ДПДВ

Ю.Чист
    ДПДВ


  Мужская проза

















               





 Москва, 2011


1.
Заканчивалось очередное десятилетие второй половины двадцатого века.
2.
Поезд Москва – Владивосток остановился на этой станции только на 5 минут. Лейтенант Юра Чилин легко спрыгнул на платформу и осмотрелся. Плотный сырой ветер. Низкие серые облака. Не холодно, но как-то зябко и непривычно.
Дальний-Предальний Дальний Восток. Сюда в полк морской авиации получил Чилин назначение после окончания академии им. Жуковского, и вот он ДПДВ – под ногами. Остаётся найти полк.
Платформа быстро пустела. Да и не спросишь кого попало, где в/ч 40400 или, тем более, где ближайший полк морской авиации. Искать комендатуру?
Около касс в середине платформы на лавочке сидел милицейский патруль – старлей и рядовой. К ним и направился Чилин. Вид у обоих был усталый, помятый, но не расслабленный, скорее настороженный. Оба были вооружены: у рядового на коленях лежал карабин, у офицера кобура сдвинута вперед и не застегнута. Заглянув в удостоверение, старлей на вопросы ответил коротко, точно и, хмыкнув, добавил:
– У вас там сегодня кипиш. Доберёшься – узнаешь.
Оставалось поблагодарить и уйти, но Чилин вдруг, повинуясь внутреннему импульсу, шагнул вперед и протянул старлею руку:
– Юра.
Тот с некоторой паузой встал, улыбнулся и пожал её:
– Семен.
Жест Чилина был вне армейской традиции. В те годы в армии в традиции было относиться к «ментам» несколько свысока. Еще не размыт был образ офицера – защитника Родины, в армии лучше платили, а при задержании милицией офицер мог потребовать передать его военным властям.
Оба несколько смутились. Чилин тоже улыбнулся новому знакомому, повернулся и зашагал в указанном направлении, помахивая фибровым чемоданчиком.
Вскоре Чилин уже представлялся замначштаба полка:
– Прибыл для прохождения службы…
Немолодой по меркам авиационного полка, где-то за 35, майор, списанный по здоровью с лётной работы, имел очень широкий круг обязанностей и интересов. Вне строя офицеры обращались к нему «Михал Михалыч», а чаще, даже молодежь, – «Михалыч», но при этом и побаивались, и уважали. И, как впоследствии убедился Чилин, было за что.
– Один прибыл? – спросил Михалыч, оглядывая высокого улыбчивого лейтенанта.
– Не женат.
– Еще и не женат, – как бы про себя протянул майор и написал несколько записок.
– Вот: представишься комэску, инженеру эскадрильи и инженеру по вооружению, встанешь на довольствие, поселишься. Остальное – по ходу. Служи.
– Служить бы рад.
– Здесь не прислуживают. Здесь служат. Не Москва, – нахмурился майор. – И сегодня же получи оружие. У нас ЧП.
Приоритетов в исполнении указаний Михалыч не обозначил, а время было обеденное.
«Так. Война войной, а обед по расписанию», – ухмыльнулся Чилин мудрости армейского афоризма и упругой походкой голодного баскетболиста направился в столовую. Встречные офицеры выглядели хмурыми и, как правило, были вооружены. Матросы передвигались только строем.
«Кипиш. ЧП. Оружие. Что-то здесь происходит», – понимал Чилин, но здоровое чувство голода человека, не евшего почти сутки, диктовало своё направление мыслей.
Было 17 марта, 13.20 по местному времени.

3.
В тот же день, но двенадцатью часами раньше, в 1.20 по местному времени.
В дверном проёме комнаты дежурного по полку капитана Валеева появился матрос из караульной команды в бушлате с карабином наперевес. Валеев вопросительно поднял на него глаза, но раздался выстрел, и капитан рухнул на пол. Перешагнув через тело убитого, стрелок взял со стола ключи и склонился над сейфом с оружием. Через минуту в проёме показался спавший в соседней комнате лейтенант – помощник дежурного по полку.
– Где-то стреляли? – еще ничего не понимая, спросил он. Стрелок еще раз вскинул карабин, и лейтенант упал поперек коридора. Оба выстрела были снайперски точны – в область сердца.
Стрелок открыл сейф, быстро переложил в вещмешок несколько пистолетов и пачек патронов, вскинул вещмешок на одно плечо, карабин – на другое, затем открыл окно и, перешагнув через подоконник, покинул штаб полка, быстро растворившись в темноте.
В караульном помещении выстрелы слышали, но начальник караула и разводящий ушли проверять посты, а бодрствовавшая и отдыхавшая смены могли действовать только по их команде – в отсутствие дежурного по полку и его помощника. Когда начальство вернётся, ему доложат. Соблюдая субординацию, информация будет двигаться по иерархии вверх. В 1.55 обнаружат трупы, объявят тревогу. Но стрелка с оружием в пределах гарнизона и прилегающей местности обнаружить не удастся.
4.
В большом зале офицерской столовой, куда вошел Чилин, были накрыты несколько рядов столов. Слева – для лётного состава: белые скатерти, сок, шоколад, фрукты. Справа – столы для инженеров и техников. Здесь все было проще: клеёнка, перловый суп, каша с тушенкой, в больших алюминиевых чайниках – чай. Эти привилегии подчёркивали особое положение лётчиков в армии и, наверное, были оправданны, но у Чилина они вызывали неприятное чувство: «Летчик высоко летает, много денег получает… Самураи хреновы». Сам Чилин в академию Жуковского попал после спецшколы ВВС как «золотой» медалист. В «спецухе» это было самое престижное распределение. Остальные ребята из потока пошли в лётные училища.
«Вот так, – подумал он. – Сказано же… Последние станут первыми, а первые – последними. Круг замкнулся. Нормально».
После обеда надо было представляться начальникам – инженеру своей эскадрильи и инженеру полка по вооружению. Встал вопрос: «С кого начать и где искать?» Но долго думать не пришлось.
– Чиль! – окликнули лейтенанта кличкой, прочно прилипшей к нему среди баскетболистов и болельщиков в академии. Это был Виталий Парискин, окончивший факультет двумя годами раньше, чемпион академии по настольному теннису, но далеко не лучший по дисциплине. Весело улыбаясь, он быстро подошел, обнял Чилина и начал излагать новости.
– Ну что? Всё знаешь? Назначен начальником группы вооружения в 3-ю эскадру. Инженером там майор Юрашко. А инженер полка по вооружению – я. Исполняю обязанности. Тут тебе свезло.
– А почему и.о.? Ты же два года тут?
– Детали расскажу как-нибудь… за рюмкой чая. Учись на моих ошибках. По крупному тут многосторонний конфликт. С одной стороны, полку нужны современные инженеры. Переходим на новую технику. С другой стороны – горю регулярно. Ладно, идем. Представлю тебя Юрашко.
– Что за мен? Нормальный?
– Вот так чтобы да, так нет. Он в инженеры попал без «поплавка» и к «академикам» неровно дышит. Комплексует.
– Вит, а что за ЧП в полку? Все с оружием.
– Ты не в курсе… А помнишь, нас учили, что в армии существует негласная норма безвозвратных потерь в ходе учений? Время от времени самолеты падают, парашюты не раскрываются, техника ломается. А еще бывает «шизе». Так вот этой ночью в полку два трупа и хищение оружия. Автор – всего лишь караульный матрос, но действовал как-то уж очень удачно. Между прочим, окончил школу снайперов. Стреляет как бог. Оба выстрела в область сердца. Так что еще не вечер. Моменты могут быть, – как-то весело обрисовал ситуацию Парискин.
– Ты, кажется, единственный, кто не очень озабочен?
– Пойми, Чиль, это армия. Полк 1-ой линии. ДПДВ. Оружия много. Условия жизни – увидишь. Здесь регулярно что-то происходит и иногда со смертельным исходом. Ну, ещё поговорим. Пришли.
5.
В тот же день в 17.40.
Рабочий день уже закончился, когда командир полка вызвал Михалыча, чтобы обсудить сложившуюся по ЧП ситуацию. Для обоих день начался ночной тревогой. Оба устали, но командир не мог уехать домой, не подведя хоть какие-то итоги, и Михалыч, понимая это, ждал вызова.
В небольшом кабинете на втором этаже штаба полка было тепло, горела настольная лампа.
– Ну, излагай, Михалыч, – скорее пригласил, чем приказал командир.
– Конкретных результатов – ноль. Патрули на маршрутах автобусов и возле магазинов выставлены, население оповещено. Но тут быстрых результатов быть не могло. Их и нет. Приехал следователь военной прокуратуры, допросил окружение снайпера – тоже ноль. Сделали запрос по месту призыва – ждём ответ.
– Патрули ещё дней пять надо держать хотя бы для протокола. А свои мысли, версии есть?
– Пока ясно, что поддержка снаружи, скорее всего из Угольного, была. Слишком легко ушёл. На КПП слышали, как незадолго до тревоги мимо части прошла машина. Какая – сказать не могут. Но…
– Договаривай.
– Боюсь, могла быть поддержка и изнутри. Очень уж точно было выбрано время удара и способ отхода.
Командир помолчал.
– Это посерьёзней, Михалыч. Матроса найдут. Никуда не денется. Ни на Запад, ни в Китай ему уйти не дадут. Но найти гада внутри, если он есть, и труднее, и, главное, важнее. Пока он не раскрыт, удары могут повторяться. Мысли есть?
– Обозначились три направления поиска: случайное опознание патрулями или населением, информация от агентуры особиста, местная милиция. Но 10 патрулей на Угольный и окрестности – это слёзы китайца. Население на две трети или уже сидело, или ещё не сидело. Дружеский диалог с властями – не их хобби. Особист, как вы знаете, только что перевёлся с Запада, в местные условия ещё как следует не вник.
– А что милиция?
– Начальник отделения в Угольном – Семён, толковый и смелый парень. Уголовную среду в городе знает. Сам в прошлом из боксёров. Но и они его знают.
– Постой. Это ведь он со своими ментами изувечил нашего прапорщика полгода назад?
– Да, я разбирался. В ДКУ на танцах прапор по сути был в рамках. Вышел за контролёра девчонку встретить. Обратно не пускают. Полез. Менты его скрутили, бросили в машину на пол и, пока везли в отделение, месили ногами. Трещина в черепе, отбили почку, поломали рёбра. Месяц в госпитале, и уволили по инвалидности.
– А что прокурор?
– У Семёна все было грамотно оформлено. Пьян? Зафиксировано. Нарушение порядка? Зафиксировано. Сопротивление при задержании? Зафиксировано. Порядок в Угольном наводят не в белых перчатках, а схарчить зарвавшегося армейца для ментов – кайф. Не хрена строить из себя «великого воина Скандербега».
– И этот Семён будет нам помогать? Ну, тебе виднее… И вот что. Ты знаешь, на мне полёты, дисциплина, кадры – ко мне все и со всем. Минуты нет. Так что ЧП начинай раскручивать ты. Что пока везде нули – вижу. Какие идеи?
– Пока только одна: нужны новые источники информации.
– Да, понимаю. Вопрос тонкий, и нужно время. А что этот новый вооруженец Чилин? Служить будет?
– Неглупый, спортивный. Но ждали-то двоих.
– Знаю. Подтянут ещё двоих из Рижского училища. А на Чилина расчитывать можем?
– Если захочет – справится, но «не умеешь – научат, не хочешь – заставят» с ним едва ли пройдёт.
– Ничего, Михалыч. Полк – тот ещё воспитатель.

6.
В тот же день. 23.15
«Семён, Михалыч, Парискин, Юрашко…», – Чилин уже засыпал в выделенной ему как перспективному кадру отдельной комнатке на казённой кровати, но по давно сложившейся привычке в полусонном мозгу заново прокручивались наиболее яркие события дня. Теперь в полусне Чилин просматривал и оценивал то, что произошло днём, но со стороны, находясь как бы над пережитыми ситуациями. В сознании или в подсознании заново формировались и понимание мотивов поступков окружающих, и отношение к их и к своему поведению.
 
7.
В Приморье только одно время года ласкает обитателей аэродрома. Длинная, тёплая, сухая осень продолжается с сентября по декабрь. Летом жарко, парит. Весной и зимой – ветры с дождём и снегом.
В третий раз Чилин со своей группой обслуживал ночные полёты. Может быть, с непривычки, но романтика ночных полётов задевала его. Подсвеченная бетонка ВПП, рёв двигателей, огромные боевые машины то легко отрывающиеся от бетонки, то так же легко и мягко на неё падающие.
Вернувшись с маршрута, машины заруливают на свои «пятачки». Усталые, но всегда готовые встрянуть в авиационный трёп лётчики должны записать в журнал свои замечания. Техник самолёта и лётчик:
– Ну, ...уля?
– А ни .уя.
– А какого .уя?
– А .уй его знает.
– Ну и .уй с ним.
Пока самолёты на маршруте, техсоставу хочется погреться и поесть. Женатые приносят с собой доппаёк , но с холостяками склонны делиться скорее жизненным опытом.
Инженер эскадрильи майор Юрашко к таким «академикам», как Чилин, не прошедшим среднее училище и службу в частях, относился недружелюбно, гадил как мог, но поучал охотно:
– Жениться тебе, Чилин, надо. Но руби дерево по плечу. Москвички сюда не едут, а если и приедет какая, надолго не задерживаются. Зимой, как морозы врежут, котельная отрубается. Трубы стройбат неглубоко проложил. На дембель спешили. Народ в полку технически грамотный. Врубают «козлы».
– Это спираль на кирпич и в розетку? В курсе.
– А что дальше, знаешь? Дальше трансформатор на подстанции летит, и все – без света. Остаётся одно – любовь. Так что женись, Чилин.
– Ну хорошо, женюсь. И как жить? – вежливо поддерживал разговор Чилин.
– А как все? В комнату – буржуйку, в ванную – титан, в сортир – ведро. Протопил – погрелся, протитанил – помылся, сходил – вынес. Ничего, Чилин, морозы не каждую зиму бывают.
Сам Юрашко, здоровенный хохол, жил со второй женой, а с первой, в гарнизоне такие вещи знают, он расстался в первую же брачную ночь. Её увезли в больницу с разрывами. Иногда инженер эскадрильи в кругу офицеров своего возраста описывал сцены из своей семейной жизни, ставившие в тупик его самого:
– Дело к зиме, а я без перчаток. Продырявились. Дал задание жене, она ж у меня не работает. Вечером подруга показывает перчатки, но женские, и рассказывает, что с утра помчалась в универмаг. Мужские перчатки лежат, но дорогие. Денег не хватает. Прошлась, посмотрела, что ещё есть. Смотрю, говорит, лежат шикарные женские перчаточки, но тоже дорогие, денег не хватает. Но я же у тебя умная: бегом к одной подруге – заняла, к другой – ещё заняла. Устала как собака, но перчаточки – вот они!.
Группа Чилина состояла из восьми матросов и офицера, прибывшего в полк за год до Чилина и на правах «старика» попытавшегося сразу определить стиль их отношений. Представляясь, он вытянулся во весь свой рост в 165 см и врастяжку продекламировал:
– Старший техник-пиротехник младший техник-лейтенант Свинкин.
Потом широко улыбнулся и первым протянул руку:
– Витя.
В ту ночь они сидели в каптёрке вооруженцев, небольшом деревянном строении                недалеко от стоянок своей 3-й эскадрильи. Ждали возвращения самолётов с маршрута. Мартовская промозглая сырость пробиралась и в каптёрку. Хотелось согреться.
– Слышь, Витя, у нас тут керосина – залейся, а мы мёрзнем.
– Дык, инструкция, командир.
– Инструкция запрещает костры и пожароопасные приборы, а пожаробезопасного ты как специалист-пиротехник изобрести не можешь?
– Дык, как два пальца обссать. Но, понимаешь, мне в следующем году можно в академию поступать. А за это дело губу схлопотать…
– Как два пальца…? Короче. Я – командир, Витя. Я отвечаю. Изобретай.
Чилин представлял, что именно Витя «изобретёт», но представить не мог, что так быстро. Явно у Кабанчика – кличка Свинкина – была домашняя заготовка. Принцип работы Витиного агрегата был прост и в ВВС известен давно. Авиационный керосин из ёмкости через калиброванное отверстие капал на заранее раскалённый кирпич. Очередная капля вспыхивала и создавала условия для следующей вспышки.
Каптёрка быстро прогрелась, но матросы по очереди поддежуривали на предмет появления начальства. Когда до возвращения эскадрильи оставалось минут двадцать, появился Парискин, по-прежнему временно исполнявший обязанности инженера полка по вооружению. «Африку» быстро припрятали.
– О-о! Кайф. Тепло. Тепло и пожароопасно. Чем топите?
– Дык, кирпичами, – прервал всеобщую паузу Свинкин.
– Ну да. А пахнет углеводородами. Выйдем, Чилин.
После пропахшей керосином каптёрки было приятно вдохнуть свежий ночной воздух.
– Смотри , Чиль, для Юрашко прихватить «академика» – именины сердца… И всё об этом. Закрыли вопрос. Сегодня буду контролировать твою группу. Послеполётный осмотр, работа личного состава… Видишь?.. Подходят.
В ночном, совершенно тёмном небе одна за другой высвечивались проблесковыми огнями и мягко приземлялись боевые машины. Парискин и Чилин молча наблюдали за этой, ну ни на что не похожей панорамой, сопровождаемой рёвом двигателей.
Вдруг Парискин весь подобрался и, разворачивая Чилина в сторону конца ВПП, стремясь перекрыть рёв двигателей, закричал:
– Твою мать, промазал! Выкатывается. Его развернуло. Группу бегом к месту аварии!
Стоянка третьей эскадрильи была расположена в конце ВПП, так что через несколько минут группа была на месте. Подбежали ещё несколько офицеров. Самолёт выкатился недалеко, но работавшие накануне вечером строители вопреки всем инструкциям оставили на обочине ВПП трактор. Задев его крылом, самолёт просто развернулся и встал. Из экипажа никто не пострадал. Штурман и стрелок-радист уже покинули борт, но у лётчика в результате аварии колпак кабины заклинило, и он не мог выбраться наружу. Из повреждённого крыла пробивалось пламя. Опасность ситуации быстрее всех осознал Парискин:
– Всем покинуть ВПП! Отойти в укрытие! Техник звена, вызвать «пожарку»! Чиль, бери своего Кабанчика и бегом тащите стремянку к кабине лётчика. Я буду через две минуты. Давай!
Чилин обернулся, но Свинкина нигде поблизости не было. Команду «в укрытие» Свинкин, кажется, выполнил даже раньше, чем её дали. Пришлось тащить стремянку одному. К самолёту они с Парискиным вернулись почти одновременно. Стало ясно, что тот бегал к пожарному щиту за топором. Теперь, быстро взобравшись по стремянке, в том же бешеном темпе он вырубил в колпаке отверстие, помог лётчику выбраться из кабины, и все трое отбежали в укрытие. Ещё через несколько минут подкатила пожарная машина. Струёй пены пламя удалось сбить, и опасность взрыва бортового боезапаса была снята.
Подъехал командир полка. Парискин коротко доложил суть ЧП и свои действия. Подробный рапорт отложили на завтра. Напряжение спало. Аэродромная команда занялась буксировкой самолёта. Полёты были закончены.
– Ну что, Чиль, поехали отсыпаться? – позвал Парискин. – На сегодня навоевались. А Кабанчик твой – шустряк. Команду «в укрытие» выполняет с упреждением. Стремянку поэтому один тащил?
– Да ладно. Там все растерялись. Кроме тебя, конечно, – прикрывал Чилин подчинённого. – Скажи лучше, почему ты срочную службу не задействовал? Всё делал офицерами?
– Интуитивно. Так надёжнее. И потом это наши офицерские риски. Мы за эти риски имеем приличную зряплату, льготы, а кто дослужит – жирную пенсию, квартиру. Матросы же, в основном, ещё просто бестолковые пацаны. Отвечать за них потом не хочется. Ты лучше Кабанчика своего воспитывай. А то, если спирт казённый оприходовать или «африку» под твою ответственность соорудить, он мигом. А если что посерьёзней… Знаешь, почему он слинял? Полгода назад похожее ЧП было в другом полку. «Пожарка» запоздала, и бортовой боезапас частично рванул. Несколько человек погибли. Нас, вооруженцев, потом знакомили с приказом по этому случаю.
– Ну, а чего ты сам полез тогда? Мог ведь сообщить на КДП, вызвать «пожарку» и сидеть со всеми в укрытии.
– Говорю же, действовал интуитивно. Причины, следствия – это потом. В такой обстановке любые действия лучше бездействия. Мне сразу стало ясно, что лётчик сам не выберется… Опять же представь, я вытаскиваю лётчика, мы достигаем укрытия, и тут бы рвануло? Я же при жизни стал бы героем полка.
– А если бы не достигли, то после жизни, – мрачно пошутил Чилин и замолчал.
У Парискина трудно понять, когда он серьёзен, а когда пошёл трёп. Молча дошли до штаба полка, где стояли бортовые, покрытые брезентом машины, по мере заполнения развозившие офицеров по домам. По откинувшимся на брезент спинам было видно, что передняя машина почти заполнена.
– Чиль, займи мне место и держи машину. Я – в штаб за кейсом. Минута.
В машине о ЧП уже все знали, но без деталей, и лениво обсуждали причины. Один из технарей, невысокий плотный старший лейтенант как-то не слишком дружелюбно обратился к Парискину:
– Инженер, что это у тебя в чемоданчике звякает? Оружие подворовываешь? Может помочь?
Учитывая недавнее ЧП в штабе с дежурными, это был грубый наезд. Чилин увидел как лицо приятеля стало жёстким, хищным.
– А ты догадливый, Стоянов.
Парискин открыл кейс. Поверх газет лежал явно подложенный кем-то грязный кирпич. Это был старый известный аэродромный трюк, но здесь все почувствовали вызов. Парискин положил кирпич на колени и молчал пока не доехали до первой остановки. Здесь он поднялся и, демонстративно указывая пальцем, начал отсчитывать от кабины сидевших:
– Один, два, три, четыре.
Четвёртым был Стоянов. Парискин выпрыгнул из машины и так же демонстративно, в полный голос отсчитал четвёртую от кабины спину, обозначившуюся снаружи. Потом размахнулся и с силой ударил по ней кирпичом.
– Парискин, сука! Убью! – раздалось из машины.
– О-о, цель поражена. Водитель, трогай! – громко скомандовал Парискин и тише добавил:
– Убивец грёбаный. Ты сначала с женой разберись.
Чилин, выпрыгнувший из машины следом за приятелем, был поражён этой расправой:
– Ты даёшь, Вит. Ну что уж так-то уж?
– Комментарии отдельным приложением. Краба, Чиль, – протянул Парискин руку с растопыренными пальцами, как это было принято на факультете, и, развернувшись, разбитой, усталой походкой пошёл в свой подъезд.
Окна в офицерском городке загорались и гасли. Семейные, помывшись горячей водой из заранее прогретых жёнами титанов и съев приготовленный для них ужин, забирались в тёплые постели и обнимали жён. Чилин, наскоро умывшись холодной водой и съев банку лосося в собственном соку с половиной луковицы, улёгся спать, стараясь не думать об оставленной в Москве девушке.

8.
В субботу все службы работали на технике. Чилин со Свинкиным проверяли бортовое вооружение. Как правило, это была рутина мелких неисправностей, не требующих ни инженерных, ни даже технических знаний. Чилин со Свинкиным писали в бортовые журналы замечания, а матросы из группы их устраняли. Перед самым обедом, когда Чилин уже прикидывал, как провести воскресенье, подошёл Юрашко:
– В воскресенье заступаете в патруль. Инструктаж в комендатуре в 9.00. Вопросы есть?
Вопросы были, но задавать их Чилин не стал. Точка зрения инженера эскадрильи на досуг молодых офицеров была известна. Если семейным в выходные надо дать возможность побыть с домашними, то для молодых холостяков, по мнению Юрашко, это только повод «водку пьянствовать». Поэтому Чилин по воскресеньям, как правило, то дежурил по казарме или по столовой, то был представителем командования на комсомольском собрании матросов, а теперь вот очередное воскресенье должен был провести в патруле.

9.
Инструктаж патруля проводил комендант гарнизона – сухощавый капитан, известный своим, мягко говоря, решительным характером. В его обязанности входило поддержание уставного порядка в гарнизоне. С нарушителями капитан разбирался с помощью комендантского взвода, укомплектованного бесстрашными, звероватыми на вид, но готовыми выполнить любой его приказ бойцами. По приказу эти «волкодавы» могли моментально скрутить, связать, завернуть в ковёр любого, будь то матрос, офицер или даже старший офицер. Звания и должности для них не существовали. Гарнизонная гауптвахта при комендатуре была известна жестокими порядками, и матросы попадать туда побаивались. Среди офицеров заступить дежурным по гауптвахте считалось самой тяжёлой службой. Чилин об этом рано или поздно предстоящем ему испытании старался даже не думать. Прямое физическое насилие над личностью претило ему.
Комендант проводил инструктаж отрывистой, рубленой фразой:
– Район патрулирования – посёлок Невичи. Это полтора километра западнее гарнизона. Время патрулирования – с10-ти утра до 20-ти вечера. Увольнение из гарнизона матросам разрешено только до 19-ти. В посёлке торгуют водкой и самогоном. За этой гадостью матросы туда и лезут. Ваша задача – задерживать пьяных и самовольщиков. Не справитесь сами – звоните в комендатуру. Телефон связи – в поселковом магазине. Найдёте. Вам, лейтенант Чилин, приданы два матроса третьего года службы. Оружие и повязки получите у дежурного по полку. Теперь внимание! О ЧП в штабе 17-го марта, конечно, знаете. Посмотрите на фото преступника. Он в розыске. В Невичах ему делать нечего. Опасно. Слишком близко гарнизон. Но всё равно, бдительность не терять.
Чилин внимательно, с интересом рассмотрел фото. Ничего зловещего, криминального он не увидел. Молодой парень. Простое русское лицо с широко посаженными глазами.
– Патруль обедает в гарнизоне. Вопросы? – закончил инструктаж комендант.
– В каких случаях применять оружие? – Чилин знал ответ, но интуитивно чувствовал, что такие вещи надо фиксировать.
– Только для самообороны и с предупредительным выстрелом. Всё? Выдвигайтесь.
Через двадцать минут Чилин в портупее с «макаровым» и два матроса со штыками на поясе, все с красными повязками на рукаве, очень неспешно двигались по просёлку в направлении Невичей. Ночью дорогу подморозило, и пока идти было приятно. Позже, днём, когда потеплеет, дороги раскиснут, и ботинки покроются слоем грязи. Хорошо хоть ни дождя, ни сильного ветра в этот день не было.
В Москве Чилин не раз наблюдал, как отсиживаются патрули днём в кинотеатрах. Где отсиживаться в Невичах, наверняка подскажут патрульные матросы. Всё-таки третий год службы. Будто отвечая на эти мысли, сзади его окликнул патрульный:
– Товарищ лейтенант!
Чилин обернулся. В нескольких метрах от дороги в кустах в позе «прилёг отдохнуть» лежал матрос. Бушлат был расстёгнут. Рядом валялась недопитая бутылка. Все трое подошли к лежавшему. Травм видно не было, но признаков жизни лежавший не подавал. Чилин присел и положил ему руку на горло. Пульс не прощупывался. Несколько секунд все трое стояли молча, впав в какой-то тупой ступор. Потом Чилин, придя в себя, скомандовал одному из патрульных:
– Бегом в комендатуру. Доложи. Мы здесь ждём машину, – и повернулся ко второму: – Я не очень разбираюсь, но похоже… Знал его?
– Да, нашего призыва. Механик из второй эскадры. Дембиль.
Очень скоро подъехал комендантский «воронок». Комендант подошёл, пощупал пульс и скомандовал своим:
– На носилки и в машину.
Потом повернулся к Чилину и той же рубленой фразой дал анализ ситуации:
– Ночная самоволка. Самогон. Алкогольное отравление. Здесь свалился. Заснул. Переохлаждение организма. Везём в санчасть. Вам продолжать патрулирование.
Машина резко развернулась и укатила, а Чилин с патрульными подавленно побрели в Невичи.
До обеда бродили по раскисавшим, пустынным улицам посёлка. После обеда присели на лавочку возле магазинчика, стоявшего на пересечении двух главных и единственных улиц посёлка. Чилин, севший посредине, поручил одному патрульному контролировать улицу справа, другому – слева, а себе оставил ту, что была перед глазами. За спиной оставалось продолжение контролируемой им улицы. Забор позади лавочки не позволял её просматривать, но и патруль с этой части улицы не был виден. Кроме того, через несколько домов там начиналась тайга, и появление оттуда гарнизонных матросов было маловероятно.
Распределив зоны наблюдения, Чилин привалился спиной к забору, вытянул подуставшие ноги и погрузился в созерцательное состояние послеобеденного отдыха. Он всё ещё не мог втянуться в полковую жизнь, наполненную раз за разом возникавшими нештатными ситуациями, требовавшими быстрых решений и нередко связанными с реальной опасностью.
Прошло минут тридцать, когда сидевший справа матрос тихонько подтолкнул лейтенанта. Со спины, из-за угла забора показались два парня в гражданском. Первый, на вид приблатнённый, двигался вразвалку, засунув руки в карманы. У того, что шёл справа и немного сзади, в вырезе рубашки на шее просматривалась тельняшка, лицо покрывала щетина, широко расставленные глаза смотрели мимо.
– Чёрт, похоже, это снайпер, – тихо произнёс Чилин и, вскочив, громко крикнул подходившим парням:
– Стой! Ваши документы.
Конкретного плана действий у Чилина не было. Кобура была сдвинута вправо и застёгнута, пистолет на предохранителе. Было лишь ощущение, что надо действовать. Дальнейшее происходило в ритме ускоренной киносъёмки. Спутник снайпера, поравнявшийся в этот момент с лейтенантом, быстрым движением выдернул руки из карманов. В правой руке у него был зажат нож. Без замаха он ткнул этим ножом Чилина в живот и также, без замаха нанёс ему удар левой рукой снизу в подбородок. Удар ножом пришёлся на ремень портупеи, но апперкот был и сильным и, главное, неожиданным для Чилина, всё внимание которого было сосредоточено на снайпере. Лейтенант рухнул обратно на лавку к матросам, не успевшим ещё даже встать. Что делать дальше, было ясно. Снова вскочив на ноги, он в несколько прыжков добрался до угла забора и, разворачиваясь на скользивших по грязи ботинках, достал пистолет. Потом ещё раз крикнул: «Стой!», и сделал предупредительный выстрел. Парни, не очень быстро бежавшие к лесу, даже не оглянулись.
– Что ж, каждому своё, – подумал Чилин и, потрогав царапину на ремне от удара ножом, пошёл звонить в комендатуру.
Машина с комендантским взводом прибыла очень быстро, а следом – милицейский газик со служебной собакой. Комендант своей рубленой фразой поставил задачу:
– Проводник, пусть собака ищет след. Без него в тайге нечего делать. Тебя, лейтенант, включаю в группу захвата. Ты их видел. Опознаешь. Стрелять умеешь?
– 27–28 выбиваю.
–Почему же не стрелял в снайпера на поражение?
– Товарищ капитан, я на инструктаже вам задал вопрос. Вы чётко ответили, на поражение стрелять только при самообороне. Стрелять в спину убегающему – это не самооборона.
– Умный?
– К вашим услугам.
Комендант выругался.
– Патрульных своих оставишь здесь. Не вооружены.
-  Думаете, снайпер вооружён?
– Не знаю, но ему терять нечего.
Собака быстро взяла след, и группа с оружием наизготовку втянулась в тайгу. Минут через двадцать вышли на поляну, и тут же с другой её стороны раздался выстрел. Взвизгнув, розыскная собака упала, а группа, прячась за деревьями, стала обходить поляну справа и слева. Но выстрелов больше не последовало. Вскоре стало ясно, что продолжать преследование в тайге без собаки бесполезно. Снайпер и его спутник оторвались от погони и скрылись.



