Вадим резво спрыгнул с нар, потянулся сильным телом, так что кости захрустели. Сделал несколько резких махов руками, разгоняя усталость и дрёму. Скинул остатки одежды, дурашливо опрокинул обратно, начавшего было подниматься Ивана, крикнул:
-Догоняй, тюлень, – и они наперегонки, толкаясь в дверях, босиком по снегу, кинулись к источнику. Вадим добежал первым и с разбегу бомбочкой, подогнув колени, прыгнул в него. И тут же выскочил - кипяток обжигал. Иван притормозил и степенно спустился на доски, сев на них опустил ноги в горячую воду. Вадим, вновь нырнул, фыркая и покрикивая, всем телом выделывал кренделя – непереносима водичка с морозу, больно кипячена. Но выдержал, привыкнув, не стал выпрыгивать во второй раз, как Иван царевич из чана в известной сказке, а предпочёл как царь, свариться. Блаженство разлилось по телу, сотни иголок вонзились в кожу, сердце стало набухать и булькать. Но это всё уже известные симптомы, они не испугали Вадима, а вот у Ивана, который потихоньку опустился в воду, глаза вытаращены по пять копеек, в них испуг и изумление. Хочет что-то сказать, но не может, перехватило голос.
- Вылазь. Хорош. На первый раз пойдёт. Выходи, говорю, дурья башка, - Иван только головой мотает, мол, нет, не пойду. Скривил лицо, типа улыбнулся. Нырнул с головой, перебрался ближе к Вадиму:
- К-к-к-ай-ф!!! – еле проговорил, срывающимся, охрипшим голосом.
- Всё, хватит, выходим.
- Ну, давай ещё минутку, - тоном обиженного ребенка запросил Иван, заплетающимся языком.
- Ты, чего?- Вадим пристально глянул в глаза другу.
-Я? Я ничего. А чо? Проблемы? – Дурашливо насупился, – проблем мужик хочешь? Будут проблемы, сейчас обеспечу,- Вадим, однако, не принял шутливый тон. Иван был пьян. Вдребезги, глаза раскраснелись, язык заплетался, в воде он терял равновесие, постоянно заваливаясь на бок.
- Пошли, пошли, проблематичный ты наш, скоренько, на досточку. Вот так. Да что ж тебя, мужик, так развезло, - Вадим с трудом выпихнул грузное тело на мостки. Тот завалился на доски и принялся хохотать во всё горло:
- Прикольно, Вадик, сердце из груди до неба достаёт. Смотри, я весь подпрыгиваю. А давай, кто кого перепрыгнет, я сейчас как сигану и до избы допрыгну. А ты до куда? А поехали к бабам? У меня на станции знакомые есть. А….. Андреич?!!!!! Смотри, вон, приперся. Что? Зажилил озеро? Ну, я до тебя доберусь, сейчас передохну и утоплю тут же. Куда ты? Смотри Вадька, убежал Степан –то, во как понесся. Да не боись, своих не трону. Вадим, да не тряси ты меня, я сейчас передохну, и пойдём Андреича догонять, а то он весь орех заберёт. Он такой, - голос становился всё слабее, слов не разобрать, то Нюрку зовёт, то кому-то грозится. Вадим перепугался. Такой реакции он не ожидал. Иван на глазах отключался, и уже через минуту сладко и пьяно похрапывал голышом на мостке. Вот так дела? И как такого борова в избу тащить? Вадим засуетился, потому, как почувствовал, что вот-вот сам потеряет сознание. Это не дело. Резво подхватился и, как есть, бегом в избу. Только бы сил хватило. Добежал быстро, благо не далеко. Схватил в охапку, что попалось под руку, две куртки, доху, одеяло и бегом обратно. Только бы успеть. Голова кружилась, подкатывала слабость. Ноги и руки становились ватными. Эх, что он наделал? Ваньку-то зачем так подставил? Выдержит ли организм? Он же не врач и не провидец, с чего взял, что несколько дней поста и правильного образа жизни делают источник безопасным? Откуда он это придумал? Никогда себе не простит, если с Ванькой чего случится. Вон как его развезло, просто расплющило, видения мерещиться стали. Из последних сил, теряя остатки сознания, добрался до мостика, накрыл Ваню принесенными тряпками, сам завернулся в одеяло, при последнем проблеске сознания, и рухнул сверху на друга, понимая, что вместе есть шанс не замерзнуть. Температура градусов двенадцать, пятнадцать, хорошо без осадков и ветра. Авось выживут. Ну, с богом.
Проснулся Вадим ярким солнечным днём. Следующим ли за прошлой ночью? Хотелось бы верить. Самочувствие, как заново родился, нигде не болит, не колет. Красота. Иван, под ним лежит не шелохнувшись, не храпит, дышит ровно, глубоко, лицо спокойное, даже умиротворенное. Не замерзли, Вадим ощупал части тела, не прикрытые одеялом. Нормально, признаков отморожения или переохлаждения нет. Да и мудрено: под ними, под досками, котёл с горячей водой, с боков берега обрывистые, перекрывающие доступ холодному воздуху. Вадим встал, с сомнением посмотрел на воду: нет, сейчас он купаться больше не будет, опыт прошлого показал, что сна многочасового никак не миновать, как бы не выспался накануне, он не может рисковать, не один. Попробовал растолкать Ивана. Куда там, с таким же успехом можно было пытаться разбудить колоду лесную. Мертвецкий сон, глубокий, обморочный. Вадим, укрыв друга своим одеялом, как был, голый, побежал к избушке. Там оделся, растопил печь и вновь отправился к источнику. Несколько часов просидел там, наблюдая за Иваном. Никаких изменений. Опять сходил в избу, поел. Вернулся. День клонился к закату. Иван ни разу не пошевелился, не изменил положения тела. Вадим спускался к нему неоднократно, то укроет плотнее, то пульс пощупает, дыхание послушает: нормально всё, спит себе человек спокойно. Однако ночь надвигается. Оставить его здесь? Самому в избу? Или караулить сидеть? А чего караулить-то? А, была, не была. Вадим вновь приготовился к ночёвке на досках, соорудил постель, подвинул Ивана и залез в промоину. Долго и с большим наслаждением купался, пока не почувствовал, что хватит. Вылез, посидел минут пять, и уснул сном праведника.
Всё повторилось. День в разгаре, солнце жарит почти по - весеннему, Вадим голышом сидит на досках, ногами помешивая воду. Иван спит. Что-то тут не то. Или так и должно быть, ведь сам Вадим не знал, сколько проспал после первого своего купания. Были смутные ощущения, что не одну ночь, но это бездоказательно. Может сама атмосфера, испарения как-то действуют. Надо бы Ивана в избу переместить, а то сидеть вот тут так, не дело. Сходил за снегоходом, разгрузил нарты, не с первого раза, но разобрался, как управляется машина, и подогнал её к источнику. Не без труда перетащил Ивана, уложил на сани и без приключений перевёз тело к избе, уложил на нары. Вот теперь спи, сколько хочешь, будить я тебя не буду, здоровый это сон – верил безоговорочно. Пока суд да дело, принялся вновь за заготовку дров, не привык сидеть без дела. Сходил на разведку вглубь леса, расставил несколько силков на птицу, мясо лишним не бывает. За хлопотами прошёл очередной день. Вечером Вадим вновь сбегал на источник и едва успел обратно, сон сморил, как только коснулся головой нар.
Третий день не принёс изменений. Вадиму стало не на шутку тревожно. Что делать-то? Можно было отвезти Ивана к людям, в Белый яр, в больницу. Но что бы это изменило? Уровень поселкового здравоохранения известен, да и не происходит ничего страшного, просто тревожно. И самое главное – не был Вадим уверен, что сможет доехать до поселка. Путь, конечно, накатан, лыжня покажет, но, сколько там этих путей, и как поведет себя машина, опыта управления никакого, а вдруг что в дороге и куда он со спящим царевичем денется. Нет, уж лучше тут дождаться пробуждения, никаких ухудшений, насколько он разбирается в человеческом организме, не происходит. А что если…. Безумная мысль, но что-то в этом есть, клин клином, как говорится. Вадим вновь взгромоздил недвижимое тело на нары, довез до мостков, устроил Ивана поближе к воде и стал поливать водичкой, сначала слегка, затем из котелка. Эффект получился неожиданным, Иван подпрыгнул, резко сел, глянул озорно на Вадима:
- Что, испугался, дурилка картонная. Здорово я тебя напугал? А, Ну, кто вперед до избы. Побежали, а то, ты же говорил, сон сморит, не тут же спать? Чего уставился, побежали, говорю.
- А ты, что, до этого, сейчас не спал?
- Кто, я? Да нет же, на секунду глаза прикрыл, тебя напугать, вроде как захмелел.
- А сейчас протрезвел, значит?
- Ага, протрезвел. Кемарнул секундочку и всё, как рукой сняло. Ну, ты идёшь, или как?
- Да зачем идти-то? Вон, поехали, карета подана, Вадим указал на снегоход. Иван недоумённо глянул на машину, затем на одетого, застегнутого на все пуговицы, Вадима, глянул на солнце, и неуверенно проговорил:
- Ты, что, хочешь сказать, что я всю ночь спал что ли?
-Три дня, Ваня, ты спал, и спал бы до сих пор, если бы я тебе водную процедуру не устроил, - помахал перед ним котелком.
-Нет. Не может быть. Я опьянел, мне плохо стало, я буквально на секундочку прикрыл глаза, сглотнул вот так, - он показал, двинув кадыком, как конкретно сглотнул, - и сразу открыл глаза, что бы к избе бежать. А ты говоришь три дня?
-Если вернее, трое суток через четыре часа будет. И спал как убитый, не растолкать, я тебя уже и в избу возил, ты там сутки лежал, вот обратно привёз. Хотел уже в больницу в Яр везти, да вот передумал. Правильно?
- Правильно. Я тебе-то сейчас не верю, я ведь точно говорю, на секундочку глаза прикрыл, даже не спал, понимаешь, просто прикрыл, сглотнул и открыл, всё. Как так? А если бы я в больнице в Яру проснулся, я бы, наверное, с ума сошёл. – Иван озадачено и с недоверием смотрел Вадиму прямо в глаза и потирал затылок.
- Купаться полезешь? - Вадим вопросительно глянул на Ивана, - ещё на пару дней зависнуть, есть желание?
- На пару? – Иван с сомнением поглядел на воду.
-Да шучу я, мне трёх этих дней хватило, ещё для полноты чувств, двух не хватало, - Вадим поднялся, - пошли кашу варить, - и первым выбрался на снежную целину. И услышал позади себя всплеск.
- Ах, ты дурья башка, а ну, вылазь, - Вадим всерьёз обозлился, - кому говорю, вон из воды
. - А ты достань, - Иван веселился от души, - три дня, говоришь. Шутишь, да? Я вот сейчас накупаюсь, а ты мне потом как – нибудь докажи, что именно три, и что не разыгрываешь меня.
- Разыгрываю? Мне зачем? Вон, иди, посмотри под навесом, дрова два дня готовил, в два раза больше стало, чем мы с тобой накололи, помнишь, сколько было?
Иван, быстро вылез из воды, оседлал снегоход:
- Прыгай бегом, поехали, пока в сознание, а то опять в голову ударило - Иван крутанул ручку газа. Вадим на ходу свалился в нарты. Домчались в секунды. Иван, пошатываясь, вприпрыжку, добежал до дверей, но успел мазнуть взглядом по поленнице, всё-таки сомневался, не розыгрыш ли. Пока Вадим дошёл до избы, пока обстучал обувь от снега, пока зашёл, прикрыв за собой дверь, Иван, как был голый, сладко похрапывал, развалившись поперек нар. Ну, блин, сухая елка, что с тобой делать-то? А ничего и не надо. Будем значит лечиться, как планировали. Вадим, улыбаясь своим мыслям, уложил друга, накрыл одеялом, растопил печь, скинул одежду и в который уже раз повторил путь до источника и обратно, и с тем же результатом.
Глава 33
-Вадим, вставай, солнце высоко, а Вы, ваше величество, всё почивать изволите.
Вадим с трудом продрал глаза. По избе шёл чудесный запах свежей выпечки. Откуда? Сел на нары.
-Здравствуйте. Меня Зина зовут, - женщина средних лет и не средней полноты сноровисто переворачивала оладушки у пышущей жаром печурки: - мы утром с мужем, с Николаем, приехали, - пояснила она, видя удивленно округленные глаза Вадима, - а тут Вы спите с Ваней. Мы и так и сяк, и разговаривали, и толкали потом, и ничего. Испугались даже. Долго ждали. Потом Ваня, вон, проснулся, а вы нет. Вот только сейчас. Ваня так и сказал, оладушки постряпайте, только тогда он и проснётся. Вот Вы и проснулись. Будете? – Зина протягивала тарелку с горкой ароматных, зарумяненных оладий.
Вадим автоматически взял тарелку, с изумлением огладывая чудо чудное, бабу в телогрейке, с косой до пояса. Та, уже привычно, по хозяйски накрывала стол, засевая его как поле зерном всякой всячиной. Не прошло и трех минут, как был накрыт поистине царский стол, чего тут только не было, кроме свежей выпечки. От красной рыбы, мелко нарезанной с луком, до запотевшей бутылки с водкой, и огурцы и груздочки и зелень с помидорами. Вадим сидел истуканом не в силах переварить новости.
- А мне Коля и говорит, поехали, да поехали, мол, люди сказывали, что источник, он чудесный, он поможет. Конечно, и всяких страстей наговорили, мол, место гиблое, вот Коля и пошёл сейчас попробовать, а Ваня говорит, что надо Вас дождаться, пока проснётесь, что Вы всё толком и расскажете. А Коля он всё равно пошёл, он такой, он никому не верит, говорит, только сам. Вот и пошёл. Долго нет? Да? – она вопросительно и с тревогой глянула на Ивана, тот перевел растерянный взгляд на Вадима, пожал плечами:
-Я не знал, что он попробовать пошёл. Ушёл молча и всё, пока я с дровами возился. А ты чего молчала, что он на источник пошёл? Чего уставилась? Чего он попробовать решил?
- Ну, попробовать, что люди говорят.
- Толком говори. Купаться что ли? Или пить, или водичку пощупать? Чего он решил попробовать?
- Да, как чего? Вы, чё меня пугаете. Он сказал, что сходит, попробует. А чего – не сказал.
Вадим резво вскочил, скинув одеяло, наспех стал одеваться.
-Заводи,
-Ага,- Иван первым выбежал из избы, поняв товарища с полуслова. Минуты через две они были на источнике. Голый мужик мирно сидел на досточках и болтал ногами в воде. Удивленно оглянулся на шум мотора и двоих встревоженных мужиков.
- Давно сидишь, Коля - поинтересовался Вадим.
- Не знаю. Долго, наверное. А вы чего, купаться?
- Да нет, на тебя посмотреть, жена волнуется, что не приходишь, стол накрыли, а тебя нет.
- А да, сейчас. Искупнусь и пойдём.
- Не надо купаться, пошли покушаем, поговорим. А ты чего попробовать хотел? От чего лечиться приехали?
- Ноги у меня болят сильно. Колени крутит, сил нет, хрустят, как будто смазка в них закончилась. Если присяду сам себя поднять с трудом могу и через боль. Вот сижу, ноги парю. А у Зинки…… у неё это, ну, женское. Короче, детей у нас нет, и врачи говорят, не будет, из-за неё. А в поселке сказывали, что баба одна так же страдала и после источника забеременела сразу, - Мужик простецкий, худой и длинный как жердь, с казацкими усищами, спокойно исповедовался перед друзьями, ни мало ни смущаясь незнакомцев стоящих перед ним.
