Испытание

У неё было странное имя - Гликерия. Имя было греческое и в переводе на русский язык означало - "сладкая".  В послевоенное время девочек называли Валями и Светами, Наташами и Ларисами. Среди подруг она была единственной Гликерией. Произносить имя было трудновато, поэтому на миру она быстро стала просто Галей, а Гликерией значилась только по документам.

Кто ей дал такое имя? Родители рассказывали, что в родне сибирской была женщина с таким редким именем. И была она очень хорошим человеком. В трудные годы она укрывала маму Гликерии и не дала угнать на поселение, а потом долго о ней заботилась и делилась последним куском хлеба.

- Давно уж её нет на свете, - говорила мама, вздыхая, - а вот имя её редкое живет. Расти достойной своего имени.

Гликерия и старалась. Выросла, выучилась, много лет проработала в школе. Детям её редкое имя нравилось.  Отчество у неё было простое - Ивановна. Одна была незадача, маленькие ребятишки часто неправильно ставили ударение, когда обращались к ней.

- ГликерИя Ивановна! - кричали первоклассники.

- ГликЕрия, - поправляла она их.

Все у неё было, как у людей. И замуж вышла, и детей родила, и долго прожила в браке. И дожила она до того горьковатого времени, когда жизнь стала отнимать радости свои одну за другой. Родители, родственники из старшего поколения, друзья и подруги, муж ушли из жизни какой-то унылой чередой. Одиночество. Пустой дом. Два номера в сотовом телефоне.

Дом оживал только раз в неделю, когда навестить её приезжала дочь с внучкой. Топилась баня, пеклись пироги, велись разговоры. И потом опять все замирало на целую неделю. И только молодой кот по кличке Вапушка совершал хулиганские поступки. То прыгал на ковер на стене и ходил по нему, как по бульвару, то из шкатулки для рукоделия вынимал катушку с нитками и гонял её по полу, разматывая и делая целый клубок из спутанных ниток, то ронял кружку с грохотом прямо в середине ночи, заставляя хозяйку включать свет и смотреть, а что случилось? Ах, миска с водой пустая совсем. Вапушке пить захотелось.

Гликерия Ивановна наливала воду в поилку и даже извинялась перед котом. Забыла. С кем не бывает!

Когда она отметила свое семидесятилетие, она стала иногда думать об уходе из этой жизни и приготовила себе узелок с вещами. На выход. На покой. Когда ударит набат для неё?

Беда постучалась к ней ранним утром. Проснулась, как от толчка. От сильной боли. Открыла глаза. Мир вращался вокруг с бешеной скоростью. Успела из-под подушки вынуть сотовый телефон, набрать номер невестки и что-то промычать. Любаша примчалась быстро. Сын построил особняк рядом с домом родителей. Чтобы были они под присмотром. Ключ от дома у детей давно был на всякий случай.

Невестка вызвала "Скорую". Реанимация. Желание пожить еще на свете. Стремление к свету. Палата. Дочь рядом. Какое счастье! Прикосновение родных рук. Первые движения самостоятельно. Нет. Размеры бедствия не так уж и велики. Уже на пятый день ложка перестала дрожать в руках, зубы перестали стучать о край кружки, слова перестали путаться, силы возвращались.

Гликерия Ивановна стала вспоминать стихи, которые знала с пяти лет.

- В старой темной девичьей, на пустом ларе села, согревается, лунно на дворе... А дальше?  И опять эти строчки... А дальше? Дальше как?

Забылись некоторые слова, такие привычные. Никак не могла она вспомнить слово "телевизор". Спросила у дочери, а как это называется, которое в доме стоит и показывает все?

Недоумение.

- Телевизор, - подсказала соседка по палате.

- Да. Вот именно.

Палата была переполнена. По проекту она рассчитана на пять человек. В действительности их было семь.

Все больные после инсульта. На каждой кровати - табличка с именем и отчеством лежащего больного. Не все могут назвать себя. Особенно в первые дни после реанимации.

- Ничего, ничего, поднимешься, - сказала соседка, - я еще хуже была, а теперь на выписку иду. Обойдется все.

Гликерия и сама понимала, что выкарабкается и поживет на свете еще. И понимала, что нужно еще пожить. Нужна она была еще и детям, и внукам своим. Очень. Внучка пришла навестить бабушку с мамой. Танечка уткнулась в плечо родимой и заплакала.

- Ничего, ничего, родненькая, я еще повредничаю немножко тут. А туда еще успеется.

И Гликерия осторожно погладила свою кровиночку по вздрагивающей спинке.

