Иван Никифорович

                Светлой памяти И.Н. Усимова
В этот сентябрьский месяц лето задержалось, и даже после бабьего лета в городе стояла жара. Двери балконов в квартирах многоэтажных домов были распахнуты, чтобы как-то освежать воздух в комнатах легким ветерком. Иван Никифорович лежал на кровати и чувствовал, что иссякают его жизненные соки, непонятная для него болезнь бродила в теле. Ему хотелось тишины и покоя, но приехавшие навестить дедушку и бабушку внуки из – под Подмосковья,    громко кричали в другой комнате небольшой двухкомнатной квартиры. Они иногда забегали в комнату к деду и непонятно зачем теребили его. Бабушка Клавдия успокаивала их, приговаривая при этом, чтобы вели себя тише. Но детская жизнь особая и они не вдумывались в  слова бабушки  и тогда она выпровождала их во двор.


Нередко к Клавдии приходили врачи из госпиталя, где она проработала с военных лет, заходили в комнату к Ивану Никифоровичу, рекомендуя те или иные лекарства, а затем долго разговаривали в маленькой кухоньке, прихлебывая напиток из вологодского Иван – чая. После этих посещений Клавдия заходила в комнату к мужу и тихо о чем – то разговаривала с ним о вещах, понятных и близких только им.


Болезнь «пожирала» тело Ивана Никифоровича, боли возникали все чаще и чаще, Клавдия вспрыскивала в это тело какие – лекарства, которые на небольшой промежуток времени отступали. В этот промежуток времени к нему возвращалось ясное сознание, внешне казалось, что он бредит. Однажды в таком состоянии он ясно увидел мать, вологодскую крестьянку из деревни близь районного центра Тотьма и вспомнил свою довоенную жизнь.
Мать Ивана Никифоровича была трудолюбивой и жизнерадостной женщиной. О таких женщинах в народе говорят.  - У нее все в руках горит!  Вместе с мужем они нажили трех детей, сына Ивана и двух дочерей и, казалось бы, семье хозяйствовать, растить детей, радоваться ими, с детства приученными к крестьянским работам. Однако судьба распорядилась по - иному.

За три года перед началом войны семья по неизвестной  причине была раскулачена, отца отправили в воркутинские лагеря, где он и сгинул, мать – на север вологодских земель, где она вместе с другими осужденными работала на лесоповале. Какие только муки она пережила в терзаниях за судьбы детей. За старшего в семье остался четырнадцатилетний Иван, на плечи которого легли заботы о сестрах. Вся домашняя скотина во время раскулачивания была сведена со двора, урезана территория приусадебного участка.  Детям приходилось тяжело, надо было запасаться на зиму дровами, обрабатывать огород, ходить на колодец за водой, сестры Ивана готовили еду, занимались стиркой и хлопотали в домашних заботах. Иван ходил в лес вместе с жителями деревни на лесоповал, заготавливал дрова, ставил силки на лесных животных. Летом дети отправлялись в лес, собирали бруснику и клюкву, заготавливали грибы, лесные травы, всему этому они были обучены матерью. Иногда Иван охотился на кабанов, а однажды зимой наткнулся на бродячего медведя и застрелил его. Тушу медведя разделами дома и кормились мясом около месяца.

        Перед самой войной, весной 1941 года мать вернулась из лагерей. Это уже была не та жизнерадостная женщина, какой знали ее раньше дети. Мать была худой и черной, она все время кашляла и часто лежала на печи. Вскоре она умерла.


       Начавшаяся война довольно сильно изменила крестьянский быт жителей страны. Постоянные поставки сельскохозяйственной продукции в Фонд обороны сделали скудным питание многих сельских жителей, в том числе и в вологодском крае. Ивану и сестрам приходилось очень туго, заболела младшая сестра и в 1943 году она умерла. Ивану уже подходил 18 год, когда пришла повестка о его призыве в Красную Армию. Сестра, которой исполнилось 16 лет, испекла хлеб, накрыла стол и пригласила соседей. Пришло лишь два старика, участники еще Первой мировой войны, и одинокая старуха, соседка.  За столом все сидели молча, лишь после выпитого стакана домашней водки, принесенной соседкой, старики разговорились в своих воспоминаниях о войне.  В Тотьме всех призванных молодых людей постригли наголо, они вымылись в местной бане и переоделись в солдатскую одежду. Затем новобранцев отправили в Вологду, где формировался пехотный полк, они прошли кратковременный курс обучения бойца - красноармейца и были отправлены на фронт. Все это так четко вспоминалось Ивану Никифоровичу, как будто это было совсем недавно.


