недаром тебя некоторые не понимают. С нашими не так следует говорить. Непривычно им это. Я, собственно, что пришёл? Сумку свою забрать.
    - Вот твоя сумка.
    - Послушайся меня, Хфазь. Если твоё поведение покажется подозрительным там - понятно где, тебе несдобровать.
    - Никто кроме меня и Бриенга не умеет пользоваться сам знаешь чем. Не в интересах кое-кого считать меня подозрительным.
    - Когда за тебя возьмутся всерьёз, ты быстро выложишь все свои тайны своему будущему преемнику. Я сейчас пьян, Хфаздег, язык у меня развязался. Что с пьяного возьмёшь? Но ты имей в виду.
    - Послушай, дядя Огуш с развязанным языком: не перепутал ли ты меня со смутьяном Бриенгом? Не к нему ли твои речи относятся? Я законопослушный человек. Всё делаю так, как положено и завещано предками.
    - Я знаю тебя с рождения, сынок. Добра тебе хочу. Знаю, что ты никогда не смоешься сам, бросив нас здесь. Поэтому побереги себя. Бриенг не так прост, и не такой уж смутьян на самом-то деле. Он несколько не тем озабочен. Подумай-ка на досуге. Время идёт. Ты не женат. Детей у тебя нет. Того и гляди в ящик сыграешь, не оставив наследника, а главное, не успев обучить его. Понимаешь? Главное ведь не родить, а успеть знания передать. И, если не случится, тогда что? Тогда мы могли бы быть заперты здесь. Навсегда, кабы не Бриенг. А он имеет двоих сыновей и дочь, и никто не отрицает, что способен ко многому. У твоего отца учился с тобой. И учти, ты ничего от меня не слышал. А если слышал, то я был пьян, спросу с меня никакого. Ты тоже пьян, и не так меня понял. Да, Хфаздег?
    - Да, дядя Огуш. Ты повторяешь это каждый год в этот день.
    Хлопнула дверь.
    Друг лесорубов поднял крышку подпола:
    - Вылезай, Миче.
    - Да, - протянул я, вылезая и пристраивая возле глиняной бутылки деревянный бокал, - стол переговоров прямо-таки необходимая вещь в твоём доме. Прямо-таки без неё никуда. Наливай, Хфаздег. Я не удивлён, что ты знаешь мою фамилию. Я удивлён тем, что у вас принято уродовать и убивать прекрасные планеты, на которых вы живёте.
    - Я сам удивлён, - признался чудак. - Посмотри в окно: это из-за него всё.
    Я посмотрел. И попятился от окна.
    Прямо на дворе у Хфаздега стояла скульптура, потрясающая воображение. Представьте себе поставленный вертикально кусок толстого ствола, из которого торчит деревянная голова человека, чьё лицо перекошено как от боли, а рот открыт в немом крике. По бокам виднелись кисти рук, словно бы из отверстий в стволе, пальцы сведены судорогой.
    - Ой, мама! - воскликнул я. - Зачем такое ты у окна держишь?
    - Так положено. Традиция такая. Мы не должны забывать, зачем пришли в этот мир. А пришли мы, чтобы выполнять заветы Великого Правеня. Вот он.
    - Вот жуть-то!
    - Там, откуда родом наш народ, прямо скажем - на другой совершенно планете… Ведь этим, Миче, тебя не удивишь?
    - Меня не удивишь.
    - Там мы враждовали с Красноволосыми. А они взяли и похоронили Правеня живьём, в деревянной колоде. Хотели проверить, в самом ли деле он бог, как твердила о том молва. Если он бог - значит, выберется, если нет - значит, мы сдаём им свои города, признав, что сказки о Правене бред. Красноволосых, честно говоря, достало то, что мы считали себя исключительными и заявляли права на их половину нашего космического дома.
    - И что Правень? Выбрался?
    - Нам было выгодно представить дело так, будто да. Но Красноволосые остались при своём мнении. Вражда не закончилась, города никто сдавать не подумал. Зато начали начисто вырубать леса, и планета наша была уже близка к гибели.