- Да, может и поможет источник, это точно, но он не простой, тебе, наверное, говорили, осторожно с ним нужно.
- Да болтали что-то, байки, я считаю. У нас из всего сказку делают, или чудом обзывают.
-Да нет, тут не сказки, поедем всё-таки в избу, там и поговорим.
Сидели за столом долго. Вадим рассказал все к чему сам пришел, о своем опыте и догадках. Слушатели с ним соглашались – не было недоверия на лицах этих простых, бесхитростных сибиряков.
- Значит, говоришь, поститься надо и с водкой, сигаретами завязывать? Так что ли? И чего, сейчас значит нельзя купаться? Зря приехали?
- Почему это зря, вот с нами встретились, узнали, как дела обстоят, а в следующий раз – милости просим, источник даст вам все, чего хотите. Вот, Николай, ты посидел, ноги помочил, и вроде ничего, нормально все. Ты сегодня послушай себя, не суетись, если к утру все нормально будет, завтра ещё ноги попаришь, глядишь и поможет. А ты, Зин, куришь? Спиртное давно пила?
- Да, нет, что вы, Вадик, я этой срамоты в рот не беру, вот, он, - кивнула на мужа, - балуется. Надоел уже, хуже горькой редьки. Келдырит кажный вечер. Машину во двор и стакан в глотку. И льет и льет, и курит без конца, за вечер пачка, а ночью спать не может, кашляет, надрывается, хрипит. Я ему говорю, говорю, все в пустую, чё смотришь, не так? А все на меня, мол, из-за тебя все, ни детей, ни счастья. А я при чем, если он, вот, так, я при че- е- ем? – Зина громко в голос зарыдала. Чувствовалось, накипело у бабы, долго молчала, не перечила мужу, скандалов не учиняла. Коля смотрел удивленно на супругу. Впервые, видимо, такая вспышка. Крякнул, утёр усы.
- И чего….. делать-то чего? Я ж понимаю. Зачем бы я тогда сюда поехал. И не пил я сегодня, вот на источник пошел, говорили, что нельзя, вот я и не пил. Хотелось очень. Да. Но я стерпел. Я ж понимаю. И с собой мало взял, совсем ничего, так, для вкусу. Зин не плачь. Че делать-то?
Он вопросительно посмотрел на Вадима, потом на Ивана и вновь уставился своими выпуклыми, блеклыми, водянисто-пропитыми глазенками на Вадима, как на последнюю надежду. Повисло долгое молчание. Николай терпеливо ждал, двигая кадыком и с трудом удерживая слёзы – достала мужичонку такая жизнь. Во взгляде надежда, что вот этот странный, уверенный в себе, по звериному сильный человек, решит все его проблемы. Все ждали, что скажет Вадим, его авторитет в этом маленьком коллективе был непререкаем, и всем, не только Николаю, но даже и Ивану, казалось, что скажи Вадим только слово и все сразу решится наилучшим образом.
- Да. Я знаю, что делать. Встань, Коля. Подойди. Смотри мне в глаза. Повторяй за мной. Слово в слово и вникай. - Я знаю, что сам убиваю себя, что жить мне осталось на пол затяжки и на глоток водки. – Николай как завороженный смотрел прямо в глаза Вадима и хриплым голосом повторял за ним, - Я человек, я не мразь, я хочу, и буду жить. Жить счастливо и долго. Я сделаю счастливой мою жену, мы родим и воспитаем сына. И дочь. Я клянусь, что не выпью более во всю мою жизнь ни капли алкоголя, не сделаю ни затяжки табака. Я верю в то, что говорю. Я абсолютно точно знаю, что с этого момента я становлюсь трезвенником и счастливым человеком. Я не надеюсь, что это так, я в этом абсолютно уверен. Я ненавижу всю эту сатанинскую грязь. Ничто и никто не сможет заставить меня отказаться от этого моего, сейчас обретенного счастья. Аминь. Ну, что, Коля, ты знаешь, что тебе сейчас надо сделать. Иди.
Мужик медленно встал и, не отводя взгляд от Вадима, находясь в каком то трансе, медленно обошел стол, подошел к сумке с привезенными запасами, вынул из неё две бутылки водки, и так же медленно вышел из избы. Его не было минут пять, и все это время никто не проронил ни слова, находясь под сильным впечатлением от произошедшего. Вроде бы ничего особенного внешне не произошло, но внутреннее напряжение зашкаливало, произнесенные простые эти слова упали в атмосферу, как раскаленный свинец в воду. Николай вернулся с двумя пустыми бутылками в руках. Протянул их в сторону Вадима
- Вот, вылил. Теперь никогда, пусть меня разорвет, ни капли. А их куда?
- Закопай вон в том углу, за печью
-Да, сейчас, вот только…..
Николай залез в карман, вытащил пачку сигарет, из той же сумки с припасами только что начатый блок, открыл дверку печи.
- Коля, ты чего? – подала голос Зина, - выкидываешь что ли? Оставь, ведь денег стоят, приедешь, ведь опять побежишь, отдай мне, я сохраню. Пете отдам.
Коля выпучил глаза на супружницу,
- Охренела, что ли? Вот сатана в юбке, я, может, жизнь свою спасаю, а ты - деньги, да гори они пропадом - зашвырнул сигареты в печь и захлопнул дверцу – вот бабы-то, что за люди, то воют, а как делать начинаешь - то поперек встают. Не понимаю.
Комично хлопнул себя по бокам, напряжение разом спало, улыбки озарили лица зимовщиков. Живи, Коля, долго и счастливо.
Глава 34
Вадим размеренно, особо не торопясь, шел по снежной, нестерпимо слепящей глаза, под ярким солнцем, целине. Шагалось легко, широко, лыжи скользили ходко. Не прилагая особых усилий, Вадим покрывал в короткое время большое расстояние. Таким ходом он к полудню до дома дойдёт. Вспомнился первый выход из дома, когда два дня понадобилось, и невероятные усилия, что бы дойти до источника и обратно. Радостно на душе. Весна идет, погода чудная, грудь распирает от избытка жизненных сил. Скоро он будет на месте, встретится с внезапно покинувшим их Васей. Тянет домой-то, привык.
Иван с утра, не сумев в последний раз убедить Вадима уехать с ним, отправился в путь. Супруги, после вчерашнего случая, притихшие и торжественные, решили остаться у источника ещё на неделю: закрепить успехи Николая, который, проснувшись по утру, заявил, что чувствует себя великолепно, и что абсолютно уверен в том, в чем поклялся вчера. И теперь ни-ни. Они, получив от Вадима подробнейшие инструкции по пользованию источником, проводили его до края леса, и долго еще стояли, обнявшись, махая вслед.
Вадим не стал забирать на «перекрестке» в лес, а пошёл по следу снегохода болотом. Не терпелось увидеть свою избу, давно не был. В лесу так споро не побежишь, там наст не так крепок, лыжня петляет и следы зверья отвлекать будут, потянет еще на приключения. Ну, их, припасов с избытком, промысел может и подождать. Хотя тут подумать, посчитать надо, хватит, или нет, скоро весна, а морозы всё не сходят. Хоть и тепло и солнце, а капель с крыши не каплет, снег не подседает, ветви деревьев в затенении не везде избавились от снеговой опушки, минус давит хороший. Это к чему бы? Насколько Вадим помнит, в двадцатых числах апреля река в городе вскрывается, и снега уже практически нет. Тут севернее конечно, но не до такой же степени. По всем признакам весна будет очень дружной, теплые ветры все равно подуют и чем позже, тем больше тепла одномоментно рухнет на тайгу. Воды будет – залейся. Снега намело очень много. Он не знал, сколько его бывает обычно, но чутьем обострившимся – проснувшимся, понимал, более, чем всегда, снега в этом году. Особой тревоги не было, его мыс высоко задирался над окружающей равниной – никак не затопит. Наверное. Это вот – наверное – отравляло всю его жизнь здесь. Ни о чем нельзя было сказать уверенно: нет опыта. Интересно, а сколько будет продолжаться половодье? Сойдёт ли к середине мая, или позже, хватит ли на это время припасов, и что, вообще, делать в распутицу – он этого не знал. Надо срочно провести ревизию, все рассчитать, разложить, подготовиться. Подумать. Это времяпрепровождение, в размышлениях, последнее время ему очень стало нравиться. Эх, тревожное, не смотря на радость, и ожиданье перемен, время – весна.
А вот и его мыс. Раньше, чем дом, он увидел легкий дымок над лесом. А задолго до того как увидел, почувствовал запах. Проходной двор, а не тайга. Кого еще принесло. Никакого покоя. Следов свежих по равнине не видно, значит с тайги зашли. Вадим прибавил шаг. Так и есть: след снегохода выныривал из строевой заречной тайги, и….. уходил в кустарник за избой. А почему бы не по их следу, болотом? Так и быстрее и короче, и их бы нашли наверняка. Зашёл в избу, уже понимая, что нежданного гостя уже нет. Печь едва теплилась углями недавно прогоревших дров. Позавтракал таежный бродяга с утра, потоптался, да и скрылся в тайге бескрайней, уже не догнать. А пожил здесь, судя по убывшим дровам, несколько дней. Вадим разделся, огляделся, все на местах, как и оставил. Ага, а вот и перемены: на столе листочек белый. Письмо, однако.
« Привет. Где пропал, ищут тебя все. Недоброе говорят. Ты бы аккуратней с делами своими. Сам знаешь, о чем я. Выходи до распутья, я буду ждать у себя. Мою долю не забудь, как договаривались. Обманешь, пожалеешь. Молчать дальше не стану»
И вместо подписи тот же самый знак, что на тотемном столбике, когда гость мимо прошел. Один и тот же человек. В тот раз не зашел, пройдя мимо двери, только гостинец оставил красной ленточкой перевязанный, а в этот раз, судя по всему, ждал не менее двух, трех дней. Странно. Выясняется, что у хозяина заимки перед загадочным гостем долги. И тот за ними специально приезжает, ждет и грозится, не делая попытки найти хозяина, хотя это очень легко, вон след, как трасса, полчаса и встречи бы не миновать. Видимо разглядел таежный гость, что двое здесь и не захотел светиться. А что за «дела» у Андреича «свои» были. С промыслом, что ли «аккуратнее», больше трех мешков ореха не брать, дума указ новый выпустила или на озеро рыбнадзор набрел, больше пяти килограмм не ловить? И что за случай такой, на криминал намек. Непонятно.
На всякий случай, для очистки совести и ради встречи с другом, как и в прошлый раз, вышел, постучал в барабан. Гордый ворон ждать себя не заставил, как будто за соседней елкой прятался. Налетел, радостный, голодный, и, не соблюдая ритуала встречи, сразу протиснулся в избу, через неплотно притворенную дверь. И уже изнутри стал громко орать, приглашая Вадима поторопиться с угощением старого друга. Хозяин поспешил на зов. Пир закатили горой. Не было Васе ни в чем отказа, жрал, глотал рыбьи головы от пуза, а также другие обрезки и крошки, кои появились в большом количестве, в связи с продуктовой ревизией устроенной Вадимом, который научился не откладывать задуманное на завтра. И вот все рассортировано, разложено, посчитано. Итого: не скушать столько Вадиму, даже с помощью Васи, до самого июня. Остается только заботиться о добыче свежей рыбы и дичи, остального - в избытке. И дров на две зимы, и крыша не течет, и печь не дымит, ей богу только бани с веником не хватает, да центрального водопровода. Водопровод, это бы не плохо. Труб нет, но можно желоба деревянные изготовить. Само не польется, но хоть не таскать. Тут емкость поставить, а у реки наливать в желоб, пусть само течет. А как зимой? Замерзнет пока до избы добежит. Вадим тряхнул головой, чего это он? Стоит и всерьез обдумывает планы на будущее обустройство. Какой водопровод? Ему пару месяцев здесь от силы. Потом гнус начнется и туши свет, морозы раем покажутся. А от гнуса деготь помогает, почему-то пришло в голову. А деготь из березы, вернее из бересты как-то гонят. Как именно? Надо попробовать обязательно, хотя никакого намека в голове на технологию процесса. Уже сейчас, вспомнив лето, он не готов мириться с летучими кровососами. С ними особые отношения. Значит, будем деготь гнать. Подумаем и придумаем. Да? Вадим подмигнул кому-то в темном углу. И темный угол откликнулся, подморгнув с громким уханьем. Это сугроб, нависавший с крыши, обвалился, мимо окна пролетел. Ничего нет такого, что было бы крайне необходимо, и чего бы Вадим не смог сделать. Естественно из материалов заменителей, но так же эффективно, как оригинальная вещь, хотя не так эстетично. Пусть в обход. Например – надо ружье, а зачем? Добывать пищу, конечно. А вот и петли. Чем не ружье. Они лучше: крови нет, шума нет, ноги не бить в погоне, поиске, легкое в переноске. Масса преимуществ. Да и для каждого своя эстетика: вырезанная из куска дерева поварешка, красующаяся на гвоздике над столом, очень даже превосходила по всем параметрам заводскую штамповку – на вкус Вадима. Если и были вопросы, ставившие в тупик, то не надолго. Достаточно было посидеть, хорошо подумать, и ответы приходили сами. Вадим к этому привык. Размышлял он много, на разные темы. Вот сейчас, когда подмигивал кому-то находящемуся в углу, был абсолютно уверен, что его слушают, за ним наблюдают, с ним хотят поддерживать контакт. И вдруг мысль, пронзительная, острая, и ясная: все ложь. Он замер, почти парализованный пришедшим откровением.
Все религии мира внезапно представились фарсом и детской игрой. Глупые куклы в униформе. Некие правила, догмы и мифотворчество, только засоряют людям головы, тормозят развитие. Отвлекают от познания истинного мироустройства, а вот истина – он опять подмигнул углу - у каждого своя. И его истина не может быть ещё чьей-то. Он не сможет рассказать кому-то об истинном мироустройстве. Хотя понимание этого обрушилось на него, как тот сугроб за окном. Не сможет он облечь в слова то, что пришло к нему сейчас. А что пришло? Слоеный пирог: один мир накладывается на другой. Материальный переплетается с информационным. Энергии и сущности взаимодействуют, и взаимно отталкиваясь, тем не менее, притягиваются. Одно перетекает в другое. Жизнь вечна, многообразна и непостижима. И над всем этим многообразием один огромный разум – люди называют это - бог. Нет пророков, есть искатели истин, нет любимчиков и тем более сыновей и дочерей, плоть от плоти, а есть энергия жизни, есть законы существования и развития. Кто говорит: я расскажу Вам истину – лжец. В лучшем случае он затронет краешек огромного и неведомого, что, по сути, может оказаться вреднее, чем полное неведение. Человеческий мозг, в своей засоренности и ограниченности, на данном этапе, не в состоянии воспринять не то, что картину мироустройства, он не в силах совладать с простым понятием – бесконечность. Выраженная в словах истина, это как медуза, извлеченная из своей стихии и разложенная комком бесформенной слизи на грязном песке. Попробуй объяснить её красоту и совершенство движений в воде тому, кто ни разу её не видел в грациозном невесомом полете. Все эти духоборцы, аскеты, монахи, скитальцы, полоумные шизофреники, бьющиеся в экстазе на подмостках театра абсурда религиозных подмостков, с пеной у рта, с озлоблением кидающиеся на сомневающихся. Люби, сука, верь, гадина. Как ты смеешь сомневаться в тысячелетней мудрости. Как смеешь не верить в то, что тысячелетие простояло, во что верили предки твои. Поверь, и живым вознесешься на небо и сядешь по правую руку и спасешься, а остальные сгинут. Вадим засмеялся: никто не сгинет, энергия жизни вечна, она сама любовь, она не требует веры и преклонения, она даже не требует от тебя, или от кого бы то ни было, знать, что она есть. Она есть и она спокойна, и мы все, дети её, во всех обличьях – в шкуре собачьей, в травинке, в ауре, в космической пыли, а более всего - в различных потоках и сгустках чистой энергии, оплетающей весь бесконечный мир. Сложно всё – не объяснить, не нарисовать, только понять и принять, не погружаясь в глубины, а паря по поверхности. Придёт время и все прояснится, все встанет на свои места, и все узнается, а пока наслаждайся материальным и не забывай о вечном. Тело кормить нужно и душа так же требует питания и гигиены. Это необходимейшее условие – иначе скукоживается энергия жизни в подлеце и сходит на нет. А сейчас ты можешь сжать руку в кулак и можешь потрогать, ощутить шероховатость этого мира, попробовать его на вкус. Ничего не потеряно, и никогда и ничего не поздно, пока человек жив. Душу можно вылечить, дать ей необходимое, для дальнейшего существования в гармонии с миром. Пренебрегая ею – убиваешь.