     Воевал Иван в Пруссии и в сражении под Кенигсбергом во время наступления был тяжело ранен. В бою пехота быстрыми перебежками продвигалась вперед к балтийскому побережью, настолько была горячей обстановка боя, что Иван не осознал того, что он ранен в руку, и только бежавший сзади солдат крикнул ему:
–   У тебя из рукава кровь хлыщет!
Иван Никифорович посмотрел на рукав бушлата, отяжелевшего от крови, и потерял сознание. Санитары, бывшие недалеко, подобрали раненого солдата. Очнулся он в лазарете на операционном столе, ему влили в рот стакан разведенного водой спирта, и он опять потерял сознание. Когда сознание вернулось к Ивану, то он понял, что ему ампутировали руку до локтевого сустава. Пробыв несколько дней в лазарете, он был отправлен на долечивание в госпиталь в Иваново.


     В следующий раз, после очередного укола, сделанного ему Клавдией, сознание опять вернулось к Ивану Никифоровичу. Из долгой памяти к нему вернулось воспоминание о лечении в госпитале, отношениях с медсестрами и находящимися на излечении красноармейцами. Уже в 1945 году незадолго до дня Победы над фашистской Германией Иван обрел некоторое спокойствие, его мучила только одна мысль.
– Как я буду жить дальше без руки. Что с сестрой в далекой Вологодчине?
В теле он поправился, лицо даже несколько округлилось. Он заметил, что медсестры даже стали засматриваться на него и шутить с ним. Он знал по разговорам с выздоровевшими солдатами, что некоторые медсестры даже приглашали к себе в гости солдат и офицеров, которые из гостей возвращались в госпиталь к утру до обхода палат врачами.  Надо было понять и этих женщин, которые соскучились по мужскому теплу и сильной энергии выздоровевшего тела. Офицеры за такие добрые отношения к ним делились с медсестрами своим офицерским довольствием. И те и другие, конечно, понимали, что это временные увлечения, что у выздоровевших солдат и офицеров есть жены и дети, но военная обстановка делала свое дело. Иван еще не имел отношений с женщинами, но мужской организм требовал снятия физиологического напряжения. Случай представился совсем неожиданно.


      По просьбе председателя подшефного у госпиталя колхоза на сеноуборку были направлены готовые к выписке солдаты. Так как у Ивана не было одной руки, его назначили старшим для инструктажа молодых солдат и обеспечения их питания в колхозе.  Сопровождали этот небольшой взвод несколько медсестер, добровольно согласившихся на поездку в колхоз для сенокоса.  В первой половине дня все обустраивались с жильем, питанием, ходили на луга, где предстояла им работа на косьбе трав.  Вечером, сморенные солнцем и деревенской обстановкой, сняв свои гимнастерки и сапоги, солдаты разошлись по сеновалам,  - благо было достаточно тепло. Иван с разрешения хозяев дома также отправился на сеновал. Он вдыхал запах свежего сена, улавливал в нем знакомые ему с детских лет запахи мяты, таволги, душицы и опьяненный воспоминаниями и запахом сена глубоко заснул. Вдруг он проснулся от шепота и шуршанья сена, т.к. вокруг был полумрак, Иван не осознал сразу, что перед ним возник женский силуэт. Присмотревшись, он узнал в этом силуэте медсестру Клавдию, хохотушку и насмешницу среди медсестер. Он по слухам в госпитале знал, что у этой молодой женщины был муж, летчик, который погиб в первые месяцы войны. Он даже замечал иногда брошенные в его адрес взгляды этой женщины. Что было в этом взгляде?  - Жалость к нему, или какой - то непонятный для него самого магнетизм его мужской натуры.


     Клавдия, забравшись на сеновал, быстро сбросила ситцевое платье и прильнула к нему. Она сама взяла его руку и прижала к своей груди. Оба сердца стучали так громко, что казалось их стук услышит ночная  сонная деревня. Волнения у Ивана было настолько сильным, что произошла мужская осечка, тщетные старания Клавдии не спасли его мужского достоинства, они оба так и уснули, не испытав счастья от близости двух тел.