    - Правень был не богом, а всего лишь сильным магом?
- Для некоторых миров это одно и то же. Что там с Правенем, так кто ж его знает. Я лично его не знал. Да, такой вот я безбожник. Но скрываю это, конечно. Что тебе рассказать из нашей истории, чтобы ты понял, в чём тут беда? О войне нашего народа и Красноволосых? Это было в очень, очень давние времена. В незапамятные годы…
  В ту пору, там, откуда родом соплеменники Хфаздега, на территории, не принадлежащей Красноволосым, было сильное государство. Год за годом оно успешно расширяло свои границы и сдерживало натиск врагов, в том числе, и Красноволосых. Как положено, каждый правитель увековечивал своё имя великими делами, связанными, в основном, с захватом новых земель. А также, каждый затевал грандиозное какое-нибудь строительство. Ведь здания долговечней людей. Архитекторы и живописцы, воплощая свои задумки, в первую очередь стремились к тому, чтобы те служили делу прославления правителей. А то знаете, как бывает? Чуть тебя заподозрили в недостаточном прославлении - и всё, голову с плеч. Великие сменяли один другого, не дожидаясь, когда подойдёт законная очередь. Едва следующий претендент на престол начинал чувствовать силушку в детских ручонках, как уже задумывался: не пора ли ему согнать с расписного главного кресла страны собственного батюшку, дядюшку, братца или сестрицу. Или другого какого хама, занявшего трон совершенно незаконно в отличие он него самого, законного от макушки до пяток. Поэтому рассказы о способах умерщвления правителей либо членов их семей, могущих в будущем позариться на корону, ходили многочисленные и разнообразные. Как многочисленны и разнообразны по возрасту, полу и причастности были умерщвлённые.
    В общем, правящая верхушка развлекалась, как могла, и не забывала о простых гражданах. Из рассказа Хфаздега я почерпнул много нового: наши правители, даже диктаторы и тираны, включая тех, что на Навине, не отличались такой изобретательностью по части забав. До сих пор, отдыхая на свежесозданном пеньке, лесорубы любят помянуть недобрым словом своих вельможных предков, которые то потопчут конями или сожгут урожай зерновых целой деревни, всего лишь выехав на охоту. То, огорчившись тем, что мало дичи, и заподозрив, что её перебили жадные крестьяне, возьмут, да и посадят всех жителей села на кол. То, вообразив себе, что затмение дневного светила произошло не просто так, а со смыслом, насылали на город солдат, и те, согласно приказу, убивали, например, всех беременных женщин.  То вдруг при помощи магии или как-то иначе отводили в сторону течение реки, направляли его в какой-нибудь священный овраг, где вовсю шло многолюдное празднование Семилейки. Или налетали всадники и принимались гонять по улицам малолетних детей, соревнуясь в том, кто скольких затоптал или прикончил копьём. Зачем? А просто так. В основном, всё это было развлечением, мягко говоря, зажравшейся знати. И не со злобы даже, а просто надо же веселиться. Изощрённые пытки и казни были частью повседневности. Человеческая жизнь не ценилась ни капли. Чтобы тебя казнили, достаточно было сущей ерунды. А уж если заподозрят в помощи сопернику… Какие там переживания родственников? Об этом не думалось даже. Тем более не принимались в расчёт чувства осиротевших женщин. Слова «отец», «сын», «брат» употреблялись в том смысле, что не стоит ли приняться и за семью казнённого?
    Разрешалось прямо из окон дворянских домов отстреливать и поражать магией бродяг и нищих, за изнасилование незнатной (а порой, и знатной) девушки не полагалось даже штрафа. За убийство крестьянина или ремесленника не сажали в тюрьму. И уж тем более, никто не заботился о том, чтобы возместить уничтоженное забавы ради имущество.
    Каждый правитель считал своим долгом окружить себя злодеями всех мастей. В почёте были полоумные звездочёты и не менее свихнувшиеся на своей значимости шарлатаны-предсказатели. А также волшебники, обожающие убивать.
