Карамелька

О-хо-хо, старость  - не радость… Но надо поддерживать форму, ухаживать  ведь за ней некому. Порядок есть порядок: прогулка обязательна в любую погоду. Тем более эта самая погода сейчас замечательная: дневной августовский зной уступил место приятной вечерней прохладе. Пожилая женщина надела спортивные брюки, трикотажную майку, кроссовки и вышла из квартиры. Лифтом она никогда не пользовалась, третий этаж – невысоко, да и для здоровья полезно ходить по лестнице.

Снизу бежали со смехом две девчонки лет десяти. Увидев ее, будто споткнулись, посерьезнели, пошли степенно и еще издалека звонко прокричали: «Здравствуйте!»  Она благосклонно кивнула, внутренне усмехаясь. Помнят, поди, историю с Федькой Печенкиным с седьмого этажа.  Тогда старшеклассник, слушая музыку в наушниках и подергиваясь в такт, прошел мимо, не обратив на женщину внимания.  Она преградила ему путь:

- Ты почему не здороваешься?

В ответ он пробормотал что-то невнятное, типа «Отвяжись, бабка!» и пошел дальше.
Не на ту напал!

Она  обратилась  сразу в Городское управление образования (раньше, как она помнит, ГорОНО называлось). Написала заявление, что школьник оскорбил ее, пенсионерку,  нецензурной бранью,  и потребовала разобраться, угрожая дойти до министра.  Меры были незамедлительно приняты: Федьку чуть не отчислили, просто повезло, что последний, одиннадцатый класс, снизили оценки по всем предметам и поставили на учет в полиции.  Парнишка с родителями потом долго ходили к ней извиняться, дарили подарки, но исправить уже ничего было нельзя, забирать заявление она  отказалась, хотя подарки принимала – за моральный ущерб.

Соседи ее боялись. В подъезде никто не мусорил, не курил на площадках, не включал громко музыку, не шумел после 23-00.  Собаки не лаяли, а их владельцы не выгуливали питомцев во дворе. Дети были вежливы и аккуратны. Все знали: старуха никогда не делает замечания, а сразу, без предупреждения, обращается,  куда надо.
Да что там говорить, и коммунальные службы она своей настойчивостью заставила выполнять обязанности, как следует.  Лифты работали исправно, электричество не отключали, подъезды регулярно убирались, дворник охотился за каждой бумажкой. Сантехник являлся по вызову вовремя, трезвый и чуть не в галстуке.
Порядок, во всем должен быть порядок.

На улице она слегка помедлила, выбирая маршрут. Наверное, пойдет сегодня вверх по речке, а потом спустится обратно по проспекту Ленина.
Держа спину прямо, отправилась в путь, энергично размахивая руками. Однако  идти в таком темпе было тяжеловато, и через  полкилометра  она присела на скамейку отдохнуть.


Ее имя звучало так,  будто перекатываешь языком во рту конфетку.  Амелия Емельяновна.
 
Она родилась в первый послевоенный год в семье немолодых  родителей: ткачихи и разнорабочего, которые восприняли ее появление на свет, как чудо. Боготворили  и готовы были исполнять  все ее прихоти.  В рамках невеликих материальных возможностей, конечно. Девочка росла не по годам смышленой, рано научилась читать,  много знала из книг, в школе была лучшей ученицей.  А какая красивая!  Даже странно, что у внешне невзрачных людей родилось такое совершенство.  Высокая, стройная, с тонкими чертами лица, пышными светлыми волосами и большими зелеными глазами. С детства привыкла она к всеобщему обожанию и восхищению, и относилась к окружающим, в том числе, и к родным, с плохо скрываемым презрением.  Она стеснялась своих малограмотных родителей, разговаривала с ними резко и поучающе  и не могла дождаться окончания школы, чтобы покинуть опостылевший городишко навсегда.