В отделении работа кипела круглосуточно. Давно Гликерия не видела такого слаженного труда коллектива. Каждое звено было безупречным. И врачебный обход, и исполнение назначений, и уход за больными были корректными, полноценными. Санитарки вынянчивали больных. Чистота и порядок в палатах, ежедневная уборка, проветривание, кварцевание проводились строго по графику. Как только разносили еду по палатам, сразу же в палату заходила санитарка.

- Кого кормить?

И она кормила из ложки беспомощных больных.

- Ложечку, еще ложечку! Чтобы поправиться - нужно кушать.

И этот ласковый голос вселял надежду.

Тяжелым больным меняли памперсы, и никак не упрекали их ни в чем. Сажали старушек в инвалидное кресло, увозили в прекрасно оборудованную душевую, мыли их там и привозили посвежевшими и похорошевшими. Пока одна санитарка купала больную, вторая приводила в порядок постель. Поправляла простыни и подушки, разглаживала все так, чтобы не единая складка не причиняла неудобств.

Младший медицинский персонал работал безупречно.

Процедурная сестра Сюзанна ставила капельницы больным так, как будто вступала всякий раз в маленькое сражение. Все больные были пожилыми. Однако, Сюзанна находила места для введения капельницы в самых невероятных местах. Точное движение - и вот уже процесс пошел. Битва была выиграна.

- Потерпи, родная, - говорила сочувственно молодая медсестра пациентке, - это  всего лишь секундочка, потом пройдет.

К больным приходили посетители.

Соседку Раису Ивановну навещала невестка. Красивая и молодая женщина приводила с собой дочь-первоклассницу. Девчушка осматривалась в палате, а её мама меняла памперсы Раисе Ивановне, выносила все ненужное, умывала и мыла Раису Ивановну, наводила порядок на тумбочке, ставила бутылку с водой так, чтобы женщина могла сама дотянуться и напиться, когда ей этого захочется, негромко рассказывала ей о чем-то.

- Я - мать-героиня, - сказала Раиса Ивановна однажды, - у меня четырнадцать детей. Да вот только младшенький здесь задержался. В городе. А все перебрались в Приморье. А мне бы позвонить, но я не слышу ничего. Так Настя у них на связи. Они все - за меня. И приветы шлют горячие, и приехать порывались, да я не разрешила.

- А Вы одна живете?

- Да с дедом я. Дедушка у меня есть. Молодоженец! Восемь лет уже вместе. В десятом году поженились. Я овдовела рано, младший то отца помнит смутно. Ему три годика всего было. И вот я со своей оравой, как капитан на мостике. У каждого свой участок работы. Я с них строго спрашивала. У меня не забалуешь. Да поднялись все и разъехались. И дом мой опустел. А тут у нас в деревне моего нынешнего дедушку невестка стала со свету сживать. Да так, что он стал за огородами ночевать. Под открытым небом. Вот и пошла я однажды в этот его шалаш, забрала и привела к себе.
Мы же в одной деревне живем. Я его с детских лет знаю. Он меня на шесть лет старше. А такой сильный еще. Он мне все по дому делает. Дорожит мной. А мы даже расписались, чтобы он в надежде был, что крыша над головой у него будет в случае чего. И дети мои не против. Правда, невеста из меня никакая. Еще и слепая. Корова глаз повредила. Не вижу я хорошо и не слышу почти ничего. А он мной дорожит. У него в доме своя комната, у меня - своя. А хозяйство ведем вместе. Я стряпаю, варю, а он мужскую работу всю делает. А в деревне все нас обсуждают. Да и пусть! Ничего. Только сын его на отца обиделся. Неизвестно только в честь чего? Да мы не обращаем внимания никакого на это.

Так что мне есть кому ухаживать за мной. Он меня не обидит. Хороший человек. А красивый какой! Я им всегда любовалась. С детских лет. И подумать не могла, что судьба меня с ним сведет. А ты надейся. Ты обязательно поправишься! Смотри, соседка, какой снег за окном пошел. Красота то какая. Полюбуйся.

Да. Еще можно полюбоваться красотой мира. И это просто маленькое счастье. Еще кусочек жизни после предупредительного звонка.

Наискосок от кровати Гликерии Ивановны у самого окна стояла кровать, на которой лежала Зоя Владимировна. Вот уж беспокойной какой пациенткой она была. Маленькая и худенькая, она имела такой пронзительный голос, что он слышен был в каждом уголке палаты. Зое тоже уже давно было за семьдесят лет. Век свой она доживала с дочерью.