10.
В начале апреля резко потеплело. Как говорил Витя-Кабанчик:
– Широта-то у нас Сочи, долгота не очень.
Уже две недели Чилин, если удавалось освободиться пораньше, уходил в город поиграть в баскетбол. Площадку он обнаружил случайно, когда отправился изучать Угольный, исходя из принципа: «Надо знать среду обитания». Расположена она была на окраине городского парка и, что удивило Чилина, оборудована по всем правилам: грунт хорошо выровнен и утрамбован, разметка свежая, щиты покрашены, на кольцах – сетки. Рядом с площадкой – две врытые в землю скамейки.
На фоне общей запущенности и грязноватости города этот уголок цивилизованного спорта удивлял. Ещё больше удивило то, что происходило на площадке: там шёл грамотно организованный тренировочный процесс. Полтора десятка ребят шестнадцати- семнадцати лет в баскетбольной форме с номерами на майках отрабатывали такие элементы командной игры, как восьмёрка, проход из-под заслона, двое в отрыв против защитника, зонная защита. Ребята показывали приличный дриблинг, броски с точек. Руководил тренировкой один из играющих. Внешне он ничем не выделялся, но слушались его безоговорочно. Да и по классу игры он был на голову выше остальных. Надёжный бросок через руку защитника с отклонением, проход по линии со сбросом и другие приёмы он выполнял на уровне лучших игроков московских юношеских команд. У парня налицо были и способности, и школа.
В тот первый раз Чилин присел на лавочку и с удовольствием наблюдал за происходящим на площадке. Началась двусторонняя игра. Судил и одновременно руководил игрой всё тот же парень. Иногда Тих, так к нему обращались на площадке, приостанавливал игру, разбирая возникающие ситуации. Фолов было мало и только игровые. Это тоже было признаком не уличного, а цивилизованного баскетбола.
Когда тренировка закончилась и ребята стали расходиться, Тих подошёл к Чилину:
– Играешь? Пошли пошвыряем.
Чилин понимал, ему предлагают «просмотр», и постарался продемонстрировать наиболее техничные приёмы из своего арсенала. Когда ему удалось перехватить на восходящей траектории мяч, посланный в кольцо, Тих остановился и начал разговор:
– Ты из гарнизона?
– Да. Как догадался?
– В городе я всех, кто играет, знаю. Не в этом суть. Здесь тренируется юношеская сборная города. Играем за «Шахтёр». Но у нас нет центровых, ребята все среднего роста и ниже. А надо учиться играть и с центровыми, и против центровых: набрасывать им, отсекать от мяча, толкаться в трёхсекундной зоне. Нужен хотя бы спарринг. Короче, хочешь потренироваться с нами?
– Да не вопрос. Но я в погонах, регулярно ходить не смогу.
– Договоримся. Как тебе ребята? Как тренировка?
– Очень прилично. Я в Москве видел, как тренируют клубы высшей лиги. Знаешь, похоже. Кто с вами работает?
– А ты не видел, как Кондрашин тренирует ленинградский «Спартак»? Говорят, неслабый тренер.
– Ленинградский «Спартак» я видел, а про Кондрашина слышал, рассказывали. Это тренер совершенно особого стиля. Я бы сказал, ортогонально особого, хотя там, в высшей лиге, все тренеры – специалисты высшего, международного уровня.
– А что за особый стиль?
– Ну, обычно тренер клуба высшей лиги стремится создать суперклуб за счёт селекции, собирая у себя лучших из других, менее именитых клубов. К нему тянутся, потому что в суперклубе и деньги, и слава. Всё. У Кондрашина совсем другой метод. Он растит команду, опираясь на свой клуб: детский, юношеский, молодёжный составы. Талантливых ребят отбирает в городских спортшколах и просто на школьных соревнованиях.
– Значит, другая селекция?
– Не только. С игроками у него дружеские, почти личные отношения. Зато на площадке играет команда, строго выполняющая замысел умного тренера, а не пятёрка звёзд, каждый из которых хочет блеснуть.
– Знаешь, у нас тут мужик на поселении был, тренировался раньше у Кондрашина. Он с нами год работал. Потом уехал, а я вот продолжаю. Мы на первенстве края выступаем неплохо, но без хороших центровых в лидеры не пробьёшься.
– Так вас «Шахтёр» поддерживает?
– От них дождёшься. Они нас только на первенство края заявляют, а денег ни копейки не дали. «Шахтёр» в Угольном поддерживает только бокс. Вот тут они поддерживают. В Угольном много пацанов прошло через бокс, так что нарываться не советую. Приходи, – слегка улыбнувшись, закончил знакомство Тих.
Он вскинул на плечо сетку с мячами, распрощался и зашагал так легко, как будто и не было двухчасовой тренировки.

11.
В тот вечер Чилин планировал после тренировки посетить городскую танцплощадку, расположенную в том же  парке, что и баскетбольная, а затем зайти на городскую почту. Только оттуда можно было позвонить в Москву Ирке – девушке, в последние три месяца московской жизни полностью завладевшей его мыслями. По времени всё складывалось. В семь заканчивалась тренировка, в восемь можно появиться на танцах и до десяти там потусоваться, а в десять пора звонить в Москву. В это время, два часа дня по Москве, Ирка как раз должна быть дома.
Расчёт времени никогда не был проблемой для Чилина. Это происходило в мозгу автоматически, точно и мгновенно. Свободный час времени можно было провести в находившейся рядом с парком пельменной, неспешно поужинать и попить пива. Туда он и направился.
Плохо освещённый зал пельменной был ещё наполовину пуст, и Чилин присел за один из свободных столиков. В дальнем от себя углу он заметил своего старшего техника-пиротехника Свинкина, сидевшего спиной к нему с малознакомым молодым офицером из полка. Оба были в гражданском и, видимо, под хорошим градусом. Под столом стояла пустая бутылка из-под водки, на столе – тарелка красной икры и пиво. Ребята «лакировались».
Стандартный заказ – пельмени и пиво – подали быстро. Собственно, ничего другого здесь и не подавали. Но как только Чилин проглотил пельмени и приступил к пиву, сбоку, из-за стоявшего неподалёку столика явно в его адрес раздалось:
– Мужик, угости пивом.
Чилин скосил глаза и, продолжая потягивать пиво, взглянул на выступавшего. Это был молодой, но уже потрёпанный жизнью малый с кистями рук, синими от наколок, и с наколками, видневшимися в вырезе расстёгнутой рубашки. Сидел он с такой же потрёпанной тёткой. Перед обоими стояли недопитые кружки пива.
– Ты что глухой, мужик? Я тебе говорю, угости пивом!
– Щас. Бегу и падаю, – не поворачивая головы, тихо ответил Чилин.
– Тогда я тебя угощу.
Малый встал с кружкой в руках, подошёл к столику Чилина и, расплёскивая пиво, с размаху поставил кружку перед Чилиным.
«Явно уголовник. Перед тёткой своей выделывается, – быстро соображал Чилин. – Не отстанет. Драка? Только этого мне не хватает до полного счастья».
Он сгруппировался, подтянул под себя ноги. Руки, готовые к отражению нападения, лежали на столе.
– А меня не угостишь, Картина? – раздалось вдруг из другого угла пельменной. Там привстал из-за столика Семён, которого Чилин не видел с момента их знакомства на станции. Он тоже был в гражданском, в лётной кожаной куртке, под которой на животе угадывалась кобура. Увидев Семёна, ещё минуту назад такой агрессивный малый сразу сник, заулыбался:
– Да мы по-дружески.
Он забрал кружку и как-то бочком быстро вернулся к своей подруге, а Семён пересел к Чилину.
– Здорово, лейтенант. Как служба?
– Нормально.
– Нормально? Стрельба в Невичах – это нормально, считаешь? – улыбнулся Семён. – А мне кажется, у тебя приключений побольше, чем в среднем на жопу населения даже в нашем Угольном. Кстати, ты о теории катастроф слышал?
– Почти ничего.
– Ну смотри, – нахмурился Семён. – В день твоего приезда в полку очень серьёзное ЧП. Два трупа и хищение оружия. Потом патрулирование в Невичах: труп матроса, стычка со снайпером, гибнет наша служебная собака. Хорошо хоть ты со своими патрульными не ввязался в самостоятельное преследование. Снайпер перестрелял бы вас в тайге, как слепых котят. А здесь? Этот уголовник Картина недавно условно-досрочно освобождён. В прошлом, между прочим, неплохой боксёр. Да и не в нём дело. Он поддатый, ты в хорошей форме. Но здесь наверняка сидят его кореша. Бутылкой сзади по голове, и ваших нет.
На это Чилин хотел возразить, что тыл у него прикрыт. Он оглянулся, но столик, за которым только что сидел Свинкин, был пуст. Видимо, Кабанчик «свалил», как выражаются военные стратеги, ещё в период, предшествующий началу боевых действий.
«Вот у кого чувство опасности и инстинкт самосохранения соответствуют местным условиям», – подумал Чилин, а вслух заметил:
– Ты ещё не всё знаешь, Семён.
– Наверное. Но мне ясно, что ты не ищешь приключения на свою задницу. Они сами её находят. Кстати, тебя ведь Тих пригласил тренироваться со своей командой?
– А ты и это знаешь. От тебя не спрячешься.
– Зачем от меня прятаться? Я нормальных людей не трогаю.
– Семён, ты спросил неспроста. В чём дело, скажешь?
– Никаких дел … пока. Команда Тиха – это может быть лучшее, что есть в городе. Я никогда в баскетбол не играл, но довелось посмотреть несколько их игр, и я просто балдел. Конечно роста им не хватает, но как играют. Абсолютная дисциплина на площадке, из каждой игровой ситуации выжимают всё возможное и невозможное. А сам Тих? По-моему, он уже сейчас играет по мастерам, хотя ему ещё и восемнадцати нет.
– Прямо уж по мастерам?
– Ты не видел его в официальных встречах.
– Не видел, но согласен. Играют классно и Тих, и пацаны. И есть потенциал. Всё прекрасно. Но повторюсь, ты же не случайно заговорил про баскетбол. На шпану пацаны не похожи. Что тебе непонятно?
– Есть одна непонятка. Площадка, спортивные шмотки, участие в первенстве края – всё это стоит денег. И по меркам нашего Угольного не малых. Откуда они у пацанов. Я проверил, «Шахтёр» не помогает. Никто из пацанов ни по одному крупному делу за последние три года даже краем не проходил. Сам Тих из бедной семьи, живёт вдвоём с матерью. За мясом ходит в тайгу. У нас тут в сопках дикие козы водятся, так он ухитряется их добывать. Это не просто. Не знаю, научил кто или сам научился, но ходит один, не боится.
– Семён, а я тут каким краем прохожу?
– Юра, в Угольном советская власть контролирует только половину города. Вторая половина живёт не по законам, а по «понятиям». Уголовная среда у нас агрессивна. Ты здесь без года неделю, а уже пара контактов была. Так вот, сам, очень серьёзно прошу, ни во что не лезь, но если какая-то интересная информация по баскетболистам проявится, дай знать. Можно через Михалыча. У нас с ним – рабочий контакт. Кстати, думаю, на снайпера твоего я скоро выйду. Увидишь Михалыча, можешь так и передать.
– Во-первых, почему «моего» снайпера? А во-вторых, если у вас с Михалычем рабочий контакт, то сам и передавай.
– Во как. Ладно, я вижу моё «во-первых» нуждается в подробных комментариях, – улыбнулся Семён. – В первый раз снайпер стрелял в день, когда ты приехал. Так? Во второй раз – когда ты встретился с ним в Невичах. Так? Что сказал бы Шерлок Холмс о таких совпадениях, как думаешь?
– Логично, – тоже улыбнулся Чилин. – Дальше.
– Второй вопрос – алгоритмы карьеры. В помощь начинающим служить. Не знаю, как у тебя складываются отношения с непосредственным начальством, но ты в своей авиации, как и я в своей милиции, наверняка постоянно сталкиваешься с нештатными ситуациями. Ты в них, как правило, не виноват, но для непосредственного начальства, опять же как правило, удобно крайним назначать тебя. И если нет у такого всем подчинённого, как ты, хоть каких-то неформальных отношений со следующим, вышестоящим уровнем начальства, то «оставь надежду…». Вот сейчас у тебя возможность таких отношений возникает. Сечёшь?
Некоторое время Чилин молчал.
– Ну ты даёшь, Семён. Конан Дойль, Данте, алгоритмы карьеры… Откуда такие образованные и мудрые начальники милиции в Угольном?
– Тебе анкетные данные? Родом из Угольного, но довелось поучиться. Ладно, пора мне.
Семён распрощался и ушёл, а Чилину, по его плану, пора было двигать на танцплощадку. Туда он и двинул.

12.
Уже стемнело, когда Чилин подошёл к танцплощадке, расположенной в центральной части городского парка. Ни ограждения вокруг парка, ни освещения внутри – не было. Сама танцплощадка, хотя и неярко, но была освещена четырьмя фонарями, размещёнными по углам. Местная молодёжь на танцплощадке уже собралась. Очень пьяных среди этих парней не было. Их отсекали на входе. Но не было и очень трезвых.
Отдельной группой в одном из углов площадки стояли человек 10–15 офицеров. Некоторые были в военной форме, и тоже все – «на взводе». Эти две конкурирующие группы претендентов на женское внимание не смешивались, но и открытых конфликтов старались избегать. Такой настороженный нейтралитет устраивал и третью сторону – прекрасную половину, позволяя девушкам с успехом заниматься любимым делом – лавировать и интриговать.
Среди офицеров Чилин увидел двух знакомых из службы вооружения, недавно прибывших в полк после Рижского училища, и подошёл к ним, одновременно скользя глазами по женским фигурам, таким привлекательным в весенней полутьме танцплощадки. В голове продолжал работать счётчик времени. Через 20–30 минут надо двигать на почту – звонить Ирке. Звонить удавалось не часто, и Чилин заранее волновался, удастся ли поговорить, как сложится разговор, но в то же время глаза выхватывали из тени то одно женское лицо, то другое, пока не наткнулись на девушку, стоявшую среди других, но одновременно и отдельно. Было трудно понять, что её отделяло. Скорее всего – выражение бледного, интеллигентного лица. В нём угадывалось отсутствие интереса к тому, что происходило вокруг. Однако заниматься анализом было некогда. Надо было действовать.
– Чуваки, есть кадр. Я пошёл.
– Атакуй! Современный бой скоротечен, – пожелали ему удачи, и через минуту Чилин уже медленно покачивался под звуки танго, держа в объятиях девушку. Сначала она держалась несколько отстранённо, но, видимо, очарование этого вечера, музыка, звёздное небо, а может быть, и ненавязчивое внимание молодого офицера подействовали, и Лиля, так звали девушку, позволила привлечь себя. Выяснилось, что она, как и Чилин, только что закончила вуз – мехмат университета во Владивостоке, а живёт недалеко от офицерского городка. Можно бы предложить проводить, но пожертвовать разговором с Иркой Чилин не мог.
Танец ещё не кончился, когда в углу, где толпились местные парни, обозначилась стычка, которая быстро переросла в драку трое на трое. Дерущиеся не размахивали бестолково руками, а встав в боксёрскую стойку, обменивались квалифицированными ударами. Окружающие тоже, на взгляд Чилина, вели себя необычно. Никакой паники даже среди девушек не началось, никто не бросился разнимать дерущихся. Им освободили круг, в котором они молча молотили друг друга, а танцы продолжались.
Когда танго кончилось, Чилин, не дождавшись конца драки, попрощался с Лилей, снова отчуждённо замкнувшейся в себе, и самой короткой дорогой, по боковой аллее, устремился на почту. Свежий весенний воздух, звуки музыки, доносившиеся с танцплощадки, состоявшееся знакомство с Лилей, предвкушение предстоящего разговора с Иркой – Чилин вошёл в аллею в лёгком, приподнятом настроении: «Жизнь прекрасна, и бабочки порхают».
Однако в безлюдной темноте парка это лёгкое настроение исчезло. Возникло ощущение тревоги и опасности. Захотелось поскорее выйти на освещённое место. До ближайшего фонаря, тускло освещавшего следующий перекрёсток аллей, было метров триста. Потом надо пройти ещё метров двести до конца парка, пересечь небольшой пустырь, и начнутся дома, освещённое пространство. Чилин шёл очень быстро, но, подходя к перекрёстку, замедлил шаг, а затем просто замер в оцепенении. На пересечении аллей лицом вверх лежал молодой мужчина с резаной раной на горле. Лицо его было очень бледным, веки опущены, рот приоткрыт. Чилин узнал его. В пельменной этот человек сидел с мужиками за одним из столиков и пил пиво. Надо было решать, что делать: искать милицию, затем давать свидетельские показания или… «Каждому своё», – решил Чилин. Чтобы никого не встретить, он свернул с аллеи в чащу парка и напрямик стал пробираться к освещённой части города. В полной темноте, закрывая руками голову, чтобы не натыкаться лицом на ветки, добрался до окраины парка. На пустыре стало светлее. Чилин ускорил шаги и чуть не споткнулся. Прямо у него под ногами оказался парень со спущенными до колен брюками. Он ритмично двигал задом, уткнувшись лицом в плечо девушки, лежавшей с задранной юбкой прямо на земле. Её обнажённые раздвинутые ноги двигались в том же ритме, руки были закинуты за голову, и парень придерживал их за запястья. Девушка дышала тяжело, иногда постанывая. Глаза её были закрыты. На появление Чилина ни он, ни она не отреагировали. Может быть, даже не заметили его.
Чилин не сразу осознал, что происходит, а когда через несколько секунд понял, обогнул их и ещё быстрее устремился вперёд. Но теперь уже не на почту, а домой. После всех этих событий разговаривать с Иркой о её милых московских пустяках было невозможно, а пугать её тем, что происходило с ним и вокруг него в Угольном, не хотелось.

13.
Дома, забравшись в постель, прежде чем заснуть, как обычно погрузился в то промежуточное «сон – не сон» состояние, когда в расслабленном сознании заново прокручивались наиболее яркие эпизоды дня. Чилин не отбирал их, всё происходило самопроизвольно. Но смысл происходившего днём, логика отдельных событий и высказываний прояснялась для Чилина именно в эти минуты. Впоследствии эти оценки становились для него определяющими.
«Тих. Почему он тогда, в первом разговоре, вставил предупреждение о боксе. Случайно? О встрече в Невичах со снайпером он от участников со стороны полка узнать не мог. Через уголовников? И вот теперь интерес Семёна к баскетболу.
И что это за теория катастроф? Почему Семён упомянул про неё? Кажется в академии что-то о ней говорили, когда читали теорию вероятностей.
Семёну зачем-то нужен мой контакт с Михалычем. Зачем?
Уголовник в пельменной, драка на танцах, зарезанный в парке, секс на пустыре. И всё в один вечер, всё подряд. И всё как-то связано? Или всё отдельно? Может быть, как-то связаны секс на пустыре и зарезанный в парке? Может, девчонку на пустыре насиловали?»

 
14.
Обычно неделя пролетала у Чилина на одном дыхании. Обслуживание то дневных, то ночных полётов, работа на технике, занятия с личным составом группы, офицерская подготовка – постоянно надо было что-то обеспечивать, за что-то отвечать, куда-то являться, о чём-то докладывать. Кажется, всё было специально организовано так, «чтобы служба не казалась мёдом». Если метеоусловия не позволяли проводить полёты на неделе, командир полка, чтобы не срывать план лётной подготовки, назначал их на воскресенье, и, конечно, инженерно-техническому составу – никаких отгулов. Но в это воскресенье уже запланированные полёты командиру пришлось отменить. Погода ещё в субботу стала нелётной, и метеоролог твёрдо обещал, что до понедельника улучшений не будет. Погода обманула не только командира полка, но и инженера 3-й эскадрильи Юрашко, которому нужно было, чтобы во время полётов начальник группы вооружения руководил своей группой, а не торчал где-нибудь в патруле или дежурил по столовой. Только поэтому и образовалось это праздное воскресенье у «вечно умничающего зазнайки-москвича».
Едва Чилин управился с утренними домашними делами, как в комнату энергично ворвался Парискин:
– Ты про свои планы на сегодня что-нибудь знаешь?
– Ты о чём?
– Одевайся. Есть предложение прошвырнуться во Владик.
– А там-то что? – без энтузиазма откликнулся Чилин, который собирался провести воскресенье мирно: написать письма матери и Ирке, привести в порядок военную форму, убраться дома.
– Война план покажет. Для начала пообедаем в «Челюскине» – кабак московского разлива, потолкаемся возле «Океана» – синема на мейнстрит. Там девочки предлагают лишний билетик с продолжением. Посмотришь, кто почём. А на вечер есть номер телефона, можно позвонить. Я в прошлый раз одну чувиху склеил, а у неё подруга есть – дочка капитана дальнего плавания с квартирой, с машиной. В общем, упакована.
– Я понял, Вит, но мне не нужна девушка «для серьёзных отношений». Ты знаешь, у меня Ирка.
– Тебя не в ЗАГС зовут, а на паати. Короче, погнали. Автобус через двадцать минут.

15.
Три часа спустя приятели уже сидели в «Челюскине» за столиком с видом на Тихий океан и на улицу Ленина – главную улицу Владивостока – одновременно. Парискин, как всегда, захватил инициативу:
– Во-первых, платит автор идеи. Предложил кабак я. Во-вторых, заказываем по правилу правой руки.
– То есть?
– Правой рукой закрываешь цены и делаешь заказ.
– Ага. А по правилу левой руки, наоборот, надо закрывать названия блюд и делать заказ, исходя из цен? Усёк. Но бабки… Давай на гамбургский счёт.
– Нет, сегодня плачу я. Ты недавно приехал, наверняка на мели, а я нарыл классный источник бабла – прыжки с парашютом. Платят сдельно, за каждый прыжок. И бабки имею, и адреналин, да ещё и первый разряд по парашютному спорту оформляю.
– Не хило. А мне нельзя встрянуть?
– Нет, Чиль. Ты слишком длинный для этого спорта. Там раскачивает, можешь не успеть сгруппироваться при приземлении.
Они поели, выпили и начали расслабленно болтать о жизни полка и о жизни вообще.
– Вит, ты о теории катастроф что-нибудь слышал?
– Естественно. Когда слушаешь лекции по теории вероятностей таких профессоров как Вентцель, Пугачёв хочется как-то шире… – Парискин глубокомысленно поднял указательный палец.
– Вит, ну ты можешь без трёпа? В чём там суть?
– Суть? Суть… Как утверждала всё та же Е.С. Вентцель, бывает просто ложь, а бывает ложь статистическая. Так вот, в теории катастроф, якобы на основе статистических данных, утверждается, что катастрофы обладают способностью концентрироваться в некие отрезки времени в определённых географических районах. Помнишь у Пушкина: «Блажен, кто посетит сей мир в его мгновенья роковые…» Более того, утверждается, что существуют ещё и персоны, способные провоцировать, наращивать такую концентрацию. Если же происходит пересечение этих трёх условий, то есть в районе катастроф наступает период катастроф и одновременно туда попадает персона катастроф, вот тогда… Чиль, а сейчас самое время заказать ещё по сто петьдесят, – нажимая на «петь», произнёс Парискин. – Ты закажи, а я вижу, что за столиком в углу скучают четыре клёвые чувырлы, и будет катастрофой, если они не оставят нам свои координаты.
Парискин уверенным шагом подошёл к намеченному столику, а уже через десять минут вернулся, держа в руке бумажную салфетку с номером телефона и четырьмя женскими именами. Чилин взглянул на женскую компанию, все четыре подруги смотрели в их сторону. Тогда он встал и поклонился девушкам.
– Вит, так легко? – сказал он, садясь.
– Но я же мастер разговорного жанра. Короче, это общага. Держи, может пригодиться, когда ЭТО случится.
– Что ЭТО?
– Это неизбежная катастрофа в твоей личной жизни.
– Почему же неизбежная?
Выразительное, подвижное лицо Парискина приняло вдруг уже знакомое Чилину жёсткое, даже хищное выражение:
– А потому что выполнятся три условия неизбежной катастрофы: ты на ДПДВ, она в Москве и разная цена времени.
– Что значит разная?
– Просто у девушек период сексуальной привлекательности значительно раньше наступает и короче длится, чем расцвет сил у мужчин. У тебя время идёт, а у неё летит. Девчонки это чувствуют остро. Ирка, наверняка, не только тебе нравится. А в Москве каждый день наступает вечер, и она сидит одна дома, скучает. А ей звонят, приглашают в кино, в кафе. Как говорят в армии, всякое сопротивление временно. И вот она решит сходить один разик. «Ну кому от этого будет плохо?» – думает она, и то же самое говорит её близкая подруга. А плохо будет тебе, Чиль, потому что это – всё. Образовалась трещинка, которая со временем превратится в разлом, в пропасть.
– Ну что уж так-то уж, Вит. Я кое-что значу для Ирки. Да и не собираюсь я сидеть, сложа руки.
– Давай я расшифрую твоё «не сидеть, сложа руки».
– Ну.
– .уй гну, – начал почему-то раздражаться Парискин. – Первый вариант. Москва – маленький город. Многие знают друг друга по школе, по вузу, хрен знает по чему. У Иркиного отца могут оказаться связи, и он ради единственной дочери их напряжёт. Рассказываю прецедент. В первой эскадре служит лейтенант, отец которого – полковник в штабе дальней авиации. И папа сумел организовать запрос на перевод ребёнка в Москву. Запрос прошёл все инстанции: от командующего Тихоокеанским флотом до инженера первой эскадрильи, который и положил запрос в сейф, а командиру доложил, что если в Москве нужен офицер такой специальности, то у него есть более достойная кандидатура. А лейтенанту ещё надо послужить, получше изучить технику, подтянуть дисциплину. Короче, запрос лежит в сейфе, а лейтенант служит в первой эскадрилье.
Другой вариант. Ты вдруг почувствовал, что твоё призвание – наука, и подал рапорт о поступлении в адъюнктуру в любимую академию Жуковского. Рассказываю прецедент. В полку один такой квазиучёный имел быть. Чтоб ты знал, полагается сначала представить в «жуковку» реферат по специальности, что он и сделал. В ответном слове «жуковка», возвращая реферат, рекомендовала ему углубить свои знания, то есть в переводе на наш язык: «Попал в дерьмо – сиди и не чирикай». Правда этот «хитрый Митрий», отсылая реферат, изначально допускал, что никто его реферат в «жуковке» читать не будет. Он взял и склеил несколько страниц внутри реферата и сделал это при свидетелях. Этот не расклеенный рецензентом реферат со ссылкой на свидетелей малый потом отослал главкому. В результате, в «жуковке» кого-то наказали, а лейтенанта, чтобы замять скандал, перевели на Запад в какое-то НИИ. Повторять его трюк, как ты понимаешь, бесполезно. Теперь все рефераты пролистывают, но тебе от этого легче не будет.
Итак, что мы имеем «в сухом остатке». Кадровый вопрос в нашей с тобой морской авиации решается по принципу «да-да, нет-нет», то есть «нужных впускать – ненужных не выпускать». Начальство понимает, нельзя создавать прецеденты. Такие примитивные способы как беспробудное пьянство или невыход на службу какое-то время терпят, а потом – суд чести и штрафбат. Считай тюрьма. Оригинальный способ типа склейки листов в реферате может привести к успеху, но одного и один раз. Система самообучается. Кстати, ещё на эту тему. Тут у нас один офицер в управлении дивизии, между прочим в звании подполковник, придумал нечто оригинальное. У него в Москве квартира, семья, дети там в школу ходят, а ему здесь до 45-ти ещё служить и служить. Он и служит, причём служит отлично. Не пьёт, не опаздывает и т.д., но … регулярно кого-нибудь берёт за пуговицу и начинает цитировать товарища Ленина: «Как же так, товарищ Ленин писал, что армия при советской власти должна быть вот такой и такой, а мы что имеем? А товарища Ленина, между прочим, никто не отменял». Ясно, что подполковник пробивает дембиль и, думаю, пробьёт. Вряд ли будут устраивать показательную порку: исключение из партии и т.п. … Скорее всего тихо сплавят на заслуженный отдых. Да старый особист давно турнул бы его, а новый, говорят, поумнее. Тянет резину, хочет присмотреться.
Короче, ты ситуяшку просёк? Теперь «ссыбражай», что это значит, «не сидеть, сложа руки». Тут многие «не сидели». Но, как говорит наш командир, «полк – тот ещё воспитатель»….
И меняя тональность, добавил:
– А не пора ли мне пора номерок набрать заветный?
Чилину хотелось задать ещё один вопрос: прошёл ли через ЭТО сам Парискин. Видимо догадываясь о нависающем вопросе, Виталий окончательно свернул разговор, коротко бросив:
– Сказать, как ЭТО у меня? В процессе.
Он отошёл расплатиться и позвонить, а вернулся уже в другом настроении:
– Вперёд. Нас очень ждут.
Не спеша, наслаждаясь свежим океанским бризом, приятели прошлись по мейнстрит, как называли они улицу Ленина – главную и самую длинную улицу Владивостока. Парискин, обладавший способностью мгновенно ориентироваться на местности, показывал дорогу. Они свернули в один переулок, потом в другой, в третий и вышли к престижному восьмиэтажному дому. В просторной трёхкомнатной квартире их встретили две симпатичные девушки, одна из которых – хозяйка квартиры, сразу акцентировала своё внимание на Чилине.
«Не иначе, как Вит дал на меня бешеные установочные данные», – подумал Чилин, но внимание симпатичной, очевидно неглупой девушки было ему приятно.
В это время Парискин, взглянув на уже накрытый стол, где стояли традиционные бутылка вина и лёгкая закуска, весёлой скороговоркой объявил:
– Леди унд джентльмены, должен на несколько минут покинуть вас. Здесь кое-чего не хватает.
Он исчез, а через полчаса вернулся, держа в руках свёрток с бутылкой водки и огромным крабом.
– Леди унд джентльмены, а вы знаете, как влияет мясо этого моллюска на наши организмы? – провозгласил Парискин, поднимая краба над головой. – У женщин оно поднимает гемоглобин, а у мужчин, между прочим, поднимает… – тут девушки, видимо зная, что оно поднимает, сделали несколько смущённые лица, но Парискина это не остановило, – значительно поднимает потенцию.
Все засмеялись, отношения стали непринуждёнными и дружескими. Быстро разделали краба, а когда девушки поджарили и подали на стол содержимое его огромных клешней, Чилин понял, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Дальше вечеринка потекла по всем законам этого жанра. Тосты чередовались с медленными танго и быстрыми фокстротами. Парискин предложил конкурс: кто в паре, не прерывая фокстрот, пройдёт в створ двери, ничего ни чем не задев. Он тут же выполнил это упражнение и на некоторое время исчез со своей подругой из поля зрения. Когда они вернулись, глаза у девушки блестели, а в руках у Виталия была гитара.
– Хочу спеть что-нибудь сентиментальное, о любви. В самой глубокой глубине души каждый военный сентиментален. Да что за паати без любви, пьянка да и всё.
Парискин присел на ручку кресла и хриплым голосом очень тихо, почти декламируя, начал:


Не звоню и не встречаю,
Я из жизни вашей сгинул.
Не тоскую, не скучаю,
Я покинут и покинул.

Ничего не добиваюсь,
Ни на что не претендую,
От себя в себе скрываюсь,
Память памятью бинтую.

Заросло, зарубцевалось,
Отболело, отлетело.
Но в живых ещё осталось
Лаской раненое тело.

Но в живых ещё осталось
Лаской раненое тело.


От строки к строке голос становился сильнее, трагичнее, но Чилину всё время казалось, что в любой момент Парискин может перевести стрелку и превратить драму, звучавшую в романсе, в привычный авиационный фарс.
На какое-то время все, включая Парискина, притихли. Девушки явно поддались очарованию романса и теперь широко раскрытыми глазами смотрели на Виталия.
– Я не слышал раньше. Чей это? – спросил Чилин.
– Чужих не поём, – после паузы ответил Парискин, и его снова «понесло».
Предлагаемые им тосты становились всё круче:
– За тайные желания!
– За пзд!
Девушки подняли брови, и Чилину пришлось раскрыть новую аббревиатуру:
– За П-рисутствующих З-десь Д-ам! Не смущайтесь, девушки. В авиации принято использовать аббревиатуры.

По мере того как водка из бутылки переливалась в приятелей, Парискин становился всё более раскованным и общительным. На Чилина же этот процесс действовал несколько иначе: у него замедлялись движения, нарушалась координация, но сознание оставалось незамутнённым, восприятие окружающего – адекватным, а счётчик времени безотказно подавал свои сигналы. Поэтому, когда до отхода последнего автобуса на Угольный осталось полчаса, он напомнил Парискину, что завтра понедельник и в девять утра на плацу назначено построение полка.
– Бабки есть. Я выскочу, поймаю тачку и попробую договориться, чтобы нас через два часа забрали и доставили в гарнизон. А ты пока держи аудиторию. «Заседание продолжается.»
– Вит, да всё равно времени ноль. Пора сваливать.
– Не мандражи. Хороший футболист забивает гол в последнюю минуту.
Парискин надел фуражку и выскочил, но не прошло и десяти минут, как в дверь уже звонили, стучали руками, ногами. Парискин ввалился в квартиру, тяжело дыша, сжимая фуражку в кулаке. По лицу стекала струйка крови.
Выяснилось, что как только он свернул в первый переулок, ему навстречу вышли двое, и двое подошли сзади. Начало разговора стандартное:
– Закурить есть?
А дальше, как в двух словах изложил Виталий, ему пришлось проявить «резкотуху». Мгновенно протрезвев, он сгруппировался, ударом головой в живот сбил с ног одного из бандитов и с низкого старта рванул. Но сзади его успели задеть трубой по голове, хорошо хоть вскользь.
– Не погнались?
– Ты думаешь, кто-нибудь из них бегал стометровку за двенадцать секунд? Да ни в жизнь. А я бегал. Вот окружить вчетвером одного, свалить и добивать ногами – это они могут. Ну почему офицерам нельзя носить оружие вне полка? Почему нас приравнивают в правах с бандитами?
– Пьём многовато, – меланхолично заметил Чилин.
– Вит, а ты что, стал бы стрелять на поражение? Может быть, хватило бы предупредительного выстрела?
– Предупредительный выстрел был бы, но это был бы пятый выстрел. И это было бы предупреждением всем бандитам: не подходите к офицерам ни спереди, ни сзади. Стрелять мы умеем. Нас учили убивать. Это наша профессия.
Когда девочки промыли и смазали йодом рану Парискина, «капитанская дочь» объявила, что все ночуют у неё, а утром она на своей «Волге» доставит мальчиков в Угольный.
Спать разошлись за полночь. Чилин, прикорнувший на диване, сквозь сон несколько раз слышал шлёпанье босых ног по коридору.
«Этот футболист, – улыбнулся он сквозь сон, – умеет забивать гол в последнюю минуту. И не один».