Мальчишки в школе дразнили ее «Амелькой-карамелькой», корчили рожицы и убегали с воплями, получив от  строгой красавицы  портфелем по голове. Причем,  она не церемонилась – била изо всех сил: несмотря на отсутствие в ее имени-отчестве твердых согласных, характер ее никак нельзя было назвать мягким и покладистым.  Она добивалась всего, чего хотела, но не только упорством и силой воли. В ход шли сплетни, намеки, откровенный обман. Классная ее любила: благодаря Амелии, она всегда была в курсе, что Петров не заболел, а просто сбежал с урока, Акимова списала домашнее задание у Черновой, а Евтеев курил за школой.  Нарушителей призывали к ответу, и они даже не догадывались, что сдала их примерная отличница, которая ни с кем никогда не ссорилась, ко  всем относилась ровно и достаточно дружелюбно. Близких подруг она так и не завела – так, две-три прихлебательницы, которые льстили ей и смотрели в рот.

На выпускной  не пошла – забрала золотой аттестат и засела за учебники – готовиться к вступительным экзаменам в вуз. Уезжая на поезде  в крупный город, с отвращением   смотрела из окна вагона на родные места и знала, что никогда не вернется в эту грязь и нищету. Ведь она, такая умная и красивая, достойна гораздо большего.

Тяжело поднявшись со скамейки, пошла дальше твердым и уверенным шагом. А память вернулась  далеко назад…

В институт поступила с первого захода и училась хорошо. Все парни курса бегали за ней, но Амелия лишь морщила носик: голодранцы! Нет, ей нужен мужчина солидный и обеспеченный, она не собирается и дальше нуждаться и на всем экономить. После института получила распределение на крупный завод. Мужская часть работников тут же бросилась ухаживать за новенькой, а  она положила глаз  на начальника технологического отдела Кима Сергеевича. В годах, но моложав, статен, с густой седеющей шевелюрой.  А главное – большая зарплата и личный автомобиль!  Он отмечал пятидесятилетие и пригласил сотрудников домой. Амелия увидела шикарную многокомнатную квартиру с высокими потолками, хрусталь, дорогие ковры и утвердилась в своем решении. Жена юбиляра, маленькая увядшая женщина, хлопотавшая над угощением и почти не выходившая из  кухни, была ей не конкурентка.

Со следующего дня в ход были пущены многозначительные улыбки, потупленные глазки, доверительный полушепот, легкие касания.  Ким Сергеевич, до того момента примерный семьянин, дрогнул. Его семью спасла, сама того не ведая,  Верка.

Амелия снова присела, подперла щеку ладонью и вздохнула. Кима, наверняка, нет уже в живых,  полвека, считай,  прошло. А вот Верка? Она моложе Амелии на пару лет, так что, может,  и живет где. Интересно бы на нее посмотреть.

Верка всегда всех спасала:  подбирала и пристраивала бездомных котят, без слов выходила, если надо, в ночную смену, одалживала, если были, деньги до получки. Соседка Амелии по комнате в общежитии, Верка была пухленькой, рыжей и веснушчатой. И очень доброй. Амелию сразу полюбила, обнималась, лезла в душу. Амелия вела себя сдержанно, сюсюканья и девчачьих поцелуев не терпела, но Верка не обижалась, все равно считая ее лучшей подругой. Она встречалась с каким-то парнем, тоже с их предприятия, токарем или слесарем, кто их там разберет. Амелия и не помнила, как он выглядит: что-то большое, неловкое, с как будто вырубленным лицом.

Но однажды, как раз, когда почти начался их роман с Кимом, Верка встретила ее необычайно возбужденная, кинулась Амелии на шею и пропела:

- Амеличка, а я замуж выхожу! Будешь подружкой невесты?

И закружила ее по комнате. Амелия высвободилась и фыркнула:

- Уж замуж невтерпеж? Жить-то где собираетесь?

Ответ Верки ее огорошил: оказывается, Паша – передовик производства, висит где-то там на доске, и руководство, в качестве поощрения, выделяет ему к свадьбе однокомнатную отдельную квартиру со всеми удобствами! А еще…

- А еще, - Верка смущенно улыбнулась, - у нас будет маленький…

Ну, все понятно, вот почему и женятся.  Амелия не одобряла таких отношений. Во всем должен быть порядок: сначала свадьба, потом – ребенок. Но Паша-то! Завидным женихом оказался, надо повнимательнее к нему присмотреться. Легкая добыча, не то, что Ким, такой простоватый…

Ни на секунду Амелия не задумалась о Верке и ее будущем ребенке. Почему она должна кому-то сочувствовать? Каждый строит свою судьбу сам всеми доступными способами.

Когда на следующий вечер Паша привел Верку с прогулки  – Амелия возникла рядом с книгой в руках.