- Да что мне о дочери то говорить? Киряет она сверх меры. Кирнет, и тогда меня любит изо всех сил. Мы с ней вдвоем живем. Дети у неё в городе. Вот внучка моя, что за мной ухаживает, здесь в городе квартиру снимает. Комнату у старушки какой-то. Работает продавцом в магазине. А у нас в поселке работы ей нет. Никакой работы нет в поселке. Раньше мы лес заготавливали, теперь корейцы и китайцы заготавливают, а какую тайгу за собой оставляют, просто страшно. Мы когда заготовку леса вели, мы все грамотно делали. Валежник сжигали, молодняк высаживали. А они - хищники. Им лишь бы лес заготовить, а валежник весь просто бросают завалами. А сучья эти сохнут, да горят страшно. Никаких полос противопожарных, ничего. На истребление и на гибель все идет. А потом тайга горит. Богатство наше пропадает даром. Глаза бы мои на это не смотрели! И как мы все это разрешаем? А папоротник весь извели. Заготавливают. У них на родине он дорого стоит. Еще и девочек наших хотят. Подходят, показывают на себя, потом на неё и ладошки под голову и говорят: "Бай". Да возраста совсем не разбирают. Девчушкам совсем предлагают. Да еще и побрякушки показывают какие-то. Не бесплатно, мол. Да где же такое видано? Да где же про такое слышимо? А? Правда наш глава администрации через переводчика их немного приструнил. Притихли.

И видно было, что Зоя - человек неравнодушный. Не обыватель. И душа у неё болит за свою родимую сторонку.

Каждый день Зоя усаживалась на своей кровати и делала какую-то ревизию в прикроватной тумбочке больничной.

- Мыльница на месте, мыло - тоже. Салфетки на месте. Очки тоже на месте. Запасное полотенце - тут. Конфетки в пакетике. Печенье в коробочке. Вроде бы все.

Черная и блестящая сумка была у Зои на виду. В ней был кошелек с деньгами и документы. Она клала сумку под подушку, но ночью сумка с кровати падала. Тогда Зоя просила санитарок достать ей потерю. Они доставали. Зое это не нравилось. И тогда она нашла место своей сумке на полочке соседней кровати. Специальные госпитальные кровати имели внизу такую сетчатую полочку, на которую ставилось судно. Соседка у Зои шла на поправку. Судном не пользовалась. Вот Зоя и решила пристроить сумку свою бесценную на эту полочку. Глаза откроет, а сумка вот она, на виду. И ничего с ней не случилось. И случиться не может.

Это Зоя так думала.

- Украли, украли!

От пронзительного крика Зои проснулись все. Оказывается, ночью привези новую больную прямо на кровати, а кровать соседки Зои передвинули в другое место. Сумка обнаружилась быстро. В другом углу.

- Это же надо же! Слышу - ночью катают, катают кровати туда-сюда. Нарочно. Катали-катали и сумку мою закатали. Чуть умом не тронулась. Слава Богу, нашлась.

За Зоей ухаживала внучка. Каждый день эта красавица приходила в палату и перестилала и равняла постель у бабушки своей, поила её свежим слабеньким чаем с печеньем, рассказывала, как дела у неё.

- Никому я не нужна!

Зоя плакала горько, как маленький ребенок.

- Не плач, бабуля, я тебя очень сильно люблю, очень. Успокойся.

- Да ты то любишь, а вот мамочка твоя любит меня только раз в месяц, когда пенсию получаю свою. Я ей деньги на продукты даю, а она все равно на горькую свою выкраивает. И житья мне от неё нет никакого. С разговорами хоть до утра. Спать не дает.

- Но ведь кормит тебя, варит, печку топит, за тобой все выносит. А хочешь, я попрошу дядю Витю дверь в твою комнату сделать на замке. Закроешься и будешь спать спокойно.

- А она стучать до утра будет. Я уж фельшару нашему говорила, чтобы таблеток ей успокоительных прописал. А он говорит, что водка с таблетками не смешивается. Хороший он у нас. Придет, поговорит душевно. Сюда вот меня отправил. Не померла. Да лучше бы померла я. Хватит уже тут пропадать.

И Зоя опять залилась горькими слезами.

- Ты моя хорошая!

Внучка встала на колени перед кроватью бабушки, приобняла её, стала поглаживать по рукам. 

- Чего ты, бабулька, чего? Успокойся.

- Да вот и у тебя какая судьба будет. Ты вон какая хорошая, а жениха то нет. Им богатые нужны, хоть и кривоногие и убогие. Они теперь не на красоту смотрят, а на кошелек. Чтобы тугой был. А у нас что? Жизнь прожила, а ничего и не нажила.