16.
Выехали, разумеется, позже, чем следовало и, хотя на своей двадцать первой «Волге» «капитанская дочь» гнала, не очень соблюдая разрешённый скоростной режим, на гарнизонном плацу машина оказалась в момент, когда команда «П-о-о-лк, становись!» уже раздалась, и начштаба полка приготовился скомандовать «Р-р-р-авняйсь». На прощанье девушка решила блеснуть высшим пилотажем. Плавно притормаживая, она градусов на тридцать повернула руль вправо. Машина пошла юзом, поворачиваясь вокруг своей оси, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, замерла. Едва лейтенанты выскочили, девушка вдавила в пол педаль газа, и чёрная «Волга» с рёвом умчалась в противоположном направлении.
Строй с интересом, а командование полка с возмущением наблюдали за этим трюком. Начштаба полка вынужден был затянуть паузу, ожидая пока опаздывавшие офицеры встанут наконец в строй, но формально факта опоздания на построение не было, так как они хотя и последними, но бегом выполняли команду «Становись».
Чилину было нетрудно догадаться, какие чувства должно было пробудить у Юрашко его лихое неопоздание на построение, однако после команды «Р-р-азойдись» к нему подошёл не Юрашко, а Стоянов, которого он помнил по эпизоду с кирпичом. Тогда он был поражён жестоким, неадекватным, на его взгляд, ответом Парискина на «кирпичную» шутку, пусть даже не самую удачную. Вот и сейчас он испытывал чувство неловкости за приятеля.
– Ты хочешь что-то сказать? О Парискине? – первым начал он разговор.
–Да, скажу. Отойдём.
Стоянов пошёл в сторону ближайшего дома, и Чилин последовал за ним. Как только они зашли за угол, скрывшись из виду от всё ещё толпившихся на плацу офицеров, Стоянов повернулся и так сильно ударил Чилина по скуле, что у того фуражка слетела с головы и непременно упала бы в грязь, если бы не его баскетбольные навыки. Чилин успел-таки подхватить её у самой земли. Но пока он спасал фуражку, Стоянов быстро покинул укромный уголок, выскочив на плац, и смешался с толпой офицеров, явно рассчитывая, что Чилин не посмеет устраивать драку на глазах у командования полка.
Он ошибся. Именно этот расчёт и взбесил Чилина. Надев фуражку, он быстрым шагом подошёл к обидчику и ответил таким же ударом в скулу, но вложил в этот удар всё охватившее его в тот момент бешенство. Стоянов рухнул на плац в состоянии тяжёлого нокаута, а Чилин отошёл в сторону, чувствуя как в бешенном ритме колотится у него сердце.
Как ни странно, но стоявшие вокруг офицеры сам факт удара не видели, а когда заметили лежавшего на земле офицера, просто перенесли его в помещение, решив что это какой-то странный обморок. Сам Стоянов, придя в себя, тоже не стал ничего объяснять, и только, встретив Чилина минут через двадцать около столовой, произнёс всё ту же коронную фразу:
– Убью, сука.
– Ага, будем ждать, – вежливо ответил Чилин, и они разошлись.

17.
В конце дня Михалыч попросился на доклад к командиру с важной информацией. Он подождал, пока начальник штаба согласует и подпишет таблицу предстоящих полётов, замполит обговорит мероприятия на предстоящем спортивном празднике полка, и вошёл со своим докладом.
– Ну, излагай. Чувствую, пришёл с чем-то серьёзным, – настораживаясь, предложил командир.
– Да, дело серьёзное. Звонил Семён, начальник милиции. Он уже знает, где залёг наш снайпер, но брать его предлагает нам самим и срочно.
– Думаю, он прав. Снайпера должны брать мы и брать живым. Нам нужны его контакты в полку, были ли сообщники, мотивы преступления. У тебя, Михалыч, по мотивам есть информация?
– По мотивам есть. Пришла информация с места призыва. Там осталась девчонка снайпера, обещала ждать. Недавно в посёлок в отпуск приехал офицер и увёз её. Снайпер получил об этом письмо, а мы получили наше ЧП. Но кто-то нацелил же парня на хищение оружия, организовал поддержку в Угольном, помог скрыться. Получается, очень надо брать снайпера живым.
Операцию будет проводить комендант со своими бойцами сегодня под утро. Рассчитывает взять его сонным. Будем надеяться, что трупов больше не будет.
– Оперативную сторону Семён не раскрыл? Как нашёл? И почему он нам вообще помогает?
– Кое-что рассказал. Место, где снайпер отсиживается, он вычислил очень просто. Поговорил с продавцами в окрестных сельмагах. Проанализировал, у кого из покупателей в последнее время заметно менялся заказ на продукты. Среди прочих выявилась женщина, одиноко живущая на таёжной заимке. Послал человека осторожно понаблюдать. Вот так и обнаружил.
Теперь, почему он нам помогает. Версия для всех – снайпер застрелил его розыскную собаку, и должен за это ответить. Но мне кажется, здесь более сложная игра. Передо мной замполит докладывал вам план мероприятий на день спортивного праздника полка. Там, как и в прошлом году, запланирована товарищеская встреча сборных полка и города по баскетболу. В прошлом году, если помните, мы выиграли. В этом году Семён попросил при организации этой встречи пойти навстречу городу по трём пунктам. Причём подчеркнул, что это может иметь для нас важные последствия.
– Интересно, что за пункты?
– Во-первых, чтобы вы разрешили пропустить в гарнизон на игру ограниченный контингент болельщиков из Угольного. В прошлом году вы не разрешили.
– Это решаемо. Второй пункт?
– Разрешить совместное судейство.
– Это часть первого. Принято. Третий?

– Семён просит, чтобы мы разрешили сыграть за город одному из офицеров, а именно лейтенанту Чилину. Если нас попросят, разумеется. Он считает, что попросят.
Командир поднял брови и какое-то время молчал:
– Почему именно Чилина?
– Он в свободное время ходит иногда к ним на тренировки. В сборной города нет центровых игроков. В основном из-за этого они и проиграли в прошлом году. Семён хочет, чтобы в этом году у города был шанс отыграться. И смотрите, как издалека он заходит! Нашёл и сдал нам снайпера, входит в контакт с Чилиным и даже просит его передать мне кое-какую информацию. Правда, насколько я догадываюсь, Чилин его вежливо послал. Скорее всего Семён, как и мы, предполагает, что в полку у снайпера может быть сообщник. Он, конечно, понимает, как важно нам его выявить и хочет сыграть на этом. Не верю я, что его пункты – это всего лишь местечковый патриотизм. Думаю, для него это только ход в какой-то другой серьёзной игре.
– Значит Семён предложил Чилину зайти к тебе, а тот не зашёл?
– Да.
– Нормальный парень. А теперь представь, что может произойти во время игры и как после этого будут в полку относиться к Чилину… Нельзя его так подставлять. Да и не можем мы дать такой приказ, а сам он не согласится.
– Если возьмём и расколем снайпера, то ничего и не понадобится. А если нет, то разговор с Чилиным я беру на себя.
– Принято. И передай коменданту, чтобы о результатах операции со снайпером доложил мне немедленно после завершения.
– Есть.
18.
В 6.10 в квартире командира полка раздался телефонный звонок:
– Докладывает комендант гарнизона. Взять снайпера живым не удалось. Застрелился при задержании.
– Хреново работаешь, капитан. С поставленной задачей не справился. В 9.00 представишь мне рапорт с подробным описанием операции.
19.
В 9 утра в кабинет командира полка явились комендант и Михалыч. Командир раздражённо протянул Михалычу подготовленный комендантом документ.
Из рапорта коменданта:
«… Последние полтора километра шли пешком. На заимку вышли скрытно. Вокруг заимки – лёгкая изгородь. Подойдя к изгороди, в доме залаяла собака. Группа была демаскирована. О собаке в доме в оперативной информации не предупреждено.
Снайпер открыл окно. Закричал: «Не подходи, пристрелю!» – и открыл предупредительный огонь.
Я приказал бойцам окружить дом. Ответный огонь вести только с целью заставить снайпера отстреливаться. Не на поражение. Снайпера решил брать, когда у него кончатся патроны. Двадцать минут шла активная перестрелка. Потом снайпер закричал в окно: «Русские не сдаются!» – и выстрелил себе в голову.
Это был предпоследний патрон. Последний остался в патроннике. Видимо на случай осечки.
Дом обыскал. Похищенного в полку оружия не обнаружил.
Допросил хозяйку заимки. Сказала, что снайпера привёл и навещал какой-то парень. На вид блатной. Но дальше ограды не подходил, поэтому ни опознать, ни подробно описать не сможет. На всякий случай в доме оставил засаду. Двух бойцов и сержанта.
Выводы.
1. Не хотел снайпер убивать бойцов из группы захвата. При желании мог бы.
2. Застрелиться решил заранее. Поэтому на случай осечки оставил запасной патрон».
– Ну, что скажешь, Михал Михалыч? Провалил капитан операцию?
– Из рапорта видно, товарищ подполковник, как действовала группа захвата. Надо обсудить план дальнейших действий.
– Капитан, на всё, что связано с этой операцией, накладываю гриф «секретно». Проинструктируйте своих людей и немедленно съездите и предупредите хозяйку о секретности. Под расписку. Всё. Идите, капитан. Что предлагаешь, Михалыч?
– Придётся принимать пункты Семёна. Он свою оперативную информацию не раскрывает, но кое-что предположить можно. Ему важно понять, куда ушло оружие. Во время посещения полка болельщиками из города возможен контакт подельников снайпера с той стороны и с этой, из города и из полка. Если удастся засечь какие-то подозрительные контакты, можно будет двигаться в двух направлениях. Семён будет смотреть связи в городе, а мы – искать своего «крота».
И ещё. В рапорте есть три момента, на которые следует обратить внимание.
– Так?
– Во-первых, собака. Я знаю, как обстоятельно Семён готовит свои операции, и чтобы он упустил такой важный элемент при сборе оперативной информации об объекте, на него не похоже. Командир, я допускаю, что Семён о собаке в доме мог знать, но по каким-то своим соображениям умолчать. Тогда придётся допустить, что его устраивала гибель снайпера. Почему? Возможно, потому, что при живом снайпере в руках военных следователей Семён оказывается вне игры. А для него важно найти заказчика оружия в Угольном. Не исключено, что оружие брали специально под какую-то серьёзную бандитскую акцию. Предотвратить или раскрыть по горячим следам крупное преступление – это для Семёна могло оказаться важнее, чем наша проблема. В то же время, повторяю, контакты на баскетболе могут дать ниточки в обе стороны: и к заказчикам оружия, и к нашему «кроту».
– Михалыч, а ты не перемудрил?
– Может быть, но не надо недооценивать Семёна. Это сыщик высокого класса и человек, способный принимать самостоятельные решения.
– Так. Что ещё ты увидел в рапорте?
– Снайпер не убивал при задержании. Не хотел убивать. Комендант – человек опытный. Ему можно верить. Значит, логично предположить, что в день ЧП снайпер действовал в состоянии аффекта. Возможно, это была вспышка ненависти к офицерам, на которых так падки девчонки в его посёлке. Позднее на смену состоянию аффекта пришла депрессия. Ему объяснили, что «вышки» не избежать, так что в руки властей ему живым лучше не попадать. Поэтому ни убивать ещё кого-то, ни попадать в руки властей он уже не захотел. Оставалось одно: пуля в голову.
– Так. И что третье?
– Третье и самое главное то, что снайпер был живой. Его не убрали, получив оружие, а хорошо спрятали. Можно предположить, что заказчики оружия планировали использовать его ещё в какой-то своей акции, возможно очень серьёзной, и им был нужен именно хороший снайпер.
– Так, и что дальше? Рассуждения, гипотезы – это всё красиво. Но нужно искать «крота», если он есть. Что будем делать на баскетболе? Придёт толпа болельщиков. За всеми не уследишь. На ком-то надо сосредоточиться. Мысли есть?
– Только самые общие, опять одни гипотезы. Надо определить круг тех, кто, с одной стороны, мог знать внутреннее состояние снайпера, а с другой – имел связи с уголовниками в Угольном. Но это опять-таки всего лишь гипотеза. Кстати, само существование «крота» – это тоже гипотеза. А факты, командир, очень просты, и вы их знаете не хуже меня: снайпер покончил с собой при задержании, оружие похищено и скорее всего с концами.
– Не заводись, Михалыч. Я думаю, что докладывать начальству.
– Начальству нужно докладывать всё те же простые факты. Тем более, что снайпер действительно покончил с собой. А вот что мне сообщить родителям?
– Правду. Здесь тоже вариантов нет. Покончил с собой.
Но я о другом хочу поговорить. Вот ты умный. Очень умный. Что ты обо всём этом думаешь? Это ведь не первое и не последнее ЧП из-за баб. Не только у снайпера крыша поехала. А Парискин бесится почему? Жена отказалась ехать сюда. Кстати, это кино с машиной на полковом построении… Я Парискину ничего не сказал, но Чилина Юрашко наверняка будет воспитывать. Так что выскажешься по женскому вопросу?
– Если вы, как сказал бы замполит, о роли женщины в строительстве отечественных вооружённых сил, то я считаю женщину маргинализирующим фактором. Если всё хорошо, с ней будет очень хорошо. Если всё плохо, с ней будет очень плохо.
– Умничаешь?
– Что делать, товарищ командир? Умные умничают, глупые глупят. Вам выбирать, с кем работать.
– Завёлся всё-таки. Ладно, иди. «Крота» продолжаешь разрабатывать.

20.
В этот день в полку были объявлены парковые работы, то есть плановые мероприятия на стоянках: на самолётах и на наземном оборудовании. Группе вооружения было приказано обновить антикоррозийную смазку на хранившемся открытым способом запасе 250-ти килограммовых бомб. Бомбы надо было растарить: смыть бензином старую смазку и нанести новую. Чилин объяснил матросам задачу и отошёл в сторону, чтобы не стоять у них над душой. Работы было немного, она была простой, выполнялась по требованию регламента, а по сути, была не нужна. Старая смазка была не хуже новой. Чилин искоса поглядывал, как матросы, понимавшие эту суть, очень неспешно выкатывали очередную бомбу, также неспешно её растаривали и делали всё остальное по принципу: «Перекурим, тачки смажем. Тачки смажем, перекурим».
Через полчаса пришёл вестовой и передал, что инженер эскадрильи требует на проверку журналы осмотра самолётов. Свинкин был в наряде, и Чилин сам понёс журналы. Дверь в кабинет Юрашко была открыта, но внутри никого не было. Положив журналы на стол поверх каких-то разложенных там бумаг, Чилин подождал минут пять и, решив, что контролировать работающих с боеприпасами матросов важнее, вернулся на стоянку. Ещё через полчаса на стоянке появился сам Юрашко и энергичным шагом направился прямо к Чилину.
– Следуйте за мной, – приказал он и молча направился к штабу. Когда они вошли в кабинет, Юрашко подошёл к столу, хлопнул ладонью по стопке бумаг и, делая паузу после каждого слова, зловеще произнёс:
– Здесь лежала секретная директива главкома.
– И что? – догадываясь, во что его втягивает инженер эскадрильи и какими серьёзными могут быть неприятности, спросил Чилин.
–А то, что её нет.
– И что?
– А ты заходил в кабинет.
Какое-то время майор и лейтенант стояли молча, глядя в глаза друг другу. У Чилина в минуты реальной опасности голова начинала работать быстро, а решения возникали нестандартные. Вот и сейчас, не отводя от Юрашко взгляда, он произнёс:
– Разрешите обыскать ваш сейф.
– Обыскивай, – после некоторой паузы разрешил майор, садясь на стул. Он лично перебрал содержимое сейфа бумажку за бумажкой, прежде чем отправиться на стоянку за Чилиным, и теперь продумывал, как действовать дальше. Об утрате секретного документа полагалось немедленно докладывать по команде. Будет проведено официальное расследование и, даже если вина Чилина будет подтверждена, Юрашко не избежать ответственности за проявленную халатность: он отошёл из кабинета, оставив на столе секретный документ. Чилин между тем поочерёдно извлекал из сейфа документы и складывал их на столе. Когда последний документ лёг на стол, офицеры взглянули друг на друга: один с нескрываемым злорадством, другой – озадаченно. Чилин понимал, что вероятность похищения документа посторонними из охраняемого помещения штаба близка к нулю, своими – тоже. Тогда куда же, к чёрту, эта бумажка могла подеваться. И вдруг, повинуясь внутреннему импульсу, Чилин нагнулся, засунул голову в сейф и стал осматривать его изнутри. Директиву он увидел сразу. Она прилипла к верхней стенке сейфа и удерживалась там благодаря накопленному заряду статического электричества. Чилин вынул директиву и, глядя в глаза Юрашко, молча положил её на стол.
– Интересно посмотреть, – подумал он, – как Юрашко будет есть свою шляпу.
Но ничто не дрогнуло в лице командира.
– Начальник всегда прав? – спросил Чилин.
– Иды, – не опуская глаз, ответил командир.
Спустя три часа группа по-прежнему неспешно выкатывала, растаривала, меняла смазку на огромных бомбах, а Чилин по-прежнему сидел в стороне, искоса поглядывая, не возникают ли какие-нибудь нештатные ситуации. Опять на стоянке появился Юрашко и опять энергичным шагом направился прямо к Чилину.
– Что-нибудь ещё случилось, товарищ майор? – поднялся Чилин навстречу Юрашко.
– Случилось, товарищ лейтенант. Группа работает с боеприпасами, а вы прохлаждаетесь в сторонке. За самоустранение от исполнения служебных обязанностей объявляю вам двое суток ареста. Сегодня получите у замначштаба записку об арестовании, а завтра утром – во Владивосток на гауптвахту. Сегодня -понедельник, в четверг утром освободитесь, а вечером выходите на службу. Будут ночные полёты. Исполняйте.

21.
Закончив дела на стоянке, Чилин отправился в штаб полка. Юрашко уже сообщил Михалычу о взыскании, наложенном им на Чилина, так что записка об арестовании уже была готова.
– Присядь, Чилин, – пригласил лейтенанта замначштаба.
– Есть один непростой вопрос.
Когда Чилин сел, Михалыч встал и походил по комнате, как бы не зная с чего начать трудный разговор. Чилин уже подумал было, что его хотят повоспитывать, наставить на путь истинный, так сказать, и приготовился выдать что-нибудь вроде: «Виноват. Молодой был. Не подумал. Исправлюсь». В общем, обычные армейские отмазки, когда хочется поскорее покончить с воспитательной тягомотиной.
Но разговор принял совершенно неожиданный для него характер.
– Полк готовится к спортивному празднику, – начал Михалыч. – В том числе запланирована товарищеская встреча со сборной города по баскетболу. У тебя, Чилин, как написано в твоём личном деле, первый разряд по баскетболу.
– Надо за полк сыграть? Легко.
– Если бы. Не так всё просто. В полку есть сильная баскетбольная команда. Это лётчики – ребята с 1-м, 2-м разрядом. Они регулярно играют за полк на армейских соревнованиях, а в прошлом и в позапрошлом году играли с городом и выигрывали уверенно.
– Значит, не надо за полк сыграть? Тоже легко. Или вы предлагаете мне посидеть на скамейке запасных, пока лётчики будут разносить город? Не хотелось бы, Михал Михалыч. Там команда ассов, команда сильных и смелых, а я «простой, военный-заключённый», – помахал Чилин запиской об арестовании. Он не понимал, куда клонит Михал Михалыч и начал злиться.
– Видел я их на тренировке. Команда лидеров. Каждый – самодостаточная личность. Каждый, получив мяч, берёт игру на себя. Не нужен я им, Михал Михалыч. Я играю в другой баскетбол.
– Спокойно, Чилин. В том-то и дело, что сыграть надо за город. Звонили из общества «Шахтёр». Они понимают, что шансов у города никаких, но чтобы игра не стала избиением младенцев, чтобы завязалась хоть какая-то борьба, просят разрешить тебе сыграть за город. Ты что, играл с ними? Они выходили на тебя с этой идеей?
– Играть-то играл. Но чтобы играть за город против своего полка – это уж слишком. Не было таких разговоров, да и быть не могло.
Чилин помолчал и после паузы добавил:
– Что получается? Если лётчики выиграют, надо мною весь полк будет смеяться, а если город, то презирать, как предателя? Нормальное предложение. Нет уж, увольте. Я на это не подписываюсь.
Чилину было ясно, откуда росли ноги у этого предложения. Инициатором, разумеется, был Тих. Он вполне мог организовать звонок из «Шахтёра» в полк. Но почему Михалыч поддерживает эту инициативу, а он явно поддерживает, было непонятно. Михалыч производил впечатление порядочного и очень неглупого офицера, и всё, что озвучил Чилин, он наверняка прекрасно понимает. И всё же поддерживает. Одновременно Чилин вспомнил теорию «слоёного пирога», изложенную ему в пельменной Семёном. Тогда она не показалась ему привлекательной. Напрашиваться на какие-то отношения с Михалычем, да ещё с подачи мента не захотелось, и Чилин тогда просьбу Семёна не выполнил. Однако теперь, когда служба под Юрашко приняла характер войны на уничтожение, отношение к теории Семёна поменяло полярность. Она давала шанс на выживание.
Михалыч же, выдержав паузу, чтобы придать своим словам вес, посмотрел Чилину в глаза и медленно почти по слогам произнёс:
– В главном ты прав. Никто не может и не станет приказывать тебе играть за город. Но… У командования не простые отношения с городом. В общем, не могу вдаваться в
подробности, но считай, что это моя просьба.
Михалыч замолчал, показывая, что он сказал всё и ждёт ответа Чилина.
«“Обстоятельства сильнее императора”, говорили когда-то, а я даже не император», - подумал Чилин и не стал развивать дальше мысль о неприемлемости предложения Михалыча.
– Михал Михалыч, раз вы просите, значит, это серьёзно и надо соглашаться. Но я буду играть на выигрыш и в полную силу. Иначе я просто не могу.
– Испугал. Разумеется, всё по-честному. Кстати, есть разрешение на смешанное судейство и на присутствие болельщиков из города.
Спортивная сторона предстоящей игры сразу показалась Чилину заманчивой. Хотелось противопоставить «звёздной» игре лётчиков командную игру ребят из города.
Ситуация, наконец, прояснилась, и к Чилину вернулось привычное оптимистическое настроение.
– Товарищ майор, разрешите продолжить?
– Что продолжить?
– Движение к месту заключения.
– Двигайтесь, Чилин, - улыбнувшись, разрешил Михалыч.

22.
Арест офицера с содержанием на гауптвахте как дисциплинарное взыскание применялся в полку очень редко, а когда всё же применялся, отбывать наказание надо было во Владивостоке, так как своей офицерской «губы» в полку не было. Туда и отправился Чилин утром следующего дня. Действуя по принципу «что не запрещено, то разрешено», он решил, что идти на «губу» с пустым желудком недальновидно и что сначала надо позавтракать, причём с удовольствием. Проще всего было сделать это в том же ресторане, где они недавно так неслабо посидели с Парискиным. На завтрак в «Челюскине» ему предложили взбитую сметану, яичницу с ветчиной, кофе со сливками и тёплую выпечку. Поглощая вкусный завтрак, накрытый на белоснежной скатерти, Чилин ещё и ещё раз возвращался к тем резким, даже обидным истинам, которые высказал здесь Парискин: естественное нежелание московских девушек покидать самый цивилизованный в стране город, их естественное стремление к развлечениям, а потому неизбежное возникновение трещины в отношениях, которая естественно и неизбежно перерастёт в пропасть. Всё это Чилин слышал и раньше. Но пока эти истины звучали абстрактно, безотносительно к нему, к его отношениям с Иркой, всё это казалось «естественным», а теперь, после разговора с Парискиным, абстрактные истины стали выглядеть как обидная, зловещая неизбежность разрыва с ней. И снова, как и тогда, во время разговора с Парискиным он ощутил острую потребность «не сидеть сложа руки», потребность что-то делать, чтобы изменить, разорвать сложившуюся ситуацию.
23.
Позавтракав, Чилин отыскал гарнизонную гауптвахту и предстал перед её начальником – очень спокойным, даже флегматичным капитан-лейтенантом. Выслушав доклад Чилина и повертев в руках его документы, капитан-лейтенант, позёвывая, изрёк:
– Вас что, товарищ лейтенант, не инструктировали о порядке исполнения наказания на гауптвахте? Приём на гауптвахту происходит с 8 до 10 утра. Сейчас 11 утра. Если бы в записке об арестовании было указано, прибыть до 10-ти, я своей властью за опоздание добавил бы вам ещё двое суток. Ну а раз не указано, оставляем это на усмотрение вашего начальства. Сегодня доложите своему непосредственному начальнику об опоздании, а завтра явитесь сюда в положенное время.
Капитан-лейтенант отметил в документах время прибытия Чилина и отправил его обратно в полк.
Через три часа Чилин докладывал Юрашко:
– Товарищ майор, сегодня на гауптвахту меня не взяли.
– Почему? Мест не было? Или даже туда не годишься? – сразу начал накаляться Юрашко.
– Об этом меня не информировали, но выехал я 8-ми часовым автобусом, как положено выходить на службу в нелётные дни. Других указаний от вас не было. На «губе» был в 11 утра. А там оформляют арестованных только с 8-ми до 10-ти.
Юрашко, услышав, что ему «этот академик» предъявил «отсутствие других указаний», яростной скороговоркой выдал «другие указания»:
– Завтра уедешь 6-ти часовым. Будешь первым в этой очереди рас….яев. Иды.
На другой день, выполнив приказание Юрашко, Чилин уже в начале десятого протянул документы всё тому же флегматичному капитан-лейтенанту. Как и в прошлый раз начальник гауптвахты просмотрел их и поднял глаза на лейтенанта:
– А где постельное бельё? По инструкции, офицер прибывает на гауптвахту со своим постельным бельём. Вас опять не проинструктировали? Вижу, что нет. Завтра в положенное время с постельным бельём прибыть сюда, а сегодня вернётесь к месту службы и доложите по существу своему командиру. Может быть, теперь он ознакомится с соответствующими документами и будет инструктировать офицеров как положено, отправляя их на гауптвахту.
Выслушав эту тираду, Чилин понял, какую грандиозную задачу поставил перед собой этот флегматичный капитан-лейтенант – приучить командный состав Тихоокеанского флота или хотя бы гарнизона Владивостока и прилегающих гарнизонов изучать и знать руководящие документы в виде многочисленных приказов и инструкций. Решать эту задачу с каждым днём становилось всё сложнее потому, что всё сильнее действовало армейское противоречие: количество руководящих документов, как следствие бюрократизации армии, постоянно возрастало, а количество времени на их изучение у командного состава постоянно сокращалось, так как и военная техника становилась всё сложнее, и поддерживать дисциплину в подразделениях на приемлемом уровне становилась всё труднее. Причём две последние задачи на потом не отложишь.
Капитан-лейтенанту сразу, а теперь уже и Чилину стало ясно, что Юрашко давно забыл об этой конкретной инструкции. Возможно, он её вообще не видел, если она поступила в полк ещё до его назначения на должность и на ней расписался предыдущий инженер эскадрильи. Но капитан-лейтенант не считал такие причины уважительными. «Приказы отдают, а инструкции пишут для того, чтобы их выполняли» – было его глубоким убеждением, и он готов был бороться за свои убеждения всеми доступными ему средствами.
В российской армии во все времена встречались вот такие неуступчивые офицеры, не желающие учитывать обстоятельства и реальное соотношение сил, но готовые выполнить свой долг и «защищать свой окоп» до конца, как бы не складывалась обстановка на фронте в целом. Такие люди незаменимы при отступлении, при ведении арьергардных боёв, но в повседневной жизни они способны создавать прецеденты, заставляющие вздрогнуть увязающий в рутине армейский организм. И вот теперь представитель этого героического племени предстал перед Чилиным в образе невозмутимого начальника гауптвахты.
«Ну, я попал», – думал между тем Чилин. Было ясно, что придётся мотаться по маршруту Владивосток – Угольный – Владивосток, пока капитан-лейтенанту не надоест воспитывать Юрашко, или пока Юрашко не прочитает, наконец, эту грёбаную инструкцию.
Капитан-лейтенант снова сделал в документах Чилина отметки о времени прибытия и об отсутствии постельного белья и снова отправил его обратно в Угольный. Прибыв в полк и отыскав Юрашко, Чилин доложил ему, что и вторая его попытка проникнуть на «губу» оказалась безрезультатной и опять не по его вине.
– Что ты за офицер? Даже на «губу» сесть не можешь. Иды. Попытайся ещё раз. Может, с третьего раза сядешь. А нет, так поедешь и в четвёртый, и в пятый раз.
Чилин понимал, что Юрашко не хочется идти в штаб, отыскивать злосчастную инструкцию и выносить всю эту историю за пределы эскадрильи. Полётов до конца недели не планировалось, а с остальным в группе вооружения справится и Свинкин. Но третья попытка оказалась успешной, и, казалось, бы неприступная гауптвахта была покорена.
При поступлении на «губу» у Чилина отобрали личные вещи, то есть содержимое карманов и брючный ремень, но зато в самой камере его ожидал тёплый, можно сказать, душевный приём. Никаких принудительных работ, строевой подготовки, изучения уставов на этой «губе» не практиковалось. Видимо, этого не требовало соответствующее «Положение о гарнизонной гауптвахте», а проявлять инициативу, выходящую за рамки «Положения…», было не в характере начальника этого пенитциарного заведения. Высоко оценивая значимость наказания гауптвахтой, капитан-лейтенант полагал, что вся тяжесть этого наказания сосредоточена в самом факте ареста офицера, а «клевать его печень» здесь незачем, тем более, если этого не требует инструкция.
В камере стояли 10 кроватей, 6 из которых были заняты флотскими младшими офицерами. Все они пребывали в прекрасном расположении духа и балагурили, по очереди рассказывая байки из своей военно-морской жизни. Несмотря на запрет, четверо, повернувшись на всякий случай спиной к двери, играли в карты. Чилин застелил свободную кровать и присоединился к этой приятной компании арестантов. Щеголеватый старлей в хорошо пошитой форме, наверное из вежливости, задал ему несколько вопросов:
– Морская авиация?
– Она.
– Ну как, обеспечиваете паритет в воздухе?
– Обеспечиваем. Мы летаем над их нейтральными водами, а они над нашими.
– Понятно. Значит, боевые задачи решаете успешно?
– А то. Очень даже успешно. Знать бы ещё, что это такое.
Старлей нахмурился и поднял вверх указательный палец:
– А это – большая военно-морская тайна.
– Извини. Тогда я снимаю свой вопрос.
– К нам надолго?
– Да нет. Я здесь проездом.
– Как же, как же. Наслышаны, как кто-то с третьей попытки, сломив упорное сопротивление каплея, прорвался на гауптвахту. Потери были?
– Будут.
– Наш человек. Ты попал по назначению.
Последующие двое суток пролетели незаметно, в приятных беседах с сокамерниками и размышлениях на тему «не сидеть, сложа руки». Освободился Чилин в субботу, и было ясно, что до понедельника в полку о нём никто не вспомнит. Возник вопрос, как распорядиться этим небольшим кусочком свободы. Разумеется, пообедает он в «Челюскине» , но это можно отложить на попозже. Там, на гауптвахте пункт за пунктом в голове у Чилина складывался план «не сидеть, сложа руки». Многое ещё оставалось в этом плане неясным, особенно в деталях. Зато теперь ему стало окончательно ясно, чего надо добиваться и какими возможностями он располагает.
Парискин как-то упомянул, что при политотделе дивизии действует двухгодичный университет марксизма-ленинизма. Офицерам, закончившим этот местный храм марксистко-ленинской науки, по действовавшему тогда положению, не надо было сдавать экзамен по философии ни при поступлении в адъюнктуру, ни при защите диссертации. Это серьёзная льгота. Надо немедленно туда поступить и попытаться закончить «военно-марксистское заведение» экстерном или уже этой осенью, или зимой, или весной следующего года.
Там, на гауптвахте, в памяти всплыла ещё одна полезная информация. В тот наполненный приключениями вечер, когда он посетил танцплощадку в Угольном и познакомился с Лилей, его удивило, что делала в этом шахтёрском городке девушка, которая закончила то ли физмат, то ли мехмат ДВГУ во Владивостоке. Надо найти этот университет во Владике и попытаться поучиться там. Это позволит поднять уровень по математике, что совсем не лишнее при поступлении в адъюнктуру. Насколько реальна эта возможность? Изучение условий поступления можно начать прямо сейчас. Вперёд.
Через полчаса лейтенант ВВС Тихоокеанского флота стоял перед скромным зданием Дальневосточного государственного университета. Вход был свободный, и он вошёл.
Чилин впервые оказался в университетской среде, и его приятно удивила демократичность и доброжелательность окружающих. Хочешь учиться? Да пожалуйста. Разрешение командования? Это Ваши с ним, с командованием, отношения. У нас приём через вступительные экзамены, а разрешения или неразрешения Вашего командования нас не интересуют. У Вас золотая медаль? Тогда примем без экзаменов. Свободный график сдачи сессий? Решим. Учебники? Получите в факультетской библиотеке.
Из университета Чилин вышел с тем редким ощущением «жизнь прекрасна, и бабочки порхают», когда кажется, что Провидение играет на твоей стороне. Можно было пойти пообедать, но хотелось разделить с кем-то прекрасное настроение, и Чилин решил воспользоваться телефоном, добытым Парискиным у компании девушек в «Челюскине». Он наугад выбрал имя из списка и позвонил. Девушка приглашение приняла, но с условием, что это будет не обед, а ужин. Днём она была занята.
Свидание состоялось. В семь вечера они сидели в ресторане за угловым столиком и весело болтали.
– Что будем пить? Может быть немного водки? – спросил Чилин, помнивший, что в прошлый раз на столе у девчонок стояла бутылка именно водки.
– Немного можно, – не смущаясь, кивнула девушка.
Но водка так хорошо пошла, что они даже не заметили, как опустела вся бутылка.
Потанцевали, и Чилин пошёл проводить слегка опьяневшую новую знакомую. Когда подошли к общежитию, на прощание он обнял её и какое-то время не отпускал.
– Сам-то сейчас куда? – спросила девушка.
– На автобус и в гарнизон.
– Автобусы уже не ходят.
– Тачку возьму.
– В это время да в гарнизон – тройной тариф. Может тебе деньжат подкинуть?
– Ты что? «Русские офицеры с женщин денег не берут».
– Ну что с тобой делать, «русский офицер»? Пойду попробую с вахтой договориться. У нас переночуешь.
– Деньжат подкинуть?
– Очень смешно.
Она вернулась через несколько минут. Приложив палец к губам, она взяла Чилина за руку и провела мимо вахтёрши, которая в это время «случайно» отвернулась.
В небольшой комнате, куда они вошли, стояли две кровати, но свободна была только одна. На второй повернувшись к стене спала женщина.
– Свет включать не будем. Туалет в конце коридора. Быстро раздеваемся и спать. Тебе надо уйти до семи утра, – шепотом скомандовала девушка и стала снимать платье. Чувствуя себя неловко, Чилин всё же разделся, лёг в постель, а когда девушка оказалась рядом, обнял её. Они долго и с удовольствием целовались, но перейти последнюю границу девушка не позволила.
– У тебя кто-то где-то есть?
– Переписываюсь с парнем. Он служит. Ещё два года.
Заснули под утро, а около семи она, не вставая, разбудила Чилина, и он, кое-как одевшись, прежде чем покинуть комнатку, присел к ней на кровать попрощаться. Чуть приоткрытые глаза смотрели печально.
– Позвонишь? Когда?
– Не знаю. Я во Владике бываю редко.
– Ты обиделся? Из-за ЭТОГО?
– Ну что ты. Мне было очень хорошо с тобой. Пока?
Она промолчала, и Чилин встал. Не хотелось обманывать эту милую, совсем ещё молодую девчонку, так доверчиво пустившую его переночевать в свою постель, но всё, что должно было болеть после ночи неутолённых желаний, болело. И чувствовал он себя разбитым. Очень хотелось принять горячий душ и завалиться спать.
На этот раз вахтёрша не отворачивалась, выпуская Чилина, но смотрела враждебно и на его «до свидания» не ответила.
24.
Сирена, оповещавшая полк о тревоге, завыла в пять утра. Звук был пронзительным, мощным и к тому же вибрирующим, так что в пределах офицерского городка не услышать и не проснуться было невозможно. По тревоге весь личный состав полка должен был прибыть в расположение своих подразделений, причём и офицеры, и рядовые передвигаться должны были только бегом. Никто, кроме командира полка, отдающего приказ о тревоге, не знает заранее учебная это тревога или боевая, но все знают, что учебная тревога означает проверку или начало учений, а боевая – военный инцидент или даже начало войны.
Для офицера полка каких-либо уважительных причин не прибыть по тревоге в своё подразделение практически не существовало, да никому и в голову не могло прийти не явиться по тревоге. Но если такое всё же случалось, провинившийся взыскание получал по максимуму.
Чилин, разбуженный завыванием тревожной сирены, не сразу понял, что происходит: сирена, на улице темно, но окна в окружающих домах офицерского состава освещены, а в коридоре ощущается шевеление. Поняв наконец, что происходит, он быстро оделся, выскочил из подъезда и влился в общий поток хмурых, ещё не вполне проснувшихся офицеров, тяжёлой трусцой двигающихся в сторону своих подразделений. Для Чилина, молодого и в хорошей спортивной форме, преодолеть трусцой пару километров ни какой трудности не составляло. Но так было не для всех. В этой молчаливо движущейся массе никто не пытался бежать быстрее других, но никто не мог позволить себе и двигаться медленнее общего потока, а возраст и уровень физической подготовки были разными. Особенно нелегко приходилось любителям винно-водочных удовольствий.
Когда подразделения были построены, было объявлено, что полк выполняет задачи в рамках начавшихся учений ВВС ТОФ. В соответствии со сценарием учений каждое подразделение должно выполнять свои задачи. Для группы вооружения третьей эскадрильи задачи в общем виде поставил Юрашко, подозвав к себе и Чилина, и Свинкина:
– Из боезапаса аэродрома основного базирования обеспечить боеприпасами бомбометание на учебном полигоне, встретить эскадрилью на запасном аэродроме, куда она вернётся после выполнения задач на полигоне, и там осуществлять техническое сопровождение последующих действиё боевых машин в ходе учений. Вопросы есть?
– Так точно. Есть, – встрепенулся Чилин, который впервые участвовал в учениях, да ещё в таких серьёзных.
– На оперативном совещании командир полка приказал за решение службой вооружения конкретных задач по ходу этих учений отвечать исполняющему обязанности инженера полка по вооружению старшему лейтенанту Парискину. К нему и вопросы.
– Но его нет.
– Прибудет, когда сочтёт это необходимым. Выполняйте.
Юрашко злорадно, как показалось Чилину, ухмыльнулся и отвернулся. Именно эта ухмылка и взбесила Чилина. Было ясно, что Юрашко мог ответить на элементарные вопросы начинающего начальника группы, но уклонился, чтобы подставить его.
Чилин повернулся к Свинкину и задал чисто риторический, не требующий ответа вопрос:
– Ну почему группа вооружения подчиняется этому Дурашко. То бишь Юрашко, если он ни хрена в современном вооружении не понимал, не понимает и не будет понимать?
Свинкин, у которого инстинкт самосохранения действовал, как всегда, безотказно, вопрос не расслышал. Зато Юрашко расслышал и, снова повернувшись к Чилину, тихо, но с чувством произнёс:
– А вот с такими вопросами и с такими оговорками слишком умных будем разбираться.
Парискин появился через несколько минут, и когда Чилин рассказал в двух словах о столкновении с инженером, не придавая инциденту серьёзного значения, заметил:
– Да знал он, что я иду сюда. Ты – единственный необстрелянный начальник группы вооружения. Командир на оперативке об этом напомнил. Так что инженер твой тебя просто провоцировал. Но в этот раз, думаю, ему много не обломится. Не бзди, Чиль, прорвёмся.
Вдвоём они быстро разрулили ситуацию, и в заданные сроки бомбы были подвешены, пушки заряжены, все необходимые проверки проведены, самолёты к выполнению задач учения были подготовлены. В присутствии Парискина Чилин о готовности вооружения к выполнению поставленных задач доложил Юрашко.
– Хорошо, – принял доклад Юрашко. – С остальным будем разбираться после учений.
Прежде чем переместиться в другую эскадрилью, Парискин отвёл приятеля в сторону:
– Слушай, Чиль, ты поаккуратнее с инженером своим. Он, кажется, решил так испортить тебе личное дело, что потом нелегко отмыться будет. Ты что, не можешь организовать с ним нормальные отношения? Ты же пришёл из спецухи. Там вы с молоком матери впитали главные армейские принципы, в том числе: «Начальника в армии, как и родителей, не выбирают». И это такой же абсолютный постулат как три других, на которых построена армия.
– Прямолинейность, прямоугольность и …
– И единообразие. А прообраз всех военных уставов помнишь?
– А как же. Пункт первый. Начальник всегда прав. Пункт второй. Если начальник не прав, смотри пункт первый.
Приятели повеселели.
– Ты видишь, – продолжил Парискин, всё ещё улыбаясь, но глядя в сторону. – Я вписался в коллектив. У нашего командира полка есть такой тезис: «Полк – тот ещё воспитатель». На самом деле он вкладывает в этот тезис глубокий смысл. Я бы сказал философский смысл. Он справедливо считает, что человек – коллективное животное, то есть должен жить в коллективе. А находясь в таком изолированном коллективе как наш полк, он неизбежно воспринимает систему ценностей этого коллектива и становится его частью. У него нет выбора. Иначе – полное отторжение, всеобщее враждебное отношение, а в наших условиях – нередко просто гибель. Так что я стал «ш.п.».
– Как это?
– «Швой парень» – на полковом сленге. Я могу гореть раз за разом: свалить в самоволку во Владивосток, появиться на службе с таким «амбре», хоть закусывай и т.д. Меня будут наказывать, воспитывать, снижать в звании, кстати старлея я получил тут уже второй раз, замполит не даст мне рекомендацию в партию, если я, не дай бог, её попрошу, но … но для всех них я – «ш.п». Они знают, если надо… Ладно. Я похромал. И повнимательней тут. Я ж знаю, ты только с виду мямлик, а на самом деле тот ещё шустрик, – закончил Парискин воспитательную работу и вскочил в подъехавший газик инженера полка.