Вадим пристально вглядывался в угол, затем осмотрелся вкруг, не обстановку уже оглядывая, а сам воздух сканируя. Поднял ладони, верх, вниз, как подкидывают воздушный шарик, большой, нежный и невесомый. Вот оно как! Прикольно. Подходящее слово? Или – божественно!? Он не один здесь, их множество, все рядом и все разные, он их не видит и не чувствует, но знает и ощущает, не передать, ни как. Вася, наклонив голову набок, внимательно наблюдал за Вадимом, довольно долго стоящим в оцепенение, и тактично не прерывал его размышления.
- Вася, а ты ведь, стервец, все знаешь. Ты же, ворон, значит, мудрая птица. Расскажи-ка про энергию жизни? Давай, не стесняйся. Есть у тебя своя истина, своя религия? Что смотришь? Молчишь? Нечего сказать? У каждого своя она, истина!? Ну, ну. А что, попы отказывают тебе в наличии души? Нет у тебя и твоих собратьев, скотов, никаких душ, это только наше завоевание, человечье? А ты тварь бессловесная и тебя и твоих братьев можно нам, высшим существам, употреблять в пищу. Это не я – это Ватикан так считает. Про то слышал лично. А что наш христианский митрополит говорит, я не в курсе, но, наверное, так же размышляет, ведь если не так, то ни птицу, ни рыбу, ни другого живого не кушал бы. Прикинь, ты птица, и рябчик птица, его ем, а за тебя на медведя пойду с голыми руками – это как понять? Не понимаешь? – Вася внимательнейшим образом слушал, и, казалось, кивал на Вадимовы реплики, щуря хитрым глазом. – Давай, Вася, лети-ка ты домой, мне подумать надо. Ничего хитрого тут нет, проще пареной репы, но в ум не укладывается и, честно говоря, такой подлости, такой подмены понятий и путаности в простых вопросах, от умнейших людей своего и прошлого времени, не ожидал. А ведь они за веру свою ещё и убивают. Я в шоке, Вася, мне думать надо. Всё, до свидания, мачо.
Ворон всё понял, степенно допрыгал до двери, напоследок ещё раз глянул в глаза и молча, не попрощавшись своим коронным криком, вышел наружу. Да, тут было над чем поразмышлять. Откуда возникли эти мысли, понимание это, отчего вдруг пришло. Ведь и мысли не было разбираться с вопросами мироздания. Деготь ему понадобилось добыть и на тебе. И чем долее он думал, тем вернее приходил к выводу, что не стоит погружаться в глубины разума. Наоборот, необходимо очиститься, выскрести голову до бела и в пустоте, не подпуская суетных мыслей своих, прислушаться к космосу, или как там его назвать, экстрасенсы называют информационным полем. А ведь это состояние и есть медитация. Или молитва, что суть одно. Что он про это слышал? Один раз в поездках встретился с йогами, так те гудели «Ом» и, покачиваясь, на огонь свечи смотрели. Огонь сейчас изобразим, а «Ом» это лишнее, со своим телом и разумом он научился управляться без дополнительного антуража, а энергией, в его избе, кажется, сам воздух пропитан донельзя, только подключиться, послушать. Интересно, ему кажется, или это действительно так, именно здесь так много всего потустороннего, в тайге, много меньше. Кажется, что здесь энергий различных, как лапши в похлебке. Прямо атомная электростанция. Это везде так, где человек давно живет, или только здесь? Интересное место его приютило. Что же это, откуда? Давай слушать. Итак, поехали: тишина и пустота в голове, ноль мыслей, настрой на восприятие. Прикольно.
Сначала деготь. Мироздание подождёт. Сейчас представим черную вонючую жидкость, заостримся на ней, вызовем, вспомним запах и тут же позабудем про само понятие – деготь. Я пустой как барабан, мыслей нет, только вонь деготная……..
Через некоторое время он очнулся, огонь в печи уже прогорел, и Вадим, кряхтя, поднялся с земли, едва расплетя ноги, закинутые друг на друга в позу лотоса. Славно отключился, вроде, как и выспался, хорошо лицом в печь не опрокинулся, было бы дел. Налил остывшего чаю травяного, сел перекусить, чем бог послал, что-то аппетит напал, как после серьезной работы. И что с дегтем? Рука с кружкой замерла у рта. Он вдруг понял, что знает о дегте, если не все, то очень многое. Простейшая сухая перегонка, без доступа кислорода, по типу самогоноварения. А вообще, деготь вещь сложная, там состав от десяти наименований: и скипидар, и фенолы и парафины и прочее, вплоть до спирта, который пить можно, после соответствующей очистки, тут двойная перегонка нужна. Дегтем в войну оружие смазывали и ничего, стреляло. Он не только от комаров, но и как лекарство, дезинфекция, в ветеринарии особо популярен, раны смазывают, ноги натруженные коровам лечат, и смолы есть, не растворимые в воде – лодки мазать. Есть деготь древесный, торфяной, угольный. Во всем мире популярен угольный, компоненты больше. Состав богаче, заморочек меньше, потому что древесный, он из бересты хорош, а из сосны или ивняка – не то, скипидар получается и не лучшего качества. А береста она только в России в промышленном масштабе, ну еще в Европе немного. Весной плохая береста, воды много, но для его целей вполне пригодна. Надо два котла, один с крышкой, другой дырявый или трубы кусок. На худой конец пару консервных банок, но там заковыка, глиной обмазать и запечь надо и густо будет, главное не пережечь, время засечь. И, вообще, к чему такие сложности, от гнуса прекрасно помогает…….
Вадим резко поставил кружку на стол. Не мог он знать всей той информации, которой была полна голова. Просто не мог, никак. Можно предположить, что когда-то, где-то читал, слышал, а сейчас всплыло на свежем воздухе. Бред. Он был уверен, что скипидар получают из нефти, и, вообще, скипидар и керосин – одно и то же. Не читал, не слышал, не видел вживую, он уверен в этом. Один раз в детстве дед дал тряпку и сказал, что намазал её дегтем и теперь комар не укусит. Фигня это, сейчас он знал, что деготь смешивают с мазью от комаров, или другими действительно отпугивающими веществами, для единственной цели, что бы средство быстро не смывалась. Сам по себе деготь крайне не эффективен для этой цели. Откуда мог ЭТО знать. Он вдруг почувствовал себя комаром, летящим на зов крови, на ее запах, на тепло и излучение живого тела. Излучение очень сильное, достающее его на расстоянии до десяти метров, при его размерах, это как для человека десятки километров. И вот страшная вонь, похожая на дым, на горелый лес, но пожара нет, спасаться не надо, этот запах лишь на миг вызвал недоумение, растерянность, сбил с толку, заставил сделать лишнюю петлю на подлёте к телу, но не послужил преградой. Да, тело успело удалиться на несколько метров, стало сложнее, возникла неуверенность, накопилась усталость. Отстать? Нет, запах манит, тело уже не удаляется, замерло на месте, к черту запах гари, это просто старая головешка давно прошедшего пожара. Подлет, приземление, и……..
Вадим мотнул головой. Готов поклясться, он только что был комаром, по крайней мере, думал и ощущал, как комар. А от мошки убережет? Стало интересно. Да, мошка боится. Она, вообще резких запахов не любит, кроме естественных природных, впрочем, как и пауты. Их понять можно: комар, тот изнутри организма пищу извлекает, его не интересует, чем обмазано тело, лишь бы жало внутрь проникло, достав до соков, не встретив преграды. А вот мошки с паутами, те снаружи кожные покровы рвут, не кровь пьют, а кусочки кожи отрывают, и им уже не все равно какой гадостью эти кусочки обмазаны. Голод, конечно, не тетка, но кое-что, в том числе и деготь, им явно не по вкусу.
Так, экскурсия в мир гнуса окончена. Деготь не нужен, достаточно найти две травки, на названии которых не заострял внимания, названия ничего не скажут, они ему неизвестны, его тайный покровитель не удосужился назвать их по латыни, а вот на вид теперь уже знал хорошо. Даже на миг увидел место, недалеко от избы, где они рядышком и произрастали под кустом крушины, буквально в ста метрах. Одну траву нарезать мелко, и обдать кипятком, потом просушить слегка на ветерке. Вторую подкоптить на дыму без жара, пока белая пенка не выступит на стебле, и тоже порезать. Затем их смешать и натереть сильно в ладонях, пока сок не выделится. Можно слегка похлопать по открытым участкам тела, вреда не будет, только не втирать сильно. А основную, отпугивающую, миссию будет играть тряпка, бандана, которую и надо хорошо пожулькать в руках, вместе с выделившей сок травой. Всё просто.
Откуда он это знает, из каких кладовых добыта информация, Вадима интересовать перестало абсолютно. Всё логично: есть трава, есть кто-то, кто знает. Так почему бы ему или ей, с ним этим не поделиться. По мнению Вадима, это очевидно, ведь он готов воспринимать информацию, открыт для неё, а если есть низина, она обязательно наполнится водой, когда для этого сложатся обстоятельства. Мало того, он давно ждал контакта, готовился к нему, и вот он произошел, так обыденно и вдруг. Не ради ли этого он остался здесь. Ни какой особой радости с перехватыванием дыхания, от своего открытия он не испытал. Пульс бьется ровно, все обычно. Он отлично осознает, что перешел тонкую грань, которая отделяет обычного человека от человека видящего и слышащего, знающего и чувствующего. Экстросенсорика? Видимо, да. Но не совсем. Люди так себя называющие, не всегда понимают, что с ними происходит, откуда, что приходит. Они не всегда умеют, или знают, как обращаться с этим даром. Или проклятьем, как для кого. Надо ли ему проводить еще эксперименты? Уверен, что нет. Эксперимент – попытка доказать что-то опытным путем, не умея создать абстрактное уверенное видение в сознании. Или пытаться обосновать кому-то ещё, создавая доказательную базу путем опытов. Он же будет просто жить дальше, но более осмысленно, дорожа каждым мигом этой жизни, с радостным сознанием бесконечности и дружеского участия. Как не хватает современному человеку этого чувства уверенности в дружественности окружающего мира, отсутствия самих понятий – одиночества, беспомощности, страха перед неведомым. Религии - костыли для слепых. Вадим улыбнулся: подслушай его мысли религиозный фанатик, он тут же обвинил бы Вадима в сатанизме, мол, демоны завладели черной душой, злые духи ворожат, от бога отвращают. Слава богу, бога нет, с бородой на облаке, сосредоточено подсчитывающего наши прегрешения. Есть бог-разум вселенский, бог-система мироздания, милостивая и всесильная, огромная и не понятная. Бог - это закон. И никому, ничего доказывать не нужно, теперь это уже было бы скучно. Пусть фанатики остаются со своим пещерным верованием в воскрешение трупов. Настанет день, все встретимся и посмеемся сами над собой, беззлобно и по-доброму, не прибегая к заклинаниям и мистификациям.
Вадим ходил по избе – три шага туда, три обратно. Улыбка не сходила с лица. Остановился напротив стола, взял в руки записку. Тоже мне, тайны мадридского двора. Надо бы разобраться с этой загадкой, или это чужая тайна? Хорошо ли просить у друзей расшифровки событий и взаимоотношений Степана и таежного бродяги? Любопытной Варваре на базаре нос оторвали – не про него ли? Нет, не про него. Степан Андреевич погиб, спеша к нему на помощь – это он знал точно, как и то, что душа у охотника была чистая. Без задней мысли, искренне полагая, что нужен, он спешил на зов и….. И сейчас Вадим единственный хранитель тайны, если можно так сказать, наследник охотника. Что бы ни говорили в деревне, Вадим обязан был расставить все точки над i, закончить за Андреича все его земные дела, что бы упокоилась душа с миром, и он, Вадим за это ответственен. Чем бы тот ни занимался, какие бы долги не оставил, с этим надо разбираться. Вадим не стал зажигать огонь – баловство. Залез с ногами на нары, откинулся удобнее спиной на бревна стены, приспосабливаясь под её неровности. Несколько раз, чуть не по слогам прочитал записку, стараясь вникнуть в каждое слово, в каждую черточку, пытаясь увидеть человека её писавшую, почувствовать, услышать его мысли, движения души. В избе наступили сумерки, ни звука не доносилось снаружи, мир объяла тишина, Вадим прикрыл глаза…….
Глава 35
Солнце вставало над горами, позолотив вершины первыми, еще несмелыми, лучами. Пеко встал до света, искупался в озере: в голубой, ледяной, обжигающей воде. Расчесал длинные волосы деревянным гребнем, подаренным матерью, и отправился за перевал, на большую реку. Рассвет встретил на середине подъёма, как всегда крепко став на ноги и смотря широко открытыми глазами на восходящее солнышко. Испытывая невыразимое блаженство от прикосновения первых лучиков к обнажённой груди, ногам и лицу. Воздев руки с развернутыми ладонями к своему божеству, он поблагодарил все сущее за доброту и тепло, за ласковость и счастье света. Совершив быстрый и привычный ежедневный обряд встречи солнца, отправился в дальний путь. До большой реки надо было идти очень быстрым шагом, день и ещё половину дня. Он видел бирюзовый, широкий пояс воды только раз в жизни, два лета назад, по исполнению десяти лет, с горы Кар-балаш, куда привел его отец. Он показал Пеко на реку и сказал:
- Пройдет две зимы, и, в этот самый день, ты должен будешь придти сюда, на большую реку и пойти вверх по ней. Идти будешь ровно десять дней, до заката десятого, после этого повернёшь к дому. По ходу движения будут встречаться мелкие и крупные ручьи и реки. Послушай свой внутренний голос, и если будет на то воля, то сходи и посмотри в этих руслах. Ты должен добыть осколки солнца. И твой род проведет обряд посвящения тебя в мужи. Не спеши, твой урок будет продолжаться ровно десять дней, ищи осмысленно, самый красивый осколок, или тот, который выберешь сам, станет твоим хранителем и талисманом. Слушай внутренний голос, голос предков и голос света. Ты знаешь, сын, никто не может найти осколки солнца, имея черные помыслы и суетную душу - а если найдет, вырвет силой, то не принесет оно счастье, только разочарование и плесень душевную.