- Не проводите до библиотеки? Она до десяти, хочу успеть книгу вернуть.

- Проводит! Конечно, проводит! – радостно закричала Верка, - Паша, проводи Амелию, а то вон смеркается уже.

Они гуляли всю ночь. Амелия держала Павла под руку и что-то говорила, говорила своим нежным голосом, а он восторженно смотрел и не мог  поверить, что эта красавица идет рядом с ним и делится сокровенными мыслями.

Теперь уже Амелия готовилась к свадьбе. Паша выполнял все, что она скажет, как послушный теленок.  Верка спохватилась поздно. Какое-то время она думала, что любимый  занят предсвадебными заботами, а когда все выяснилось – не сказала ни единого слова. Уволилась, молча собрала вещи и уехала к родителям в далекий город.
Родила ли она тогда ребенка – так никто никогда и не узнал.

А Павел маялся. Когда прошло радостное возбуждение от того, что представлялось волшебным сном, он затосковал.  Даже новая квартира не радовала. Жена оказалась сварливой и высокомерной, а в постели – как кусок льда. Как он скучал по Вере, по ее улыбке, по ее понимающему взгляду, поцелуям и ласкам…  Страдал от неизвестности:  кто у него – сын? дочь? И чувствовал себя последней скотиной.  Пробовал искать – но Амелия цепко держала его в своих изящных ручках. Так и не простив себя за то, что бросил беременную Веру, Паша стал все чаще заглядывать в рюмку. И безумно любил дочку Ниночку, которая появилась на шестом  году брака (раньше Амелия рожать не хотела, боясь испортить фигуру, а тут уже и возраст стал поджимать). Он умер от цирроза печени, когда Ниночке было семь.

Амелия дочь недолюбливала: Нинка выродилась вся в отца, такая же крупная, неуклюжая, с грубыми чертами некрасивого лица. И умом не блистала, училась плохо. Никто не смог бы сказать, что Амелия не заботилась о ребенке, она всегда следила, чтобы дочь была накормлена и одета-обута не хуже других. Но вместо материнской нежности  той доставались лишь окрики, нравоучения и тычки. Поэтому девочка росла забитой и угрюмой.

Глядя на молчаливую подросшую Нинку, Амелия понимала, что никто на такое сокровище не позарится, и значит, замуж выйти дочке не светит. Ну и ладно, пусть работает,  хозяйство ведет, да за матерью в старости ухаживает…

Но Нинка неожиданно выкинула фортель. Окончив школу, взяла часть денег, что Амелия хранила на кухонной полке в коробочке из-под кофе, и сквозанула в Москву. Оставила записку, мол, прости, мама, хочу жить в столице, потом напишу, как устроюсь.
Амелия была вне себя от ярости. Как посмела эта мерзавка бросить родную мать! Уехать без разрешения! (Амелия забыла, что сама, оставив родителей,  не писала,  только посылала им пару раз открытки к праздникам, а потом перестала – не до них было. И на похороны не ездила – какой смысл переться в такую даль?) Ну, ничего, ничего, кому она там нужна? Ее даже в проститутки не возьмут, страшную такую! Вот закончатся деньги,  и приползет на коленях, как миленькая!

Но Нинка, вопреки ожиданиям,  не приползла. Наоборот, написала  через три месяца, что устроилась продавцом в коммерческий киоск, работать приходится сутками, устает, но все равно довольна: Москва же! Живет на квартире у одинокой бабушки. Амелию аж передернуло от злости, когда Нинка назвала эту чужую старуху «бабой Леной». Написала суровый ответ с ультиматумом: или Нинка немедленно возвращается домой, или она ей не мать. В следующем письме Нинка просила прощения, но домой, сказала, не вернется. Амелия отвечать не стала, и переписка на этом прекратилась.

Так, подъем! Нечего тут рассиживаться. Амелия повела взглядом – урна переполнена, высыпался всякий мусор - обертки от мороженого, банки из-под пива… Безобразие. Надо пожаловаться в мэрию. Люди тут гуляют, а вокруг такой беспорядок! Она встала и отправилась дальше. Шаг шире, дыхание ровнее! Впе-ред!