    Конечно, были бунты, подавляемые жестоко. Были бунты, ведущие к смене власти. Но, по задумке судьбы, предыдущего убийцу сменял следующий - только и всего. Порой попадался хороший человек. История сохранила имена нескольких. Все они были коварно убиты не более, чем через пару лет. Разве может хороший человек за себя постоять?
    За войнами, борьбой за неколебимость царственной задницы на расписном троне, за этими прелестными забавами, вконец ошалевшие от безнаказанности правители упустили рождение новой религии. Им было не до такой ерунды, как настроения, бродящие в обнищавшем народе. На смену прежним злым богам, поощряющим беззаконие и смертоубийства, явился добрый Правень.
    Добрый Правень заявил, однако, сразу, что он тоже имеет права на расписное кресло. Я думаю, это вот почему. Известно, что представители каждой правящей династии (Охти не исключение) называют, или называли себя когда-то вначале, потомками действующих божеств. А как иначе? Как внушить, что ты самый-самый, и можешь, взгромоздясь на возвышение, помыкать даже лучшими сынами Отечества? Только убедив людей, понятия не имеющих о нынешних достижениях науки, и пугающихся до потери пульса какого-то там затмения, что ты ведёшь свой род от ого-го каких предков, и что в тебе божественное что-то.
    В общем, можно понять Правеня. Допустим, он просто назвался бы божеством - и что дальше? Возиться и перевоспитывать царствующего тирана? Другое дело, если целью он имеет стать божеством на троне. Это понятно для запуганных, забитых, необразованных людей, не представляющих жизни без известий и событий, связанных с чьей-то борьбой за расписное кресло. Даже если на самом деле Правень не собирался свергнуть нынешнего супостата и сам занять его место, то простая для понимания цель должна быть. Привычная и материальная, а не только ля-ля про наступление прекрасных времён, когда не будет зла, злодеев, когда все будут равны, добры, здоровы, и, может, даже, по божественному замыслу, увидятся с невинно убиенными родственниками. И все вместе посмеются над негодяями, замучившими столько народу, над теми, кто неправедно существовал на свете. Поскольку негодяи будут наказаны.
    В век калейдоскопической смены правителей никто уже не задавался вопросом о том, имеет ли очередной претендент настоящее право и подлинное родство. Добрый Правень, разумеется, мог и в самом деле иметь.
    К тому времени большая часть континента и ближайших островов была уже единой страной, стонущей от власти самодуров. Они же замахнулись на второй континент, где жили себе, поживали Красноволосые.
    У Красноволосых было всё своё: вера, обычаи, устои, уклад. Жили, как хотели. От больших войн их защищал океан - к неизбывной досаде обладателей расписного трона. Красноволосые не все были рыжими, нет-нет, но всё же их там было много. Одичавшие, необразованные бедняки, несчастные соотечественники сумасшедших диктаторов, живущие своими поверьями, считали, что раз рыжий, то обязательно колдун, и при этом - прохвост, вор, обидчик хороших людей. И своих собственных рыжеволосых извели под корень. Ведь известно, какова сила магии: целые страны моментально были покорены, если их волшебник оказывался слабее.
А добрый Правень не скрывал своих рыжих волос. Не брил их, не красил, не прятал без нужды под шапку. Не опасался, что на него нападёт озверевшая от отчаяния толпа и растерзает в минуту. За ним самим, в конце уже, ходили толпы, неуклонно приближаясь к столице. Сила проповедей Правеня была невозможной: верили каждому его слову, люди менялись под его влиянием, начинали вести праведный образ жизни. Даже знатные и богатые примыкали к последователям новой религии. Нам нет нужды разбирать её со всех сторон. Суть заключалась в том, что надлежит быть добрее, любить друг друга, ценить жизнь каждого человека, ибо она бесценна. Под «каждым» понимались, в основном, последователи Правеня, но и прочие добрые люди тоже. Хорошая, в общем, религия.