С высоты перевала Пеко осмотрел долину реки, наметил ориентиры спуска. Путь не близкий, всё вниз и вниз, по склонам с осыпями, по курумникам и ущельям. Серпантином, по тропке звериной и напролом по кустарникам. Быстро время бежит. Как не проворны молодые ноги, но солнце быстрее, оно совершило свой вечный путь по небосклону и зашло за западным склоном основного водораздельного хребта. Пеко привычно устроился на ночевку прямо на земле, не боясь дикого зверя. Не было никого в их краю сильнее, проворнее и хитрее его соплеменников. Лишь медведь мог бы посоперничать, но хозяин леса слишком простодушен и миролюбив в эту сытую летнюю пору. Его опасаться стоило в последнюю очередь; росомаха и рысь гораздо кровожаднее, но и они обойдут, поджав хвост, представителя рода Гурана. Пеко минуло уже двенадцать лет, он мог постоять за себя, на поясе висел остро отточенный нож, в груди билось храброе сердце. Потому уснул он сладко под широкой кроной векового кедра, на мягкой подстилке, из осыпавшейся с дерева столетиями хвои и трухи.
Рассвет встретил уже на ногах. Не проспал он восхода, как не просыпал никогда за все дни своей жизни. Ни разу, ни по болезни, ни по другим обстоятельствам. Провел обряд поклонения и уважения восходящему солнцу и кинулся дальше вниз по склону. К реке. В этот день, к полудню он достиг большой воды. Завтракать, или обедать, у него не было необходимости, никаких припасов он с собой не нес. Лес и горы щедро кормили. Ел на ходу; что увидит, то и подберет-сорвет, отправит быстро в рот. Там ягоду, там корень вырвет и очистит на ходу. Из горного ручья ловко выхватил форельку. Одним движением ножа отделил голову, шкуру и внутренности. Нежнейшее мясо распалось на два балычка, кости, вместе с хребтиком откинуты в сторону. Всё на ходу, в несколько мгновений. Съедено сразу, без соли, приправ и какой либо готовки, не замедляя движения. Мясо зверей в его племени не ели, хотя это и не запрещалось, но это против естества природы, все это понимали. Только в случае крайней необходимости, для спасения жизни, с большим сожалением об убиенной живой душе. Основной пищей служили коренья, плоды различных растений, которые произрастали в диком виде в окрестных полях и лесах, на заготовку которых выходили всем родом. Их иногда отваривали, а чаще ели сырыми, или сушеными. Любили напитки из отвара разнообразнейших трав, заготавливаемых в огромных количествах. Соль употребляли в обрядовых целях и как лекарство. А из сладостей – мед. В большом количестве и когда угодно. В доме на столе всегда стояла чаша, а в погребке, кадки, с медами. Ведь мед – это сок света, нектар цветка – посланники батюшки солнца. Ягод, орех, грибов и прочих плодов всегда в достатке. Две реки, протекающие в их долине, в любое время года полны рыбой. Ни голода, ни нужды, ни войн, ни вражды не знало племя. Жили размерено, в счастье и довольстве. Много веков, подсчет времени никто не вел, его определяли, легенды и были. И думали все, что данный порядок установлен навечно. Его племя – солнцепоклонники. Они не творили идолов, не поклонялись прочим сущностям, которых было несколько десятков, но знали их и чтили, относились с уважением, но их богом было светило. Оно было живым, добрым и главным в этом мире, а прочие – добрые и злые, подлые и гневливые – разные, но все, в том числе и солнце, подчинены старшему – огромному, мудрому. Солнце лишь воплощение огромного разума, непостижимого, а потому неосязаемого, и люди поклонялись светилу. Без него, солнца, не будет ничего, а главное не будет людей, а они, люди, главней солнца, потому что без них, всем богам скучно и невозможно, без людей нет богов: кто поклоняться и любить их будет? Солнце – главный в сонме богов, оно дает саму жизнь, вторые после него – люди, они одухотворяют мир, а все прочие духи – вперемешку и по разным дням чтимые и задабриваемые. Им очень нравится, когда о них вспоминают и с ними разговаривают, они терпеливо своего часа ждут, и люди стараются их не обижать и никого не забывают. Как раз сегодня день духов вод. Пеко знал лично троих из них. Уже сталкивался. Он принес к реке берестяночку с несколькими ягодами особо любимыми этими своенравными духами. Пустил кораблик по течению, похлопал по воде ладонью, подзывая духов, ласково поговорил с ними, прося помощи для себя, во всех делах, в которых придется иметь дело с их стихией. Со своей стороны пообещал любовь и уважение и поклялся подсобить им в их трудностях. Ну, если камнепад или упавшее дерево свободный ток воды перекроет, или ещё что-то, мало ли. Пеко готов помочь, если увидит, что бог воды в этой помощи нуждается. Он, конечно, бог и почти всесилен, но кто откажется от дружеского участия? Пеко и его соплеменникам не трудно очистить русло, у них есть руки, богам здесь сложнее, надо напрягаться и устраивать всякие катаклизмы с землетрясениями и потопами, что бы исправить водоток, тратить время. Лучше не надо. Мы поможем. Пусть мир и гармония прибудет в их земле.
Закончив ритуал, который не был по большому счету, формально обязательным – все происходило с удовольствием, как встреча со старыми друзьями, приносящими радость обоим, Пеко направился вверх по реке. Его путешествие должно было продлиться ровно десять дней, и он должен был найти осколки солнца: не камень, не обычный металл, который племя умело добывать, а брызги солнечного света упавшего с неба на землю, кусочки самого божества. Зимой им было плохо: мало солнца, мало дел. Дни становились ужасно короткими и пасмурными. По несколько дней, и даже неделями, на землю не падало ни одного лучика света. И тогда в избах извлекались родовые сокровища. Осколки солнца. Хранились они в каждом доме, в укромном, но почетном месте. Большинство кусочков – мелкие, без имени, ими играли дети, их перебирали в часы раздумий взрослые члены общины. Отдельно, завернутые каждый в чистую тряпицу, хранились родовые амулеты, память племени. Это были особые осколки, со своей судьбой, со своим именем и историей, со своей энергетикой – они принадлежали ушедшим предкам, только мужам. Каждый юноша по достижении двенадцати лет отправлялся в долину большой реки и в течении десяти дней искал свой осколок, который находился при нем до конца дней. Находили почти всегда, за редким исключением. Бывало и так, что возвращался подросток ни с чем. Это вызывало недоумение и вопросы, которые не задавались вслух. Здесь все двояко. Почему не дало божество свой кусочек тела этому отроку. Укрыло от глаз, значит, есть на то причина. Этот ребенок не такой как все, он особый. Бог не может не любить его, по определению, тогда что? К нему относились настороженно, но с уважением и ожиданием. Он оставался ребенком весь следующий год, его не посвящали в мужчины. И ровно через год, когда отшумят весенние ручьи, и природа приходила в равновесие, этот необычный ребенок должен был уйти, уже не в конкретную дату и не в конкретное место, а куда угодно. Он мог вернуться обратно, если бы пожелал, но только с осколком, иначе племя бы не приняло, или не возвращаться вовсе. Бывало и так, что не возвращались. Очень редко, о них слагались легенды. Этих своих соплеменников помнили и почитали. Считалось, что божество не удовлетворялось дарением кусочка своего тела, и так его любило, что уготавливало ему особую судьбу. А те, что возвращались, через разное, иногда очень долгое время, показывали кусочки не рядовые, а выдающиеся по размерам и формам. . Выбирались они долго и тщательно, ведь уже никто не ограничивал их время. Кстати сказать, что осколки никогда не переплавлялись, им не пытались придать иную форму, кроме той, в которой они находились. Было большой доблестью найти красивый и большой, хотя бы в полпальца, осколок в положенное двенадцатое лето. И было всем понятно, что так и должно было быть, не было в мыслях схитрить, не нести мелкий осколок, а оставить время на следующий год, и побыть это время со всеми преимуществами ребенка, а детей в племени любили. Не беря на себя ответственность мужчины, и окружив себя аурой особого загадочного человека. Нет, такого в голову никому не приходило, потому что на все воля высшего разума и вмешиваться в его планы невозможно и недопустимо. И, во-вторых, ничего невозможно было скрыть – духи болтливы, как пожилые женщины племени. Что-то важное, всегда становилось известным в короткое время. В племени не помнят случая, даже в легендах, что бы кто-то кому-то соврал, кроме случаев с нехорошими богами и подлыми духами. Схитрить с ними считалось даже доблестью, потому что рискованно, они мстительны.
Пеко бродил по реке и её притокам десять отведенных дней. Нашел два маленьких кусочка, которыми только детям играть, и направился в сторону селения напрямую, по долине одной из небольших рек, рассчитывая ее берегом преодолеть основной хребет и выйти в долину своего племени. Бывало и так и очень часто, что приносили осколки в четверть ногтя мизинца младенца. Это нисколько не умаляло достоинство человека, но накладывало определенный отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Он должен был всеми поступками своими заслужить уважение, не дать повода вспомнить о неудаче с поисками. Владение осколком того или иного размера не давало никаких преимуществ, все понимали, что это случай, ценилась собственная доблесть и ум. Найденный осколок нельзя было заменить другим. После проведения обряда посвящения, никто больше не искал других осколков, а, увидев случайно, проводил специальный ритуал и, не притрагиваясь, уходил прочь, выкидывая из памяти место и обстоятельства встречи с кусочком тела бога. Все так, но люди, есть люди, и состязательность остается всегда, в любом деле. И потому большой осколок служил предметом гордости его обладателя на зависть тому, кому не так повезло. И на удивление, а может, и нет, все справедливо в этой жизни, обладатели больших осколков, как правило, были людьми, пользующимися заслуженным уважением и почитанием в племени, по их делам. А мелкие…… они и есть мелкие – тихие люди, незаметные. Самые невероятные легенды слагались о предках владевших большими осколками. Бабушка вечерами доставала одну из множества тряпиц с завернутым кусочком, любовно расправляла ткань, с трепетом доставала осколок солнца и рассказывала о жизни и доблестях его хозяина, давно почившего предка, сожженного на ритуальном костре. Пеко удивлялся, как бабушка могла помнить о всех, осколков было множество. Она же отвечала, что всё помнить и не приходится; только берешь в руки осколок, и повесть сама рассказывается, само божество сохраняет память, навевает слова и воспоминания о событиях, свидетелем которого она и не была вовсе, но была уверена, что это так и происходило, будто рядом стояла. Хотя нет правил, без исключений, самый маленький осколок в племени, из живущих, принадлежал великому Гурану. И никому не приходило в голову иронизировать по этому поводу, или делать какие – то выводы. Гуран их вождь, их вожак, их великий старец. Нет человека величественней и мудрее отца племени. Но, несмотря на понимание всего, на внешнюю невозмутимость, в душу ребенка Пеко закралась обида. Значит, боженька его не выделил. Помогать, конечно, меньше, чем другим не будет, и любить меньше не будет, но заставил задуматься: что он, Пеко делал не так, и как исправить это в будущем.
До полного захода солнца оставалось не более часа, косые лучи солнца едва проникали в узкое ущелье, ярко освещая лишь левый борт обрывистого берега речушки. И вдруг……. Он замер. Не в воде, а в осыпи старого русла, блеснуло- брызнуло желтым. И тут же погасло, скала преградила, оборвала последний лучик. Пеко бросился к месту и увидел: огромный, оплавленный кусок размером с его ладонь. Такого он не видел никогда, по крайней мере в его доме и доме его друзей и близких родственников. Протянул руку взять чудо, но тут же отдернул, холодок проник в душу, можно ли взять: десятый, последний из отведенных дней закончился, потух с последним лучом, тьма окутала ущелье. Время вышло. Пеко оглянулся и с мольбой, вопрошающе, посмотрел на скалу, за которой скрылось божество. Что делать? Ответь Ра! И вдруг ослепительный луч света резанул по глазам – это ушедшее за гору солнце отразилось от льдисто - белого дальнего ледника и пустило солнечный зайчик, осветив на короткое время темноту старого русла. Даже бог не в силах изменить законы мироздания, но может послать знак. Пеко в восторге поклонился богу, и, схватив обеими руками осколок, со всех ног кинулся вверх по склону………….
Глава 36.
Золото…. Климент вздохнул, кому просто злато, а для них свято. Память и души предков - это не предмет мены. Были осколки солнца (как они их до сих пор и называли) не принадлежащие душам, те, которыми дети игрались, вот их позволено было брать-менять в тяжелые годы. И меньше его не становилось. Дети их рода, по достижении двенадцати лет, продолжали уходить в глухие места, в горы и на таежные реки, добывать свой осколок солнца. И приносили по два, три, и больше и лишь потом, на посвящении, выбирали тот, который станет частью земной жизни обладателя. Остальное - разменное, не ценимое. Они могли находить осколки, ведь они дети солнца, властный голос их божества уверенно вел к цели. Они знали, где искать, память предков не пропала в туне, они бережно хранили их знания. Теперь только сроки изменились, вместо десяти дней на это уходило иногда несколько лет, но они возвращались, почти всегда. Традиции свято хранились более тысячелетия. Конечно, несколько видоизменялись, приходилось приспосабливаться к меняющемуся миру. Некоторое число соплеменников, где бы они ни жили, всегда занимались заготовкой леса. Нанимались к хозяевам, либо сами организовывали казенную деляну, но главное всегда при лесе и… дровах. По смерти сородича был спектакль с захоронением в землю, но после, вдали от любопытных глаз, тело, согласно древнему обычаю, сжигалось на погребальном костре. Мудрый их пращур, великий Пеко, предвидел перемены, он написал священную книгу, в которой собрал всю мудрость предков, изложил историю мира и законы мироустройства. Он предвидел все, в его писании было не только то, что свершилось, но и то, что должно было произойти. Мудрый их учитель, все это знали, слышал богов, умел общаться с духами, и понимать их, не было тайн для него в материальном и тонком мире. Он смог постичь даже бога, понять истину, но даже великий Пеко не мог донести ее до соплеменников в полном виде, не было слов и понятий в человеческом языке. И сейчас они жили по его заветам, потому что не было причин сомневаться. Жизнь проходила по писанному, столетие за столетием, все по его слову. Вот и наступил и прошел, этот, описанный и предсказанный Пеко, год, когда произошёл великий раскол церкви христианской, когда снимались люди целыми деревнями и уходили в леса, чтя веру отцов. Смешные они люди – двумя перстами креститься, или тремя. Отец и сын, либо святой дух с ними. Сколько не читал и не перечитывал библию Климент с сородичами, не шла в голову эта удивительная книга. Часто собравшись вместе, заперев тщательно все двери и ставни, читали вслух и не могли понять, осмыслить многие места сего труда. До того несуразно. Читали не для того, что бы разоблачить и обвинить. Нет, искренне пытались извлечь новую мудрость. Но как можно серьезно отнестись к писанию, в котором сказано, например, что мир создан за шесть дней, и произошло это всего за четыре тысячи лет до рождества христова. Их племя пять тысяч шестьсот лет назад уже существовало, и предания этого времени хранились в памяти. И за тысячу лет до этого. Вся эта история с рождением и распятием и после этого воскрешением и вознесением, казалась не просто выдумкой, а сказкой для умалишенных. Эти люди знали историю мироздания и его законы. Они могли бы просветить народы, изменить ход развития цивилизации, но не были готовы к этому сами и не были готовы люди воспринять их знания. Не время. И знали, от Пеко, от предков, что время их никогда не наступит, они знали свою судьбу, и не роптали, не пугались, ведь жизнь вечна и они бессмертны, все пройдет по предписанному и наступит время солнца и света, и уйдут религии уступив место знаниям. Уйдет народонаселение, и на смену ему придут Люди. А их цель сохранить знания, и передать тому, кто захочет понять и сохранить осколки солнца для людей будущего, когда золото перестанет быть мерилом богатства, это священный металл и предназначен для другого. Не зря современные люди почитают его, интуитивно чувствуя его ценностность, и не только как источник денег и власти. Золота было много, очень много, самородного, самого ценного. Уже во времена Пеко, его было несчитано, а с тех пор ушло много, очень много поколений, осколки хранились. Конечно, уже не по избам соплеменников. Хранилище было оборудовано и с прошествием времени пополнялось, на прародине их племени. С собой перевозилось немногое, свой кусочек и расходные осколки. Вернуться домой не было никакой возможности, их место занято другим народом, диким и сильным, другой ментальности. Им туда можно, но не нужно. Им в другое место.