     Утром Иван, выпив наспех свежего молока,  собрал взвод,  и все отправились в луга. Клавдию он увидел лишь только к обеду. Медсестры расспрашивали солдат о здоровье. Подойдя к Ивану, Клавдия спокойно спросила его о работе. Не поднимая головы, он чувствовал, как лицо заливается краской, ему показалось, что она подсмеивается над ним. Но деревенское самолюбие взыграло в нем, и он предложил Клавдии вечером встретиться у него на сеновале. Эта ночь была их счастьем, все было бурно, сильно и только покусанные губы выдавали утром это обоюдное испытание. По возвращению с сельскохозяйственных работ Иван был приглашен в гости к Клавдии, где он просто сказал ей в присутствии брата и матери, что хотел бы жениться на ней.  Клавдия испытывающим взглядом  и, не спрашивая согласия у матери, дала положительный ответ. После выписки из госпиталя Иван переехал в отведенный уголок новой семьи в комнате многосемейной коммунальной квартиры.  Так, началась их совместная жизнь.


     Послевоенный период жизни Ивана Никифоровича представлялся в его сознании более комканным. Вероятно, короткая память не отстоялась. При всем этом он помнил, как нашел по переписке сестру, она была уже замужем за возвратившегося с войны фронтовика. В самой семье Ивана Никифоровича родились две дочери, которые ко времени  болезни его, были уже замужем и имели детей. Работая на заводе мастером цеха, он получил квартиру, в которой  доживал последние дни своей жизни.


     Я познакомился с этим замечательным человеком в 1960-е годы, когда после службы в армии приехал в город для поступления в институт. Среди родственников он первым пришел со мной познакомиться, и мы сразу же сошлись с ним взглядами на жизнь и подружились. Он нередко заходил в дом, где я проживал у родственников, и, заставая меня за приготовлением  дров  для печного отопления, показывал мне, как располагать еловое и березовое полено для быстрого их раскалывания.  Семья Ивана Никифоровича и Клавдии была гостеприимной. На праздники я нередко приходил к ним в гости, всегда был сытный стол, много закуски и выпивки. Клавдия Андреевна была заводной женщиной в таком застолье, она любила шутить, громко и искренне смеялась. Ивану Никифоровичу нравилось наше с ней застольное пение и застольный шум. По его просьбе мы часто пели «По диким степям Забайкалья», «Ой мороз, мороз», шутливую уральскую песню – прибаутку «Комара муха любила» и, конечно, «Во кузнице». Я никогда не спрашивал его, почему ему нравились эти песни. Мне кажется, в этот момент он вспоминал своих родителей, и особенно мать, напевавшую в детстве своим детям эти или подобные им песни.


     В отличие от Клавдии ее братья, когда приходили к праздничному застолью, обычно находили повод поссориться со своими женами, а иногда и между собой. Интересно, что подобное поведение повторилось и в их сыновьях. Ивану Никифоровичу это не нравилось, и во время мимолетной ссоры родственников он уходил в другую комнату, ожидая ухода спорщиков. Выпивал он немного, обычно три небольших граненых стаканчика водки, запивая в заключении пол - литровой бутылкой кефира. В лесу ему не было равных, он всегда приносил много грибов, ягоды ему присылала сестра из вологодских краев. Из вологодской брусники он делал великолепный безалкогольный напиток, который подавался к столу в новогодние праздники.  В садоводческом товариществе к Ивану Никифоровичу всегда подходили за советом о посадке плодовых деревьев. Он любил свой сад и всегда делился яблоками с соседями и родственниками. Он также был любителем зимнего подледного лова. Отпуск он брал всегда зимой, уезжал в местный санаторий Станко на Волге  и привозил много сушеной рыбы. 


        Незадолго перед своей кончиной, по словам его жены, он звал меня, но я, к сожалению, в этот период был в одной из экспедиций на Тамани и узнал о случившемся по возращении ближе к 40 дню его успения.  Как мне позднее рассказывала Клавдия Андреевна, Иван Никифорович умирал тихо, дети по - прежнему шумели в другой комнате, им была непонятна смерть близкого человека, это была их жизнь. 


Рецензии
Грустная история... Конечно, очень жаль терять хороших и близких людей.

Юрий Николаевич Егоров   07.03.2019 21:42     Заявить о нарушении