Оставшись одна, Амелия поначалу скучала и сетовала, что не на ком срывать зло. А потом ей даже понравилось – живи для себя, комната в твоем полном  распоряжении, хочешь – телевизор смотри, хочешь – мужика приведи. Хотя про мужика – это, конечно, не для нее. От природы холодная в интимном плане, Амелия никогда не чувствовала потребности в сексуальной жизни, и не понимала, что такого хорошего находят в этом другие. Ну, еще с приятным человеком поцеловаться-пообниматься – куда ни шло, но терпеть, как он больно лезет в тебя своим орудием пытки! И вообще, разврат все это! Она еле выносила занятия любовью с мужем, а оставшись вдовой, только вздохнула с облегчением.

Хотя порой любила поиграть с сильным полом, знакомясь с кем-то, принимая приглашения в кино или ресторан, давая надежду на продолжение, а потом просто исчезая, зная, что тот страдает, злится или кроет ее матом.

Нет, она могла бы, конечно, жить с мужчиной (только оформив брак официально!), если было бы ради чего. Ну там, шикарная машина, или высокий пост, или поездки за границу, но в их городе как-то с такими  женихами  было туговато.

Поэтому она продолжала жить сама по себе, строго соблюдая режим дня, делая по утрам зарядку и следя за своей красотой, как за самым главным богатством: записывалась в косметические салоны на массаж, маски и процедуры, гонялась за импортными кремами,  старалась как можно меньше выражать эмоции лицом, чтобы не появлялись морщины. И в свои без малого пятьдесят выглядела просто великолепно.

Амелия глянула краем глаза на отражение в  витрине: она и сейчас ничего, даром, что за семьдесят. Годы, конечно, отразились на внешности. Веки опустились и набрякли, щеки отвисли, узор морщин – куда от них денешься? – расписал лицо. Всегда чистая, белоснежная, кожа покрылась какими-то пятнами, стала шелушиться. Волосы поредели настолько, что, не будь они такими пушистыми, наверное, сквозь них просвечивал бы череп. И ведь что только она ни делала – и трихолога посещала, и мазями специальными мазала – не помогает – и все тут!  От досады женщина сплюнула. И все равно всем своим ровесницам фору даст! А фигурка – чисто девичья! Ну, пора обратно поворачивать, половина дневной нормы выполнена. Еще обратно столько же пройти – и порядок.

А еще Амелия любила скандалы. Очень давно опробовала она один метод, который срабатывал безотказно и позволял, затеяв ссору, всегда оставаться в стороне. Например, повздорив на работе с Машей, Амелия, как бы случайно, бросала ей наедине: «Правильно Катя говорила, что ты дура (или недалекая, или бестолковая, или тупая – могло быть любое обидное слово из лексикона Кати)!» Катя была лучшей подругой Маши и сказать такое о ней не могла в принципе, но Маша почему-то верила. Она начинала избегать Катю, разговаривать с ней холодно, и дружба постепенно распадалась. Катя не понимала, в чем дело, а Маша обычно не объясняла причины размолвки.  А если даже и начиналось выяснение отношений, и Амелия привлекалась в качестве свидетельницы – она всегда могла солгать, что либо Катя такое говорила, либо, что она сама Маше такого НЕ говорила. Но обычно подруги, занятые своими раздорами, про Амелию забывали вообще, и ей всегда удавалось выходить сухой из воды.

В любом коллективе, где она работала, даже самом дружном, Амелия постепенно ссорила всех. Начинались склоки, перешептывания, обсуждения, открытая вражда, а ей это было, как теплый елей на сердце.   Ее настроение всегда улучшалось, когда рядом кто-то ругался.

Вскоре после отъезда дочери, появился Иван Андреевич. Вернее, она сама его нашла. В доме неподалеку были похороны. Оркестр играл траурную мелодию, Амелия прошла было мимо – как она поняла, хоронили какую-то старуху, но в толпе людей услышала разговор досужих соседок покойной.

- Иван Андреевич  теперь осиротел, без Клавдии-то… Квартира большая, а он в ней один, как перст – ни детей, ни внуков… и сам инвалид…

Эта информация  привлекла ее внимание. Какой-такой инвалид в большой квартире? Надо разузнать.  Через несколько дней Амелия, прихватив пакетик домашних трубочек с кремом (старики, она слышала, часто любят сладкое), звонила в обитую дерматином дверь.