Климент поднял взор на вошедшего соплеменника
- Думаешь пора? –
- Все по писанному, никогда Пеко не ошибался. Сказано в первые числа пятого месяца этого года, по прошествии трех лет от раскола христианской церкви, идти от города Ярославского с большим обозом староверов до гор Уральских, далее, уже одним, до Тобола, пересечь Обь и углубиться насколько возможно, до осени следующего года, в тайгу сибирскую. И приметы, по которым идти, и описание места в котором обосноваться.
- Да, помню наизусть, зачем пересказываешь. А вот ведь, сколько живем, все точь в точь, до дня. Удивительно. Не перестаю восхищаться. Ну, что ж, все верно и попик прибегал, подтолкнул, сами бы не засобирались, так он бы заставил. Куда против судьбы. А что, много наших ребятишек в отлучке?-
- Пятеро в поиске. Уже вот-вот должны вернуться. Трое точно на подходе, верстах в трехстах. Евдокия сказала, видела их, разговаривала, они догонят. Двое должны в это лето уйти. Может им с нами, там, по ходу сбегают куда, что, мест мало на пути будет?
- И то верно. Решено. Им с нами идти. А те двое, с которыми пока связаться не можем, они знают куда идти, ближе подойдут, кто нибудь их обязательно услышит, направит. А что говорят, обоз раскольничий собирается уже?
- Знаешь, Климент, нет ещё. Разговоры ходят, решиться не могут. Но драка большая уже назревает. Поедут точно, просто пока про то не ведают. Мы вмешиваться не будем.
- Ну, пора и нам. Походи по избам, все уже готовы, я знаю, но поговори с людьми, кому, может, помощь нужна. От другой работы тебя освобождаю, сборы и организация на тебе. Меняйте избы, утварь не нужную, на коней, подводы. Откупись от властей. Коней в избытке надо, конечный путь верхами все поедем, вот и брать три сотни, а вьючных на месте возьмем, сколько понадобится, у татарских племен. Сейчас начинать надо, заедь к каждому, описи составь, с властями уладь, много дел. В семи селениях наши – не мало.
- Да, Климент. Правильно сказал, почти три сотни душ, без малого. Пятьдесят четыре избы. А было……
Да, успел Пеко закончить труд свой. И сказал: готовьтесь к неизбежному, рать идёт черная, дикая, не миновать беды, не договориться, как с добрыми нашими соседями. И успели, создали хранилище неприступное, учились драться, организовали оборону. Первый бой приняли три тысячи воинов, против полчищ, не считанных и выдержали, стороной прошло племя дикое, месяц шли не кончаясь. После, ещё четыре года держались, выдерживая постоянные набеги превосходящих по численности южных народов, но ушли, не в силах противостоять. Едва полторы тысячи, все, что осталось от племени, вместе с детьми, женщинами и стариками. Сейчас триста. К следующему тысячелетию никого не будет.
- Да, мир меняется в худшую сторону. Стонет все живое, забыта мудрость предков, нам её хранить, но не нам возрождать. А знаешь, Климент, что меня беспокоит, все труднее нам размножаться. Где жен и мужей брать. Мы к ним не можем, они нас не понимают. Вот Дарья, хорошего парня привела. Повезло. Два года с нами, а уже почти свой, ещё немного и посвящение сможет принять, начнет изучать мироздание, приобщаться, знакомиться с тонким миром. Светлая душа, открытый ум, впитывает как губка, молодчина. Ты знаком с ним?
- Нет, не довелось. С духом огня знакомить буду, тогда и поговорим
Оба засмеялись - весело, открыто, хорошо………..
Глава 37
Вадим очнулся от видений. То ли правда, то ли бред полуночный. Жизнь некоего племени из приключенческого романа промелькнула перед мысленным взором, от его начала, до…. конца. Да, конец мелодраматичный – умерла старушка у героя на руках, завещав ему несметные богатства своего рода. Сильно, энергично протер лицо ладонями. На сон не похоже: он мысленно прожил более четырех тысячелетий, многие сотни поколений. Он видел лица этих людей, слышал их мысли, многих знал по имени. И самое главное, он разгадал загадку записки лесного бродяги и тайну Степана Андреевича, и…… Вадим резко вскочил. Если все так, а в этом он сомневался все меньше, то….. Это…. это….это. В сильном волнение забегал по избушке. Он остался один в целом мире, кто владеет этим знанием. Надо срочно все проверить. За окном стояла полная темень, тайга не дышала, ни звука не доносилось снаружи, только холодные звезды светили сквозь корявые ветви сосны. Вадим вышел из дома. Подморозило, снег искрился под блекло-белым светом луны. С одного взгляда определил, что до рассвета около трёх часов. Нормально. Успокоившись, не спеша, позавтракал, и стал собираться в путь. Идти было не далеко, там он уже бывал, но не обратил внимания на окружающее. Вышел за два часа до рассвета, и с первыми лучами стоял на высоком берегу заповедного озера, лицом к восходящему солнцу, которое поднималось ровно над руслом его реки. Вадим протянул руки ладонями вверх и прошептал древнее, как мир приветствие и восхищение божеством Ра. И ощутил на своей коже ласковое прикосновение его лучей. Он смотрел на солнце широко открытыми глазами и не испытывал желания прищуриваться. Божество любило и принимало его, как и всех на этой планете….
….Шли обозники все лето. Зимовали глубоко в Сибири, в убогом селении хантов, близ Тобола, наскоро выкопав землянки. Второе лето шли без дорог, верхами. Обманув местное начальство, просто однажды тихо исчезли. Это было невероятно, триста человек подданных его величества растворились в безбрежной тайге и меры по их поиску не увенчались успехом. Шли путями местных аборигенов, пока те не кончились, затем звериными тропами, всё дальше и дальше в тайгу. Вот и великие болотные равнины, конец всех путей, и казалось, самой жизни. В сытный сентябрь вышли к устью реки, к высокому мысу. Место было здесь, как указано в писании Пеко. Ещё немного, три-пять километров и вот оно, заповедное, идеально круглое озеро, где ничто не мешало солнцу совершать над его гладью свой вечный путь. Подходов к нему не было, кроме самой реки, со всех сторон непроходимые топи и буреломная, кустистая, неопрятная, непроходимая тайга. Строевой лес по левому берегу реки, шёл на запад далеко и привольно, а вот с юга сходил на нет, заканчиваясь топкой низиной, закрывающей подходы к новому дому людей света. Здесь конец их пути. Теперь уже навсегда. Они это знали. Первую зиму построили огромную домину – землянку, с трехэтажными нарами. Очень сухую, теплую, и уютную. Припасов привезенных с собой и наготовленных даров тайги, которые успели собрать до снега, хватило с избытком. Озеро изобиловало рыбой. Привычку потреблять мясо животных они не приобрели. Счастливая жизнь наступила в племени. Они, наконец, обрели давно утерянную свободу, блаженство душевной тишины и возможность разогнуть скрюченные в поклонах спины. Здесь их никто не потревожит несколько столетий, никогда уже до скончания рода. И места поисков осколков солнца были недалеко, их подросткам как раз хватало лета, что бы совершать путешествия. И даже не спеша, со всеми возможными предосторожностями. Никто не знал про них, но они знали про мир. Духи докладывали, боги шептали в уши последние сплетни о событиях в соседних поселениях и далеких странах. Все знали не только грамоту, но и несколько языков. С собой привезено много книг. Они не жили отшельниками, их люди были в ближайших поселениях, в уездном городе жила семья, все члены которой, в силу своей грамотности, хорошего почерка, и недюжинного ума и такта, служили при власти. И так было всегда, столетие за столетием. Их девушки и юноши появлялись неожиданно в городе и учились в различных учебных заведениях, как только те появились. В светских. А в церковных никогда «знаний» получать не стремились. Документы выправлялись, легенды выдумывались. Бывало, что «городские» заводили семьи, что поделаешь, сердцу не прикажешь, любовь случалась. Но потом с завершением всех дел, они так же неожиданно исчезали вместе со своими семьями. Но не всегда, бывало проснется муж с похмелья, а жена его, дева с загадочными глазами, испарилась. И больше, как ни разыскивал он её, никогда не видел. Дети солнца очень хорошо разбирались в людях, и если прикипали к человеку и открывали ему истину, оставался тот человек в общине навсегда. Так получилось и с отцом Степана. Увидел Анастасию и пропал парень. В университете учился на биохимическом факультете, она на филфаке, а где же ещё красивой дивчине учиться. Сошлись, гуляли по университетской роще под ручку, философствовали, обжимались. Покорила девушка Андрея, до безумия любил, света белого не видел. Она тоже. Год прожили вместе, и надо полагать, за этот год что-то произошло с Андреем. Из ярого комсомольца он превратился в глубоко задумчивого парня, с осмысленным умным взглядом, выражающим сомнение при исполнении интернационала. Затем, вдруг, они оба исчезли. Но не надолго.
О приближающейся войне с немцами племя знало, готовилось загодя. Были попытки изменить ситуацию. Выходили с информацией на органы власти, пытались донести рецепты мирного исхода. Знали, что не миновать, но пытались. Война грянула, и решило племя воевать на стороне властей, так было предсказано, ничего изменить нельзя. К началу войны род сократился уже до пятидесяти человек, это было неизбежно, жить изолированной жизнью, хоть и в довольстве – жить временно. На все племя три ребенка, а в большинстве старики. Ушло воевать двадцать человек, представившись властям староверами, прячущимися в болотах со времен церковного раскола. Власти поудивлялись, да и направили таежников в самое пекло. В их числе был и будущий отец Степана. Он один и вернулся, после падения Берлина - никого не пощадила кровавая плеть войны. В тайге остались одни старики и бабы, да несколько ребятишек. На сходе постановили жить Андрею и Анастасии в поселке. Там и родился Степан. Таежных детей, как взросли и прошли посвящение, направляли теперь к людям, на обучение, и велели закрепляться и жить там, как смогут, храня память и, по возможности, передавать знания и образ мысли потомству. В тайге остались доживать старики. В избе, в которой сейчас жил Вадим, проживал сначала Фадей, служа сторожем при ските и его поставщиком, имея дом в поселке, и лицензию от совхоза на промысел зверя для нужд коллективного хозяйства. И потому никто не удивлялся постоянному его отсутствию и очень редкому появлению по месту прописки. По его смерти, пост занял Андрей, отец Степана, но не надолго, по достижении Степаном совершеннолетия – умер, сильно подорвала его здоровье война. Анастасия жила долго, сын пережил её всего на десяток лет. По смерти отца, Степан занял его место. Своими руками проводил к солнцу всех оставшихся к тому времени в тайге стариков. И последней, в начале сентября позапрошлого года, сто восьмилетнюю Марфу. Род пресекся в год предсказанный в писании племени. Степану детей бог не дал, бездетным получился, а потому так в тайге и жил бобылем. А те три ребенка, что ушли к людям – один умер быстро, не сумев приспособиться к городу, один попал в лагерь и провел там полжизни, его как- то все забывали реабилитировать, больно своенравен и вольнолюбив был. Третьему не везло с женами, потерял интуицию на людей.
Степан не стал раскладывать специальный погребальный костер для Марфы. Свершив обряд по чину, сжег её вместе с избой, как поступил и с остальными. Теперь о поселке напоминали лишь выруба и проплешины пожарищ, которые со временем затягивались сорной травой и бурьяном. Там где раньше жили люди, ещё десятки лет не растет ничего кроме сорняков. Затем, взяв мешочек с осколками рода Марфы, больше десяти килограммов те осколки, грустно побрел к своей избе. Там, в хорошо оборудованном тайнике, хранилась память племени. Две переписанных вручную книги Пеко, и около тонны самородного золота. Слиток – судьба человека. Сколько тех кусочков? Тысячи и тысячи – пересчитать разве, но нет, не будет, грустно. Разменного золота практически не осталось, все ушло. Ушло и его племя, закончился род, скоро и его не станет, кому поведать тайну, кто сохранит. Некому. Книга Пеко пройдена лишь на три четверти, до сего дня читаема, а далее вдруг прерывается язык понятный, и начинаются знаки, еще четверть книги, много, много страниц и никто не смог расшифровать. И духи молчат. Нет того языка на земле, и не было, на котором написаны те страницы. Множество попыток перевода было предпринято самими, и копировали по несколько листов, хитрыми путями предоставляли в научные организации – нет результата. Но не было беспокойства, только лишь любопытство. Мудрый Пеко все предусмотрел, попадет книга все-таки к тому и в то время, когда смогут ее прочесть. Наверняка, не станет Степана, не станет тех людей, что ещё, возможно, где-то живут по городам и поселкам, но не затеряется память о хранилище в горах, в котором неизмеримо больше золота, нет – не золота – осколков солнца и душ человеческих. Сотни тысяч, миллионы энциклопедий, знания в сконцентрированном виде. Указаны пути к нему в книге Пеко. Но не посвященный не сможет их найти, даже прочитав книгу внимательнейшим образом. Не о чем беспокоиться. А что делать с этим? Надо бы переправить в хранилище. Но мыслимое ли дело одному с такой задачей справиться. Когда старики были живы, спрашивал Степан, как это сделать, просил помощи, хотел начать перевозить потихоньку. Но улыбались мудрецы, успокаивали горячащегося мужчину, мол, не переживай, всему свое время, а сейчас не отдадим память нашу, пока живы при нас будет. Энергия в тех осколках, энергия жизни ушедших. Она сама вливается в тебя, берешь осколок, закрываешь глаза, и как будто, с тобой говорит хозяин кусочка солнца. Все тебе поведает о судьбе своей, о том, что пережил, что знал. Эти беседы были милей и желанней старикам, чем Интернет для современной молодежи. И несоизмеримо информативней. … Но не было в том хранилище, и не было здесь, самой главной реликвии, осколка самого Пеко. Человека, постигшего своим разумом все тайны мироздания. Он пропал в день великой битвы, когда погиб вождь с мечом в руке, защищая свой род во главе своего войска. Когда откопали его тело под телами павших в тот страшный день, амулета при нем не было. И никто - не люди, не духи, никто не мог сказать, куда он пропал и где находится сейчас.