25.
По сценарию учений должна была быть сформирована оперативная группа из инженерно-технического состава полка, чтобы поддерживать самолёты в боеготовом состоянии, пока они будут базироваться на запасном аэродроме. Чилин был включён в состав этой группы, а Свинкин оставался в расположении основного базирования эскадрильи в ожидании новых вводных.
Самолёты один за другим быстро взлетели, и эскадрилья легла на маршрут, скрывшись в предрассветной синеве. Чилин присел на ящик возле своей каптёрки в ожидании очередных распоряжений, а Свинкин быстро перемещался с одного «пятачка» на другой, собирая, как пчёлка, информацию и передавая её дальше, но обязательно добавив при этом что-то от себя.
Неожиданно вдоль уже опустевшей взлётной полосы раздалось несколько мощных взрывов, и вверх стали подниматься чёрные грибовидные столбы. Прозвучала команда:
– Всем в укрытия.
В укрытии Свинкин, пиротехник по военной специальности, прекрасно понимавший, как и вооруженец Чилин, что это всего лишь имитация, что взорваны всего лишь несколько бочек с горючим, тем не менее продолжал «лить пули»:
– Есть такие кумулятивные бомбы для разрушения аэродромов. Они пробивают бетонку, заглубляются и только потом взрываются. Самолётов слышно не было. Стало быть бросали или с боевых планеров, чтобы бесшумно пройти ПВО, или из космоса по баллистическим траекториям.
– Так это что? Тревога боевая? Война?
– Война, провокация, диверсия – скоро узнаем. А пока, что мы видим? Полк из-под удара вывели. Вот так же адмирал Кузнецов в Отечественную вывел Черноморский флот из мест базирования в море за несколько часов до начала войны и спас его от немецких бомбардировщиков. Не выйдет у япошек устроить тут второй Пирл Харбор, япона мать. А вы что думаете, товарищ лейтенант? – повернулся Свинкин к своему непосредственному начальнику.
– А ведь этот мальчишка проверяет меня. А может он меня в «ш.п.» тянет? Хочет помочь слиться с коллективом? Бросает, так сказать, спасательный круг? – подумал Чилин. Он уже давно понял, что его подчинённый совсем не глуп и служит не как индийский слон, то есть думает о перспективах, а не просто таскает брёвна от звонка до звонка. Тогда поскольку в начальники группы ему ещё рано, то отсидеться год-два под демократичным выпускником академии Жуковского – клёвый вариант для него.
«Пожалуй, второе. И это совсем неплохо – иметь в моём положении доброжелательно настроенного подчинённого», – подумал Чилин и, положив руку Свинкину на плечо, произнёс:
– Думаю, что во время войны таких паникёров и провокаторов как ты расстреливают первыми. Но тебя, Свинкин, я спрячу.
– На откорм, – хихикнул кто-то из технарей, намекая на кличку Свинкина.

26.
Когда за техсоставом, зачисленным в оперативную группу, подошла машина, Свинкин подошёл к Чилину и негромко, только для него сказал:
– Присядем, командир, на дорогу.
Присели.
– Витя, ты что? Всерьёз думаешь, что это война?
– Да нет. Я уже большой мальчик. Только у запасного аэродрома репутация дурная. Самолёты там на посадку заходят из-за сопки. Уже столько побилось. Полк с маршрута вернётся днём, а вы будете садиться на рассвете. Дымка может быть над полосой. Самое опасное время.
– Слушай, но командир полка – сам лётчик. Он всё это знает.
– Да кто у нас думает о потерях, о людях. Как говорит Юрашко: «Земля родит». А инженер по вооружению говорил, что существует допустимая норма безвозвратных потерь.
– Да не норма. Он говорил, что существует среднестатистический процент потерь в мирное время.
– Ладно. Пусть это называется процент.
Было видно, что слова Чилина никак не повлияли на мировоззрение Свинкина. Он встал и выглянул из укрытия:
– Вон она. Стоит.
– Кто она? – не понял Чилин.
– Да самолётина ваша.
Оба рассмеялись.
27.
Транспортный самолёт действительно ждал оперативную группу в начале взлётной полосы. Быстро погрузились, взлетели, а ещё через тридцать минут уже заходили на посадку на небольшой, окруженный сопками запасной аэродром.
Парискин, который прилетел раньше, сам нашёл Чилина и обрисовал сложившуюся ситуацию:
– Служба вооружения представлена ну в очень урезанном виде. Из офицеров вообще только ты да я. Так что, если дадут вводную подвесить бомбы на второй вылет, придётся посуетиться.
– А тут что, есть боезапас?
– В том-то и проблема для нас с тобой ... что на этом запасном есть. Думаю, поэтому его и выбрали для перебазирования. А как мы урезанным составом в урезанные сроки в обстановке, приближенной к боевой, справимся с очередной вводной – это будет наша с тобой проблема.
– Вит, а «обстановка, приближенная к боевой» – это что, страшилка или за этим стоит нечто реальное?
– Стоит. Очень даже стоит. Ты такой постулат слышал: «Где начинается авиация, там кончается порядок»? Так вот нас высадили, но для решения каких задач, на какое время, где мы будем это время питаться и где спать – решается на месте, то есть пока это неизвестно. Надеюсь, что не хозспособом.
– А это как?
– А это как решали такие вопросы наши далёкие предки – завоеватели. Кто кого сгрёб, тот того и у…, – выругался Парискин.
– Вит, ну не справимся мы в заданные сроки и что?
– Цена вопроса? Цена вопроса серьёзная. Если полк получит низкую оценку по результатам учений, это аукнется командиру полка – отложат присвоение ему третьей звезды. Аукнется и нам: меня не утвердят в должности инженера полка по вооружению, а тебе в очередной аттестации укажут слабую профессиональную подготовку. Юрашко твой испытает оргазм, когда будет писать это.
Найти другой способ максимально мотивировать Чилина наверное было бы трудно. Но Парискин был не только хорошим психологом и грамотным специалистом. В непростой обстановке учений он проявил себя и как организатор. Он чётко распределил обязанности внутри службы вооружения и границы ответственности с другими службами. Он правильно предугадал направленность очередной вводной – подготовить самолёты к повторному вылету на бомбометание. Когда боевые машины одна за другой начали приземляться, каждый матрос-механик из оперативного состава службы вооружения знал, что ему делать и за что он отвечает. Разделив весь полк на две половины, Парискин обслуживание одной половины поручил группе Чилина, а обслуживание другой – замкнул на себя.
В обычных условиях подвеску каждой бомбы проводили три человека: два механика вводили устройство бомбодержателя бомбы в направляющие до автоматической фиксации, третий – контролировал правильность их действий и страховал на случай нештатной ситуации. Начальник группы вворачивал в бомбы взрыватели и осматривал бомболюк прежде, чем дать команду на закрытие его створок. Здесь, в условиях учений, третьего механика на подвеске не было, так что Чилин, помимо собственных функций, должен был взять на себя контроль и страховку подвески бомб. И конечно, «по закону бутерброда» нештатная ситуация не заставила себя долго ждать. Осматривая очередной бомболюк, он увидел, что у механиков при подвеске бомбы на соседнем самолёте не срабатывала фиксация замка бомбодержателя. Что может произойти дальше, Чилину представить было легко. Он не раз участвовал в подвеске бомб этого типа. Сейчас кто-нибудь из механиков попытается одной рукой освободить перекошенный замок, в три руки они бомбу не удержат, и она рухнет на бетонку. Нет, бомба не взорвётся, потому что взрыватель ещё не поставлен, но раздробить ступни ног механиков – вполне реальное завершение нештатной ситуации.
– Стойте как стоите! – крикнул механикам Чилин и рванулся к их самолёту. Коробка со взрывателями, которая стоял у ног Чилина и которую по инструкции начальник группы ни на миг не должен выпускать из зоны визуального контроля, оказалась вызывающе одинокой. И Юрашко, ухитрявшийся постоянно контролировать всё, что происходило в эскадрилье, её немедленно подхватил. Когда Чилин, разобравшись с ситуацией у механиков, вернулся к покинутому в спешке самолёту, Юрашко ждал его там с коробкой взрывателей в руках.
– Чилин, вы инструкцию по хранению и использованию взрывателей изучали?
– Да, – ответил лейтенант и подумал: «Раз перешёл на вы, значит будет объявлять взыскание».
– За сознательное нарушение инструкции по хранению и использованию боевых взрывателей объявляю вам двое суток ареста. Исполнение взыскания после окончания учений.
Юрашко явно хотелось дополнить «губу» поучениями, хотелось ещё более убедительно показать, кто здесь начальник, но Парискин, увидевший издали, что произошла заминка в работе, подбежал и прервал его:
– Почему стоим? Товарищ майор у вас есть замечания к службе вооружения?
Юрашко хотел что-то сказать, но Парискин не дал ему и рта открыть:
– Если вы будете вмешиваться в работу службы вооружения, я сейчас же пишу докладную, что вы срываете выполнение задач учения и будем разбираться. А самолёты будут стоять.
Зная Парискина, Юрашко понимал, что тот пойдёт до конца, и от лобовой атаки уклонился. Махнув рукой, он пошёл к другому самолёту. Однако отойдя на несколько шагов, всё-таки обернулся и крикнул:
– Но инструкции соблюдать!
– Ну почему я должен подчиняться не инженеру по вооружению, а этому Дурашко, который в вооружении не в зуб, а только мешает со своими долбанными инструкциями? – снова взорвался Чилин.
Услышав этот крик души, Юрашко обернулся и добавил:
– И с этим вашим высказыванием, Чилин, будем тоже разбираться после учений.

– Вот жлобина грёбаный, – процедил сквозь зубы Парискин. –Ладно, по делу: что у тебя тут?
– Перекос был. Устранил.
– Кто бы сомневался. Погнали дальше. Времени в обрез, – и Парискин убежал к своим самолётам.
Служба вооружения с поставленными задачами справилась и даже раньше рубежа времени, обозначенного в сценарии учения. Когда самолёты ушли в небо, Юрашко довёл до техсостава план дальнейших действий. Самолёты после выполнения задач второго вылета должны будут сразу вернуться на базовый аэродром, а оперативной группе надлежит подготовить к отправке и погрузить в транспортные самолёты вспомогательное оборудование, доставленное сюда ранее. Первый борт с оборудованием должен был уйти на рассвете.
Для ночного отдыха, если на него останется время, был выделен пустовавший ангар, где прямо на земле разложили около пятидесяти матрасов. Для питания личного состава была развёрнута полевая кухня, но офицеры при желании могли питаться в небольшой платной столовой для местного гарнизона. Туда и отправился отужинать не участвовавший в такелажных работах Парискин. Чилин, занятый подготовкой оборудования к отгрузке, составить ему компанию не смог.
Когда совершенно вымотанный личный состав оперативной группы утром построили и командирам подразделений предложили убедиться, все ли на месте, казалось, что это обычная проверка личного состава. Но неожиданно перед построенной в две шеренги оперативной группой появились и медленно пошли вдоль строя три человека: инженер полка, капитан в форме военного юриста и капитан в пехотной форме. Они медленно шли вдоль строя, и пехотный капитан пристально вглядывался в лица стоящих. Капитан явно пытался опознать кого-то из состава оперативной группы. Для этого, очевидно, личный состав и построили. Когда опознание, не давшее результатов, закончилось, все трое сели в машину и уехали. В другое время такая процедура породила бы активное обсуждение, были бы высказаны гипотезы, догадки, но сейчас после тридцати часов на ногах, проведенных в нервной, напряжённой обстановке учений, всем было не до обсуждения и гипотез.
Чилин не чувствовал ни удовлетворения от того, что справился с непростыми задачами в ходе своих первых учений, ни обиды за несправедливо полученную «губу». Усталость, как наркоз, опустошила его, вытеснила все чувства. В таком же состоянии оцепенения находилась и вся служба вооружения оперативной группы. Люди молча погрузились в транспортник, когда его наконец подогнали, молча долетели, молча выгрузились. Чилин, отдав необходимые распоряжения, освободился и вместе с другими офицерами был доставлен к своему дому. Оказавшись наконец в своей комнатке, он сбросил форму и, не помывшись, не поев, рухнул на кровать. Но прежде, чем провалиться в сон, когда, как всегда на уровне подсознания, состоялся короткий сеанс самоанализа, в памяти всплыл только один момент: на завершающей стадии учений, на опознании и во время перелёта назад он нигде не видел Парискина.

28.
После утреннего построения командир эскадрильи подполковник Бородин подозвал Чилина:
– Слушай, лейтенант, мне инженер доложил о твоём бестактном высказывании в его адрес. Просил принять меры.
«Наябедничал жлобина. “Губы” ему мало. Хочет навесить мне ещё взыскание от комэска», – соображал Чилин.
Бородин был уравновешенным, неторопливым человеком. Летать начал ещё в Отечественную и считался одним из лучших пилотов полка. С позиций своего немалого жизненного опыта он воспринял выпад Чилина как несдержанность, в какой-то степени объяснимую напряжением, стрессом, возникшим тогда во время учений. К тому же накладывать сразу два взыскания на молодого офицера, показавшего хорошие результаты на учениях, он посчитал, было бы перегибом:
– Вот что, инженер собирает сейчас свободный техсостав эскадрильи на рабочее совещание. Извинишься там за допущенную бестактность, и дело с концом.
В конце совещания по предварительным итогам учений Юрашко, как это и было принято на подобных мероприятиях, потребовал от офицеров техсостава эскадрильи выполнять требования уставов и повысить исполнительскую дисциплину. Известно, что как только раздаются первые слова на эту тему, у подавляющего большинства подчинённых срабатывает условный защитный рефлекс блокирования сознания, и хотя уши никто не затыкает, но информация в мозг уже не проникает. Так было и на этот раз, пока инженер не перешёл к конкретному «возмутительному проступку лейтенанта Чилина». При этих словах офицеры вышли из состояния «совещательной летаргии» и приготовились услышать нечто интересное или, по крайней мере, новое. Отношение к Чилину в эскадрилье было неоднозначным. С одной стороны, с работой вроде справляется, что подтвердили последние непростые учения, с другой стороны, держится особняком, ни с кем не корешится. Это что, академия мешает ему быть проще? Юрашко же собирался, выслушав извинительный лепет «московского умника», как следует вправить ему мозги.
– Слушаю вас, лейтенант Чилин, –скомандовал он.
Подготовиться к предстоящей извинительной реплике у Чилина времени не было, так что пришлось обойтись экспромтом. Чилин встал, помял в руках фуражку и, низко опустив голову, всем своим видом показывая, как он удручён своим проступком, начал:
– Ну тогда во время учений так получилось, что я назвал вас дурашкой. Ну вообще-то «дурашка» – это ласкательно-дружеское производное от слова дурак, Причём дурашкой можно назвать и дурака, и дуру. Ну в данном случае исходное понятие – дурак. И тут я был не прав. Товарищ майор, конечно, не дурак и … – тут Чилин щёлкнул себя по горлу, – и вообще.
Всем собравшимся уже стало ясно, что Чилин устроил фарс и открыто издевается над непосредственным начальником. За чрезмерную требовательность, часто формальную и в мелочах, недолюбливали Юрашко многие, но с такой формой неповиновения здесь ещё не сталкивались. А Чилин продолжал:
– Да и как может лейтенант судить, дурак или не дурак его начальник – майор? Для лейтенанта кодекс отношений с начальником состоит из двух пунктов: Пункт первый. НАЧАЛЬНИК НЕ ДУРАК. Пункт второй: ЕСЛИ НАЧАЛЬНИК ДУРАК, СМОТРИ ПУНКТ ПЕРВЫЙ. Опять же известно, что дурак, знающий, что он дурак, уже не дурак. Но надо донести эту информацию до товарища, хотя бы и старшего, надо помочь дураку, и сделать это надо в ласкательно-дружеской форме, чтобы не дай бог, не оскорбить, не обидеть дурашку.
Юрашко сначала не вслушивался в извинения Чилина. Он видел виноватого, смущённого лейтенанта, тихим голосом озвучивающего нечто извинительное. Сам Юрашко готовился произнести уничтожительно-назидательные слова о том, как далёк ещё Чилин от того, чтобы стать настоящим офицером. Когда он понял, что происходит, то произнёс только:
– Лейтенант Чилин, смирно. Иды в штаб и получи записку об арестовании. Завтра едешь на гауптвахту. И чтоб всё получилось. Иды.
И тут же добавил:
– Но сегодня все запланированные у тебя в группе работы должны быть выполнены.

В эскадрилье знали, что Юрашко переходит на свой «идыш» только в состоянии крайнего возбуждения. Было понятно, насколько он сейчас разозлён и было ясно, что, учитывая характер Юрашко, неприятности ждут Чилина всерьёз и надолго.
В штабе Михалыч, занятый какой-то срочной работой, только кивнул в ответ на приветствие Чилина, протянул ему записку об арестовании и, оторвавшись от бумаг, добавил:
– Будем разбираться, когда вернёшься. И надо поговорить.
В коридоре Чилина остановил Парискин:
– Зайдём ко мне. Доложишь, как прошла концовка учений.
Чилин подробно рассказал о действиях службы вооружения на завершающей стадии учений и, в свою очередь, спросил, какими вопросами в это время занимался инженер по вооружению, что отвлекло его от задач учений.
– Были, были дела. Очень масса много дел.
Он помолчал.
– Впрочем, тебе, пожалуй, расскажу. Но строго конфиденциально. У тебя какая форма допуска?
– Первая. У меня в дипломе использовались совсекретные материалы.
– Тогда можно. Будем считать этот комментарий экспликацией понятия «солидарная ответственность». Понятие это широко используется в советских вооружённых силах на данном этапе их развития и поэтому является важным элементом курса молодого офицера.
После такого официального вступления Чилин ожидал услышать нечто важное, может быть, даже на уровне ВВС ТОФ. Но… это был Парискин.
– Теперь по существу. Где-то часам к пяти задачи учений были выполнены. В такелажных работах я решил не участвовать. Надо было дать возможность отличиться молодому начальнику группы. Как известно, люди растут на деле. К тому же каша «Дружба» из полевой кухни меня как-то не вдохновляла. Ты тогда отказался, а я решил откушать в гарнизонке. Захожу. Две официантки моложе средних лет скучают. Народ уже поел, столы убраны. Мне предоставлен оперативный простор. Зацени ситуёвину: атакует залётный старлей от авиации, москвич, большой мастер разговорного жанра. Короче, заканчиваю ужин в гарнизонке и перемещаюсь на поздний ужин к ним на хату. А теперь представь мизансцену: кружки колбаски заманчиво шкварчат в яичнице с помидорами, стол украшен бутылочкой водки и пикантный нюанс – девочек двое. Я расслабился. Вот-вот перейдём к откровенному флирту. В постель.
Лицо Парискина приняло мечтательное выражение. Он даже замурлыкал:
– Гаснет свет, поёт кларнет, чувиха просит сигарет… И тут без стука открывается дверь, и вваливаются, как домой, два капитана. Место это у них, конечно, было прикормлено, а информация по гарнизону распространяется со скоростью звука: стуканул кто-то. Мужички с порога мне ультиматум в довольно грубой форме: «Сам уйдёшь или помочь?» Вижу, у них руки чешутся помочь. Девочки мои стоят с виноватым видом, будто воды в рот набрали. Беру фураньку и перемещаюсь в сторону двери. Тут один из них, тот, что ультиматум озвучивал, берёт бутылку со стола и суёт её мне: «Водку свою поганую не забудь». Это он перед девчонками выпендривается. Мол, мы этого авиастарлея с дерьмом смешаем и ещё в морду плюнем. А я соображаю, что за нравы в этом микрогарнизончике. Это меня «ведут» аж от магаза, где я водку брал.
Выхожу на улицу. Абсолютно тёмная приморская ночь. Только светятся окна этой хаты. То есть меня оттуда не видно, а мне очень видно, что там происходит.
– Что же там такое происходит? Стриптиз они тебе показали или жёсткое порно?
– Круче. Всё тот же капитан правильно догадался, что я оглянусь и что его будет очень хорошо видно. Умный. Ему бы при таком уме ещё бы чуть поосторожнее быть.
– А он?
– А он стоит у окна и показывает мне средний палец торчком.
– И что ? Неужели ты вернулся?
– Вернул.
– Что вернул?
– Водку «поганую». Вместе с бутылкой. А с пяти метров да трезвый... У него было мало шансов, что я промахнусь.
– Теперь понятно, кого искали на опознании. А почему тебя не нашли?
– Потому что в такой игре выигрывает тот, кто играет быстрее. Прямо оттуда иду к инженеру полка и докладываю, что мне необходимо проконтролировать то-то и то-то, и что первым же ночным транспортником я должен убыть на базовый аэродром. Доводы были убедительны, я был трезв, и он дал добро.
– Вот почему тебя не было и почему вообще никого не нашли. И ты думаешь, инженер полка ни о чём не догадался?
– Когда речь зашла об опознании, конечно, догадался. Никакой особой любви ко мне он не испытывает, но начал действовать пресловутый принцип «солидарной ответственности». Допустим, он сдаёт своего инженера по вооружению, то бишь меня. Суд чести за проступок, позорящий достоинство советского офицера, снижает меня в очередной раз в воинском звании и т.д. и т.п. Но в соответствии с этим идиотским принципом одновременно инженер полка получает строгий выговор за слабую воспитательную работу и недостаточный контроль подчинённых. В результате инженером дивизии в следующем году становится не он, а инженер соседнего полка. Причём сам он наверняка никому ничего не врал. Его не спросили про ночной борт. Он промолчал. И вот я здесь, я с вами.
– Вит, а если ты убил его?
– Что ж, напишут, что погиб при исполнении служебных обязанностей. Или ты думаешь, что эти капитаны, случись что, точно рассчитывали бы допустимый уровень обороны? Скорее всего нашли бы меня где-нибудь с черепно-мозговой травмой, а по документам проходил бы как погибший при исполнении служебных обязанностей во время учений. Чиль, это ДПДВ, а не московская паркетная армия. «Оставь надежду всяк сюда попавший», сказал бы какой-нибудь Овидий. Но мы ещё побарахтаемся. Ты-то «не сидишь, сложа руки», что-нибудь придумал?
– Да, обозначились три направления. Поступаю сразу в два университета: в ДВГУ на мехмат заочно и в наш – марксизма-ленинизма. Это, так сказать, дисциплинирующие условия, чтобы «не сидеть, сложа руки». Мейнстрит – это адъюнктура. С третьим направлением самому не всё пока ясно. Так что пока помолчу. А ты об адъюнктуре не думал?
– Не думал и не думаю. Не моё это. Я – человек действия. У меня другие алгоритмы.
В дверь кто-то заглянул. Парискин встал:
– Всё. Закончили рабочее совещание. Ты в эскадру?
– Да, а завтра на двое суток на «губу».
– Юрашко с тебя не слезет. Он просто не оставит тебе времени на университеты. Так и будешь мотаться с полётов на дежурство, с дежурства в патруль, а отдыхать на «губе». И тут я тебе практически ничем помочь не смогу. Ладно. Погнали. Вернёшься, ещё поговорим.