    В условиях полнейшего упадка литературы и всеобщей безграмотности вдруг появилась Книга. О, какая Книга! Там было изложено не только учение Правеня. Там были красивые стихи, были поучительные истории и пересказ легенд, призванных подтвердить права Правеня на расписной трон. Люди собирались у очагов и учились грамоте, чтобы самостоятельно читать новинку. Книга произвела неизгладимое впечатление на бесхитростные души. В то время как мракобесие царило в стране, и даже старые боги были забыты, Книга говорила о добре, любви, чувствах матери к сыну, брата к сестре, говорила о дружбе, честности и мире без зла. Её автором был вовсе не Правень, но он признавал, что всё, в общем, верно, и указывал на пользу данного чтения. Никто из претендентов на расписной трон не пользовался подобным приёмом, а пользовался оружием, наглядной агитацией и арсеналом средств, предлагаемых палачами. Сила печатного слова велика, и присутствовало это слово там, где отсутствовал в данный момент сам Правень. Новая религия распространялась быстро.
    В основе её лежали забытые ранее, но вдруг вспомнившиеся верования тех времён, когда, как говорят, два континента были едины, и едины были обычаи, и люди, красноволосые и со всякими другими волосами, верили в Непроизносимого, создавшего всё. Это забытое тронуло глубокие струны в душах и способствовало большей популярности Правеня, который, как считалось, прямой потомок самого первого и главного божества.
    - Правень, - сказал я Хфаздегу, - был мастер слова и влияния на массы. Огромная сила воздействия. Прямо Остюк какой-то.
    - Только для своей предвыборной кампании Правень ошибся временем, - усмехнулся обладатель чудовищной скульптуры.
    - Почему? Если такие большие массы, то могла быть победа.
    - Победили реально массы гораздо большие и лучше вооружённые. Для поимки Правеня объединились силы тирана Суула Третьего и силы Красноволосых. Именно там, на другом континенте, когда он был ребёнком, его семья скрывалась от преследований конкурентов. Семью никто не трогал, а вот самого Правеня, вздумавшего пропагандировать идеи какого-то, намертво забытого Непроизносимого, едва не вздёрнули. Но он бежал и пересёк океан. В конце концов, его изловили на нашем континенте и передали делегации Красноволосых. Они поступили с ним, как я тебе говорил. Делегаты привезли с собой слепого старичка, который утверждал, что ему доподлинно известно, будто Непроизносимого прикончило жуткое божество в другой части Вселенной, и все его дети и прочие потомки были съедены им же. Правень пытался возражать, но слушать его не стали.
    Я удержался от искушения взглянуть в окно. И справедливо заметил:
    - Хфаздег, не вижу я связи между вашей прекрасной религией и вырубкой лесов во владениях Ви, старшей из дочерей Эсьняи, не менее доброй, кстати, чем Правень.
    - Связь есть, - решившись расстегнуть одну пуговицу на вороте, произнёс мой новый знакомец. - Связь очень большая. Я тебе расскажу.
    - Я слушаю очень внимательно. Но ответь мне сначала: веришь ли ты взаправду в то, что вода на захваченных вами территориях иссякает из-за уничтожения леса? Что от этого все ваши прочие беды?
    - Плохое слово ты подобрал, Миче. Я точно знаю. Понимают это и другие люди. Но как ослушаться? Они заставляют себя верить, что если точно следовать указаниям Правеня, беды кончатся полнейшим счастьем. А если не следовать, то жди наказания. Если не следовать, они не найдут себе применения. Чем заниматься, если не сводить леса? У нас всё: торговля, ремёсла, строительство, промыслы, путешествия, даже личная жизнь - всё завязано на этом. И я, к сожалению, не тот человек, кто может научить другому. Я, можно сказать, один.
    - А Бриенг? - спросил я, беспокоясь о моих родных, которые сейчас добиваются беседы с бунтарём.
    - Бриенг? Дерьмо, - неожиданно высказался Хфаздег. И, воспользовавшись тем, что я остолбенел от такой оценки нашего предполагаемого союзника, повёл рассказ о временах после казни Правеня.

ПРОДОЛЖЕНИЕ:


Иллюстрация: картинка из интернета.