…..Степан сидел один в тиши своей заимки, и перебирал Марфины кусочки, вел беседу, узнавал про то, что еще не знал, спрашивал совета у душ переселившихся. Внезапно хлопнула дверь, и в избу ворвался, с горящими глазами, человек, в котором Степан с трудом признал Петра Николаевича. Своего знакомца таежного, пересекались иногда их пути дорожки по таежным делам. Лицо того перекосилось от волнения и алчности, глаз не отрывался от золотинок разложенных на столе, видимо, в окно еще заметил, а Степан, погруженный в думы, не отреагировал. И Антей не предупредил, хотя всегда верно стоял на страже, вернее летал. Птица приучена обнаруживать чужака далеко на подходе. Она, ее родители, родители родителей, много поколений воронов. Сам не заметит, так тайга шепнет. Никогда человек не ходит бесшумно: ветка треснет, бурундук свистнет, птаха чирикнет, и понеслась весть от дерева к дереву – чужак идет. Антей, где бы ни был, весть не пропустит, Степану доложит. Не Антей, так духи предупредят, никогда такого не было, что бы вот так, неожиданно чужак нагрянул, видимо, сильно расстроился Степан уходу последнего жителя поселения. Растерялся, прикрыл золото.
-Здорово, Петр Николаевич. С чем пожаловал в мои угодья – слово мои, подчеркнул. Но Петр пропустил мимо ушей этот тонкий намек, лишь ближе придвинулся к столу и, указывая на руку, которой Степан прикрыл разложенные самородки, спросил.
- Это откуда?
- Это…..ну, мое это. Тебе, какая разница?
- Мне? Никакой. Только запрещено это у нас?
- Что запрещено?
- Все. Все что с золотом связанно запрещено. Нельзя мыть его, это государственное. И покупать, и продавать – ничего нельзя.
- Ну, прям уж и нельзя. Вон в банках продают и по радио говорят курс стоимости. Значит можно.
- Ты дурака-то не валяй, Степан, то банковское можно, государственной чеканки, а у тебя самородное. Дурней себя не ищи. Откуда оно у тебя?
- Говорю, не твое дело, давай, шагай отсюда - в голосе угроза, в глазах сталь. Но Петр не прошибаем.
- А ты не гони. Ты подумай. Давай по хорошему. Я не буду выяснять, что и откуда. Мне и, правда, всё равно. А ты отдашь мне, за молчание, треть того, что на столе у тебя под рукой. Прямо сейчас и посчитаем. Я больше просить не буду, и интересоваться не буду, как будто ничего и не было. Степан, мы ж не враги, одну тайгу топчем. Ты же знаешь мою ситуацию, весь в долгах, детей трое штук, баба больная. Промысел не кормит, зверя мало стало, покупателя хорошего нет. Ты пойми меня. У тебя-то все в ажуре. И дом справный и из тайги прешь, как будто у тебя тут трое – пятеро помощников. Я все удивляюсь, как одному столько ореха заготовлять. Ведь за зиму по десятку ходок везешь с орехом. Загадочный ты мужик, Степан, золото вот откуда-то. А можешь не давать мне долю, ты подскажи, где искать. Я сам найду. Я могила, никому, только я и ты. Ну, что скажешь?
Задумался Степан. Вот попал в передрягу. Можно, конечно, и дать немного, только чью душу заложить? Это невозможно никак. Есть разменное золото, но его надо искать в хранилище, среди множества именных осколков. Перебирать – это не на один час работы. Золота было, не жаль, Петр и, правда, неплохой мужик со злосчастной судьбой. Надо договариваться.
- Хорошо, Петр Николаевич, договорились. Я дам тебе золота, сколько смогу. Тебе хватит, если с умом, поправить свою жизнь. Но сейчас не могу, честно. Это не мое, я тоже слово дал. Объяснять не буду, за мной тоже люди стоят, ты же не думаешь, что я один тут ворочаю – напустил тумана Степан – сейчас дам, не отговорюсь, придется про тебя рассказать. Тебе нужны проблемы с этими людьми – Степан кивнул на руку, под которой лежала кучка – то-то, Петр. Давай так, я как в поселок вернусь, так тебе и передам гостинец.
- А когда будешь в поселке? – Петр сомневался – Ты же до зимы не вернешься?
- Не знаю, не от меня зависит, но по первому снегу должен, или чуть позже. Да никуда я не денусь. То ли первый год друг друга знаем. Ты жди, я обманывать не стану, зачем?
- Ну, ладно, договорились. Но ты смотри, если что, я молчать не стану. Пожалеешь. Ладно, ладно, Степан, не злись. Но всё-таки, может, намекнешь, откуда такое, у нас-то. Вроде сроду самородков никто не находил, да что б и мыли, не слышал. Может до революции артели бродили, и то не слыхать что б чего-то намывали. Загадка. Скажи, Степан, я могила. Никому.
- Про староверов слышал?
- Да. Болтали что-то. Мол, где-то у нас по лесам живут отшельниками. Только никто не видел, и толком сказать не может.
- Так вот. Они меня нашли. А золото дают понемногу, что бы им припасов из города привозил. У них еще с царских времен. Ну, лютые мужики. С ними не забалуешь, спуску не дают, цену знают и стреляют белку в глаз. Их обмануть никак не возможно. Только договориться. Я про тебя скажу, они за молчание и дадут немного.
- А не подстрелят? – Петр побледнел
- Ты чего, Петр Николаевич. Я ж имени твоего не назову, да и не бандиты это, все-таки верующие люди. Не бойся.
Степан уже уговаривал Петра взять золото в будущем. Тот серьезно перепугался мифических староверов. Лесному хозяину стало жаль невезучего таежника. Золото разменное ведь оставалось еще немного, так почему и в самом деле не помочь страждущему……
Вадим задумчиво бродил по большой поляне на берегу озера, безошибочно останавливаясь на местах, где раньше стояли небольшие таежные избушки. Сейчас, под снегом, ничто уже не напоминало о том, что здесь некогда кипела бурная жизнь. Останавливаясь над каждым таким местом, он мысленно здоровался с хозяевами, желал добра и счастья в новом измерении. Мысли его невольно перекинулись на себя. Так получилось, что он остался единственным свидетелем произошедшего, на нем теперь вся ответственность за память этого племени. Ничего не бывает случайно. Он поживший, насквозь больной человек, одной ногой в могиле, вдруг, оказывается здесь, в невообразимой дали от всего жилого. И, ни с того, ни с чего, за шесть месяцев превращается в пышущего здоровьем здоровяка. Он прослеживал изменения, происходившие с ним, но относил это за счет собственного запаса прочности и необычных обстоятельств, позволивших мобилизовать защитные силы организма. А также - свежий воздух, здоровое питание, много труда и движения. Опять же - чудо источник. Его загадочное действие не возможно было осмыслить вот так сразу. Это действительно походило на чудо. Но теперь он понимал, что все это, конечно так, но …….. Его вели. Им занимались. От самого начала, до сегодняшнего дня он был под контролем могущественных сил. Его плавно подвели под реалии сегодняшнего дня. Почему он? Они могли легко привести сюда двух здоровяков - егерей; хороших, с открытой душой, людей. Вон, тот же Ваня, таежник, рубаха парень, он бы воспринял…. Но точно не усидел бы на месте, а таинство требует времени, не калечить же его специально. Да и возможности у Вадима другие, это точно: перебросить тонну золота в горы, к таинственному хранилищу – это не пара пустяков, но возможно, надо подумать. Теперь он знал это место так же хорошо, как его строители. Он, действительно может, но этого ли надо племени? Еще никаких просьб не поступало. А Степан? Неужели не могли уберечь от столь глупого несчастного случая? И сам себе же ответил - не могли. Не уберечь, ни привести другого, а вот его подлечить - да. Степан, золотой души человек, не мог не откликнуться на зов о помощи, и не стал бы осторожничать, терять время, вся его жизнь - это дума о других, а остальное, случай, который не в силах предотвратить никакие духи и боги. Человек свободен, он сам подобен богу, и вправе самостоятельно распоряжаться судьбой, энергия тонкого мира может лишь информировать и мягко, исподволь, на полутонах, помогать, растянуто во времени, медленно влияя на клеточном, энергетическом уровне, и то, если человек открыт к этому. А вот остановить бегущего, или вытащить из воды тонущего - никак. Не их стихия материальный мир. Вадима вылечило племя. Вылечили и вычистили физически и духовно, до состояния восприимчивости. Ведь возникло это глупое, ни как не объяснимое желание оставаться здесь еще. Иван так до конца Вадима и не понял с его корявыми объяснениями и сам себя он понимал плохо, не уверено. Теперь все встало на свои места.
Вадим вышел на лед озера и быстро зашагал навстречу встающему солнцу, не оглядываясь назад - в племени все прекрасно, оно прошло жизненный цикл, сохранив душу в первозданной чистоте, не предав обрядов отцов, не поступившись основополагающими принципами человечности, и….. а что, и? Не предав истину? Зная истину невозможно поверить в противоположное. В этом нет заслуги. Они не просто верили в некую религию и традиции, они – знали. Верить и знать – это большая разница. Почему только они? Нет, не только. Есть отдельные люди и группы, кто знает, но мир в целом не готов принять. А они не прятались, а активно жили на своей родине, в стране всегда отвергавшей их, воевали за идеи чуждые им. Хранили мудрость, не закрываясь в экстазе единоличного пользования истиной, кто хотел, приходил к ним, и открывалось потаенное для всех. Не их вина, что не востребованы знания. Конечно, любой может сказать - эх, знал бы я, пришел бы приобщиться. Не пришел, испугался бы отвергнуть догмы, и стадную зависимость, испугался осуждения и страданий за непонятную, не пережитую истину. Или хуже - предал бы, ускорив гибель людей света. Мракобесие мира не знает предела - думал Вадим на ходу - вот та же Александрийская библиотека, где были собраны великие знания древнего мира, сожжена фанатиком, провозгласившим, что кроме Корана нет других источников знаний, и не дрогнувшей рукой уничтожил тысячи томов мудрости и труда. Кто об этом говорит? Молчат. Те по вере, а другие из страха, то бишь, политкорректности, а ведь это преступление, которому нет прощения и объяснения. Это только представить: саму мудрость тысячелетий, вот так…. Коммунисты, националисты, ранние и поздние христиане, мусульмане, древние инки - костры, костры, костры. И только кришнаиты, и буддисты – улыбки и отрицание самого бога, но не религиозности. Они мистики, вот так – религия без бога. Но… у них - бога нет, но учитель святее бога, ему ноги мыть и в рот глядеть. Для Вадима стала очевидна слепота и тех и других. Люди нетерпимы - пусть горит все, что не в тренде. Православные христиане?! Само понятие – это «Правь славящие» - так язычники называли себя: славящие своих богов, отеческих, это они православные, изначально. Хотя и они заблуждались, но были гораздо ближе к пониманию, интуитивно, чем современные религии. А греческая, чуждая, церковь, мимикрировала, присвоив чужое. Сволакивали людей на крещение, отсюда пошло – сволочи, т.е. сволоченные. Поп, абривеатура – поправший отцов память. Есть одна примета: чем ближе к истине, тем незаметнее и скромнее ее носитель. Чем более уверен в правоте, тем меньше стремится доказывать и нести благую весть окружающим. Нет схем покорения мира. Агрессия и навязывание - удел сомневающихся, либо лгущих негодяев, борющихся за власть над душами подданных. Чем больше прихожан, тем больше власть. У людей света не было раввинов, шаманов, попов, заклинателей и прочих врачевателей душ. У каждого была своя истина, свой диалог с мирозданием, общим был лишь бог, его любовь, и были короткие, значимые, и необходимые для совместной жизни, обряды, праздники и традиции. И здесь не нужен был организатор, каждый знал свои действия в том или ином случае, это впитывалось от рождения, от истоков, этому учили души предков. Не было насилия и костров инквизиции, не было проклятий и предания анафеме, не было обличений и истерик, никто не шел отдавать свои жизни за дело веры. Не было свода законов и заповедей. Книга Пеко - это энциклопедия знаний, расшифровка понятий, объяснение законов природы, можно сказать, учебник по тонкому и материальному миру, во взаимодействии. Отдельные главы - предсказания и направления своему племени, рассказ об истории своей страны и не иносказательно и намеками, с идеологией и заклинаниями на патриотизм, а конкретно, с датами и именами и делами, и потому не было сомнений у соплеменников в их правдивости. А золото? Просто реальность этого мира, предвиденная задолго до осознания его ценности. Его поиск детьми, вступающими в зрелую жизнь - своеобразная игра на зрелость. Знакомство с тонким миром. Золото - металл метафизический. Ношение с собой своего кусочка - это передача информации о себе, золото лучший носитель, оно впитывает энергетику и более долговечно, например, чем кусочек очень сильного излучателя, кедра. Оно накапливает информацию и может так же ее отдавать, тому, кто умеет воспринять. Все очевидно, обряды - это игра и традиция. Не боле того. Люди света так к этому и относились. Не было ничего необратимого и катастрофичного в потере чего-то в их образе жизни, или самой жизни. Они знали, что они есть и чем станут. Для современного человека, что есть флешка? Всего лишь накопитель. Потерял данные – очень обидно, досадно, но.. ведь не смертельно. Мало того: восстановимо и обратимо. Так ведь, если подумать. Грусть об исчезнувшей информации только первое время. Иногда пару дней достаточно, что бы забыть, отряхнуться и пойти копить дальше, начинаем жизнь сначала. Информация, заключенная в куске металла имела значимость только для тех, кто знал о ее наличии, и то в качестве своеобразного развлечения, памяти, и обрядовости, как социальные сети для нынешнего поколения, как фотоальбомы – для бабушек. Основополагающие вещи хранятся в общедоступном месте, в энергетическом поле земли, оно доступно для любого. Теперь не осталось никого. Вадим точно знал – никого, из племени, из тех, кто в полной мере обладал знаниями, а не их отрывками. Сам он ни в счет. Прослушать жизнеописания десятков тысяч людей, принять их информацию, имело смысл при родовом устройстве общества. Сейчас это свалка информационного мусора. В лучшем случае - история. Как ни грустно - это так. Что с этим делать, как распорядиться тем, что обрушилось на него? Есть знание, нет понимания. Он не стал сверхчеловеком, он стал нормальным, мыслящим и сомневающимся хомо сапиенсом. Вместе со знанием мироустройства, пришло еще больше вопросов, ответить на которые его жизни не хватит. И что есть его знание? Это как жителю пустыни много рассказывать об океане. И при этом рассказчик сам не видел его, а знает со слов таких же не видевших – все по слухам и фантазиям. И вот этот бедуин увидел океан, он даже потрогал его, искупался. Что он может сказать о нем и его обитателях, если он не владеет даже терминами – вода мокрая, соленая, теплая? Какая? Очевидно, что для всякого другого – разная – как время года, как день и ночь, как лунная дорожка по воде и кучевые облака на рассвете. Мокрая – это надо придумать слово и описать, что оно значит. Что значит мокрая? Тот, кто всю жизнь пересыпал песок – не поймет. Так и Вадим – он теперь знал об океане мироздания, он его увидел и пощупал, он даже может играть с рыбками прибрежными, но он, как житель пустыни, не может подобрать терминов и ощущений – они не ведомы ему. Море бывает бурное, бывает штиль. Приливы и отливы. У его обитателей сложные и многообразные отношения. Вадим, как мореплаватель, который назвал самый бурный океан – Тихим. Повезло первооткрывателю, не пережил гнева стихий. А то, к чему он прикоснулся – неизмеримо сложней и многогранней. Это великий, безбрежный, необъятный в своей мощи, вселенский разум, энергия жизни …. Он даже термина подобрать не может самому этому явлению, а не то, что многообразным процессам в нем происходящим… Знания прибавили мудрости, но не умения ими распорядиться.