29.
На этот раз поступление на гауптвахту прошло без приключений. Начальник гауптвахты никак не показал, что узнал Чилина. Он молча забрал у лейтенанта документы и приказал караульному сопроводить арестованного в камеру, где, как и в прошлый раз, Чилин почувствовал себя в окружении приятных, дружелюбно настроенных людей. Больше всего к этой компании подошло бы название «клуб нарушителей дисциплины». Опять в камере почти непрерывно шёл «трёп» с примесью «подначки». Видимо, эта атмосфера укоренилась здесь давно, и вновь поступавшие с удовольствием погружались в неё, принимая короткую камерную дружбу как неотъемлемую моральную компенсацию за своё, может быть, несправедливое наказание. Понятна была и позиция начальника гауптвахты: наказанием является не пребывание здесь, а соответствующая запись в карточке взысканий и поощрений, имеющейся в личном деле каждого офицера. Наказание «губой» сразу надолго отсекает возможность таких форм продвижения по службе, как получение очередного звания, повышение в должности, поступление в академию или в адъюнктуру. Чтобы такое серьёзное взыскание было снято, надо либо где-то заметно отличиться, либо долго служить без замечаний.
Не сразу, но постепенно до Чилина дошло, в чём состоял смысл «наездов» Юрашко. Майор наказывал его не за конкретные проступки, а чтобы добиться полного безоговорочного повиновения слишком «самостийного академика». В такой воспитательной работе, по мнению Юрашко, эффективен был только один метод, разработанный ещё в царской кавалерии: «За узду! Крепче! Ещё крепче! И по морде».
Эти двое суток ареста ещё раз дали возможность начальнику группы абстрагироваться от повседневной аэродромной текучки и осмыслить, что происходит в его жизни. Может быть, этот задумчивый капитан-лейтенант, начальник гауптвахты, именно в этом и видел философский смысл своего пенитцитарного заведения? Дать возможность арестанту изменить угол зрения на окружающее? Во всяком случае, для Чилина и второй арест проходил именно в этом ключе. Ещё чётче он осознал: надо ломать нынешнюю свою жизнь в полку.
Когда пришло время покинуть гостеприимную камеру, начальник гауптвахты, опять молча, положил на стол документы, а Чилин, приложив руку к козырьку, произнёс:
– Прощайте, товарищ капитан-лейтенант! Спасибо за гостеприимство. И знаете, думаю, каждому начинающему лейтенанту ТОФ полезно было бы хоть раз отметиться в вашем заведении.
В ответ капитан-лейтенант не стал сокращать дистанцию с бывшим арестантом. Он не встал, не протянул руку, но голову поднял и с отеческой интонацией попрощался:
– Кажется, сидел не зря. Поумнел. Тогда, бог даст, не увидимся.
30.
Чилин давно заметил, что бывают дни, когда удаётся всё, что наметил сделать, и даже больше. Удача как будто берёт тебя за шиворот и тащит от одного успеха к другому. Нужный автобус в нужное время подходит к твоей остановке, нужный человек оказывается в нужное время в нужном месте, и все обстоятельства складываются вокруг тебя самым благоприятным образом. В такой день главное – не терять темп.
Покинув гауптвахту, Чилин направился в университет, чтобы оформить обещанное поступление на мехмат: без вступительных экзаменов и со свободным графиком сдачи сессий. «Золотой» аттестат об окончании спецшколы, заявление, анкета. Буквально через двадцать минут все формальности были завершены.
– Когда приказ о зачислении будет вывешен, вы можете получить студенческий билет и начинать учиться, – сказала очень милая, молодая женщина – инспектор из приёмной комиссии.
Вопрос был решён. До отправления автобуса на Угольный оставалось полчаса, и Чилин решил позвонить в общагу. Если повезёт, девчонка подойдёт к телефону. Чилин не знал, что он ей скажет, но ощущение какой-то вины и незавершённости отношений гнало его в телефонную будку.
– Привет, мой лейтенант! – первой начала разговор девушка.
– Привет! Как ты догадалась?
– Всё просто. Можешь не верить, но никто, кроме тебя, меня спросить не может. Скажешь что-нибудь или послушаешь?
Чилин понял, что с ним прощаются.
– Послушаю.
– Ну слушай, – она вздохнула. – Ты мне понравился. Не принято, чтобы девушка говорила это первая, но девчонки часто стесняться стесняются, а делать-то всё равно делают. Мой лейтенант, мы не будем встречаться. У меня есть парень, у тебя тоже кто-то есть. Я не смогла перешагнуть своё, и ты, я это чувствую, не захочешь с ней расстаться… Попрощаемся?
Чилин вздохнул:
– Ты права. Надо прощаться. Каждому своё. Одно могу сказать, мне было хорошо с тобой в тот вечер.
Оба помолчали и после паузы одновременно положили трубки.
Прибыв в гарнизон, Чилин заскочил домой, чтобы привести себя в порядок, и тут же направился в политотдел дивизии. Для начала он хотел узнать об условиях поступления в гарнизонный «университет марксизма-ленинизма». И опять удача сопровождала его. В политотделе офицер, занимавшийся делами этого «университета», был на месте, а сама процедура зачисления в слушатели оказалась проста до примитива. Фамилию Чилина вписали в какой-то список, а самому ему было сказано, когда и где начнутся занятия. Но вопрос абитуриента, можно ли будет сдавать экзамены по свободному графику, заставил инструктора политотдела задуматься. С таким вопросом к нему ещё не обращались. Однако и этот вопрос был решён положительно:
– Если договоришься с лектором, сдавай. Не вопрос, – принял решение инструктор. Не мог же он сопротивляться удаче, сопровождавшей Чилина в этот день.
В обязательной программе дня оставался один пункт – зайти в штаб и доложить об исполнении наказания. Чилин помнил о желании Михалыча поговорить с ним и был уверен, что речь пойдёт о приближающемся спортивном празднике.
Михалыч складывал в папку документы, когда вошёл Чилин. Выслушав доклад о прибытии с гауптвахты, майор предложил лейтенанту присесть и энергично заговорил:
– Времени у меня почти нет. Надо к командиру идти с бумагами, но поговорить всё же хочу. Меня недавно замполит заслушивал по кадровому вопросу. Ты знаешь, при переходе на новую технику будет введено новое штатное расписание. Будут кадровые перестановки. Речь зашла и о тебе. Мы знаем, что Юрашко крайне отрицательно оценивает тебя как начальника группы. Выпускниками академии Жуковского нас не балуют. Они, так сказать, на дороге не валяются. Но ты успел набрать такой груз взысканий, что ни повысить, ни даже передвинуть тебя куда-то на равную должность сейчас практически не реально. Надо исправлять положение на месте. Думаю, тебе это по силам. И второе. Как мы договорились, ты сыграешь в баскетбол за команду города. Но это не всё. В этот день, во время спортивного праздника, в гарнизоне будет много посторонних: придут болельщики из города. Понаблюдай, что происходит вокруг. Если заметишь что-то подозрительное или просто необычное, заслуживающее внимания докладывай только мне и немедленно и при закрытых дверях. Ты уже говорил кому-нибудь, что будешь играть за город?
– Да нет. Хвастать тут нечем.
– Отлично. И не хвастай. Считай это информацией служебного пользования. Допущены только ты и я.
– Это всё? Аудиенция окончена?
– Уймись, Чилин. Какая аудиенция? Ты в ВВС ТОФ, а не в лейб-гвардии. Свободен.
Всю последнюю неделю Михалыч готовил проект приказа о переходе полка на новое штатное расписание. Выпроводив Чилина, он, стоя у окна, ещё раз мысленно прокрутил в голове узловые вопросы предстоящего важного разговора с командиром. Одновременно он видел, как по дорожке от штаба, пижонской баскетбольной походкой, чуть-чуть пружиня на носке при каждом шаге, удалялся вышедший от него лейтенант.
«С этим Чилиным не соскучишься. Можно понять Юрашко», – ухмыльнулся про себя замначштаба и пошёл в кабинет на втором этаже.
Сначала Михалыч доложил командиру полка предложения по формированию экипажей и по командным должностям среди лётно-подъёмного состава, потом перешёл к инженерно-техническим должностям. Однако если предложения по лётно-подъёмному составу командир выслушал очень внимательно, потому что каждого лётчика знал лично и, по сути, за каждого нёс персональную ответственность, то по второй части доклада он задал лишь несколько общих и частных вопросов:
– Предложения по инженерно-техническому составу формировал инженер полка? Серьёзные проблемы у него есть? С замполитом проект приказа в первом приближении согласован? С какими вопросами они придут ко мне?
– Товарищ командир, по лётно-подъёмному составу у замполита один вопрос – штурман Псхариев. Замполит предлагает вывести его за штат, то есть списать капитана Псхариева с лётной работы. Считает его недостаточно морально устойчивым. В течение только последнего года у него два прокола. Правда, я об этих проколах ничего не знаю. В приказах они не проходили.
– Один случай я помню. Тогда Псха ухитрился прийти поддатым на ночные полёты, и никто якобы этого не заметил. Сработала «солидарная ответственность». Так он вдобавок ухитрился не вывести самолёт на цель, а когда лётчик трёхэтажным матом объяснил ему это, полез из своего переднего отсека набить лётчику морду. Лётчиком был капитан Волос. У этого не пошалишь. Он встретил своего штурмана ударом ноги по физиономии. Псха вынужден был в ответ ограничиться матом с кавказским акцентом. И оба совсем выпустили из вида, что на них шлемы с ларингофонами и что все их трёхэтажные переговоры на командно-диспетчерском пункте слушают, и что всё пишется на магнитофон. Увлеклись капитаны. Мы с замполитом тогда решили не давать ход делу. История могла потянуть на приказ по ВВС ТОФ. Замяли. Про второй прокол мне замполит не докладывал. А ты, значит, ни про тот, ни про второй ничего не слышал?
Командир замолчал и выжидательно, чуть улыбаясь, смотрел на Михалыча.
Замначштаба спокойно выдержал взгляд командира и совершенно серьёзно доложил:
– Как стало известно из неофициальных источников, жена капитана Псхариева ходила на беседу к замполиту полка. Беседовала она с замполитом таким пронзительным голосом, что неофициальный источник, даже сидя в соседней комнате, кое-что расслышала и поняла смысл беседы. Так вот жена утверждала что «её Псха», хотя и выписал прошлым летом отпускной билет и проездные документы на Кавказ, где проживают его родители, на самом деле провёл отпуск во Владивостоке у местных ****ей. Жене Псха сказал, что не может взять её с собой в родной аул и привезти к родителям, потому что они не одобряют его женитьбу на русской. Причём вернувшись, он отпускной билет представил с отметкой о пребывании в течение всего отпуска в кавказском ауле.
– Так. И как же жена прознала всю правду?
– Элементарно. Псха засветился со своими ****ями в кабаках во Владике. Кто-то из наших офицеров его видел, поделился с подругой, а уже в гарнизоне не настучать жене просто не могли.
– Так. И что замполит?
– У замполита не было выбора. Документы Псхариева против гарнизонных сплетен.
– Думаю, у него и сейчас нет выбора. Взыскания не объявлены. Официальное расследование проведено не было. Или как? Сегодня изменил жене, завтра изменит Родине? Нет. Не повысить можем, а вывести за штат, то есть отстранить от полётов, формальных оснований нет. Какие ещё у замполита вопросы?
– У него сомнения насчёт назначения Парискина инженером полка по вооружению. По этой позиции и инженер полка колеблется.
– В данный момент у Парискина есть не снятые взыскания?
– Сняты все по результатам учений.
– Помню. Он тогда обеспечил выполнение непростой вводной.
– Ещё вопрос. У них предложения по другой персоналии есть?
– Нет.
– Конечно, нет. Необстрелянных рижан они предложить не могут. Опытного техника без высшего образования на эту должность не назначишь: кадры ВВС не пропустят. Кстати, правильно сделают: приходит принципиально новое вооружение. Просить ещё «жуковца»? Так нам скажут, что у нас и так их двое. Надо воспитывать людей, скажут, а не гробить. Не Чилина же нам назначать? Он пока вообще ни на что не годится. В Невичах не стрелял, в ЧП на взлётной полосе только стремянку Парискину притащил, успех на учениях тоже Парискин обеспечил, а Чилиным Юрашко там остался недоволен. Единственное в чём он отличился – дважды за один месяц посидел на «губе». Кажется, в полку это первый случай.
– Вам по Чилину Юрашко докладывал?
– Юрашко докладывал по команде – инженеру полка, и не доверять его информации у меня оснований нет. Так что так: ставим задачу замполиту, инженеру полка, Юрашко – пусть воспитывают таких как Псхариев, Парискин, Чилин. А мне надо, чтобы полк уже сегодня был готов выполнить боевую задачу. Закрыли вопрос. У тебя все фотографии в новых штатах расставлены?
– В первом приближении – да.
– Тогда всё. На сегодня закончили.
31.
Незаметно, в текучке аэродромных будней подошло воскресенье спортивного праздника в полку. В гарнизоне навели «марафет»: всё, что можно подмели, подкрасили, побелили. Привели в порядок спортивные площадки. В программе были командные соревнования по перетягиванию каната и волейболу (между подразделениями), по футболу (лётчики – технари), по баскетболу (сборная Угольного – сборная полка) и по настольному теннису (личное). Во всех запланированных командных встречах можно было ожидать и упорной борьбы команд, и азарта болельщиков.
Тих заранее, на последней тренировке, обговорил с Чилиным все технические моменты предстоящей встречи. Прежде всего он извинился за то, что начал проталкивать идею выступления офицера за город, не поговорив предварительно с ним самим. Чилин, разумеется, не обмолвившись о разговоре с Михалычем, принял извинения и даже обрадовал Тиха, заметив:
– Знаешь, в полку многие не поймут меня, но … пилювать. На самом деле в этой встрече мне сыграть за город гораздо интереснее, чем за лётчиков. У них своя команда, свой «звёздный» стиль игры. Там я лишний, а у вас как центровой да при командной игре я буду ключевой фигурой. Кстати, есть три фишки, три домашние заготовки. Во-первых, у меня есть персональный тест: прыжок с места двумя ногами через стул. Если перепрыгнул, значит, в хорошей форме. Сегодня проверился и высоту взял, так что с подбором мяча под кольцом у них будут проблемы. Во-вторых, у лётчиков «столб» при подборе мяча под щитом ловит его двумя руками, чтобы потом самому же провести повторный бросок. Вот он выпрыгнул, поймал и опустился с мячом, чтобы сгруппироваться и снова взлететь. Внизу его хлещут по рукам, толкают. В результате, он может и промазать. В прошлом году это им было не страшно. Второй отскок опять, как правило, доставался лётчикам. В этом году всё не так. Рядом буду я. И прыгаю я, как минимум, не ниже. Но фишка в том, что к мячу я буду тянуться одной рукой и на этом выиграю ещё кисть.
– Понял. Ты первым дотягиваешься и сбрасываешь мяч кому-то из наших.
– Да. На точки. Лучше всего на угол тебе или кому-то ещё из наших нападающих. Защитник лётчиков не успевает, и моментально повторный бросок, если мы в нападении. Если мы в защите, то с угла сразу длинный опережающий пас за голову уходящему в отрыв защитнику. Лётчики физически мощнее. Это даст им преимущество на проходах и в борьбе под щитами в трёхсекундной зоне, и это будут мои проблемы. Но твои пацаны быстрее и могут показать более организованную игру. Это должно дать нам преимущество в отрывах и в защите.
– Ты говорил о трёх фишках
– Есть и третья. Это трюк, который применяют женщины средних лет в московском метро. Представь: часы пик, платформа плотно заполнена народом. Подходит поезд. Около каждых дверей вагона образуется коридор из ожидающих, чтобы дать выйти приехавшим и первыми ворваться на их место. Входить в вагон нельзя, пока его не покинет последний из выходящих. Если я стою в первом ряду этого коридора, у меня преимущество перед теми, кто сзади и кто сбоку, но дальше меня от дверей. Повторяю тебе, нельзя врываться в коридор раньше, чем последний выходящий пройдёт мимо тебя, но зато твоя соседка – москвичка средних лет, не входя в коридор, может поставить перед тобой ногу, и ты утратишь своё преимущество – и позиционное, и в скорости. В решительный момент ты оказываешься у неё за спиной, и входишь в вагон после неё. Такая же картинка складывается при подборе отскока после штрафного. Игроки обеих команд выстраиваются вдоль коридора трёхсекундной зоны через одного. Входить в зону можно только, когда мяч коснётся кольца. В этот момент я не делаю шаг вперёд в трёхсекундную зону, а делаю шаг в сторону и отсекаю игрока, стоящего рядом. Он оказывается у меня за спиной, и я получаю преимущество в борьбе за отскок.
– Ты же нарушишь правила.
– Надо точно выбирать момент отсечки. Должно работать чувство времени. Согласен, что это на грани фола. Так сказать, радикальное средство. А радикальные средства следует применять в критических ситуациях. Скажем при равном счёте на последних минутах игры. Но опять же, это – моё. Давай о других проблемах.
– У них будет несколько проблем. Мы и в прошлом году пробовали применять несколько схем защиты и несколько комбинаций в нападении, но не хватало центрового. Играли в защите зону с подстраховкой, но чтобы перекрыть броски со средних и дальних точек приходилось зону растягивать. Их центровой, а он на голову выше, оставался один на один с нашим защитником. Дальше всё просто: либо наброс центровому, и тот легко переигрывал нашего мелкого защитника, либо бросок с точки, и 80% отскока подбирали они. При таком раскладе они имели возможность в нападении совершать бросков в 3–4 раза больше, чем мы. В результате – разгром. Но в этом году они лишатся преимущества под кольцом, а мы свои преимущества в скорости, в организации игры, в выносливости нарастили. Чиль, а ты не сдрейфишь во время игры? Не сломаешься? Трибуны больше всего будут давить на тебя.
– Да, пилювать. Для меня во время игры трибун нет. Я полностью переключаюсь на игру.
– Это клёво. Сегодня обычной тренировки не будет. Повторим свои основные комбинации. Упор – на взаимодействие с центровым и на твои фишки. И ещё одно. У нас скамейка длинная. Кроме тебя и меня. Остальных можем менять и можем делать замен, сколько угодно. Но тебе надо играть аккуратно: два–три фола максимум. При четырёх заработанных фолах на пятый тебя могут начать провоцировать, а ты должен сохранить себя до конца игры. У лётчиков «скамейка» короткая, шесть–семь игроков. Равноценных замен почти нет. Если нам удастся в начале игры оторваться в счёте, они занервничают, начнут фолить и могут потерять одного–двух ключевых игроков. Тогда в конце игры мы получим преимущество.
Чилин испытывал наслаждение от той атмосферы «высокого» баскетбола, которая всякий раз возникала на тренировках у Тиха. Такой же кайф, кажется, получали и другие ребята, независимо от того, отрабатывались ли технические приёмы или наигрывались предложенные Тихом комбинации, или просто шла двусторонняя игра. После тренировки, когда Тих, сложив в сетку мячи, подошёл попрощаться, Чилин, глядя вслед расходящимся с тренировки пацанам, сказал:
– Вот отслужу, получу свою, как говорит мой приятель, «жирную» военную пенсию и стану, пожалуй, детским тренером по баскетболу. Нравится мне всё это.
– Я бы тоже стал. Хоть завтра. А ты знаешь, какая зарплата у детского тренера в спортобществе?
– Неважно. У меня будет военная пенсия. Главное дожить. Кстати, откуда вся эта спортивная роскошь, если «Шахтёр» не даёт денег?
– Что-то сами, что-то… Долго рассказывать. Ты сегодня в пельменную или на танцы идёшь?
– Не знаю ещё. А что?
– Если в пельменную, я с тобой. Со мной не тронут. А если на танцы, то хочу предупредить. В Угольном тёлок кадрить, что по минному полю ходить. Ты с ней на танцах знакомишься, а на неё какой-нибудь местный бандюган уже глаз положил. Если ты её провожать идёшь, тебя для начала предупредят или просто по морде дадут. Не отстанешь – легко на перо могут посадить.
– Тих, я вижу, ты в курсе моих приключений. Откуда?
– Общаемся с пацанами. Да и заметен ты, что на площадке, что в пельменной, что на танцах. Так куда?
– Я домой.
– Я тоже. Надо выспаться. До завтра.
Однако домой Чилин попал не очень скоро. Возле дома он встретил Парискина с авоськой, в которой отчётливо просматривалась бутылка.
– Зайдём? – помахал приятель авоськой.
– Сегодня не употребляю. Завтра участвую в баскетболе.
– И что? Я тоже участвую. И даже в двух видах. Ну в настольный теннис мне тут играть не с кем. Мастерство не пропьёшь. А в футбол… Надо провести ревизию. Была у меня пара финтов. Посмотрим, что осталось. Ну а ты-то что? Лётчики этих пацанов городских как несли, так и будут нести. С тобой или без тебя - никакого рояля не играет. Да тебя скорее всего и на площадку не выпустят. У парней сыгранная команда, а тебя они просто не знают. Ладно. Не хочешь пить, я и сам справлюсь. Это не лётунов из горящих самолётов спасать. Пошли, зайдём. Не пить же мне одному.
Когда вошли в комнату и сели, Чилин решил открыть карты:
– Тут такое дело, Вит. Играть я буду, но не за, а против лётчиков. Мне предложили, и я согласился сыграть завтра за город.
Парискин поставил уже налитую стопку и после паузы очень серьёзно произнёс:
– Чиль, ты наверное не понимаешь. Лётчики всё равно разнесут город. Как пьяных мужиков. Ты же не видел прошлогоднюю игру. И полк будет радостно и ненормативно улюлюкать. Это будет удар по «жуковцам», по нашему престижу. Ты представь, как будут вопить Юрашко и Стоянов.
– А если выиграет город?
– Если …иф, как говорили древние греки… Вопить, конечно. будут. Многие. Но многие и зауважают. Чиль, а что? Есть шансы? Я-то знаю, ты кое-что можешь.
– Думаю, есть.
– Тогда я тебе вот что скажу. В нашем замкнутом коллективе, как на зоне: «Не верь, не бойся, не проси». Не верь замполиту, не бойся таких, как Стоянов, не проси таких, как Юрашко. А за твой шанс надо выпить. За грядущую победу!
Парискин выпил, закурил, расслабился и продолжил:
– В конце концов, эта игра – эпизод. Отношение к «жуковцам» определяют ментальные факторы. Во-первых, «акадешка» выпускает классных специалистов. Ты знаешь: жёсткий отбор на входе и серьёзная учёба внутри. Никакой «халявы». Либо ты талантлив и всё схватываешь на лету, либо ежедневная самоподготовка по четыре–пять часов, либо – аут. А здесь, в линейной авиации, да ещё в службах вооружения, «коллеги по цеху» хотят иметь хороших специалистов. Уж очень масса много рисков в нашем деле. И во-вторых. Может быть, в главных. «Жуковка» выпустила нас «военными демократами». Внутренне мы готовы к функциональной дисциплине, когда жёстко требуют и с нас, и мы, если это вытекает из ситуации или из функциональных обязанностей. Но когда какой-нибудь Юрашко начинает брызгать слюной: «Приказ начальника – закон для подчинённого», когда надо прогибаться вверх и можно хамить вниз, хочется послать и его, и всё остальное… Выиграет завтра полк или проиграет – это, повторяю, эпизод. Ментальные факторы действуют постоянно, и «коллеги по цеху» воспринимают их. Я прошёл через это.
– Красиво говоришь, Вит. Но пока Юрашко имеет меня по каждому поводу и без. Боюсь сорвусь.
Парискин, не закусывая, выпил ещё пару синглов.
– Слушай. Пока я трезв. Не дури, Чиль. Срывы дорого стоят. Есть более эффективные решения. Не хочешь свалить от Юрашко?
– Это вопрос или предложение?
– На новых штатах группы вооружения в ТЭЧ появилась клетка старшего техника. По сравнению с группой в эскадре это и денег меньше, и категория ниже – старлей. Да и не слышал я, чтобы после нашего фака кто-то на стартехе сидел. Но у тебя особый случай. Короче. Если да, пиши рапорт. Думаю, пройдёт.
– Принято.
– ОК. А твоего друга надо бы как-то вернуть на землю. А то этот «дурашка» вообразил, что он для подчинённых и бог, и царь. А он-то всего лишь воинский начальник. Между прочим, «коллеги по цеху» любят посмеяться. Идеи есть?
– Надо подумать… Есть идейка неказистая. «Дурашка» обычно со стоянки в столовую ездит на велосипеде. Представь картинку: выходит он одним из последних из столовой (любит дядя пожевать), а велика-то и нет. Машина с офицерами на стоянку уже уйдёт без него, потому как все знают, дядя ездит на велике. Моя задача – незаметно погрузить велик в машину около столовой, а на стоянке, не привлекая внимания, поставить его к «дурашке» в каптёрку. Представляешь, как большой сагиб задёргается около столовой и как взбесится, когда обнаружит велик в каптёрке.
– Нормально. Вот такая детская заморочка и нужна. Моя задача – устроить в курилке такой перфоменс, чтобы никто никуда, кроме как на меня, не смотрел, пока ты грузишь велик в машину. Для такого мастера разговорного жанра как я, это легко. Проведу-ка я по этому случаю в курилке коллоквиум по сексуальному воспитанию офицерского состава. Реализация на понедельник?
– Договор.
– А если засветишься?
– Война план покажет. Вит, ну ты уже достаточно принял, чтобы исполнить что-нибудь из своего репертуара? – кивнул Чилин на стоявшую в углу гитару.
– Да ты что? Даже пить в отсутствие женщин – безыдейная пьянка. А уж романсы – это только для них. И писать, и исполнять.
– Ну, Вит… Ну, пожалуйста.
– Ладно. В виде исключения. Раз уж пью без женщин, возьму без них и гитару. Лишь бы исключения не стали правилом.
Парискин взял гитару, долго молча настраивал её, глядя в темнеющее окно. Потом запел, тихонько подыгрывая себе. Как и в прошлый раз первые слова он просто тихо продекламировал, но постепенно голос набирал силу, подчёркивая драматизм слов:
Мелькают тени в сумеречном свете.
Коснусь рукой – холодное, сырое.
Не спрашиваю. Сам за всё в ответе
И сам покойнице глаза закрою.
Счастливых снов мне не увидеть вновь.
Укрыта саваном моя любовь.
Счастливых снов мне не увидеть вновь.
Укрыта саваном моя любовь

– Вит, это что, экспромт?
– В глубине души все мы, офицеры, несколько сентиментальны. Повторяюсь? Не стыдно. Мысль не моя. Юрий Михайлович когда-то высказал. Всё, Чиль. Разошлись по койкам.

32.
Через полчаса Чилин уже засыпал, закутавшись в казённое одеяло. Но прежде чем уснуть окончательно, как всегда, где-то в подсознании прокручивались наиболее острые ситуации прожитого дня. Шёл анализ, освобождённый от необходимости принимать какие-то решения или как-то действовать.
«Разговор с Тихом. Он явно ушёл от вопроса о деньгах, а Семёна этот вопрос очень интересовал. Одному хочется всё узнать. Другому не хочется ничего говорить. Непонятно. Даже таинственно.
Вит. Талантлив, смел. Хочет вырваться из полка. Адъюнктурой не занимается. Скорее всего видит какой-то собственный путь, но молчит. Не доверяет? Не хочет говорить раньше времени?
Каждому своё».