Открыл ей пожилой сгорбленный мужчина. Один рукав рубашки у него был пустой. Амелия обворожительно улыбнулась, назвалась представителем вымышленной общественной организации, помогающей  ветеранам войны, и предложила сделать уборку.

Иван Андреевич, несмотря на солидный возраст, был человеком достаточно бодрым и здравомыслящим. В восемьдесят  Альцгеймер еще не вцепился в него своими когтями.  Первая семья его погибла при бомбежке полностью:  и родители, и жена, и двое детей. Пройдя всю войну, заслужив несколько орденов и медалей, он, вернувшись, женился снова, но вот детей Бог не дал. У него была прекрасная память и живой ум, но почему-то он смог легко допустить, что красивая,  на тридцать с лишним лет моложе женщина  влюбилась в него безоглядно.

Скоро они расписались, Амелия переехала в  квартиру улучшенной планировки, получив мужа с хорошей пенсией и различными льготами, начиная с коммунальных платежей и кончая бронью на авиа- и железнодорожные билеты.

Она честно за ним ухаживала: готовила обеды, стирала, водила дышать свежим воздухом в парк (у Ивана Андреевича, кроме прочих болячек, была астма).  Мыла в ванне, брезгливо отводя взгляд от культи, заканчивающейся багровыми складками и  рубцами, будто ее сжали в кулаке, а следы так и остались. Смирялась с  поцелуями, чувствуя вставную челюсть, с  сухими  старческими  пальцами на своем теле.  Старик  боялся, что молодая жена, не получая близости, будет изменять, но Амелия  развеяла все подозрения, убедив своим поведением  мужа, что он у нее единственный любимый.

Так продолжалось года полтора. А потом старичок умер. Задохнулся. Во время приступа бронхиальной астмы. Она давала ему лекарство! Да-ва-ла! Она же не виновата, что оно не подействовало! И вообще – не дать лекарство, это же не то же самое, что дать яду! Никто не докажет! Сами подумайте: человеку за восемьдесят! Инвалид, с ранениями, с хроническими заболеваниями. Что с ним было бы, останься он один? Еще каким мошенникам бы попался! В те годы, 90-е, сколько таких случаев было:  есть пенсионер с квартирой – и нет его, а квартира продана-перепродана. Да ей спасибо сказать надо! Почти два года прожил, присмотрен и обихожен. Но не вечно же ей о других заботиться! О себе подумать надо.

После смерти мужа она получила в наследство трехкомнатные хоромы, кое-какую наличность, накопленную им в предыдущем браке, и пенсию, как вдова ветерана-фронтовика. Свою однушку продала, отложив деньги на «черный день».

Вниз по проспекту идти намного легче: асфальт как будто сам катится под ногами. Скоро она вернется домой,  в свое уютное гнездышко, где ни пылинки, все на своем месте. Вообще, ей живется неплохо: все есть, средств хватает, ведь запросы  у нее небольшие, по крайней мере, любые деликатесы может себе позволить. Развлечения вот тоже: приезжал как-то к ним с концертами Коленька Басков, билеты были дорогущие, а она сходила. Красавец! Могла бы и съездить куда-нибудь в санаторий, на море, но как же  оставить даже на время милое жилье, с которым свыклась за двадцать лет так, будто это черепаший панцирь, без которого его носительнице никак. И здоровье ничего, держится пока, врачей навещает редко. Хочется жить и радоваться. Вот только настроения бы не портили соседи. Вечно ей достается порядок наводить…

А к одиночеству давно привыкла, оно ее нисколько не тяготит. Пожилым людям психологи советуют заводить кошек или собачек, но она против. Никогда животных не любила, опять же шерсть, лишняя уборка, хлопоты… Зачем ей это? Она и дочь-то видеть не захотела.

Да, лет через десять  после того, как Нинка уехала, как-то  в выходной день зазвонил  дверной звонок. Амелия посмотрела в глазок и ахнула. Распахнула дверь. На площадке стояла Нинка. Совсем другая, с крашеными волосами и модной стрижкой. В руках  у нее был букет белых роз, рядом -  двое детей-школьников, мальчик и девочка, на Нинку совсем не похожие, крупные, но симпатичные.  Девочка даже немного напоминает ее, Амелию. На заднем плане громоздился какой-то верзила с тортом в руках.