До избы дошел быстро. Ворон ждал его, сидя на сухой, низко склоняющейся ветви сосны. Взгляд серьезный, вопрошающий. Что тебе ответить, Антей? Нечего. Вадим открыл дверь, жестом пригласил войти. Ворон не шелохнулся. На нет, ответа нет, пожал плечами, зашел, закрыл дверь, сел на нары. После минуты сосредоточенного размышления, глянул в угол за столом. Там лежит все золото, под тонким слоем песка, в мешочках по несколько килограмм каждый. Много тех мешочков, очень много. Ему здесь пару месяцев осталось, от силы, жить. Даже если спать и заниматься неотложными делами, что займет по восемь часов в день, а оставшиеся 16 часов перебирать осколки, то не хватит десяти лет. Тайник обширен. Даже не раскапывая, он видел его. Надо принимать решение, и в ближайшие дни. Они все ждут именно его решения. Нет давления, нет навязывания своего, «правильного» понимания. Только сам. И это верно. Человек - первый после солнца, так знало племя. И это знание верно, но не истина – истина у каждого своя………..
…….. Шелест, шум, мыслей ворох, сон и явь, теченье суток. Слышал, как сквозь помехи разговор президента с народом. Прислушался – тезисы, очередное многочасовое общение. Правда в основе, логичные, но не верные выводы, надрыв, сдерживаемый неординарной, но связанной обязательствами, и обстоятельствами, личностью. Глава государства, российского, это само государство. Монархия. Но не монархизм в его одиозном понимании. Просто люди, стремясь верить в какие угодно религиозные догмы, но, интуитивно, не доверяя им до конца, невольно ищут более ощутимые реальные опоры в жизни, и находят их во власти, если она достаточно сильна. И горе если власть дрогнет в сомнениях. Люди вверяют свою жизнь ей, не доверяя собственным силам. Он, этот человек, президент, более реальный персонаж, нежели современные выборные клоуны, или древние сказочные мифы. …….
………Вадим вздрогнул. В его голове вдруг возник образ устройства общества разумных людей, несомненно, подсказанный его верными друзьями; стройный и логичный ряд, не обсуждаемых, воспринимаемых всеми, одобряемых большинством, внутренне заложенных изначально в каждого законов общежития на одной территории. Такое устройство жизни уже было. И не раз. А сейчас невозможно, в силу утраты ….. духовности, - это порушенное единство взаимосвязанных энергий. Как выразился президент…. Утеря духовных скреп. Он это говорил? Когда? А вот сейчас, Вадим слышал…… Верно говорил, но вызвал ухмылки…..Все повторится, только на другом уровне, и не сейчас, и, даже, не в обозримом будущем. Потом, очень не скоро. А что можно сделать сейчас?.. Ответ прост. Жить. Каждый в меру своего восприятия мира. Кто-то, как быдло, кто-то осознано, в поиске своей истины, не вложенной в голову очередным гуру. Люди должны меняться и будут, и по мере этого процесса будет меняться окружающий мир и его восприятие. Вселенная подстроится под человека, под разум его, и его энергетику. Есть у религий правильная заповедь, и самая первая, у всех - любовь. ……
Глава 38
Время шло. Снег посерел, местами просел и сквозь его темную, набухшую водой массу, уже проглядывалась, угадывалась земля. Весна наступила дружно, с погожих и теплых дней, идущих чередой, без прерываний на непогоду. Воздух наполнился теплом и сыростью, хвойным запахом. Стволы деревьев почернели, и то же источали свой неповторимый аромат смолы и коры. Капель с крыши, сосульки до снега, гомон птиц, пробуждение природы. Мир наполнился надеждой и ожиданием самой жизни, не выживанием и приспособлением, а полной, насыщенной, необузданной. Наступало время любви, продолжения рода – солнце посылало массы энергии тепла.
Вадим наслаждался этим теплом. Впитывал всей кожей, всей сущностью счастье жизни. Он перестал охотиться. Убивать стало невыносимо. Петли забросил. Он знал теперь, что в извечном споре мясоедов и вегетарианцев, правы оба мнения, но опять же оба и не правы. Нет истины и в этом вопросе – каждому нужно свое, и это зависит не только от потребностей тела….. Это стало очевидно. Уже месяц, как очевидно. Он продолжал свои занятия в спортзале с удвоенным рвением, так же бегал на лыжах. Три раза в неделю, не зависимо от погоды, посещал источник. Спал после купаний теперь лишь по два, три часа. Занимался своими повседневными делами. От прекращения потребления мяса ничуть слабее не стал. Не было головокружений, слабости и обмороков. Единственной едой стала ягода и орехи, и травяной чай. Он умудрялся пополнять его запасы и из-под снега. Нашел новую плантацию шиповника, прекрасно сохранившуюся до сего времени на кустах. Листочки брусники, свежие зеленые, отдыхающие под сугробами, багульник, слегка подвядший, но бодрый, шишечки пихтовые, мелкие, пахучие – все шло в дело. Позволял себе иногда полакомиться рыбкой. Тело само говорило, что ему нужно в данный момент, а разум корректировал. Изменилось мироощущение, изменились и потребности. Он стал легче и телом и мыслями. Перерождение продолжалось и шло невероятно быстро. Каждодневные беседы с различными духами стали привычкой. Иногда, уже не раскапывая хранилище, он скачивал информацию о жизни понравившегося ему человека. Гулял с ним по древним городам, наблюдал жизнь, и нравы того времени, не уставая поражаться человеческим заблуждениям; мы ничего не знаем о времени отстоящим от нас всего то на два, три, четыре столетия. Не говоря о более древних временах. И не умеем делать выводы и учиться у истории. С Вадимом происходили невероятные вещи, многие из которых он не понимал и не мог бы объяснить даже теперь, зная то, что он знал. Он мог, закрыв глаза путешествовать по всему миру. На более дальние странствия, за пределы, не отваживался. Хотя, чувствовал, мог и это, посещать дальние галактики. И это не было фантазиями. Он проверял. Например, отправлялся на тот берег болота, где ни разу не был, останавливался в конкретном месте, мысленно внимательно его изучал. Потом шел туда пешком и убеждался, что он тут был. Все совпадало до мелочи, вплоть до изогнутого сучка упавшего дерева. Он посещал Сашку, был и дома, узнал все о состоянии дел и бизнеса. И воспринималось это, как само собой разумеющееся. Он и приблизительно теперь не мог предположить всех своих возможностей, постигал постепенно, экспериментальным путем. Однажды, мысленно изучая окрестности, увидел, как волк загнал зайчонка, придавив его лапами. Стало жаль беднягу и Вадим, каким то образом, шуганул серого, и тот отскочил, выпустив жертву, и убежал, поджав хвост. Вадим воспринимал это, как обычное и не удивительное, он просто научился подключаться к энергиям опоясывающим и пронизывающим все вокруг. Это с ее помощью он мог получать информацию. Просто научился, как первоклашка учится писать, как радиолюбитель, часто понимая, что делает, но не до конца представляя, как это работает, собирает передатчик и пользуется им по назначению. Да, Вадим получал информацию, но что с нею делать?…
…..Он почувствовал это, проснувшись необычно рано, за окном едва серел рассвет. Пора. Для него здесь все закончилось. Он готов к выходу в «цивилизацию». Свой урок он выполнил. Именно так - урок. Душа наполнилась до краев нежным чувством к окружающему. Духи и энергии прощались с ним, с сожалением, но с настойчивостью, говорящей - мы привязались к тебе, мы тебя любим, и вечно могли бы быть с тобой, но тебе пора, у тебя свое предназначение и свой путь. Собирайся человек в дорогу. Она будет длинна и не проста, но она твоя и не надо противиться тому, что тебе дано. Иди, все готово, то, что ты для себя хотел, сделано в полной мере. И мы не оставим тебя, мы теперь всегда рядом.
Вадим сладко потянулся. Он ждал чего-то подобного уже давно, и вот оно случилось. Все готово. Он собрался загодя. Одежда ушита и подремонтирована, рюкзачок, для подобного выхода, сшит и снаряжен давно. И даже золото для Петра Николаевича, горемыки таежного, подготовлено. Вадим и не искал его долго, оно лежало в отдельном мешочке, сверху основной кучи. Он его сразу почувствовал и безошибочно определил. Степан, верный своему слову подготовил заранее. Собираться долго и откладывать на завтра, не имело смысла. В избе порядок. Все готово к долгому отсутствию человека. Золото в безопасности, племя и сейчас могло защитить свое сокровенное, отведя нехорошего человека от него. Припасы увезены Иваном, а то немногое, что осталось щедро роздано на пропитание местным жителям лесным. Вадим взял с собой только лишь необходимый минимум. И оставил месячный запас на всякий случай, по закону тайги. Пора. И вовремя. Снег просел, отяжелел, еще двенадцать дней, это Вадим знал точно, и тайга разольется водой, лыжи станут бесполезны. Реки вскроются, затопят низины, и станет лес непроходим ни для кого на месяц и более. Идти прямо сейчас, сегодня. Про то и духи говорят, тепло, безветренно и снег еще крепок. Эти несколько дней - подарок для путешествующего налегке по тайге на лыжах. Вперед Вадим.
Он ничего тяжелого и лишнего брать не стал. Ни бензопилы, ни лопаты, ни целлофана. Сделал последние приготовления, разложил вещи, прибрался в избе. Надел свой городской камуфляж. Куртка, вся латанная перелатанная, ушита грубо, но крепко и по фигуре. Аккуратно выбрился он еще накануне, как чувствовал. Бороду сбрил дней пять назад, вдруг накатило - весна, надобность отпала, и так и не привык к растительности на лице. Вышел из дома, вдохнул полной грудью насыщенный таежный дух. Антей - Вася сидел на ближайшей макушке сосны и с интересом наблюдал за суетой Вадима.
- Лети сюда, мудрая птица, попрощаемся.
Ворон не заставил себя ждать и, величественно расправив крылья, спикировал на тропу рядом.
- До свидания, Антей, авось свидимся. Ты тут не скучай, охраняй как следует, чужих не пускай. Хорошо?
Ворон с умным видом, склонив голову набок, согласно кивал головой.
- Ну, и ладушки. Пошел я. Ага?
Птица, подпрыгнув, тяжело взлетела, заложила большой круг и улетела в сторону запада, крикнув гортанно на прощание что-то свое. А Вадим, махнув вслед рукой, отправился в противоположную сторону - вот и все прощание. Они оба знают, что это не навсегда, и они вскоре обязательно встретятся, там ли, здесь ли. К чему долгие проводы и не нужные слезы. Эх, а все равно, жаль расставаться.
Лыжня, накатанная им самим же, во время его каждодневных тренировок и просто прогулок, катила прекрасно. Вот и перекресток. Еще час бега и источник. Ба, да там карнавал. Вкруг полыньи четыре снегохода. Много народа, в купальниках бабы, мужики в семейных трусах и валенках на босу ногу. Гомон, шум. Вадим, улыбаясь во весь рот подбежал к людям.
- Здорово, народ. Купаетесь?
- Купаемся, дядечка, а вы откуда? - девчушка лет двадцати с любопытством разглядывает чудо в валенках на лыжах, вместо крепления. Красивая, умная, хорошая жена будет. Кому?
- Да вот, мимо пробегал, гуляю. У Вас все хорошо? Давно тут?
- Нормально все, мужик, бежал мимо, и беги дальше - это уже парнишечка с недобрым подозрительным взглядом, что-то его насторожило в Вадиме. Не мудрено, тайга глухая. Вадим глянул ему в глаза и присел мальчонка, сдулся. А ведь он хочет быть женихом славной девушки. Вот незадача то. Всю жизнь ей испортит и себе то же. Вон парень в стороне стоит, скромный с виду, внутри - сталь. Вот бы к кому девушке присмотреться, он давно и безнадежно в нее влюблен.
- Да, конечно, побегу, не буду надоедать. Только вот спрошу - знаете, что за источник и как им пользоваться, он же не простой. Знаете?
- Да знаем. Не пьем. Не курим. Нам уже все объяснили, есть знатоки и без тебя, - парень, хоть и перетрухнул от прямого взгляда этого чудовищного человека, Вадим так определил его отношение к себе, но не оставлял воинственного тона. То ли перед девочкой павлина крутил, то ли действительно почему-то опасался незнакомца. Вадим разбираться не стал, махнул на прощание рукой, подмигнул полуодетой, лучезарно улыбающейся красотке, с остальными попрощался кивком, и поспешил дальше. Не было ни малейшего желания общаться дальше, у них разные пути. Даже если бы предложили подвезти, он бы отказался. У этих ребят, золотой молодежи, все будет хорошо в ближайшем будущем. Сейчас девочка выскажет своему парню за грубость, тот оскорбит ее, другой парень вступится, будет драка, впрочем, недолгая, и без последствий для здоровых молодых тел. А далее….. все у девушки с ее заступником будет нежно и долго. И свадьба у них в августе, в «Рубине», он как раз будет в городе и обязательно надо зайти, поздравить, хорошая пара. А злой? У него другая судьба, и жизнь славная выйдет, под стать характеру, со своими взлетами и падениями. Он не плохой парень, но им нельзя быть вместе, никак. Все это в секунду смоделировал Вадим, он вдруг так захотел, и он знал, что прав, и что так и будет, если….
Судьба!? Да, она есть и предначертана, но только лишь набросками, тонкими штрихами чертежа чернового на кальке. Ее легко можно переписать, самому ли, с помощью кого-то, но.… Все идет запланировано, если люди ведут себя на уровне инстинкта - действие, противодействие, и лишь тому дано менять и делать свою жизнь самостоятельно, кто может поступать мудро и на первый взгляд парадоксально, вразрез ведущей тебя силе. Духи забавляются, видя наперед астральные следы и пересечения людей и обстоятельств. И знают они точно, что может управлять человек обстоятельствами, но не делают люди этого, в силу не знания того, что при любом раскладе, существует необычайно много путей развития, и таких, что и в голову сразу не придут. Для умения управлять судьбой необходима мудрость, ум, воля. А куда сейчас ведут его? Ведь он идет согласно своей судьбе, не предпринимая ничего через разум и сердце, а только лишь волею его ведущей. Посмотрим. Даже интересно, что у него на пути. Не всегда предначертанное стоит менять. Он определится, позже, когда почувствует, что пора идти вразрез тому, что предлагает судьба. Но для этого надо знать, а что же ты сам хочешь от жизни. Пока его все устраивает в судьбе. Он доверился ей.
Отбежав порядочное расстояние, не выдержав, оглянулся. Хотелось проверить, как выполняется его пожелание к судьбе в отношении этих славных ребят. Точно, пошла свалка, мельтешение людей. Глухие, едва различимые крики. Пусть тешатся, к вечеру помирятся. Но сделанного не вернешь, зерно посеяно, в августе под венец.