33.
На следующий день с самого утра установилась солнечная, безветренная погода. Это радовало и спортсменов, и болельщиков. Встреча по баскетболу по плану начиналась в двенадцать. К этому времени болельщики, офицеры и матросы, уже были разогреты соревнованиями по перетягиванию каната и теперь дружно подтягивались к баскетбольной площадке поболеть за свою команду. Все знали, что полк в этой встрече – фаворит и собирались посвистеть, поиздеваться над городом, к населению которого особых симпатий в полку не испытывали. Подъехало и несколько групп городских болельщиков. В основном, это были друзья и знакомые игроков или те, кто в прошлом сами увлекались баскетболом.
В полдвенадцатого появились команды и приступили к разминке. Чилин приехал отдельно и присоединился к команде Тиха прямо на спортплощадке. Тут же кто-то из болельщиков крикнул:
– Лейтенант, заблудился? Наши с другой стороны разминаются.
Когда стало ясно, что Чилин будет играть за город, болельщики обсудили ситуацию, но какого-то уж очень враждебного отношения к «изменнику» выражено не было. Видимо, «ментальные факторы», о которых говорил Парискин, хотя и медленно, но действовали.
Кто-то из «стариков», защищая Чилина, солидно рассматривал правовой аспект:
– Лейтенант живёт в городе, а служит в полку. Так что получается, за кого возьмут, за того и играет.
Другой, помоложе, высказал более оригинальную точку зрения:
– Лейтенанта придали городу, чтобы поднять средний рост их команды. Прошлогодний результат из-за большой разницы в среднем росте команд в «Шахтёре» не признали. Попробуют переиграть в новом составе. Но… не поможет. Один в поле не воин. Уделаем, как бог черепаху.
В целом, в полку помнили беспомощную игру города в прошлом году, видели, что составы команд почти не изменились и в победе своей команды не сомневались.
Уже на разминке было видно, насколько разными были команды и по составу, и по установке на игру. Лётчики разминались индивидуально, каждый по своей программе: кто-то делал упражнения на растяжку, кто-то трусцой бегал вокруг площадки, кто-то в одиночку пристреливал кольцо. Никто никому не давал указаний или советов. Разминались зрелые, самодостаточные игроки.
Тих на своей половине площадки проводил разминку команды города совершенно иначе. Сначала «верёвочка»: ребята по очереди набегают на щит, очередной получает пас из-под кольца, выполняет бросок и остаётся под щитом, сменяя пасующего. Потом несколько минут удерживали мяч «восьмёркой» – комбинация, разыгрываемая иногда в нападении. После нескольких коллективных упражнений каждый выполнил серию бросков с любимых точек, и в заключение каждый сделал по пять бросков с линии штрафного. И только Чилин разминался по отдельной программе для центрового, разученной с ним тренерами ещё в Москве.
Закончив по свистку судьи разминку, команды собрались – каждая около своей скамейки для запасных. Капитаны назвали стартовые пятёрки, и по второму свистку эти пятёрки вышли на поле.
«Физкультпривет» – «Физкультпртивет», – прозвучало с обеих сторон приветствие, и судья с мячом вошёл в центральный круг. Сейчас он подбросит мяч вверх на два–три метра, а каждый из двух изготовившихся центровых в высоком прыжке будет стремиться дотянуться до мяча первым и сбросить его своему игроку. Чилину очень хотелось выиграть этот поединок. Для этого надо было правильно выбрать момент прыжка и максимально высоко взлететь. Конечно, один мяч немного значит в игре, где их забивают по 30–40 за матч. Но психологически Чилину было важно почувствовать, что он переигрывает центрового лётчиков в воздухе. И ему это удалось. Он первым коснулся подброшенного судьёй мяча, сбросил его Тиху, а тот, реализуя заготовленную на этот случай комбинацию, послал в отрыв одного из своих быстрых защитников. «Город» повёл в счёте два очка.
До перерыва игра была равной. Обе стороны набирали очки, в основном за счёт дальних и средних бросков. Но при этом Тих произвёл несколько замен, благодаря чему его команда выглядела заметно свежее. Чилин, как и обещал, доминировал под своим щитом и ухитрялся кое-что доставать под чужим. Усталость игроков проявляется прежде всего в снижении концентрации внимания. Этим Тих и предложил воспользоваться своим ребятам, когда во время перерыва давал установку на вторую половину игры:
– Если кому-то удастся перехватить передачу, в отрыв уходит другой, тот кто ближе к чужому кольцу. Но первый должен бежать сзади и добивать мяч, если бросок будет мимо. Силы не экономьте. У нас скамейка длинная.
Действительно, после перерыва «городу» удалось сделать несколько перехватов и оторваться в счёте на восемь очков. Но главной проблемой для лётчиков стали точные дальние броски Тиха, который во второй половине стал всё чаще брать игру на себя. Когда защитник, персонально державший Тиха, набрал пять фолов и покинул площадку, капитан лётчиков попросил таймаут.
Тих подошёл к Чилину посоветоваться, стоит ли что-то менять в игре:
– Остаётся семь минут чистого времени до конца. Удержим счёт?
– По игре должны. Можно попробовать две вещи. После перерыва будет их вбрасывание, и тут можно применить ненадолго прессинг по всему полю. Лётчики подустали, могут допустить ошибки в передачах, но в любом случае мы затянем игру, выиграем время.
– А вторая?
– Возвратный пас. Кто-нибудь, кому удобнее, даёт пас мне. Я делаю вид, что готовлю бросок. Твой защитник – лётчик захочет поучаствовать в борьбе за отскок от щита, пойдёт в трёхсекундную зону, и ты окажешься свободен. Я делаю быстрый возвратный пас тебе, а ты – бросок по кольцу. Но… тут два нюанса. Сначала надо растянуть защиту, чтобы я смог надёжно получить передачу. И второе. Если бросок состоится, он должен быть быстрым. Иначе или мне придётся покинуть трёхсекундную зону, и отскок достанется лётчикам, или мне засудят «три секунды».
– Да. Понял. Объясню пацанам.
Тих отошёл к ребятам, а Чилин расслабленно прошёлся глазами по болельщикам, не видно ли Парискина. И вдруг его будто током ударило. В одной из групп стоявших вперемежку матросов, офицеров, гражданских он увидел того самого приблатнённого парня, который сопровождал «снайпера» во время их столкновения в Невичах. Парень стоял боком, но не узнать его было невозможно. Чилин оглянулся по сторонам. Ни Михалыча, ни коменданта вокруг не было. Раздался свисток судьи. Надо было выходить на площадку и доигрывать встречу. А когда через десять минут прозвучал финальный свисток, и ребята стали радостно поздравлять друг друга с победой, Чилин уже напрасно озирался по сторонам. Парень исчез.
Тих подошёл попрощаться:
– Мы уезжаем. Чиль, ты классно отыграл, но в концовке, мне кажется, потерял концентрацию. Устал что ли?
– Да нет. Тут другое.
– Я понял. Но… Приходи вечером в пельменную. Обмоем победу.
– Разбор полётов? Если смогу, обязательно.
Ребята пожали друг другу руки, и Тих своей лёгкой походкой, как всегда с сеткой мячей через плечо, пошёл догонять свою команду, а Чилин, ещё раз оглядевшись, направился в матросскую казарму. Там он обмылся холодной водой, переоделся в форму и отправился на более основательные поиски «приблатнённого» и Михалыча. Спутник «снайпера» исчез, а Михалыча Чилин обнаружил в штабе, работающим в своём кабинете.
– Разрешите? – постучался лейтенант.
– Да заходи уж. Пришёл похвастаться, что обыграл полк?
– Разрешите уточнить: сборная лётчиков проиграла городу. Но я не об этом: товарищ майор, есть просьба и есть информация.
– Излагай, чего просишь, о чём информируешь.
– Прошу перевести меня с должности начальника группы третьей эскадрильи на должность старшего техника в группу регламентных работ.
– Чилин, просьба о понижении в должности – это серьёзный шаг для офицера. Там и категория на звёздочку ниже, и оклад меньше. И я вообще не помню случая, чтобы выпускник «жуковки» сидел на должности стартеха. Как обоснуешь в рапорте?
К такому вопросу Чилин был не готов, но интуиция подсказывала, что ни отношения с Юрашко, ни поступление в адъюнктуру выносить в рапорт не следует. Последовал экспромт:
– В группе регламентных работ технику ремонтируют, а не эксплуатируют. Так что будет возможность попредметнее ознакомиться с новыми системами вооружения. Кроме того, я недавно записался в университет марксизма–ленинизма. Хочу серьёзно изучить теорию, подготовиться к вступлению в партию. На некоторое время надо перейти на регламентированный рабочий день. Пусть даже с понижением.
Михалыч чуть заметно улыбнулся:
– Готовишь рывок из-за спины? Знаешь, я сам не мог предложить тебе этот переход, но должность стартеха в группе регламентных работ придерживал. Короче, пиши рапорт на моё имя. Думаю, командир даст добро. Ты хотел ещё что-то доложить. Излагай.
– В прошлый раз вы меня предупредили, чтобы я немедленно докладывал лично вам, если замечу сегодня в гарнизоне нечто необычное.
– Ну? – поднял голову Михалыч.
– Так вот. Сейчас во время игры я увидел среди зрителей парня, сопровождавшего «снайпера» в Невичах во время моего патрулирования. Он тогда ударил меня, и оба скрылись в тайге.
– Чилин! Я просил докладывать немедленно, а сейчас сколько времени? Уже, наверное, час прошёл, как игра закончилась. Почему сразу не доложил?
Михалыч вскочил и быстро прошёлся по комнате.
– Товарищ майор, представьте сцену: я посреди игры покидаю площадку и бегу в штаб. Его действия? Он же почти наверняка запомнил меня. Да он тут же скрылся бы. Теперь допустим, я попытался бы задержать его самостоятельно на месте. А если он был вооружён? Ему терять нечего. Вспомните, как решительно он действовал в Невичах.
– И ты решил ничего не делать?
– Я решил доиграть оставшиеся минуты, а потом проследить за ним и послать к вам кого-нибудь с информацией.
– Разумно. Проследил?
– Когда закончилась игра, его уже не было.
– Немедленно возьмёшь четырёх человек с оружием и обшаришь гарнизон.
– Я и без них, без человеков с оружием уже обшарил гарнизон. Час шарил. Его нигде нет. Скорее всего он просёк, что я узнал его и из гарнизона скрылся. Второй раз уходит.
– На этот раз тебе больше повезло.
– В смысле я не получил по морде? Ну у вас и шутки, Михал Михалыч.
Оба улыбнулись, напряжённость разговора спала.
– Ладно, садись и пиши свой рапорт. Укажи как мотив желание глубже изучить новую технику. Если завтра командир подпишет, во вторник будет приказ и выходи на службу в ТЭЧ.
Михалыч быстро просмотрел рапорт Чилина и заторопился:
– Всё. Иди, иди. Мне ещё к командиру надо.
Но вдруг, останавливая Чилина жестом руки и даже изменившись в лице, спросил:
– Лейтенант, очень важно. Ты обратил внимание, кто стоял рядом с этим парнем?
Чилин прикрыл глаза и попытался восстановить в памяти всё, что он увидел в тот момент. Отчасти ему это удалось.
– Там стояла группа примерно из десяти человек, но ближе других стояли трое. Одного я точно знаю: это техник самолёта из нашей эскадры. Второго лично не знаю, хотя и встречал то ли в столовой, то ли ещё где. Знаю, что он из лётного состава полка. Третьего при встрече узнаю, но не помню, чтобы видел его раньше.
– Сейчас погуляй по гарнизону, постарайся их отыскать и попроси зайти ко мне. Почему, зачем – не объясняй. Вперёд.
Первых двоих Чилин легко отыскал на футболе. Найти третьего нигде не удалось. Выполнив на две трети поручение Михалыча, Чилин остался досмотреть игру. Он никогда не был футбольным болельщиком. Однако в Москве, где родная академия Жуковского была расположена рядом со стадионом «Динамо», как-то раз случайно довелось попасть на матч с участием ещё совсем молодого, но уже знаменитого Эдуарда Стрельцова. Тогда Чилина поразила даже не столько сама игра великого «Стрельца», сколько мысль о неравномерности распределения таланта среди людей: «Может быть у непобедимых мушкетёров Дюма были реальные прототипы? И, наверное, те, кто наделён таким огромным, несоизмеримым с привычными представлениями талантом, осознаёт эту свою несоизмеримость, а жизнь далеко не всегда даёт им шанс предъявить свой талант окружающим и получить признание. Им приходится или смириться и прожить жизнь обыкновенного человека, или вступить в конфликт с окружающими. Дальше, как правило, разворачивается драма».
На поле, между тем, шла вторая половина второго тайма. Игроки подустали, но даже со скидкой на это было видно, что уровень игры не впечатляет. Толпа играющих перемещалась вслед за мячом от одной штрафной площадки к другой, по воротам ударов было мало, зато много ударов было по ногам. И если по воротам, как правило, били мимо, то по ногам очень даже попадали. Игра сопровождалась то гневным, то весёлым матом. При ударе мимо ворот гневным матом выражал свои эмоции игрок наносивший удар, а при ударе по ногам – получивший. Весёлым матом во всех случаях выражали свои эмоции зрители.
Чилин остался досмотреть футбол по трём причинам: во-первых, надо было проверить, не появится ли третий из стоявших рядом с «приблатнённым» парнем, во-вторых, чтобы после футбола пообедать в гарнизонной столовой и, в-третьих, хотелось увидеть как играет Парискин.
По манере игры Парискин выделялся на поле. Он перемещался мало и несколько в стороне от толпы, сопровождавшей мяч. А когда получал пас или когда мяч случайно отскакивал к нему, финтом обводил одного–двух защитников и делал острую передачу, стараясь вывести кого-нибудь на ударную позицию. После одной из таких передач «технари» и забили ответный гол. Лётчики забили свой гол ещё в первом тайме. До конца игры Парискину удалось ещё раз сорвать аплодисменты, когда он выполнил технически сложный приём – «ножницы»: в падении на спину, используя маховое движение одной ноги, другой ногой пробил через себя по воротам. Вратарь легко отразил эту атаку, но публика взревела, восхищённая красотой движения.
34.
К 17.00 командир полка вызвал Михалыча с проектом итогового приказа по спортивному празднику. В приказе надо было объявить результаты соревнований, победителям раздать грамоты и благодарности и сформулировать задачи на будущее.
И командир, и Михалыч болели за лётчиков, которые в этом году выступили хуже, чем обычно.
– Что так несильно наши сыграли и в баскетбол, и в футбол? Харч стал хуже или девчонки замучили?
– Думаю, звёздная болезнь. В позапрошлом году выиграли очень легко, в прошлом году – легко. В этом году просто не настроились на серьёзную борьбу. Командир, тут другое. Есть новая информация по ЧП со «снайпером». Разрешите доложить?
– Ты ещё спрашиваешь. Излагай.
– Чилин доложил, что видел среди болельщиков на баскетболе парня, сопровождавшего «снайпера» во время инцидента в Невичах.
– Так. И что?
– Организовать задержание не удалось.
– В Невичах у Чилина не получилось, в гарнизоне не получилось. У него хоть когда-нибудь хоть что-нибудь получается?
– Получается. Это он в баскетбол сегодня у лётчиков выиграл. Сегодня вообще день вооруженца: Чилин обеспечил победу баскетболистов города, а Парискин сделал голевую передачу, и технари сыграли 1:1 с нашими. Но сейчас важно другое. Это появление спутника «снайпера» в полку вряд ли связано со спортом. Командир, вы помните, я докладывал вам план Семёна, начальника милиции? По сути, этот план сегодня сработал. Чилин запомнил трёх офицеров, стоявших рядом с этим парнем. Двух уже удалось отыскать, и я с ними поработал. Они чистые. Третьего отыскать пока не удалось. Но в полку человек не иголка. Рано или поздно Чилин его опознает. Если, конечно…
– Договаривай.
– Командир, у меня опять догадки и предположения.
– Говори, не тяни.
– Там, в Невичах с Чилиным в патруле были два матроса. Оба уже демобилизовались. Стало быть опознать этого парня в городе может только Чилин. Мы не знаем, почему так срочно этот парень покинул гарнизон сегодня. Может быть, цель посещения уже была достигнута, может быть, он понял, что его опознали, а может быть, и то, и другое. Во всяком случае, Чилину угрожает реальная опасность.
– Думаю, ты преувеличиваешь. И потом, что реально можно сделать в сложившейся обстановке? Приставить к Чилину охрану? Выдать ему оружие? Переселить в казарму?
– Преувеличиваю? Вспомните драму с прежним замполитом. Он всего лишь выступил на городской партконференции и предложил предпринять практические шаги по снижению преступности в городе. Действительно, нескольким уголовникам отменили условно-досрочное. А в ответ его дочку-школьницу изнасиловали в собственном подъезде. Беспредел.
– Ну сейчас-то стало спокойнее.
– Конечно, Семёну удалось кое-чего добиться, но до нормальной обстановки в городе ещё далеко. С Чилиным, думаю, ограничимся профилактической беседой. Предложу ему не ходить по городу в одиночку, особенно вечером.
– Значит тогда у «снайпера» всё-таки была поддержка в полку?
– Другого объяснения появлению его приятеля в гарнизоне не вижу. Видимо, этот малый единственный, кто знает «крота» в лицо. Поэтому его можно было послать на контакт, хотя риск быть опознанным и задержанным в гарнизоне слишком велик. Если только у них не было полного расклада информации…
– Какого расклада? Михалыч, договаривай. Я что, должен догадываться о твоих догадках?
– Ну, хорошо. Предположим, бандиты знают, что единственный опасный свидетель Чилин находится на баскетбольной площадке. Тогда риск для них минимален, и в эту схему всё дальнейшее укладывается.
– Похоже. Начинаю уважать твоего друга Семёна. И «снайпера» он нам выложил на тарелочке, и ситуация с «кротом» благодаря его плану стала понятнее. Ещё есть что-нибудь по «кроту»?
– Есть один нюанс. Я проверил, была ли организована подстраховка машиной, как в день ЧП. Так вот, непосредственно возле проходной машину никто не ставил. Но метрах в ста от въезда в гарнизон какое-то время дежурные по КП машину наблюдали. Уехала машина в первой половине дня. Приблизительно, когда закончился баскетбол. Хочу подвести какие-то итоги, командир. Что мы имеем в «сухом остатке»? Во-первых, «крот» действует. Во-вторых, третий, кого запомнил Чилин, может не оказаться «кротом». В-третьих, в ближайшее время возможно нападение на Чилина как на единственного свидетеля, способного опознать нашего гостя, а возможно и «крота». В-четвёртых, надо продолжить взаимодействие с Семёном и ознакомить его с новой информацией. Кстати, и особиста пора подключать.
– Действуй, Михалыч. Пока «крот» сидит в полку, можно ждать любых сюрпризов.
– Ещё один вопрос. Чилин подал рапорт, просит перевести его в группу регламентных работ на должность старшего техника.
– На понижение? Всё у него через жопу. Народ за капитанскую должность годами рубится. Как мотивирует? Что думаешь?
– Вот рапорт с мотивацией. Но по сути, думаю, хочет уйти из-под Юрашко.
– Подписываю. Если толковый офицер, он там не засидится. Всё?
– Всё.
Офицеры попрощались, и Михалыч ушёл к себе.

35.
Около восьми вечера Чилин, как и обещал Тиху, появился в пельменной. Обстановка в пельменной в точности соответствовала словам известной песни: «В таверне были шум и суета». Было накурено, темновато, сильно пахло пивом. Народу было много, но Чилин сразу увидел Тиха, сидевшего за отдельным столиком. Стояли четыре кружки пива, бутылка водки и кое-какая закуска.
– Водка без пива – деньги на ветер? Стандартный джентльменский набор? – улыбнулся Чилин.
– Так у нас пьют. Садись. Отметим победу.
– За высокий баскетбол! – поднял стакан Чилин.
– Ты имеешь в виду рост игроков? Так я играю в низкий.
– Брось, Тих. Ты знаешь, о чём я. Ну, пьём?
Выпили. Налили и выпили ещё.
– Чиль, про «высокий» можешь поподробнее? Для тёмных, малообразованных.
– Да, конечно. Любимая тема, а «перетереть», как у вас говорят, не с кем. Так вот, для меня высокий баскетбол – это не только на хорошем уровне три Т: точность, техничность, тактика. Это необходимо, но этого недостаточно. Без этих трёх Т баскетбола вообще не будет. Будет броуновское движение игроков и мяча по площадке. А вот когда твои игроки получили зачёт по всем трём Т, можно говорить, что твоя команда показала высокий баскетбол. Там, на втором этаже баскетбольного образования может состояться командная игра. Она-то, в моём понимании, и есть высокий баскетбол.
– И в чём она состоит?
– Главное условие – мотивация игроков. Как известно, у нас в стране официально профессионального спорта нет. На самом деле, в командах мастеров все игроки числятся на заводах, в НИИ, хрен знает где. Получают там зарплату, и все это знают. Это враньё не способствует мотивации. Но в руках тренера есть другие факторы. Если игрок вырастает в командах своего клуба, борется в них за победу от мальчишек до мастеров, это уже очень мотивированный игрок. Такую мотивацию я бы назвал моральной.
– Это понятно. Но не только это?
– Другой метод мотивации – создать суперусловия для игроков: зарплаты, квартиры, выезды за рубеж. Я бы назвал её материальной, потому что она требует материальных ресурсов. Эта мощная мотивация позволяет тренеру выдёргивать талантливых сложившихся игроков из других клубов и создавать суперклуб, побеждающий всех и вся. Главные аргумент такого тренера – я создаю основу сборной страны, народ гордится победами клуба и сборной на международном уровне Тут для тренера основное – добиться первых успехов. Дальше начинает работать мультипликатор: чем больше у него успехов, тем больше ему выделяют денег, квартир, машин и т.д. А на то, что при этом разрушается периферийный спорт, федерации плевать. Её работу оценивают почему-то только по успехам сборной и по выступлениям суперклубов за рубежом.
– Чиль, ты так гладко, убедительно излагаешь, хоть записывай. Думал на эту тему?
– Конечно. Дальше говорить?
– Мне очень интересно.
– Очхор. Слушай дальше. Отдельный фактор мотивации – отношения игроков и тренера. Тут, на мой взгляд, всё определяется личностью тренера. Оптимальный вариант: взаимное уважение и даже привязанность. Мне довелось поприсутствовать на тренировках двух великих тренеров нашего времени, баскетбольных грандов: Гомельского и Кондрашина. Гомельского я видел, когда он в зале нашей «жуковки» тренировал рижский «СКА», а Кондрашина – на юге, в Абхазии. Он там проводил сборы ленинградского «Спартака», а я отдыхал на соседней турбазе. Тогда оба были талантливыми начинающими тренерами, сейчас оба показывают потрясающие результаты, и у обоих ещё всё впереди. Но думаю, Гомельский добьётся более впечатляющих результатов, обойдёт Кондрашина в чинах и званиях, и не потому что он талантливее, а потому что его методы мотивации эффективнее, быстрее дают результат. Гомельский опирается на материальную мотивацию, а Кондрашину ближе моральная мотивация и доверительные отношения с игроками.
– Это всё важно, но это происходит вне площадки. А работа на площадке: тренировки, игры. Что ты об этой работе скажешь?
– Что касается подходов к формированию тактики команды, рисунка её игры, мне кажется, он у обоих одинаков: и нападение, и защиту они строят так, чтобы максимально использовать возможности имеющихся игроков. Талант тренера проявляется в том, насколько ему удается этот подход реализовать. Но при этом ясно, что из двух равноталантливых тренеров преимущество будет иметь тот, кто располагает игроками более высокого уровня. Получается, тот из тренеров, кто сумеет получить больше ресурсов для привлечения игроков, у того и преимущество. Условия конкуренции тренеров были бы равными, если бы доходы игроков в среднем во всех клубах были одинаковы, а внутри клуба дифференцировались бы по каким-то объективным критериям, например, по времени, проведенному во время игр на площадке. Но этого нет и, думаю, не будет.
– Ну а на нашем уровне что происходит? Можешь сказать что-нибудь?
– Скажу. Мне, как игроку, ближе моральная мотивация, а тебе, как тренеру, кажется, только она и доступна. Как, Тих, в целом, согласен?
– Да, всё это известно, хотя так чётко я бы и не изложил. Правда, есть один вопрос. У команд, созданных, как ты говоришь, на основе только материальной мотивации, у неправильных, всё равно есть болельщики, может быть ещё больше, чем у правильных, хотя все всё знают. Это как?
– Да, есть. Поэтому и расцветает материальная мотивация. Но тут, мне кажется, действуют уже другие силы. Понимаешь, людям свойственно стремление объединяться в какие-то общности. В такой общности человек чувствует себя равным среди равных, нужным, даже защищённым, особенно в большом городе. Для такого объединения нужен символ, флаг. Вот стать болельщиком какой-нибудь команды – это удовлетворение такой потребности. Этот флаг можно защищать, за него можно «болеть». А по сути, такой болельщик защищает свою общность, свой клан. На этой потребности стоит профессиональный спорт и не только спорт. На Западе профессиональный спорт приносит огромные деньги. Мы пока изображаем любительский спорт, но суперклубы уже возникли и у нас.
– Понял я тебя. И понял, что ты не сегодня это придумал.
– Так что, за моральную мотивацию?
Когда выпили, Чиль вызвался заказать пельмешки.
– Уже заказаны. Сейчас скажу и принесут, – остановил его Тих.
– Умеешь ты предугадывать и предусматривать.
– Жизнь учит. У нас в Угольном хочешь жить – будь осторожен. Я тебя пригласил не только победу отметить. Ещё хочу попрощаться и предупредить. Меня скоро здесь не будет.
– Что так?
– Недели две–три в тайге похожу, надо мясом запастись, лимонником, ещё кое-чем. А там скоро и в армию.
– Не хочется ГДешники одевать?
– Да нет, наоборот. У меня первый разряд оформлен по баскетболу и по боксу. Военком уже сказал, что направит в спортроту. Если повезёт, поиграю там за хорошую команду. А после армии постараюсь сюда не возвращаться. Нечего здесь делать.
– Слушай, Тих. Может, мне и не следовало тебе это говорить, но пошли они все… В общем, Семён – начальник милиции – тобой интересовался. А он – очень неслабый парень.
Тих понизил голос и наклонился к Чилю:
– Да знаю я Семёна и догадываюсь про его интересы. Он ведь из Угольного, но лет на 7–8 старше меня. Когда я начинал в боксе, он уже по мастерам выступал и немного поработал со мною, дал несколько уроков. У нас это принято было – старшие с младшими, а я надежды подавал. Потом он призвался в МВД и окончил там, кажется, Высшую школу милиции. Потом, по слухам, работал в Магадане, отличился там, и вдруг в прошлом году его переводят к нам. Повышением это вряд ли можно считать. Мелковаты наши бандюки для него. Скорее всего он тут какие-то ментовские операции покрупнее отслеживает.
– Тогда при чём здесь ты со своим баскетболом?
Тих заговорил ещё тише:
– Чиль, надо знать Семёна. Он же хитрый, как сто китайцев. Он в курсе, что мы играем вместе. Он пришёл из спорта и знает, что это значит – играть вместе. Когда он предложил тебе стучать на меня, да зуб даю, знал, что ты мне расскажешь об этом. Он через тебя предупреждает меня, чтоб не влип во что-нибудь. Знает, наверное, что не только менты роют. Если что-то серьёзное, то и комитет роет, и погранцы. Причём все роют отдельно. Но в городе я живу тихо, хочу спокойно уйти в армию и поиграть там в «высокий» баскетбол. А в сопках – другое дело. Там «закон – тайга, медведь – хозяин». В сопках много чего есть: и левое золото с неучтённых приисков ходит, и тайные китайские плантации женьшеня, и там всякое происходит. Там можно серьёзные деньги поднять, а можно и на пулю нарваться.
– А можешь разок меня с собой взять?
– Нет, – твёрдо ответил Тих.
– Один не берёт прыгать с парашютом, другой не берёт в тайгу. Да что такое?
– Не обижайся, Чиль, но это не твоё. Ты – мальчик интеллигентный.
– Каждому своё?
– Да. Но дай договорить. Кому надо, сказано тут, чтоб тебя не трогали. Однако это сейчас. А кто тут будет рулить, когда меня не будет, неизвестно.
– Предупреждён значит вооружён?
– Наверное. Но лучше, если и предупреждён, и вооружён, – улыбнулся Тих.
Помолчали. Выпили ещё.
– Тих, а ты хорошо стреляешь?
– Спортивной стрельбой не занимался. Но я же в тайгу хожу. Пришлось научиться.
– Слушай, хочу задать дурацкий вопрос. Ты читал «Молодую гвардию»?
Тих довольно долго молчал, допивал пиво. Потом всё же ответил:
– Я вообще-то мало что читал, но вот «Маугли» читал. Помнишь, там пароль у зверей: «Мы с тобой одной крови». Я вижу у тебя водка тоже только на координацию действует, а голова работает. Не читал я «Молодую гвардию». Мы её в школе проходили. И про тимуровцев, и про Павлика Морозова тоже проходили. Только у нас об этом так говорят: «Одни в воздухе три буквы рисуют, а другие под них должны забор строить». Чиль, мы сегодня сделали то, к чему я два года готовился. Мы, пацаны из Угольного, надрали полк. Ты лишил их преимущества в росте, а в остальном мы были сильнее. Во втором тайме мы оторвались в счёте, и разрыв мог быть ещё больше, но на последних минутах ты потерял концентрацию. Но не из-за давления болельщиков. Это ты выдержал, как и обещал. И я хочу сказать тебе одну вещь. Я согласен с тобой, что Семён – неслабый парень. Он всегда был неслабым: и в школе ходил в отличниках, и в боксе, и среди пацанов его уважали. Я говорил, какое-то время он работал со мною, тренировал. Один раз я пропустил назначенную тренировку – были причины. Прихожу в следующий раз, начинаю канючить, оправдываться. Боюсь, что выгонит и всё. А он и тут высказался неслабо: «Об отдельном поступке человека, – говорит, – надо судить, исходя не из этого отдельного поступка, а из твоего представления о человеке в целом. Если оно, конечно, у тебя сложилось. У меня сложилось. Если ты так поступил, значит, действительно были причины. Становись в стойку и работаем». Такие высказывания запоминаются.
Оба надолго погрузились в свои мысли. Водка с пивом хотя внешне и не повлияла на их поведение, но несколько замедлила всё: и движения, и мысли. Тих первым прервал молчание:
– Отметили, предупредил, пора прощаться. Баскетбол зимой переместится в школьный спортзал. Ходить будешь?
– Думаю, нет. Я в два университета записался. Со временем напряг будет. Да и баскетбол без тебя будет не тот.
– Вот университеты – это твоё. А соскучишься по баскетболу, приходи. Пацаны к тебе привыкли.
Ребята вышли из пельменной и стояли, не решаясь распрощаться. Наконец Чиль протянул руку:
– Как говорят в Москве: «Уходя, уходи». Может, ещё и пересечёмся.
Метров сто Чилин не очень твёрдой походкой двигался в сторону квартала ДОСов – домов офицерского состава. Потом остановился, потому что чётко и образно представил своё будущее на предстоящий вечер. Вот сейчас он придёт в свою пустую келью, включит свет – лампочку Ильича, без абажура свисающую с потолка. У стены – казённая железная кровать с ватным матрасом, у окна – такие же казённые стул и стол, на столе – два учебника: матанализ и дифференциальная геометрия. На подоконнике – две банки лосося в собственном соку и несколько луковиц: натюрморт типа «Завтрак аристократа». Шинель висит на вбитом в стену гвозде. Остальная одежда – на спинке кровати и на стуле.
«Нет, не сегодня – подумал Чилин. – Слишком неординарный день. На почту – позвонить Ирке? Она в двенадцать дня должна быть дома».
Вспомнилась ковбойская песенка:
«Раз как-то я пришёл домой. Был трезв не очень я
Вдруг вижу шляпа на стене, как видно, не моя….
Своей жене, не очень трезв, вопрос тут задал я…»
Ничего хорошего с этим не очень трезвым ковбоем в дальнейшем в песенке не произошло.
«Нет, и на почту лучше не сегодня», – понял Чилин и свернул в парк в сторону танцплощадки.
И опять, как и в прошлый раз он почувствовал себя очарованным диковатой прелестью этих танцев под открытым небом. Тусклый свет угловых фонарей, яркие звёзды над головой, музыку и слегка пьяную молодёжь Чилин воспринимал как нечто слитное. И это нечто притягивало его ещё и своеобразной романтикой отношений, где сочетались и культ грубой физической силы, и женское кокетство, и некий кодекс неписанных правил, как здесь говорили «понятий», которых придерживалась местная молодёжь. Как-то Чилин рассказал Парискину о том вечере: о Картине, о трупе на алее парка и о сексе на пустыре, с которыми столкнулся, когда возвращался с танцев в прошлый раз. Виталий совершенно не удивился:
– Трупик? А что тебя собственно так поразило? Ты же знаешь, что по количеству преступлений на душу населения Угольный в группе лидеров по стране. Секс на пустыре тоже не из ряда вон. Мотелей и борделей, официальных в городе нет. И на танцах в парке собираются не весталки, чтобы принести обет безбрачия и целомудрия? Там же каждая красотка, входя в освещенный квадрат, как бы поднимает руку и беззвучно издаёт призыв: «Свободная женщина!». Смотри, Чиль, затанцуют тебя местные девушки. Трещина, про которую я тебе как-то говорил, она может не только в Москве образоваться. Аналогичный случай и в нашем Угольном может иметь быть.
Расстановка сил на танцплощадке была всё та же: местные парни, группа офицеров и прекрасный пол в возрасте где-то от пятнадцати до тридцати лет. Чилин присоединился к офицерам, поздоровался со знакомыми и осмотрелся. Её он увидел сразу. Лиля стояла на танцплощадке, но спиной к толпе танцующих. Даже спиной девушка демонстрировала полное равнодушие к окружающим. Всё прошедшее с того танго знакомства время Чилин ни разу не подумал о ней как о девушке, с которой он хочет встретиться, но сейчас, увидев её, почувствовал, что хочет и поговорить с ней, и прикоснуться к ней в танце, почувствовал желание повторить то танго. Видимо коварный алкоголь всё же давал о себе знать.
– Лиля, здравствуйте! Вы сегодня танцуете? – со спины обратился к девушке Чилин. Звуки танго из огромных динамиков уже заполнили окружающее пространство и требовали от девушки принятия конкретного решения. Лиля повернулась, заглянула лейтенанту в глаза и вот так, не отпуская их, глаза в глаза, как это получается только у молодых женщин, уверенных в своём обаянии, сделала шаг вперёд. Положив руки на плечи Чилину, она позволила себя обнять, привлечь, и так , почти не двигаясь, они молча стояли несколько минут.
– Можно я провожу вас сегодня? – спросил он, наклонившись и касаясь щекой её щеки.
– Пошли, – тотчас ответила девушка и, взяв лейтенанта за локоть, повела его к выходу.
– Не удивляйтесь. Я живу рядом с офицерским городком, так что нам по пути.
Так, придерживая за локоть, Лиля довела кавалера до подъезда своего дома. Пока шли, Чилин развлекал девушку забавными историями из полковой и своей московской жизни. Она говорила мало, но то, что, видимо, считала нужным, рассказала.
После университета не осталась во Владике, потому что там негде жить. Здесь, в Угольном у них с братом на двоих двухкомнатная квартира. Работа у неё здесь необычная для выпускника физмата – преподаёт правила дорожного движения в местной автошколе. Зато и платят хорошо, и присутственных часов немного. Брат – оболтус, старше неё, а место в жизни найти не может. Пьёт. Устроился контролёром на автобусную линию, но в Угольном это опасная профессия. Недавно побили, когда пытался задержать безбилетника. Теперь вот сидит у неё на шее.
Пока шли, Чилин окончательно протрезвел и понял, что это не тот случай, когда можно торопить события. Войдя в подъезд, он не полез приставать с нежностями, а взял Лилю за плечи, пожелал спокойной ночи, повернулся и ушёл.
Дома, когда усталое тело уже готово было с наслаждением погрузиться в сон, в голове, что-то в темпе ускоренной киносъёмки, что-то в режиме стоп-кадра, высветились события дня.
«Приблатнённый». Что он делал в гарнизоне? Не на баскетбол же он пришёл посмотреть. И почему так моментально исчез? Значит, ему надо было с кем-то встретиться, и этот кто-то, кажется, очень интересовал Михалыча. Наверное, я и спугнул «приблатнённого», но, с другой стороны, он стоял ко мне боком и скорее всего мой взгляд не заметил. Зато Тих заметил. Не Тих ли подал ему сигнал сваливать? И тогда Тих как-то замешан в расстреле дежурных по полку? Но Тих не случайно рассказал теорию Семёна о взаимосвязи отдельных поступков человека и его психологического портрета в целом. Невозможно представить, что Тих, не по годам взрослый, очень неглупый, нормальный парень, будет участвовать в таком преступлении. Здесь что-то не складывается.
Лиля. Скорее всего во Владике пережила неудачную love story и, сжигая корабли, уехала сюда. Хочет начать жизнь с чистого листа? Очень интересная девушка, но с ней можно строить только серьёзные отношения. Так она ко мне и относится.
Где-то в подсознании эти оценки были зафиксированы, и Чилин окончательно провалился в сон.

36.
Распорядок дня на понедельник, если не было учений или тревоги, обычно включал утреннее построение и какие-нибудь занятия до обеда: политика, уставы, изучение техники. После обеда наземный личный состав эскадрильи должен был идти на стоянку и работать на самолётах. Перед обедом около столовой Чилин увидел Парискина, явно поджидавшего его:
– Быстро обедай и бегом в штаб. Поздравлять тут не с чем, но приказ о твоём переводе в группу регламентных работ подписан. На приказе должны расписаться я, ты и Юрашко. Я – уже, ты – после обеда. Теперь суть. Операция «велик» в плане остаётся?
– Ну да.
– Тогда этеншн. Я обещал Михалычу, что проинформирую Юрашко о приказе, чтобы он зашёл и расписался. Но я сделаю паузу. Подозрения по операции «велик» рано или поздно падут на тебя. И вот когда они падут, ты и вытащишь туз из рукава. Сечёшь фишку?
– Включаем мультипликатор?
– Сечёшь. Тогда вперёд: обед, штаб, «велик». За мной перфоменс в курилке. Фортуна фейве зэ брейвс: «Удача выбирает смелых», как говорят англичане.
Чилин никак не ожидал, что перфоменс Парискина будет иметь такой успех. Когда, покинув столовую, он огляделся, чтобы оценить обстановку, то увидел заполненную офицерами курилку, откуда доносились то взрывы хохота, то весёлый говорок Виталия. Офицеры, задержавшиеся в столовой, спешили присоединиться к веселящейся публике.
Велосипед Юрашко одиноко стоял на своём обычном месте недалеко от машины, которая должна была отвезти после обеда офицеров на стоянку. Водитель дремал в кабине. Погрузить велосипед в машину было делом двух минут. Сделав это, Чилин присоединился к собравшимся в курилке. Парискин продолжал там свой не то перфоменс, не то коллоквиум:
– Вот ты, Ржевский, сохраняя инкогнито и поэтому без ложной скромности, поделись с коллегами по цеху опытом в предоставлении сексуальных услуг местному прекрасному полу. Меня интересует чистое время акта: от и до.
Парискин сделал неприличный, но широко известный жест руками, изображая половой акт.
– Повторяю, чистое время. Подготовительный период, хотя он очень важен и характеризует культуру клиента (и сексуальную, и общую) мы пока не рассматриваем.
– Где-то минут пять, – ответил, ничуть не смущаясь, симпатичный, с аккуратными усиками старлей.
– Ржевский, но это уже ложная нескромность. Мне чуть ли не в письменном виде поступают жалобы от местного прекрасного пола, а пасёмся мы на одной поляне, что у тебя это самое чистое время от и до, – тут Парискин повторил свой жест, – изредка достигает минуты.
«Коллеги по цеху» да и сам «Ржевский» заржали, а Парискин увидел подошедшего Чилина и тут же свернул свой перфоменс. Теперь надо было быстро уезжать, пока из столовой не вышел Юрашко.
– Всё на сегодня. По работам. – уже другим, мобилизующим голосом скомандовал Парискин.
Офицеры встали и, весело пересмеиваясь, пошли рассаживаться по машинам. На стоянке все мирно расползлись по рабочим местам, а Чилин, покинувший машину последним, спокойно откатил велосипед за каптёрку, то есть в то место, где он обычно и хранился. Оставалось дождаться развязки.
Юрашко появился где-то через час. Нервно походив по стоянке, он подошёл к одному из стартехов, с которым рядом жил и дружил семьями, и начал громко и возмущённо жаловаться:
– До чего дожили! Чтобы кто-то из офицеров украл велосипед, я такого ещё не слышал. Матросу его и спрятать некуда. Значит, это офицер. Офицер и спрятать может, и разобрать, и вывезти. Твою мать, до чего дожили.
Подошли ещё несколько «стариков», выразили сочувствие. И тут один из технарей, стряхнув сонное послеобеденное оцепенение, заявил:
– Постойте, товарищ майор, да я же видел ваш велосипед в кузове, когда мы с обеда возвращались. Я ещё подумал… А вы никого не просили отвезти его на стоянку?
– Ты что меня за идиота держишь? – заорал Юрашко и кинулся за каптёрки. Обратно он вернулся мрачным и молчаливым. Чилин понимал, что его мучит вопрос: «Что это? Злой умысел, дерзкая выходка или кто-то, неправильно истолковав его отсутствие, решил подстраховать инженера и привёз его велосипед на стоянку?»
Юрашко был не из тех людей, кто способен долго мучиться сомнениями. Через пять минут было объявлено построение офицеров. На повестке дня стоял один вопрос, и инженер эскадрильи этот вопрос строю задал:
– Кто погрузил мой велосипед в машину?
Строй молчал. Теперь Юрашко было ясно, что это было покушение на его авторитет, и он изменил формулировку:
– Кто видел, как грузили или выгружали велосипед из машины?
Строй молчал. И тут Чилин полнее осознал, насколько глубоко понимал психологию окружающих Парискин и, главное, как гениально умел использовать это понимание. Вроде бы всё происходило на глазах, но обыденность этого происходящего плюс послеобеденный пофигизм сделали своё: строй молчал.
Юрашко прошелся вдоль строя и остановился перед Чилиным:
– Я всё равно всё выясню, и этот шутник своё получит.
– У меня есть для вас информация, товарищ майор, – обратился к Юрашко Чилин. Весь строй повернул головы в их сторону. Все, в том числе и инженер эскадрильи, подумали примерно одно и то же: «Сейчас он начнёт каяться, но очередной «губы», а то и суда чести, ему всё равно не избежать».
– Товарищ майор, – продолжил Чилин, – вас просили зайти в штаб к замначштаба, надо расписаться на приказе. Я уже расписался.
– Это что за приказ, что ты раньше меня расписываешься? Я и с этим разберусь.
– Это приказ о назначении меня в ТЭЧ, в группу регламентных работ. Приказ подписан сегодняшним числом, так что на «губу» в третий раз уже не ты меня будешь сажать. Завтра выхожу на новое место службы. А что касается разборок, то разреши доложить: ты не бог и не царь, а всего лишь воинский начальник. Так что с тобой, товарищ инженер эскадрильи, тоже могут разобраться. Странные у тебя представления об отношениях с подчинёнными. Я нахожу тебе в твоём же сейфе тобою же утерянный документ, эскадра не без моего участия получает высокую оценку за учения, а ты меня на «губу» раз, на «губу» два. Не нравлюсь я тебе? Так и ты не всем нравишься. Короче, товарищ майор. Документацию передать тому, у кого принимал? Свинкину?
Из Юрашко вдруг вышла вся наполнявшая его злая энергия, как из проткнутого воздушного шарика. Он почувствовал то, что вероятно ощущает собака в строгом ошейнике: чем сильнее натягиваешь поводок, тем чувствительнее уколы ошейника. Инженер эскадрильи дорос до своей должности, начав с техника самолёта, многое повидал и понимал,
что раз назначение этого «жуковца» в ТЭЧ прошло через его голову, значит, здесь не обошлось без помощи другого «жуковца» – Парискина,
что приказ был подписан на другой день после поражения сборной полка по баскетболу от города, где Чилин играл за город, и – несмотря на это поражение,
что история с велосипедом не повысит его авторитет ни в эскадрилье, ни в полку и не скоро забудется,
что похихикают не только офицеры в полку, но и бабы в гарнизоне.
Юрашко распорядился разойтись всем по рабочим местам, Свинкину – принять документацию, а сам сел на велосипед и поехал в штаб расписываться на приказе.