- Здравствуй, мама! – закричала Нинка и потянулась обняться, - Еле тебя нашла! На старый адрес писала – письма возвращались. Теперь вот всей семьей приехали тебя навестить.

В первый момент сердце Амелии радостно вздрогнуло. Но она тут же взяла себя в руки, отстранилась и сухо промолвила:

- Кажется, мы уже на этот счет разобрались: у тебя нет матери, а у меня нет дочери.

И закрыла дверь.
У нее возникло чувство, что она поступает неправильно, что надо бы по-другому… Надо бы пригласить их в комнату, познакомиться, угостить… У нее будет настоящая семья, внуки будут приезжать на каникулы, будут играть и проказничать, в доме поселятся радость, гомон, движение… Но усилием воли Амелия подавила порыв изменить свое решение. Не нужно ей это. И вообще, может, Нинка привезла все семейство, потому что надеется получить квартиру? Ну, пусть надеется, получит в свое время, но Амелия специально постарается прожить подольше!

В дверной глазок она видела растерянные лица детей, а потом Нинка положила букет к порогу и весело защебетала:

- У бабушки настроения сегодня нет, плохо себя чувствует. Ну, ничего, тортик сами съедим, а потом сходим на аттракционы в парк. Согласны?
- Согласны! – хором закричали ребятишки.

Амелия смотрела в окно, как они идут, все четверо взявшись за руки, о чем-то переговариваясь, и завидовала, сама себе в этом не признаваясь.

Вышла, подняла розы, поставила в вазу. Потом, обругав себя за слюнтяйство, выбросила цветы в помойное ведро.

Еще несколько дней она втайне надеялась, что дочь с  семьей придет к ней снова, и перебирала в уме разные варианты встречи. То она гостеприимно приглашает их к столу, уставленному всевозможными яствами, то, наоборот, строго выговаривает за беспокойство: сказала же, что между ними все кончено! Интересно,  как зовут внуков? Как-то странно применять это слово по отношению к себе: внуки. У нее внуки? Она смаковала это слово, будто пробуя, как оно звучит в разной интонации, снова и снова вспоминая, как они, эти внуки, выглядят. Она ждала, но больше никто так и не пришел…
 
За спиной послышался нарастающий шум. Едва Амелия успела отскочить в сторону, как мимо пронесся паренек на скейте, за ним еще один. Вот же паразиты окаянные, места им больше нет на своих дурацких досках разъезжать! Людям и пройти спокойно нельзя! Ругательства еще сыпались с ее губ, как снова раздался скрежет колесиков по асфальту: отставший скейтбордист догонял товарищей. Женщина оглянулась по сторонам – прохожих рядом не было. Отлично. Надо ставить эту охамевшую молодежь на место. План созрел моментально. Она замедлила шаг, прислушиваясь, и, как только мальчишка поравнялся с ней – резко толкнула его плечом. Со стороны было похоже, будто бабушка и паренек нечаянно столкнулись. Ее от удара развернуло, но на ногах устояла. Подросток же кувыркнулся  головой вниз, взбрыкнув ногами в воздухе, ударился о бетонный откос дорожного полотна и рухнул в широкий каменный водоотвод, который шел вдоль шоссе.

Скейтборд  подлетел вверх, а потом, освободившись от хозяина, грохнулся на тротуар  и поехал дальше  один, ускоряя ход и удивляясь своей непривычной  легкости. А паренек  так остался  лежать  в неудобной позе. Лицо было обращено книзу, руки беспомощно раскинуты, ноги неуклюже торчали из траншеи.

Собрался народ. Двое мужиков полезли было доставать парня, но он не подавал никаких признаков жизни, и они стали нерешительно мяться возле тела, то спускаясь в ров, то поднимаясь. Кто-то вызвал «скорую».  Девушка, охнув, уткнулась в грудь своему спутнику.  Вердикт приехавших медиков был страшен: перелом основания черепа. Пока полицейские заполняли протокол, Амелия  бочком-бочком выбралась из толпы и мелкими шажками отправилась своей дорогой.
 
- Ну и пусть! Сам виноват, - она поджала губы, - нечего было носиться, как оглашенный!

Вернувшись домой,  с аппетитом скушала паровую котлетку, выпила стакан кефира, посмотрела сериал и легла в кровать. Спала спокойно: мальчик со сломанной шеей ей не снился.