Через час Вадим стоял на мысе «Доброй надежды». Следов снегоходов много, но уже старые, месяц, наверное, никого не было. Все разбегаются в разные стороны. Очередной перекресток. Не заходя в избу, он уверенно встал на след, ведущий в самые дебри тайги, на юго-восток. Он уже мысленно проходил этот путь. День перевалил на вторую половину. Пробежав еще около пяти километров, наскоро пообедал, костра не разводил. Попил из незамерзающего родника, который, образовав огромную наледь, тем не менее, не сдавался, и раз за разом прорывал ледяные оковы. Бежал, пока последний свет не погас и плотные сумерки не накрыли тайгу. Наломал хворосту, нашел два бревнышка потолще, сложил их надьей, подпалил костерок. Никаких шалашей и убежищ строить не стал. Наломал грубого лапника, пристроился под стволом старого кедра, перекусил и уснул крепко. Костер горел - тлел ровно, было тепло и тихо. Вадим контролировал огонь, каким то шестым чувством, ни разу не открыв глаза и не выйдя из состояния блаженного покоя и отдыха, лишь передвигая тело относительно костра. С рассветом огонь окончательно угас, потухли тлеющие угли и, основательно подмерзнув, Вадим проснулся. Зябко, и радостно. Вот и новый день. Птички не смело прочищали горлышки, готовясь с первыми лучами солнца загомонить во всю мощь. Вот промелькнул ночной гулена соболек, спеша в логово, поспать после разбойной ночи. Шевельнулись макушки деревьев, осторожно, едва-едва. Это вздохнула мать земля, пробуждаясь ото сна. Хорошо утром. Завтракать не стал, не хотелось, надо нагулять аппетит, размяться. Шел легко, уверенно, ни разу не сбившись на многочисленных ответвлениях и пересечениях следов. Вот и выруба пошли, лесовозные, едва угадывающиеся под снегом, дороги. Давно заброшенные и поросшие молодой порослью. Какая то сила гнала его безостановочно вперед. Спешить вроде и не куда, но внутренне чувство взывало - торопись, тебе нужно быть на трассе к вечеру. Почему, зачем - со всеми его способностями, необъяснимо. Он не понимал иногда духов, они не лишены были чисто человеческого: любили сюрпризы. И он гнал себя, не жалея. Раз есть потребность и посыл, надо делать, что тут рассуждать. Впрочем, бег доставлял необыкновенное удовольствие. Стволы деревьев мелькали мимо очень быстро. Длинные, просматриваемые участки сменялись один на другой каждые несколько минут, создавая полную уверенность в том, что расстояние до конечной точки сокращается стремительно, и к вечеру он должен быть там, где планировал быть только через сутки. Вырубов и следов присутствия человека становилось все больше с каждым часом. И вот…. Да.
Он пересек большое болото и вышел ровно на то место, где, когда-то стояла изба ягодников, куда они несколько раз наведывались в юности с Сашкой. Он был абсолютно уверен - это то самое место, хотя самой избы не сохранилось, но память ясно выдала картинку и приметы. А вот и огромный сугроб, видимо под ним остатки сломанного, или сгоревшего дома. Сгоревшего - подсказали. На минутку прикрыв глаза, Вадим четко увидел: как и когда это произошло. Впрочем, не интересно, банальная пьянка. Ну, надо же, практически не возможно, выйти именно на это место - сотни километров вправо-влево и именно так. Он заранее не планировал попасть сюда. Теперь он не просто знал дорогу умозрительно, он физически бывал здесь несколько раз. Место называлось «гаражи». Неподалеку, давно, была база для лесовозной техники: большая вычищенная поляна, из бревен сложенный навес, с боков заваленный грунтом. Расстояние до жд станции и поселка, около двадцати пяти километров. До трассы пять. Небуг остался в стороне и чуть позади. Посмотрел на солнце, до заката еще примерно час, легко добежать до проезжей дороги и там есть шанс поймать попутку и ночевать уже в Санджике. И вдруг понял, никуда идти не надо, он уже пришел, остается только ждать. Получается, что в этот день он прошел около 80 километров. Усталость была, не критичная, вполне себе приятное утомление. Быстро сделал стоянку, с помощью лыжины откопал яму около кедра, вкруг, бруствером, навалил снега. С дровами было похуже: место, очень посещаемое ягодниками и прочими сборщиками, охотниками, все горящее вокруг было выбрано. Казалось бы, отбеги на километр, в сторону, и наслаждайся возле кучи бурелома, но он упрямо не хотел уходить. Добыл жалкую кучку хвороста, развел маленький огонек, только для того, что бы вскипятить воду и заварить травяного чая. Сейчас его не волновал ночной обогрев, температура воздуха вполне комфортна. Не торопясь поужинал, откинулся спиной на ствол кедра и уснул.
Удивительный инструмент человеческое тело. Иногда, выспавшись в мягкой постели, по утру начинаем хлопоты по сбору на работу, готовки завтрака. Потом помыть посуду, что-то сделать, что-то переложить, упаковать, собрать и, спустя пару часов, вдруг чувствуешь себя смертельно уставшим. Вот прямо надо немедленно полежать, отдохнуть. А бывают дни, когда маковой росинки во рту не было, плохо спал и с раннего утра до позднего вечера в активности невероятной и ничего с тобой не делается, а вечером и спать себя не загонишь. Биоритмы, настрой, самочувствие - психология. Люди привыкли оперировать этими терминами. У Вадима в последнее время все было ровно - никаких самочувствий. Лег - уснул, открыл глаза - вскочил, работал - до конечного результата. Сейчас лег на сложенные вместе лыжи и с удовольствием проспал до утра, нисколько не переживая по поводу холода. Да, прохладно, снаружи, внутри тела - горячо, равновесие. Главное расслабить тело и не пережать ненароком какой нибудь сосуд, расположиться так, что бы кровь циркулировала свободно. А кровь у Вадима теперь бегала свободно и поступала во все места, вплоть до мельчайших капилляров. Плохо, конечно, что одежда сырая после бега, но за пару часов, от внутреннего тепла и она просохла. Было бы чуть прохладнее, можно было и пещеру выкопать, снежный дом долго строить. Внутри сугроба оптимальная, комфортная и постоянная температура. Там можно жить, по-медвежьи, он проверял. Обрушить вход, поворочаться немного, сделать себе пространство и спи с удовольствием.…… Так думал Вадим; так должен чувствовать себя человек, он не слаб, он прекрасно устроен, но для этого надо иметь чистые сосуды, и здоровый мозг, что бы мыслить, а не паниковать по каждому поводу и без повода.
Проспал рассвет. Вчерашний марафон дал о себе знать. Солнце уже поднялось над кромкой леса. Живности тут гораздо меньше и даже птиц не видать, распугали всех диких, а те, что без боязни, к поселку подались поближе, там еда на халяву может перепасть. Завтракал с удовольствием, не спешил. Ага, вот и гости. Издалека, едва слышно, гул мотора. Сюда едут на снегоходе. А как иначе? Он их и ждал. Минут через пять на поляну выскочил желтый, знакомый «буран», с санями на прицепе. В нартах еще человек, закутанный по самый нос в огромную доху. Лихо подкатили к Вадиму:
- Вадим!? Ты!? Не может быть. - Иван, бросив руль, лихо спрыгнул с сиденья, и кинулся обнимать улыбающегося во весь рот друга.
- Вадька, бродяга, как я рад. Все-таки решил выходить. Блин, сухая елка, ну как же я рад. Уж не надеялся до лета свидеться. - и, заметив взгляд Вадима устремленный на второго человека, сделал шаг в сторону, развел руками:
- А что я мог сделать? Прикатил три дня назад, прямо нож к горлу. Вези, говорит меня к нему. Я в отказ, мол, просил Вадим не беспокоить. Мол, сам выйдет. Как время придет. Так ни в какую. Вот, уговорил меня, хотя бы по тайге покататься. Вези, говорит на старое место, где изба, на гаражи, хочу увидеть, подышать. И вот….
Ванька был счастлив, вот-вот в пляс пустится. А в санях сидел верный, любимый, дорогой друг - Сашок. Он растерянно смотрел на мужиков, переводя взгляд с одного на другого - не узнавал он старого друга.
- Вадик?! Ты?! Почему… Как так? Я не понимаю. Это точно ты?
- Я, Саша, я. Похудел малость. Да что ты так смотришь? Точно говорю, Ваня не даст соврать. Эх, дружище - Вадим схватил Сашку в охапку, выдернул из саней и закружил по поляне.
- Сашка. Друг ты мой. Теперь заживем. Все будет хорошо. Как же я по тебе соскучился.
Замерли, обнявшись, оба плакали. Подошел Иван и то же обнял друзей, проглотил комок, подступивший к горлу:
- Ну, хватит, хорош. Как девки. А то я сейчас то же зареву. Устроили мелодраму на пустом месте. Блин, ну надо же, встретились. Я ведь слово дал и не повез бы Сашку к тебе, точно не повез бы. Веришь? А ты сам тут. Чудеса. Да отомрите же. Чего вцепились друг в друга.
- Точно не повез бы? - глянул Ивану в глаза, тот смутился, - и до источника не собирался, и три дня голодом Саню не морил?
- Ну, Вадька, ну прямо в душу влез. Ну, была такая мыслишка. Так, несерьезная. А чего? Вдруг бы помог источник. К тебе его везти я точно не собирался.
- Сам думал навестить, пока Сашка бы в отключке был. Хитер сибирячок.
- Ага, - Иван ни мало не смущаясь, вновь обнял друзей, - вдруг бы уговорил, а тут такой сюрприз.
Вадим отнес Сашку в сани, бережно усадил. Сам сел рядом. Закрыл глаза, сосредоточился. Он думал. Очень серьезно взвешивал. Друзья это почувствовали и замерли, боясь помешать чему-то важному, что происходило на их глазах. Через минуту Вадим ожил, легко выпрыгнул из саней. Взгляд горит, в плавных движениях уверенность и звериная сила - вот воплощение истинного хозяина и повелителя судьбы. Друзья заворожено смотрели на этого, излучающего непонятную, явно ощутимую энергию, человека и готовы были повиноваться любой его просьбе, любому решению.
- По коням. Иван, гони по моему следу. Это самая быстрая и короткая дорога. Едем ко мне на заимку. Саша, у нас еще десять дней, этого много, очень много. И это я говорю тебе, через десять дней ты выйдешь отсюда на своих ногах. Веришь?
- Да, Вадим, теперь верю. Как не верить, когда ты…. Такой, - он улыбался своей славной, доверчивой улыбкой.
- Вот и отлично. Там - Вадим махнул рукой в сторону поселка - нас никто не ждет, а там - указал рукой на северо-запад, - ждут верные друзья. Я познакомлю вас, научу общаться. Уверен, что все получится. Готовы?
- А куда деваться! Вадим, ты, это.. - Иван покрутил пальцами в воздухе - какой-то стал…. Даже не знаю, как сказать. Ты бы армией командовать мог. Вот. Что-то в тебе такое… сильное очень. Ты очень изменился, с последней нашей встречи. Глаза, как огонь, даже гипнотические, я бы сказал. Знаешь - не гони меня больше, я хочу с тобой рядом всегда быть, я за тебя горло любому перегрызу. Я тут мучался все это время, так к тебе хотел. На лыжах каждый день, пить совсем бросил, турник, штанга…. Думал много. На источник три раза ездил, видел, по следам, что ты ходишь, раз даже издалека приметил и.… Убежал. Обещал ведь, а душа тянется. Как это?
- Не надо никому горло грызть, а то, что слово сдержал, спасибо, это мне надо было, - Вадим мягко улыбнулся на запальчивые, искренние слова - ты сам станешь таким, способным армиями командовать. Только ни к чему, достаточно уметь управлять собой и ты начал это делать, и мир начнет вокруг меняться. Ты все поймешь. Ну что, друзья, готовы?
- Да.
- Тогда, вперед, к новой жизни.
Эпилог
Ровно через десять дней они вышли из тайги. Вышли по последнему дню, едва преодолев начавшуюся распутицу. Вадим все рассказал, он научил Ивана и Сашу тому, что умел и знал сам. Племя приняло друзей, энергии открылись и помогали, как умели, тем более, что люди раскрылись и стремились наладить контакт. Вадиму, что бы понять, что происходит, понадобилось семь месяцев, друзьям, с его помощью - десять дней. На пятый день Саша встал на ноги и плакал от счастья и благодарности. Мало десяти дней, не все еще понято, но процесс пошел. Начало положено, они уже никогда не остановятся на пути познания. В Санджике они встретились с Николаем Петровичем. Тот перепугался до смерти, когда три мужика вошли к нему в дом, передать гостинец от Степана. Вадим попросил друзей погулять и три часа кряду приводил мозг Николая в адекватное состояние. Многое он вложил в него, и не только инструкции по обороту металла, и превращению его в материальные блага, но и рассказал, почему он так много работает и так плохо живет. В конце беседы Николай плакал и жал Вадиму руку и клялся, что теперь все будет иначе, он все понял. И напоследок, Вадим настоятельно рекомендовал занять освободившуюся избу Степана, и самому вести там промысел, путая следы, и не допуская чужаков. Рассказал и про ворона Антея. А насчет староверов суровых, с ружьями, что бы не беспокоился, они только со Степаном имели дело, если захотят, то и на него выйдут, но люди очень набожные и мягкие, он сам, Вадим, их представитель и ручается. Петрович загорелся идеей и был благодарен и очень счастлив возможности занять деляну Андреича, и быть его представителем везде. Дом Степана, так же переходил во владение Николая. Но без права продажи, что, впрочем, было невозможно по законодательству. Вадим разрешил сбить замок и пользоваться безраздельно. Оставил номер телефона Сашки, и Ивана, поскольку своего еще не было, рекомендовал звонить смело, в случае непоняток. На том и расстались, довольные друг другом.
В областной центр поехали на Ивановом внедорожнике. Смогли, прорвались по последнему пути, не без помощи трактора в одном месте. Город встретил лужами, полностью растаявшим снегом и суетой.
- Стой, Иван, тормози.
- Чего? - Иван, резко затормозив, со второго ряда, ушел на обочину, вызвав переполох в рядах автомобилистов.
- Пошли, ребята, чуть вернуться надо. Сам в шоке, мне кажется, что этого не может быть, но это так.
Друзья вышли из машины и быстрым шагом поспешили за Вадимом. Тот, миновав остановку общественного транспорта, вышел к обочине за ней. И, остановившись напротив потрепанной иномарки, постучал в окно. Оно открылось, приветливый мужик нагнулся с водительского сиденья леворульки с вопросительным видом.
- Таксуешь?
- Ага. Вам куда?
- Тут рядом.
- Садитесь.
Вадим без лишних слов взгромоздился на переднее сиденье, предоставив возможность друзьям размещаться сзади.
- Куда едем?
- Прямо, - машина тронулась с места, - а теперь за вот этим танком притормози.
Водитель выполнил пожелание и вопросительно посмотрел на Вадима.
- Не узнаешь, Константин Николаевич?
- Не припомню. - Мужчина внимательно всматривался в пассажиров подсевших в машину. Страха не было, лишь спокойная уверенность и что-то неуловимо-сильное, он готов был дать отпор. Сразу возникала мысль - это воин. - А что? Должен узнать? - и глянул пристально в глаза Вадиму. И изменился в лице. - Это ты… Немного другой. Да... значит, дождался…
- Ребята, знакомьтесь, Константин, лично. Паломник, воин, посредник, родич. Наш человек, осколок Пеко у него… в бардачке
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ,
Отшельник. Таежный Робинзон. часть2
© Copyright: Константин Бараксанов, 2018
Свидетельство о публикации №218121701943
Свидетельство о публикации №218121701943
Рецензии