37.
Когда попадаешь в подразделение на этапе его формирования, проблема адаптации в коллективе просто отсутствует. Группа регламентных работ при переходе на новые штаты была почти полностью заново переукомплектована лейтенантами, прошедшими в училищах специальную подготовку для работы на поступавшей новой технике. Четверо из них, два старших техника, включая Чилина, и два техника, сразу почувствовали взаимную симпатию и сплотились в компанию друзей с общими интересами. На своих совещаниях начальник группы не раз заявлял, что будет опираться на знания и сознательное отношение к своему долгу офицеров – лейтенантов группы. В конце концов, четвёрка друзей и сама стала называть себя «опорными» лейтенантами. По воскресеньям они сообща завтракали в ближайшей городской столовой, а по субботам время от времени посещали танцы. В зимнее время танцы проходили в ДКУ – Доме культуры угольщиков. Перед танцами в соответствии с традицией «опорные» разливали на четверых бутылку водки.
Служба в ТЭЧ в группе регламентных работ оказалась существенно отличной от того, что происходило в эскадрилье. Даже если не принимать во внимание наезды Юрашко, отличия были принципиальными. Главное преимущество – здесь существовало понятие регламентированного рабочего дня. Тревоги, дежурства, патрули, присутственные часы в казарме, работа на технике в любую погоду – всё это было. Но не было «рваного» распорядка дня, связанного с полётами, то дневными, то ночными, то воскресными. Этот «рваный» распорядок не позволял Чилину наладить систематическую учёбу в университетах. Теперь всё изменилось. Можно было последовательно браться за очередной предмет и, выполнив письменные задания, ехать в ДВГУ, «отлавливать» нужного преподавателя и сдавать математический анализ, или дифференциальную геометрию, или что-то ещё. Одновременно Чилин ухитрялся время от времени сдавать какую-нибудь марксистскую дисциплину, что, впрочем, требовало значительно меньших усилий.
Слух о чилинском математическом хобби быстро распространился по полку, и офицеры, обучавшиеся заочно в гражданских вузах, стали регулярно появляться в ТЭЧ со своими заданиями по математике. Чилин никому не отказывал, легко брал интегралы и производные, благо делать это можно было прямо в рабочее время. Чтобы не раздражать начальника неправильным использованием этого рабочего времени, можно было спрятаться с тетрадками от его бдительного глаза в кабину очередного самолёта, поставленного на регламентные работы. Там же можно было иногда вздремнуть после обеда, если начальство уходило к своему начальству на регулярные межначальственные совещания ставить задачи и подводить итоги. Для Чилина, осваивавшего программы своих университетов в том числе и за счёт недосыпания, эти «левые» 30-40 минут послеобеденного кайфа были как подарок судьбы. Положив на металлическое сиденье пилота тёплые рукавицы, чтобы не мёрзла попа, и задёрнув чёрные противоатомные шторки, он моментально проваливался в блаженство сна. Начальство посовещаться в армии любит, неисправностей на ещё свежей технике было мало, а, как шутили в полку, «украсть в армии, кроме свободного времени, нечего; зато этого времени сколько ни укради, своего не вернёшь».
Группа состояла из молодых и очень молодых лейтенантов в возрасте от 20 до 23 лет и десятка механиков – матросов срочной службы. К тридцатипятилетнему капитану – начальнику группы они все относились как к «умудрённому судьбой бойцу с седою головой». Капитан этот со своим несколько устаревшим техническим образованием новой техникой себя сильно не заморачивал, но «административно-командная» сторона руководства группой в его исполнении была на «должном уровне». Это была триединая задача: блеск и чистота в лабораториях, где проходил ремонт самолётной техники; никакой дедовщины среди матросов; минимум пьянства среди офицеров, особенно в рабочее время.
Решение первой задачи проходило под лозунгом: «Всё под плексу». Везде были развешены таблички и объявления, покрытые плексиглазом. Каждый вечер в лабораториях матросы проводили влажную уборку. Но это была самая лёгкая часть триединой задачи.
Несравнимо больших усилий требовало решение второй задачи. Капитан вёл индивидуальную работу с каждым «дедом». В ход шли и увещевания: «Не борзей. Ты человек или что?», и угрозы: «Не борзей. Переведу в роту охраны и на дембиль уйдёшь последним», и мягкие наказания – лишение увольнений и наряды. Серьёзных наказаний капитан избегал, предпочитая профилактику.
Решение третьей задачи потребовало от капитана усиленной работы «серых клеточек», потому что ему противостоял коллективный разум, даже два коллективных разума. Дело в том, что при проведении профилактических работ на новых самолётах, насыщенных вычислительной техникой, полагалось использовать спирт - «на протирку контактов». Начальник группы получал его в соответствии со щедрыми нормативами, а исполнителям – своим старшим техникам - выдавал строго на реальные потребности. Профицит спирта накапливался у него в огромной пятилитровой бутыли, и его дальнейшее использование не разглашалось. Эта-то бутыль и стала предметом напряжённой соревновательной работы «серых клеточек» капитана и двух коллективных разумов: матросов-механиков группы вооружения и «опорных» лейтенантов. Первыми разработали план хищения «аквавиты» матросы – механики группы. Один из них не пошёл на обед, спрятавшись в подсобке. Когда все ушли, он просто взломал дверь кладовки и похитил заветную бутыль. Его отсутствие на обеде не было замечено потому, что матросы из группы ловко прикрывали взломщика. Бутыль исчезла, и капитан, не поднимая шума, начал искать, наблюдать, размышлять.
В течение первых двух дней ни поиски, ни наблюдения результатов не дали. Размышления оказались более эффективны. Они позволили построить несколько версий: свои, чужие, матросы, офицеры. На третий день, сопровождая строй матросов из ТЭЧ в столовую после работы, капитан обратил внимание на некоторую расслабленность и нечёткость движений одного из молодых матросов своей группы. Косвенная улика соответствовала основной версии, и капитан начал действовать. Во время ужина он, якобы случайно, нагнулся к матросу и почувствовал знакомое амбре. След был взят. Устроить ловушку для капитана было, как он сам иногда выражался, «говно – вопрос». На завтра он создал секретный наблюдательный пункт на втором этаже ТЭЧ, незаметно запершись в пустой лаборатории и задёрнув занавески. Уже в конце рабочего дня был получен конкретный результат. Матросы группы вооружения по очереди удалялись от здания ТЭЧ метров на пятьдесят, ложились ничком на землю, 3–4 минуты лежали неподвижно, а потом вставали и смешивались с остальными. Вечером того же дня капитан взял сумку, сапёрную лопатку и отправился к месту приземления своих подчинённых. Сначала он обнаружил трубочку, замаскированную кустом сухой травы, а сняв слой дёрна, увидел и саму бутыль. Версия хищения спирта матросами подтвердилась, и стал понятен механизм употребления. Приземлявшийся матрос просто брал в рот кончик погружённой в бутыль трубочки, отсасывал несколько глотков спирта и шёл на отдых уже в приятном «поддатом» состоянии.
Хорошо знакомый с принципом «солидарной ответственности» мудрый капитан не стал проводить публичное расследование, но уровень защищённости спасённой бутыли пришлось повысить. Отныне она хранилась в сейфе с документацией, право доступа в который имели только два старших техника группы. Одним из них был Чилин.
Вопрос, пить плохую местную водку или хороший казённый спирт, не стоял. Стоял вопрос, как получить доступ к казённому спирту.
Однажды, когда капитан отправился на очередное еженедельное начальственное подведение итогов, оставив сейф на своих старших техников, компашка извлекла бутыль и провела летучее совещание. Было ясно и было высказано, что если из наполовину полной пятилитровой бутыли изъять полтора стакана, заметить это на глаз практически невозможно. Но в отличие от приятелей Чилин уже имел некоторый опыт службы в полку и знал, что если исключить случайность, блат и боевые действия, то в начальники в линейных частях проходят люди от природы неглупые, практичные. Для назначения на вышестоящую должность надо было иметь «прохождение», то есть пройти отбор в частях, преодолевая многочисленные нештатные ситуации, и оказаться в чём-то чуть лучше остальных претендентов. Их капитан такой отбор прошёл. Поэтому Чилин поднёс бутыль к свету, тщательно её осмотрел и «эврика». Он увидел, что уровень спирта был отмечен едва заметной чернильной точкой. Теперь оставалось выполнить техническую работу: отлить спирт, перенести точку на новый уровень и уже дома правильно развести добытый ректификат. Догадался ли со временем капитан, что у него отливают спирт, неизвестно. Может быть и догадался, но пошёл на компромисс и помалкивал. Лейтенанты не зарывались, а принцип «солидарной ответственности» никто не отменял. К тому же опыт службы в частях научил капитана понимать «механизм обратной связи»: «относись к подчинённым по-человечески, и тебя не подставят».
38.
Зима для Чилина прошла относительно благополучно, если не считать те «прелести» быта, которые в своё время напророчил Юрашко: «протопил – погрелся, протитанил – помылся, сходил – вынес». Но Чилин начинал жизнь в войну, а в первые послевоенные годы и ложиться спать одетым в промёрзшей комнате, и регулярно оставаться без света, и не пугаться наледи на окне с внутренней стороны – всё это не было для него чем-то совершенно новым, и такие трудности его не пугали. Пугало другое. Весной он почувствовал, что Ирка пусть немного, но изменилась.
Ирка была из тех людей, кто не любит и не умеет врать и притворяться. Не то чтобы она считала это аморальным, безнравственным или чем-то в этом роде. Нет, враньё и притворство не устраивали её, по мнению Чилина, по другим причинам. Во-первых, ей «было лениво», не хотелось напрягаться и что-то придумывать, изображать: «Да за ради чего». А во-вторых, она считала себя и так, без всякого вранья, более чем достойной всего, чего ей хотелось. Всё это ей должны обеспечить её внешность и жизнерадостный характер. Главное, чтобы радиус желаний не превышал радиус возможностей, а это у неё получалось как-то само по себе.
Тем не менее иногда, опять же чтобы не нарушать комфортность своего существования, Ирка привирала и даже врала. Но Чилину не надо было задумываться, врёт она или нет. Это он видел сразу. Задумываться имело смысл, для чего она это делает. Сейчас было ясно, что она чего-то не договаривает и в письмах, и по телефону. Но если бы она решила разорвать отношения, она сказала бы об этом сразу. Значит, пока только трещина, о которой говорил Парискин. Пока не образовался разлом, надо начинать вариант «Адъюнктура», а не получится, то и третий вариант.
Прежде чем подавать рапорт о поступлении в адъюнктуру, надо было раздобыть реферат. Чилин понимал, что не имея доступа к современной технической литературе, написать приличный реферат было невозможно, но выход нашёлся. Относительно неподалёку, под Уссурийском, служил близкий друг Чилина по «жуковке», также собиравшийся поступать в адъюнктуру, но не в академию, а в какой-то военный НИИ. Ему с рефератом помогли из Москвы. Было ясно, что один и тот же реферат можно было без ущерба для дела высылать в два адреса. Друзья списались, и вскоре реферат лежал у Чилина на столе. Попытка что-либо в нём понять показала «квазиучёному», как далёк он от передовых рубежей современной вычислительной техники, но не остановила его.
Следующим шагом была подача рапорта по команде. Чилин надеялся, что его нынешнее служебное положение старшего техника с серьёзными взысканиями подвигнет командование отпустить его куда угодно, лишь бы с глаз долой. Но прежде чем подавать рапорт по команде, полагалось пройти медосмотр у полкового врача. Не ожидая никаких подвохов со стороны своего безотказно работавшего организма, Чилин отправился к полковому врачу, приятному интеллигентному старлею, два года назад окончившему Ленинградскую военно-медицинскую академию. Поняв, что от него хотят, старлей, приветливо улыбаясь, прослушал лейтенанта, помял ему живот и посадил померить давление. И тут приветливая улыбка покинула интеллигентное лицо доктора, и он молча повторил процедуру. Потом на интеллигентном, увенчанном золотым пенсне лице появилось виноватое выражение, и доктор вынес вердикт:
– Чилин, у тебя давление 140 на 90. Это гипертония. С таким давлением тебе таблетки надо прописывать, а не в адъюнктуру направлять. Но меньше всего ты похож на гипертоника. Я уверен, у тебя это не болезнь, а особенность организма. Особенность эта называется вазомоторная реакция, или «синдром белого халата», и проявляется в том, что когда врач, именно врач, измеряет тебе давление, оно поднимается до уровня гипертонии. По действующему приказу министра обороны, если поступающий в адъюнктуру не проходит медкомиссию в Москве, то стоимость проезда от места службы до Москвы должен оплатить полковой врач, признавший его здоровым, то есть я. Дело даже не в деньгах, но эта история обязательно повторится в Москве, а ты будешь надеяться, готовиться. Только там с тобой и разговаривать не будут. Развернут и всё.
– Значит вешать бомбы и заряжать пушки здесь, на ДПДВ, я пригоден? Мёрзнуть и мокнуть здесь в любую погоду на ВПП я пригоден? А сидеть где-нибудь в читальном зале в Москве и переворачивать странички учёных книг я не пригоден? Интересно девки пляшут.
Выражение на лице доктора стало ещё более виноватым, и он предложил:
– Есть компромисс. Давай я направлю тебя в окружной госпиталь. Пусть обследуют. Пройдёшь, прикладываем заключение к рапорту в адъюнктуру и вперёд. Не пройдёшь, я сделал, что мог.
– Пиши направление. Завтра же и поеду.
Целую неделю Чилин слонялся по окружному госпиталю. Единственная процедура, которая значилась в его листе назначений – измерение артериального давления два раза в день. Палатный врач не выписал его сразу, потому что надеялся на адаптацию нервной системы явно здорового лейтенанта. Но день шёл за днём, а результаты измерений не менялись.
В палате, куда определили Чилина, собственно больных и не было. Все размещённые там офицеры проходили какое-нибудь обследование либо какую-нибудь комиссию. В свободное время эти молодые здоровые пациенты маялись бездельем и пытались ухаживать за медсёстрами, у которых, впрочем, выработался стойкий иммунитет к таким «донжуанам» из переменного состава. На столе посреди палаты стояли шахматы, и, чтобы убить время, регулярно кто-то играл, а остальные комментировали их ходы. Возражения играющих зрители отметали репликами типа: «Шахматы – игра коллективная». Уровень игры Чилин, не считавший себя сильным игроком, назвал про себя «детский сад». Играли «на зевок». Иногда, даже «зевнув» тяжёлую фигуру, игрок ухитрялся дождаться ответного «зевка» противника и выиграть. Чилин принимал участие в комментариях, глубокомысленно произнося пижонские замечания и цитируя великих: «Шахматы – это трагедия одного темпа»; «Мат – это нокаут. Сдаваться надо хотя бы на ход раньше».
Иногда он пытался подсказывать, но его подсказки носили слишком общий характер: «Развивай лёгкие фигуры»; «Делай цугцванг»; и, как правило, казались непонятными участникам, предпочитавшим более конкретные подсказки и более простые ходы. Кончилось дело тем, что один из шахматистов, лучше других видевший «зевки» партнёров и поэтому регулярно выигрывавший, предложил ему сыграть на интерес, а конкретно – на коньяк. Чилин ответил, что не пьёт.
– А тебе и не надо будет пить. В магазин надо будет ходить, – ответил нахальный, спортивного вида капитан. Народ весело хохотнул.
– Ладно, ставлю коньяк. А ты, если проиграешь, отвечаешь шоколадом в эквиваленте. Расставляем?
– Садись, Ботвинник. Правила знаешь? Тронул – ходи, оторвал руку – всё.
Сели играть. Капитан, быстро делая первые ходы, тихонько напевая:
«А девочка Надя, чего тебе надо?
Ничего не надо, кроме шоколада».
Вскоре, однако, капитан нахмурился. Чилин фигуры не зевал и на элементарные вилки не попадался. В эндшпиле, потеряв ладью, капитан не сдавался даже за ход до очевидного мата. Проиграв, он, ни с кем не разговаривая, вернулся на свою кровать и замолчал.
– Как насчёт шоколада? – весело спросил Чилин.
– А ху – ху не хо – хо? – мрачно выругался капитан, и больше они не общались.

39.
Вернувшись с отрицательным заключением из госпиталя, Чилин задумался, и было о чём. Продолжать ли учёбу в университетах? В полковом храме марксизма–ленинизма остаётся сдать один экзамен. Да и то материал просмотрел, теперь только «отловить» препода – какого-то майора из политотдела дивизии, и вперёд. Остальные предметы двухгодичного учебного плана уже удалось сдать экстерном. Кажется, есть смысл закончить это заведение. На мехмате весенняя сессия закрыта на четвёрки. Что делать в следующем году, «война план покажет».
Главным вопросом, мучившим Чилина, были перспективы отношений с Иркой. Рвать сразу? Перестать звонить и не отвечать на письма? Или поговорить с ней, объяснить ситуацию и освободить от себя? Попытаться предпринять что-то ещё? Рвать с Иркой ну очень не хотелось. А оставался, как ему казалось, только один вариант прорваться на Запад, правда, почти без шансов на успех. Этот вариант Чилин расценивал как соломинку для утопающего, хотя и понимал: ухватишься за эту соломинку и можешь получить дубинкой по голове. Риски, связанные с этим вариантом, были очевидны. Отчасти поэтому Чилин не рассказал о нём в своё время Парискину. И вот теперь настало время рисковать.
Чилин сел к столу, достал заранее заготовленный лист хорошей мелованной бумаги и написал первую фразу:
«Товарищ председатель Президиума Верховного Совета Советского Союза!»
В письме Чилин просил уволить его из рядов Советской армии, потому что хочет полностью и с максимальной пользой отдать все свои силы на благо Отечества, а в полку он это сделать не может. Вот если с него снять погоны и послать на целину, то там, как инженер электромеханик, он сможет отдать Родине эти самые силы радостно и в полном объёме.
Ощущение бесполезности этого шага было с самого начала, а вот понять бессмысленность, даже опасность обращения в такую инстанцию ему пока было не дано Не хватало жизненного опыта предугадать, что сквозь плакатный патриотизм, которым прикрывался в письме молодой, политически наивный офицер, руководство должно было сразу увидеть желание сбежать из полка, минуя штрафбат, и не могло оставить такой шаг без последствий. Но жребий был брошен. Чтобы не передумать, Чилин, заклеив конверт, тут же отнёс и опустил его в ближайший почтовый ящик офицерского городка.

40.
Вечером, как всегда неожиданно, заглянул Парискин. Вынул из кармана куртки бутылку водки, поставил на стол:
– В миноре? Уже знаешь?
– Что я должен знать? Меня неделю не было на службе.
– Где пропадал? И почему я не в курсе? Инженер полка я или что?.
Чилин подробно поведал приятелю о своих неудачах. И тут Парискин поразил его новостью:
– Не знаю, как это отразится на твоих делах, но нашего доктора уже нет.
– Перевёлся куда-то?
– Перевёлся, – Парискин ткнул пальцем вверх.
– ЧП?
– В некотором смысле, да. Ты в санчасти был в субботу утром? А вечером он уехал в бухту Глубокая на рыбалку. Их там компания была, восемь человек. Вернулись в воскресенье вечером. В понедельник – у него температура. Думал, простыл. Полечился как-то. Только во вторник понял, что поймал энцефалитного клеща, а уже в четверг отдал концы. Сплоховал отличник. Он между прочим военно-медицинскую с красным дипломом окончил.
Парискин, помолчал, разлил водку:
– Помянем доктора. В полку был один интеллигентный человек, а теперь и того нет.
Выпили, закусили плавленым сырком.
– Знаешь, доктор был милейшим человеком, но со своими «бзиками». Он подчинялся непосредственно начштаба полка, но как потомственный офицер к субординации относился с большим пиететом. Короче, меня как и.о. инженера полка он относил к начальственному составу и как начальнику докладывал мне кое-что. Так вот, незадолго до твоего появления состоялся визит индонезийских военно-морских кораблей во Владивосток. Дружеские чувства индонезы проявили не только к командованию ТОФ, но и к местным проституткам, а за любовь наградили их не только «капустой», но и индонезийским триппером, стойко переносящим советские антибиотики. Полковые холостяки, члены того же клуба по интересам, перевезли микробов в гарнизон. И тут началось самое интересное. На приём к доктору стали приходить безупречные, абсолютно морально устойчивые и лейтенанты, и капитаны, и повыше. А доктор вынужден был в порядке предупреждения роста заболеваний чертить схемы половых внебрачных связей в гарнизоне и в порядке профилактики проводить беседы о пользе презервативов. Связи высветились, залюбуешься. И как думаешь, чем сердце успокоилось?
– Скандалы? Мордобой? Разводы?
– Скандалы? Да. Мордобой? Да. Разводы? Ни одного. И жизнь продолжается.
Чилин, сохраняя серьёзное выражение на лице, спросил:
– Вит, у потерпевшей стороны вопрос. Стоянов нарисовал на тебя зуб потому, что ты поделился с ним индонезийским презентом?
– Обижаешь, старик. Флирт с мадам Стояновой был. Откровенный флирт.
– Это как?
– Трахал я её. Но с презервативами у меня всегда было нормально. Так что индонезийская пандемия меня не коснулась.
– А как Стоянов узнал об измене? Донесли?
– Да нет. Тут и проще, и сложнее. Технически проще, психологически сложнее. Представь, в гарнизоне живёт молодая привлекательная женщина, у которой ни работы, ни ребёнка. Скучает. Однообразная, пустая гарнизонная жизнь. Ей и я-то сто лет не нужен. Ей нужны эмоции. Короткий роман быстро закончился. Соблазнитель, а может соблазнённый, пару раз потрахался и отвалил. Тогда леди трансформирует роман в драму. Она признаётся мужу в измене и на коленях умоляет простить её. Он прощает несчастную, но за поруганную семейную честь клянётся отомстить. Леди, конечно, в поисках понимания излагает драму лучшей подруге. В подробностях и в несколько прогонов. Естественно, весь гарнизон в курсе.
– Получается, леди трахнул ты, а по морде получил я? Нормально.
– Ну а при чём здесь ты, нам – заурядным лейтенантам не понять. Тут нужен психоаналитик.
Парискин взял в руки лежавший на столе реферат, так и не отправленный Чилиным в академию, полистал:
– Откуда дровишки?
– Однокурсник подтянул. Сам я, сидя в полку, ничего приемлемого не наваяю.
– Это понятно. Вникнуть пытался?
– Пытался, но когда количество непонятных слов в тексте достигает критической массы, перестаёшь за деревьями видеть лес.
– Московская наука идёт вперёд семимильными шагами, полковой скот отстал? Видишь, Чиль, проходит год-другой, и ты уже неконкурентоспособен. Ты не можешь на равных конкурировать с москвичами. Нет литературы, нет научной среды. Попади ты туда, ты, может быть, многих обогнал бы, но ты не попадёшь. Московской паркетной армии не нужно пополнение с ДПДВ. Не сорок первый. Они там сами справятся с московскими зряплатами, московскими квартирами, московскими чувихами.
На лице приятеля появилось знакомое Чилину жёсткое выражение:
– Все места у корыта заняты, а тех кто сунется в кувшинный ряд – копытом в рыло.
Парискин выпил ещё водки и уже другим голосом спросил:
– Чиль, хочу полистать дома реферат. Можно?
– Какие проблемы. Но с возвратом. Я обещал вернуть.
Приятели допили водку и разошлись по койкам.

41.
Так ничего и не решив, Чилин в ближайшее воскресенье в обычное «звонковое» время отправился на почту на разговор с Иркой. Как только была установлена связь с Москвой, любимая девушка выложила ошеломительную новость:
– Юрча, привет! Слушай, я больше так не могу. Я устроила папе грандиозный скандал. В общем, он порылся в старых фотках и нашёл то, что нужно. Он учился в МГРИ в одной группе с мужиком, который сейчас генерал и начальник какой-то военной академии в Москве. Они встретились, и генерал сказал, что возьмёт тебя к себе в адъюнктуру. Ура! Что скажешь?
– Классно. А что за академия? – спросил Чилин, пытаясь сообразить, говорить ли о своём «синдроме белого халата», о смерти доктора, о письме в Президиум Верховного Совета или просто радоваться вместе с нею.
– Да какая нам заразница? Не знаю. Генерал сказал, что, когда будешь в Москве, придёшь к нему, и он всё решит. Когда у тебя отпуск?
– Скоро. Я заеду к родителям в Питер, а потом предлагаю махнуть вместе в Сочи. Деньги есть. У меня тут почти вся зряплата остаётся. Как вариант?
– Вариант без вариантов. Целую.
42.
После разговора с Иркой Чилин снова почувствовал прилив той весёлой энергии, которая позволяет преодолевать, решать, двигаться от удачи к удаче. Он почувствовал себя тем «всадником» из «Мартина Идена» Джека Лондона, который обязательно победит.
С этим настроением «не сидеть, сложа руки» в понедельник он отправился «ловить» преподавателя, которому надо было сдать очередной экзамен в университете марксизма–ленинизма. Ни на одном его занятии Чилин не был, поэтому решил подойти к началу лекции, посидеть, послушать, почувствовать, что за «чел», а потом или попросить принять предмет сразу после занятий или договориться на какой-то другой день.
Занятия должны были проходить в одном из учебных классов при штабе полка. Чилин пришёл пораньше и занял место «на камчатке», чтобы ещё раз во время лекции заглянуть в принесённые с собой учебники. Точно в назначенное время появился преподаватель. Это был невысокий, ещё молодой, но уже лысоватый майор с наметившимся брюшком и серыми пронзительными глазами. Он внимательно осмотрел вставших при его появлении офицеров, поздоровался и прошёл к своему столу. Взяв в руки журнал посещаемости, майор ещё раз пробежал глазами по группе, и тут Чилин почувствовал, что этот майор его знает. Более того, лейтенант мог поклясться, что, хотя они не знакомы и не встречались, где-то он это лицо видел.
В конце занятий он подошёл к лектору со своей просьбой о досрочной сдаче экзамена. Майор задал пару элементарных вопросов, и тут же на месте экзамен был принят.
43.
Память сработала неожиданно. Засыпая, почти заснув, Чилин вдруг вздрогнул. Так вздрагиваешь, когда засыпаешь там, где невозможно себе это позволить. Сон прошёл, но картинка перед глазами осталась. Вот около баскетбольной площадки стоит «приблатнённый» спутник снайпера. Чилин тогда смотрел на него, но периферийным зрением он успел увидеть и тех трёх офицеров, что стояли рядом. И вот теперь он мог уверенно сказать, что третьим был лектор.

44.
В конце дня Михалыч попросил командира принять его с докладом по текущим делам. Когда основные вопросы были обсуждены, командир спросил:
– Ты мне неделю назад говорил, что Чилин опознал ещё одного претендента на роль «крота». Причём человек оказался совершенно неподходящим на эту роль – инструктор политотдела дивизии. Тогда мы решили, что ты «пороешь» вокруг этого инструктора, чтобы исключить версию о существовании «крота» и окончательно закрыть для нас дело со снайпером. Есть что доложить?
– Командир, я сам хотел бы закрыть вопрос и забыть этот кошмар. Но тут совершенно новая информация пошла. Думаю смогу вас удивить. Вдруг на неделе звонит мне этот инструктор и приглашает зайти в политотдел дивизии. Вы понимаете, что когда приглашают туда, отказываться не принято. Прихожу. Майор усаживает меня и…
– Уже интересно, но давай по делу.
– Да я по делу. Сейчас вы сами начнёте просить подробности. Так вот майор сообщает мне, что по долгу службы он обязан письма из полка, потенциально представляющие интерес для командования, подвергать перлюстрации. В результате выборочной перлюстрации было вскрыто письмо лейтенанта Чилина в Президиум Верховного Совета Советского Союза с просьбой об увольнении из рядов Советской армии. Чтобы предотвратить нежелательные для командования полка последствия – проверки, комиссии, взыскания за слабую воспитательную работу, майор предложил в срочном порядке предпринять упреждающие действия и перевести Чилина в какой-нибудь отдалённый гарнизон, например, на Камчатку. Берётся даже посодействовать.
– Как он нас любит! Будто никто не знает о дембильных настроениях в полку. Помнишь, какой-то шутник пустил слух, что с утра в штабе полка будет запись желающих уволиться из армии. Я приезжаю утром в штаб, а там очередь человек в сто таких желающих. И что теперь делать? Переводить их на Камчатку?
– Я это прекрасно понимаю, да и майор не похож на дурака. Самое интересное дальше. Спрашиваю, что с письмом. Он объясняет, что поскольку письмо написано в «ура-патриотическом» ключе, пришлось его отправить по адресу. Чилин не первый, кто писал на «высочайшее имя», и мы с вами знаем, что происходит дальше.
– Да уж знаем. Председатель Президиума в левом верхнем углу наложит резолюцию: «Министру обороны! Прошу разобраться». То же самое Министр обороны напишет командующему ТОФ, тот – командиру дивизии, комдив – мне. Я вызову Чилина и битый час буду объяснять ему про воинский долг, а ты зашьёшь это письмо в личное дело лейтенанта.
– И это будет могильным камнем на его карьере. Дальше начальника группы такой политически незрелый офицер у нас не продвинется. Так? Так вот майор, как я говорил, не дурак и не первый год служит в политорганах. Всё это он не хуже нас знает. Может, он просто хочет нашими руками избавиться от Чилина? Само по себе в отдельности ни это желание избавиться, ни опознание его Чилиным ещё ни о чём не говорит, но совпадение этих событий по времени и в одном лице вызывает желание «порыть». Начал «рыть». Выяснилось, что майор живёт не в офицерском городке, а снимает квартирку в частном секторе. Он женат, но чисто формально. Жена живёт где-то на Западе и никогда здесь не показывалась. Служит прекрасно. Лекции читает в университете марксизма–ленинизма. Перспективный офицер. Но почему он предпочитает жить в частном секторе? Может туда удобнее скрытно баб водить? Политработник всё-таки, так что надо шифроваться? Так вот шифруется он успешно. Близких друзей в управлении дивизии у майора нет, и его личная жизнь – тайна за семью печатями.
– Не тяни, Михалыч. Я же вижу, как ты выстраиваешь линию обвинения. У майора есть доступ к переписке личного состава полка. Он выходит на снайпера в момент, когда того бросает девчонка и сдаёт его уголовникам. Почему сдаёт? Вряд ли из-за денег. Скорее всего, уголовники подловили майора на какой-нибудь истории с бабами и шантажировали его. Всё это возможно. Но к начальнику политотдела дивизии идти с такой не подкреплённой фактами версией невозможно. Сначала обсмеют, а потом ещё и накажут. И ты это понимаешь. Так что думаю, Михалыч, у тебя что-то ещё припасено в рукаве. Выкладывай.
– Есть ещё одна информация, но её надо проверять. Связался я с Семёном, начальником милиции. Попросил поинтересоваться жизнью нашего майора в частном секторе. Тот пообщался со своими информаторами, и, вы не поверите, есть основания полагать, что наш майор – педераст.
Командир удивлённо взглянул на Михалыча:
– Но это меняет дело. Связь с женщиной вряд ли заставила бы майора пойти на такое серьёзное преступление. А вот к педерастам в армии крайне негативное отношение, и тогда ему не место в управлении дивизии, тем более – в политотделе. Такой человек представлял бы опасность не только для полка, но и для дивизии в целом. Однако заметь, Михалыч, стало больше подозрений, но не фактов.
Командир походил по комнате, остановился перед Михалычем и добавил:
– Мы давно служим вместе, и ты хорошо меня знаешь. Но и я тебя знаю. И я знаю, что если ты приходишь ко мне с проблемой, то у тебя обязательно есть предложения по её решению. Более того, думаю, из твоих предложений будут торчать уши твоего друга Семёна. Не тяни, колись, дорогой.
– Всё так. Колюсь. Вы правы, и конкретных фактов у нас нет. Есть идея, подсказанная Семёном. Он предлагает поставить на несколько дней недалеко от дома майора легковую машину из полка с матросом-водителем, то есть обозначить наблюдение за домом майора, причём водителя использовать втёмную. Если водитель не будет знать, что, зачем, почему, он и не разболтает. Это будет провокация. Если гипотеза ошибочна, майору будет наплевать на машину. А вот если рыльце у майора в пушку, он замандражирует, и это как-то проявится.
– Это действительно провокация. Это как если привести майора в пустую комнату, запереть его там наедине с пистолетом, в котором один патрон, и ничего ему не объяснить. Но, с другой стороны, самостоятельно никакого официального расследования в отношении инструктора политотдела дивизии я проводить не имею права, а поставить нашу машину мы можем где угодно, и разрешения на это спрашивать не надо. Действуй.