- Да не волнуйся ты так за меня. Будет у меня и муж, и дети. Найдется доля моя. Нашла, о чем печалиться.

И Гликерия Ивановна согласно кивала головой. Чтобы такую красивую и добросердечную девушку да не полюбил никто? Быть такого не может!!!

После потери и находки сумки все в палате изменилось. Появилась новая обитательница. Надежда Васильевна Баева - значилось на табличке на спинке кровати. И возраст стоял. Пятьдесят три года.

И уже днем выяснилось, что соседка - совсем не подарок. Она громко разговаривала. Она включала свой смартфон и слушала громкую музыку. И ничего, что её просили уменьшить звук, никакой реакции. А рассказы этой новой обитательницы палаты были ужасными.

- А муж у меня слабый человек оказался! Слабый. В перестройку эту у меня деньги кончились совсем, а я ему говорю, что мне сыновей кормить нужно. Пусть где хочет, там и берет. И выгнала его за дверь. А он покончил счеты с жизнью. Слабый человек. Пришел почти ночью и стал стучаться, а я спросила, принес ли он денег, а он сказал, что нет. Я и не открыла. Было начало октября. Не холодно еще на улице было. Не замерз бы. А утром милиция в двери. На опознание. Вот же слабак какой оказался. Не подумал про меня и про сыновей своих. Я его и не поминала, и похоронила по минимуму. А за могилой сестра его смотрит. А я нет. Не хожу. Сам свой выбор сделал. А я потом выживала. Хорошо - супермаркет открыли рядом. Пойду и пустяк какой-нибудь куплю для вида, а сама пачек с кашей, пакетов с вермишелью под грудь напихаю. Грудь у меня высокая.

Надежда Васильевна продемонстрировала всей палате, как она воровала продукты в магазине.

- Грех это!
 
Это сказала Раиса Ивановна.

- Мне тоже туго было. И детей больше твоего было. Но я не осквернилась!

- А я осквернилась, выходит? А кто меня поставил на грань выживания?

- Это испытание было, а ты дважды не устояла. И мужа предала, и совесть уронила свою.

Надежда даже взвизгнула. Но Гликерия Ивановна остановила спор, сказав, что не место и не время ругаться, но Раиса Ивановна совершенно права.

Надежда стала вести себя в палате, как полновластная хозяйка. Из своих пакетов она достала лохматую пряжу и огромные острые спицы и стала вязать какие-то пестрые уродливые тапочки. Пряжа стала летать в воздухе маленького пространства палаты.

- А нельзя ли отложить рукоделие Ваше до выписки? - спросила Гликерия Ивановна.

- А чем же мне заниматься? Читать я не люблю, слушать музыку вы мне не разрешаете. Потерпите. Я же терплю ваше присутствие. Ишь какие разборчивые.

Гликерия Ивановна ничего не сказала. С таким хамским поведением она уже сталкивалась. Не усмирить таких дам. Никакими словами.

Вечером перед сном Надежда приняла душ и принесла с собой постиранные трусики и полотенце и, не спросясь никакого разрешения, все разместила сушить на батареях в палате.

Мало того, что палату она превратила в филиал мотально-трепального вязального цеха, теперь она к этому еще добавила и личный банно-прачечный трест. Вот как.

На следующий день Надежда Васильевна стала активно помогать раздатчице кормить больных в палате. Она разнесла всем завтраки поставила на тумбочки. Гликерия Ивановна подумала, что новая соседка не такая уж и плохая женщина, но мнение свое сразу же изменила. Всем на завтрак была каша молочная, а Надежда завтракала творожной запеканкой. Поощрила так её раздатчица за оказанную посильную помощь.

Вечером Надежда Васильевна раскричалась на соседку, доказывая той, что она прекрасно ходит, и может уже вполне пользоваться общим туалетом.

- Да я не дойду. У меня еще сил мало.

- Ты прекрасно ходишь, не притворяйся. Мы все видим это.

- Границы-то не переходи! - вмешалась Гликерия Ивановна, - а то пожалуюсь на тебя дежурному врачу, а ты, Галина Петровна, не расстраивайся и не слушай эту невоспитанную даму.

Говорят, что семья - маленькая ячейка общества. Также можно сказать и про больничную палату. Тоже ячейка. И все здесь встречается.

Но когда Гликерию Ивановну забирали домой, то все услышали от неё пожелание выздоровления и добра. И только с Надеждой Васильевной она простилась молча.