 
45.
Чилин давно обратил внимание, что все более-менее заметные события в его жизни концентрируются в серии, то есть жизнь может протекать довольно долго рутинно и безмятежно, а потом вдруг взорваться серией перемен, происшествий или даже катастроф, способных всё изменить. На этот раз очередная серия началась с приказания явиться к командиру полка, переданного ему начальником группы регламентных работ. Капитану Боре, как ласково называли между собой своего начальника группы его подчинённые, было очень интересно, зачем его старшего техника, лейтенанта с плохой репутацией, вызывают на самый верх, и он осторожно поинтересовался, не случилось ли чего. Чилин, хотя и догадывался о возможных причинах вызова, интуитивно решил, что правильнее будет промолчать.
В назначенное время он постучал в дверь командира полка и, как положено в таких случаях, представился:
– Инженер-лейтенант Чилин по вашему приказанию прибыл.
Командир полка не предложил ему сесть, но сам встал и свою получасовую речь произносил стоя. После первых же слов командира полка Чилин понял, что причина вызова, как он и предполагал, его обращение к Председателю Президиума Верховного совета СССР, что ответ отрицательный, а сейчас с ним проведут воспитательную работу. Действительно, командир полка напомнил лейтенанту, что Родина дала ему высшее образование и что теперь его долг – служить там, где Родина прикажет. При этих словах Чилин внутренне усмехнулся, вспомнив историю своего распределения. Тогда Чилин, имевший средний балл за академию выше четырёх и жильё в виде квартиры родителей в Ленинграде, туда и получил назначение. Назначение – мечта. На ДПДВ в этот полк морской авиации были назначены два других выпускника. Эти двое придумали простой житейский ход: они взяли бутылку коньяка, напросились в гости к начальнику курса и там «за рюмкой чая» упросили его заменить им дальневосточное распределение на европейский вариант, что и было сделано. Ленинград же отказался от Чилина, так как там нужен был специалист с опытом службы в войсках. Когда в последний день работы комиссии Чилина пригласили на повторное распределение, выбора ни у Родины, ни у Чилина уже не оставалось, и он оказался здесь, на ДПДВ.
«Нормальная рокировочка, – усмехнулся ещё раз Чилин. – Ребята вместо ДПДВ остались в прекрасных городах в Европе, а я вместо Питера – здесь».
Тем временем командир полка, поглядывая на часы, продолжал говорить о воинском долге, о том, как много ещё должен Чилин сделать, чтобы соответствовать высокому званию советского офицера, приводил примеры из своей биографии. И тут Чилин сообразил, что командир полка посмотрел на часы как только он вошёл в кабинет и продолжает поглядывать на них в течение всего нравоучения, потому что заранее пожертвовал на эту и ему неприятную процедуру какую-то часть своего загруженного рабочего дня и теперь отрабатывает положенное.
«Не вздумай улыбаться, лейтенант, – строго предупредил себя Чилин. – Не будем обижать подполковника. Ничего личного он, кажется, в эту тягомотину не вкладывает. Он просто делает свою работу».
В этот момент время, видимо отведенное командиром полка на воспитание Чилина, закончилось, и прозвучала оптимистическая концовка:
– Товарищ лейтенант! Я надеюсь, вы осознали неправильность вашего поступка и в дальнейшем будете служить как положено.
– Так точно. Разрешите идти?
– Идите.
46.
Все самолёты полка, налетав положенное количество часов, по очереди становились на регламентные работы в ТЭЧ. Это обстоятельство обязывало непосредственного начальника Чилина капитана Борю поддерживать рабочие контакты практически со всем инженерно-техническим составом полка. Но рабочих контактов общительному капитану было недостаточно. Лёгкий на подъём, быстрый в движениях и перемещениях он ухитрялся без ущерба для дела «корешиться» и с теми, кто был старше него по должности и по званию, и с теми, кто был младше. «Контактен как чума», – говорили про него, но контактировали с удовольствием. Благодаря такому удачному сочетанию служебного положения и общительного доброжелательного характера капитан Боря всегда был в курсе всего, что происходило в полку и около. Иногда он делился переполнявшей его информацией с подчинёнными, сплошь лейтенантами, но при этом никаких даже намёков на панибратство не допускалось.
На этот раз новости носили настолько сенсационный характер, что капитан просто не мог не поделиться ими с подчинёнными первым. Тем более, что уже завтра его лейтенанты всё равно обязательно будут в курсе событий.
– А вы знаете, – вещал он своей четвёрке «опорных», заслушав их доклады в конце дня и поставив задачи на завтра, – что Парискин взял «Волгу». Причём успел взять по старой цене, а с первого числа она подорожала аж на двадцать пять процентов.
Парискин редко заглядывал в ТЭЧ, так как считал, что источником нештатных ситуаций и потенциально опасной является работа вооруженцев в эскадрильях при обслуживании дневных и ночных полётов, а у капитана Бори и без него всё будет хорошо. Поэтому Чилин ничего не слышал об этом новом достижении приятеля.
– Товарищ капитан, а можно… – обратился он к начальнику.
– Хочешь спросить? Отвечаю в порядке поступления.
Стремительный капитан Боря умел отвечать на ещё не заданные вопросы, удивляя и даже смущая своих лейтенантов этим странным талантом:
– Ты хочешь спросить, как можно вдруг, не отстояв несколько лет в очереди, приобрести страшно дефицитную «Волгу», да ещё накануне такого мощного подорожания. Ты бы не смог. Пожалуй, и я бы не смог. А Парискин… Вот представь, ты отстоял несколько лет в очереди, и следующая машина твоя. И ты не знаешь, что грядёт подорожание. А очередная машина «случайно» оказывается с дефектом – трещина лобового стекла, которое тоже, как известно, дефицит. Продавец предлагает тебе подождать неделю-другую и взять машину без дефекта. Ты, конечно, соглашаешься. Отказ протоколируется, и машина, в соответствии с действующим положением, поступает в открытую продажу. А кто в нужное время «случайно» оказался в магазине с необходимой суммой в кармане? Угадал?
Второй твой вопрос: откуда у нашего и.о. инженера, как известно, не склонного откладывать и копить, вдруг на кармане такая не слабая куча денег? Отвечаю. Во-первых, он полностью опустошил полковую кассу взаимопомощи, что до него ещё никому не удавалось. Во-вторых, он сумел взять в долг у Вани Кобылко всё, что этому технарю удалось накопить за два года службы в полку. Ваня два года ничего не покупает и в отпуск не ездит. Придёт со службы, сядет в общежитии на кровать и играет на гармошке, а все денежки откладывает. До Парискина ещё никогда и никому ни рубля взять у Вани взаймы не удавалось. А в-третьих, по слухам, Парискин недавно удачно сыграл в преферанс в компании лётчиков.
– Это-то мелочёвка. Ну что там можно выиграть?
– Да, немного, если играть по копейке, как все. Но он предложил им сыграть по рублю, а это уже совсем другие деньги. Вот так. Учись, студент прохладной жизни.
Кстати, Чилин, ты ведь учишься в нашем университете марксизма? Там у вас, говорят, читал лекции один майор из политотдела дивизии»
– И университет закончил, и майора этого знаю.
– Знал. Он вчера застрелился.

47.
Парискин появился в ТЭЧ через несколько дней. Обсудив служебные вопросы с капитаном Борей, он подошёл к Чилину, возившемуся на пятачке с очередным самолётом.
– Вит, я слышал, ты «Волгу» взял. Покатаешь?
– Это не просто «Волга». Это машина специального назначения.
– Не понял.
– Объясняю. Мы тут упираемся, как карлы. День – не день, ночь – не ночь. Кровь мешками проливаем. А там, на Западе пипл ходит в бассейны, лечит зубы у хороших врачей, живёт цивилизованной жизнью. Единственный просвет – отпуск, который, слава те яйца, у нас почти пятьдесят суток. Ты знаешь, а нет, так узнаешь, что хотя мы летаем на Запад самолётами, дней на дорогу нам начисляют как на поезд. И вот представь, я прилетаю в Москву, а там во дворе стоит новенькая «Волга». Мы со старым дружком садимся в этот шедевр советского автопрома и едем куда-нибудь за город. За город Сочи, я имею в виду. Проблем со свежим женским телом при этом я не предвижу. Так что «Волгу» я отправил в Москву. Между прочим, контейнер мне по дешёвке сварили «зеки» в соседней зоне. Ежели что, выходы есть.
Чилин ещё не успел как-то отреагировать на это выступление, когда Парискин добавил:
– Вот ты тут какой-то хернёй занимаешься, а во Владике в штабе флота работает комиссия, которая отбирает офицеров для перевода на Запад. Правда, надо иметь с собой личное дело. Лично мне моё личное дело не дали, но у тебя могут быть другие расклады.
Прошло несколько секунд после того как Парискин закончил свою тираду, а счётчик времени в голове у Чилина уже выдал положительный ответ, обсчитав траекторию: бегом в штаб полка, оттуда – бегом на автобус Угольный – Владивосток, далее – бегом в штаб флота. Если повезёт, можно успеть. В следующий момент он уже бежал к штабу полка, даже не собрав разложенный на бетонке инструмент и ничего не сказав капитану Боре.
– Романтик ненормальный, – пробормотал Парискин и пошёл к начальнику группы, чтобы как-то прикрыть приятеля.
У Чилина было внутреннее ощущение, что Михалыч пойдёт ему навстречу и, если это возможно, личное дело даст. Так и случилось. Выслушав просьбу лейтенанта, Михалыч молча достал из сейфа папку с надписью «Личное дело» и, никому не докладывая, вручил её Чилину:
– Вернёшь сегодня же. Я вечером буду допоздна.
Ещё полтора километра бегом с папкой, спрятанной на животе под рубашкой, и Чилин успевает вскочить в нужный рейсовый автобус. В штаб флота он прибежал за час до конца рабочего дня и обнаружил там две очереди в две соседние двери. Выяснилось, что офицеров из одной очереди записывали в военно-научные учреждения, а из другой – в военные приёмки. Чилин посчитал себя более пригодным для научной работы и через полчаса предстал перед майором, просматривавшим личные дела в этом кабинете. Майор начал ознакомление с его личным делом с карточки взысканий и поощрений. Увидев две гауптвахты, он поднял на Чилина глаза и закрыл папку:
– Поймите, мы отбираем лучших.
Чилин не дал ему возможности развить эту мысль. Счётчик времени подсказывал, что можно успеть попасть во вторую дверь. Лейтенант молча схватил со стола своё личное дело, вышел из кабинета и встал в соседнюю очередь. В этой очереди он был последним.
Майор, вербовавший в военные приёмки, не стал комментировать взыскания. Он молча записал данные Чилина в лежавшую на столе тетрадь и вернул личное дело.


48.
Через две недели после поездки Чилина в штаб флота полк был отправлен в отпуск. В отпуск полк уходил всем полком. Это был тот редкий случай, когда решение командования устраивало всех: и лётчиков, и инженерно-технический состав, и матросов срочной службы. Не надо было мучиться с заменами отпускников, не надо было выпрашивать у начальства отпуск в летние месяцы, не работал известный авиационный стишок:
Солнце жарит и палит,
В отпуск едет замполит.
Птицы мёрзнут на лету,
В отпуск гонят техноту.

Билетом Чилин обзавёлся заранее. В нужное время он прибыл к своему рейсу ТУ-104 Владивосток – Москва и занял своё кресло. Всё, казалось бы, проходило в штатном режиме, но когда Провидение принимает решение вмешаться, оно найдёт возможность это сделать. Взглянув на сидевшего в соседнем кресле, Чилин узнал в нём того самого майора, который отбирал в штабе флота офицеров на Запад в военные приёмки.
Этот рейс прибыл в Москву со значительным опозданием. Видимо это опоздание тоже входило в планы Провидения. Долго не давали вылет в Иркутске, почему-то задержались в Новосибирске, и всё это время лейтенант и майор непринуждённо общались просто как два симпатизирующих друг другу человека. Майор тоже сразу узнал Чилина, но в разговорах о жизни, о нюансах службы лейтенант ни разу не попросил. В Москве в аэропорту они просто пожали друг другу руку и расстались навсегда.
Так начался этот отпуск, состоявший из трёх периодов: несколько дней спокойной жизни с родителями в Питере, три недели острого ощущения счастья в Сочи и затем ожидание неизбежной разлуки с Иркой в Москве. Генерал-лейтенант, однокурсник Иркиного отца, действительно, принял инженер-лейтенанта Чилина в своём огромном кабинете и обещал содействие при поступлении в адъюнктуру своей академии, но набор туда проводится только весной.
Сразу после возвращения с юга Ирка спросила своего возлюбленного, собирается ли он сделать ей официальное предложение и тут же его получила. Никак не обозначив свадьбу, они расписались в районном ЗАГСе, и Чилин улетел в Угольный, твёрдо уверенный, что весной он окажется в Москве. Чилин был уверен, что вопрос «синдрома белого халата» генерал-лейтенант решит легко.
49.
После отпускного периода график лётных дней в полку стал предельно плотным – два-три лётных дня в неделю. Командир должен был обеспечить выполнение плана лётной подготовки, и сделать это легче всего было сейчас, осенью, пока в Приморье держится прекрасная погода. Чем больше самолёты летают, тем чаще они попадают в ТЭЧ на регламентные работы. В результате, регламентированный рабочий день в ТЭЧ решением капитана Бори теперь был разрегламентирован, но только снизу, то есть уходить раньше положенного времени нельзя и задерживаться на службе надо на столько, на сколько надо. Всё же Чилин не бросал университет, продолжая сдавать зачёт за зачётом, экзамен за экзаменом. Зимнюю, свою третью сессию он опять успешно сдал досрочно.
Парискин о своём отпуске почти ничего не поведал. Два эпизода всё же были озвучены, причём сам он озвучил только один:
– Иду по пляжу. Бросаю в море плоские камешки, подскоки считаю. Место пустынное, море спокойное. Жарко. Настроение ленивое. Смотрю, на полотенце в гордом одиночестве лежит чувиха. Подошёл, лёг рядом. Молчит. Я ей камешек на живот кладу. Молчит. Кладу ещё один и руку не убираю. Молчит. Тело тёплое, местами горячее… Так и молчала. И уже после всего-всего она мне протягивает руку, мол, давай познакомимся. Вот такая молчаливая. На прощанье эта молчаливая девочка выдаёт, давай, мол, распишемся. Я не сразу врубился. Старею, что ли. Молчунье пришлось растолковать мне, что хочет на прощанье расписаться на попах. Расписались.
Второй эпизод озвучивал замполит полка месяц спустя после периода отпусков. Погода в тот день была отвратительной. В конце рабочего дня инженерно-техническому составу было приказано собраться в помещении, где обычно проводили партсобрания и зачитывали общие приказы. Офицеры после целого дня работы под холодным моросящим дождём с ветром не расположены были воспринимать какую-либо информацию, но замполиту удалось пробудить живой интерес к своему сообщению:
– В полк поступили фотоматериалы, наглядно показывающие, до какого низкого уровня может упасть моральный облик…
Народ в зале насторожённо замер. Все ждали конкретных имён и фамилий, но замполит не спешил раскрывать карты, накаляя атмосферу. Постепенно общая картина «преступления» стала прорисовываться. Кто-то из офицеров «закадрил» на юге иностранок, работавших в неком посольстве и отдыхавших на Чёрном море. Кагэбешники взяли этот роман на контроль, не измена ли это Родине. Но факт измены не подтвердился. Раздраженные зря потраченным временем контрразведчики сделали фотосессию постельных сцен крупным планом и конверт со снимками выслали служебной почтой на имя командира полка. Теперь замполит «проводил воспитательную работу и принимал меры». Наконец прозвучала фамилия:
– Старший лейтенант Парискин в объяснительной записке пишет, что не знал об их иностранном подданстве, что не спрашивать же у каждой бабы паспорт и т.д. и т.п., но, товарищи офицеры, это же и утрата бдительности, и полное моральное разложение в одном лице. Да таких, как он, надо калёным железом, стальным барьером… Встаньте Парискин!
В наступившей тишине никто не встал, но зато стало отчётливо слышно, как кто-то похрапывает. Офицеры стали озираться, и вдруг все увидели, что храп издаёт не кто иной как привалившийся к плечу соседа Парискин. В зале захихикали.
– Разбудить Парискина! – потребовал замполит, переходя на крик, но ему и самому уже стало ясно, что запланированный воспитательный эффект собрания офицеров не состоялся.
Получивший очередное взыскание, но продолжавший исполнять обязанности инженера полка Парискин иногда заглядывал в ТЭЧ к приятелю пообщаться. Несколько раз Чилин напоминал ему о реферате и каждый раз получал обещание вернуть на днях. В конце концов, стало ясно, что Парискин реферат замотал, хотя неясным оставалось зачем. Самому Чилину, судя по обещаниям Иркиного генерала, реферат уже был не нужен, но обещание вернуть его однокурснику ставило Чилина в неловкое положение. Во время одного из своих визитов Парискин, уже прощаясь, как бы между прочим, вставил:
– Я тут поинтересовался у приятеля из кадров дивизии, были ли какие-то движения по результатам комиссии в штабе флота. Помнишь, ты ещё мотался туда по моей наводке? Он сказал, ни одного человека из дивизии не отозвали. Естественно. Этого следовало ожидать Мы перешли на новую технику и на новые расширенные штаты. Самим людей не хватает. Нет, Чиль, у нас с тобой может прокатить только совершенно новый, оригинальный ход.
50.
Зима прошла в штатном режиме. Никаких заметных ЧП не случилось, лётная нагрузка была умеренной, погодные аномалии тоже не досаждали. Ближе к лету, когда окончательно потеплело, было объявлено, что ожидается дружественный визит иностранных военных кораблей во Владивосток, и, когда они встанут на рейд, полк должен будет пройти над ними плотным парадным строем на малой высоте в качестве приветствия.
За неделю до парадного дня полк начал подготовку и сделал несколько тренировочных пролётов, безукоризненно выполняя необходимый манёвр и демонстрируя высокий уровень лётной подготовки пилотов. В воскресенье в день парадного вылета в ТЭЧ был отменён выходной, хотя самолётов на регламенте и, соответственно, работы на технике не было. Чилин, собиравшийся до отъезда в свою «блатную» адъюнктуру сдать весеннюю сессию в ДВГУ, с утра уединился в одной из каптёрок, засел за учебники и был очень доволен, что про него почему-то все забыли. Каптёрка, оккупированная Чилиным, находилась на первом этаже, и ближе к обеду он увидел, что за окном происходит нечто странное, не характерное для «ленивого» воскресенья. Там несколько раз то бегом, то максимально быстрым шагом в направлении штаба и обратно проследовали и офицеры, и матросы, и все с напряженными, хмурыми лицами. Испытывая скорее беспокойство, чем любопытство, Чилин наконец оторвался от теорем матанализа и вышел узнать, что происходит. В коридоре в лейтенанта буквально воткнулся устремившийся куда-то капитан Боря.
– Какие указания? – первым вступил в контакт лейтенант, уходя от возможных вопросов об использовании служебного времени.
– Чилин, ты, как всегда, не в курсе. В 14.00 офицерскому составу собраться в клубе, – и капитан очень быстрым даже для него шагом помчался в сторону штаба, а его подчинённый вошёл в лабораторию своей группы.
В лаборатории стояла непривычная тишина.
– О чём молчим, господа офицеры? – обратился он к «опорным» лейтенантам
Вопрос на какое-то время повис без ответа, и Чилин снова почувствовал, что происходит нечто из ряда вон.
– Тебя не было, а тут… Пока известно только, что на параде ушли в воду две машины: командира полка и комэска первой эскадры. Лучшие экипажи полка. Уже точно известно, что никому из них спастись не удалось. Офицерам приказано быть в клубе в 14.00. Наверное расскажут что и как, – повернулся к Чилину рижанин. – Таких потерь в один день, говорят, в полку ещё не было. Ключи от сейфа у тебя? Надо спирта отлить на вечер. Сегодня весь полк будет пить.

51.
В 14.00 в клубе начальник штаба полка кратко изложил суть произошедшего. Он сообщил собравшимся, что официальная версия случившегося будет сформулирована в выводах комиссии, которая уже назначена Главкомом и начала работать. Пока же он должен довести до собравшихся …
Более-менее полное представление о случившемся сложилось у Чилина только вечером, когда четвёрка «опорных» лейтенантов собралась в общаге помянуть погибших и обменялась услышанной в разных местах и от разных людей информацией. В тот день погодные условия в районе парадного пролёта были на грани допустимых. Низкие плотные облака пришли с моря и накрыли рейд. Парадный пролёт над иностранными кораблями, разумеется, не отменили. Несмотря на сложные метеоусловия, самолёты должны были выполнить запланированный манёвр: на предельно малой высоте плотным строем, звеньями пройти над кораблями, а затем на расходящихся курсах пробивать вверх облачность и возвращаться на аэродром базирования. Причиной смертельной аварии стало непонятное поведение комэска-1, занимавшего место слева от командира в его звене. Миновав рейд, ещё до входа в облачность он должен был взять курс на расхождение с машиной командира, но не сделал этого, продолжая лететь рядом. А счёт шёл на секунды. Почему комэск-1 сначала грубо нарушил инструкцию, а потом и прямой приказ командира по радио: «Расходиться ещё до входа в облака», и что произошло потом, в условиях плохой видимости, можно было только предполагать. Видимо машина комэска-1, потеряв ориентацию, попала в струю выхлопа двигателей самолёта командира, утратила управляемость и протаранила его. Обе машины рухнули в океан за Русским островом. Лётчики, летевшие следом за звеном командира, наблюдали два столба дыма и огня в месте их падения.
Ни у кого из «опорных» ни среди погибших, ни, вообще, среди лётчиков полка близких друзей и даже хорошо знакомых не было. Офицеры ТЭЧ не обслуживали полёты, отдельно от лётчиков питались в столовой и отдельно жили в общежитии. Из погибших Чилин лично знал только самого командира полка, посвятившего полгода назад почти час своего служебного времени промыванию «незрелых» чилинских мозгов. Тогда в его кабинете Чилин понял: бесполезно обращаться куда-то вверх. «Бюрократическая машина» пропустила через себя его бумажку-письмо и выплюнула обратно вниз. С ним тогда случилось лучшее из того, что могло случиться: его не наказали. Ещё там, в командирском кабинете Чилин понял, что своей воспитательной беседой командир полка, по сути, прикрывал его, ограничившись только этим устным минимумом из всего того, чего требовала и что допускала «бюрократическая машина».
И всё же, несмотря на всю отделённость своей «технической» жизни от жизни лётного состава полка, Чилин чувствовал, если и было «нечто» общее, характерное именно для лётчиков и выделявшее их в армейской среде, то и ему оно было не чуждо. Это «нечто» состояло в несколько романтическом отношении к профессии военного лётчика, позволявшем воспринимать её вне бытовщины, вне привилегий, опасностей и трудностей. И Чилину оно было привито ещё в Ленинграде, в спецшколе ВВС, в мальчишески-юношеские 15–16 лет. Там их готовили в лётные училища, а идеалом для них был бесстрашный и дерзкий Валерий Чкалов. Так что разложи Провидение свой пасьянс как-то иначе, и сегодня правым лётчиком у командира полка или у комэска-1 мог бы сидеть лейтенант Чилин. При своём росте Чилин, если и стал бы лётчиком, то мог попасть только в Дальнюю бомбардировочную авиацию.
Поминки в общаге не затянулись. Развели и выпили спирт, посидели, почти не разговаривая, и разошлись. Дома Чилин, не включая свет и не раздеваясь, лёг на кровать, но спать совершенно не хотелось. Выпитый спирт никак не подействовал. В голове и во всём теле ощущалась тяжесть. Причиной болезненного состояния стал последний разговор с Москвой. Ирка сообщила, что генерал, обещавший адъюнктуру в своей академии, неожиданно умер. Обширный инфаркт свалил его прямо в рабочем кабинете.
– Что будем делать? – спросила тогда молодая жена, и Чилин промолчал. Конкретного, конструктивного ответа не было. Он просто не знал, что сказать, и быстро свернул разговор.
Последующие несколько дней Чилин жил внешне почти как прежде. И дома, и на службе он как робот выполнял привычные процедуры: умывался, ел, работал, даже продолжал заниматься математикой, но делал всё это несколько медленнее, чем обычно. Некоторая часть его сознания стала функционировать отдельно, и там почти без вариаций, по кругу, как у шизофреника, прокручивались одни и те же мысли: «Парискин оказался прав, когда прогнозировал развитие событий под девизом “не сидеть сложа руки” . Программа “не сидеть сложа руки” раз за разом не выдерживала столкновений с реальностью. Сначала “синдром белого халата”, потом оказавшееся глупостью письмо в высшие инстанции. И что дальше? Теперь Виталий окажется прав и насчёт отношений с Иркой? Скорее всего какое-то время этот дистанционный брак проживёт. А дальше? Если отказаться от иллюзий, то нетрудно представить и остальное. Ясно, что сдам я очередную сессию или не сдам, ничего не изменится. Жизнь определена на много лет вперёд – ДПДВ. А у Ирки в её 23 каждый год золотой. Ей, как говорят все родители всем дочерям в этом возрасте, надо жизнь устраивать. Это стремление к «устраиванию» естественно. Оно происходило и будет проходить на уровне инстинктов, без «глубокого анализа» и «волевых решений». Сильнее хочется общаться, сильнее проявляются желания».
Почти стемнело, когда снаружи постучали в окно. Парискин с улицы жестом показал, что хочет зайти и через минуту уже сидел в комнате на единственном стуле. Он был немного пьян, но в портупее и с пистолетом. Включил лампочку, аскетично свисавшую с потолка без абажура.
– Одиноко хандришь в темноте?
– Откуда со стволом? – кивнул Чилин на оружие.
– Не откуда, а куда. Завтрева сранья еду за пополнением. Должен же хоть кто-то службу служить в этом запившем полку. Начштаба почему-то решил, что должен я, хотя я ни у кого ничего не украл и никому ничего не должен. Ну я так я. Мне терять нечего.
– А ствол зачем?
– Сам не пойму. То ли пополнение оборонять, то ли от пополнения обороняться, но положено. А ещё, в нашем уголовном Угольном бандитов, что у солдата вшей. Мало ли, может, кому из них жить надоело, и он решится на меня напасть.
 «Что это с ним?» – подумал Чилин, увидев как на лице приятеля промелькнуло знакомое хищное выражение.
– Вит, ты об утреннем ЧП подробности знаешь?
– Скорее только кое-что представляю. На тренировочном пролёте машина комэска-1 шла рядом с командирской как привязанная. Очень красиво. На разборе полётов командир его отметил. Но тогда метеоусловия были прекрасные, а сегодня наоборот – хуже некуда. Однако отмеченный товарищ решил и сегодня блеснуть. Вот уж заставь дурака богу молиться, он лоб разобьёт. По инструкции, как прошли над рейдом, надо сразу расходиться, а он решил плотным строем войти в облака над морем. Что было дальше, можно только догадываться. Очень быстро всё произошло. Известно только, что по связи командир ему и раз, и два, и так, и матом приказывал расходиться, а тот всё шёл рядом, крыло в крыло. Мол, победителей не судят.
Парискин замолчал, а Чилин, кое-как заставивший себя сесть, продолжал молча смотреть в стену, чуть покачиваясь на панцирной сетке казённой кровати. Из своего шизофренического состояния он так и не вышел, но произнёс:
– Зато побеждённых судят. «Был суд неправедным и скорым».
– Чиль, ты о чём?
– Ты оказался прав, Вит. Мои попытки «не сидеть сложа руки» дали ноль. Полк заглотил ещё одного «жуковца».
– Вот об чём хандрёж. А мне командира жаль. Нормальный был мужик, но ты-то его не знал. Ты никого из них не знал. Тогда понятно: кого е .ёт чужое горе? Ладно. Я пошёл, но думаю, у нас ещё не все карты разыграны. И у тебя, и у меня. Чиль, предлагаю, если окажемся в Москве, давай посидим в «Софии». Знаешь этот кабак на Маяковке? Там, промежду прочим, подают «седло молодого барашка». Об-балдеть. Ну, будь.
– Мечтать не вредно.

52.
В понедельник на утреннем построении ощущалось угнетённое состояние офицеров и сильный запах перегара. Было объявлено, что до назначения нового командира полка его обязанности будет исполнять начштаба, который тут же отменил все запланированные на ближайшую неделю полёты и приказал личному составу заниматься технической подготовкой и политзанятиями в подразделениях.
Капитан Боря собрал группу в лаборатории и попытался произнести мобилизующую речь. Но речь, состоявшая в основном из общих, казённых выражений типа «навечно останутся в памяти», лейтенантов мобилизовала не на техническую учёбу. Как только капитан закончил и отправился к начальству, «опорные» переглянулись, и Чилин пошёл открывать сейф. На сей раз, даже рискуя быть застигнутыми на месте преступления, пили прямо в лаборатории. Понимавший службу капитан Боря так и не появился в этот день в лаборатории. Видимо, борьбу с пьянством он вёл с учётом конкретных обстоятельств.
Самолёты командира и комэска-1 были обнаружены на небольшой глубине, что позволило уже в понедельник извлечь тела погибших. Похороны были назначены на среду. Во вторник перед обедом лейтенанты ещё раз ухитрились помянуть погибших на рабочем месте, а после обеда Чилину передали, что его ждёт замначштаба. Они не общались с опознания Чилиным вскоре застрелившегося инструктора политотдела, и сейчас слегка поддатый лейтенант не понимал, зачем он мог понадобиться. Он не опасался быть уличённым в поддатости. Михалыч должен был понимать, что сегодня в рабочее время в полку найти офицера без амбре наверное труднее, чем поддатого в обычных обстоятельствах.
В комнатке-кабинете замначштаба тоже стоял сильный запах перегара, а сам он выглядел как человек выпивший накануне стакана на два больше, чем следовало. Он пригласил Чилина присесть и начал разговор с неожиданного предложения:
– На начальника группы обслуживания в первую эскадру пойдёшь? Я понимаю, предложение неожиданное. Но не век же тебе ходить в стартехах после «Жуковки». Дела у тебя в ТЭЧ наладились. Взыскания можно снимать. А из стартехов в инженера полка без разбега не прыгнешь. Прохождение надо иметь. Решать придётся быстро. Служба стоит. Так что?
Чилин не сомневался в неприемлемости этого предложения для него сейчас как для студента университета, а бросать учёбу пока не хотелось. В то же время было непонятно, но хотелось понять, что происходит, какая связь между катастрофой, где погибли только лётчики, и этими кадровыми перемещениями в наземной службе.
– Михал Михалыч, а что так вдруг. Там же сидит опытный капитан, правда без «поплавка», но, кажется, он и без него – лучший начальник группы обслуживания в полку.
– Вот именно, что лучший. Завтра будет подписан приказ о назначении его и.о. инженера полка по вооружению. Перспективу чувствуешь?
– А Парискин?
– Сегодня откомандирован в резерв кадров ВВС ТОФ до получения нового назначения. Он уже убыл.
– Но он же вчера должен был встречать пополнение.
– Да, вчера и встретил, а сегодня убыл, и больше я ничего тебе сказать не могу. Я знаю, что вы друзья, и всё равно не могу. В полку эту тему тоже не развивай. Так что с назначением? Согласен?
– Нет. Пока ответить не готов.
– Понятно. Завтра утром ко мне с решением. Теперь лично тебе. Звонил Семён – начальник милиции, хочет с тобой встретиться. Будет ждать тебя сегодня в 20.00 у почты. С ментами дружишь?
– Дружу! – с вызовом ответил Чилин.
– Спокойно, лейтенант. Я Семёна уважаю. Это мент с большой буквы. И всё. Иди, служи дальше.

53.
Чилин подошёл к почте минут за пятнадцать до срока, а Семён подъехал точно в восемь. Он отпустил машину и, улыбаясь, подошёл к Чилину:
– Здорово, лейтенант! Извини, что вызвал тебя через Михалыча, но времени в обрез, а хотелось поговорить на прощанье. Уезжаю я из Угольного, переводят. Как служба?
– Спасибо. Плохо.
– Вижу, что звёздочки не спешат на твои погоны. «Надыть рость», как говорят у вас в армии. А как «жисть» вообще?
– Тоже на букву «х». Семён, у тебя «времени в обрез». Думаю, позвал ты меня не «за жисть» поговорить. Хочешь о чём-то спросить, спрашивай.
– Сурово. Ну, хорошо. На прощанье кое о чём спрошу, а кое в чём расставлю точки над «и». Ты Тиха ещё не забыл?
– Его забыть трудно. Яркая личность.
– Да. Мы оба его по спорту знаем. В спорте человек раскрывается, потому что приходится действовать на предельных физических и эмоциональных нагрузках. Но я не только по спорту сужу. Он ещё мальчишкой выделялся. Мне рассказывали, что тогда во время набегов на сады Тих первым пробирался на участок и начинал не с яблок. Сначала он подпирал дрыном снаружи дверь хозяйского дома, а потом компания спокойно набирала яблок. И в боксе, и в баскетболе, и вообще в жизни он не боится ставить трудные задачи. И смотри, как обстоятельно, осмотрительно, но не отступая, решает их. Возьми ваше баскетбольное дерби «полк – город». Уверен, план привлечь тебя в команду города возник у него сразу, при первой вашей встрече. Потом несколько месяцев шла игровая подготовка, а когда пришло время, ты сыграл за город.
– Значит я ходил в парк просто поиграть, а он готовил меня к игре «полк – город»? Семён, а помнишь наш разговор в пельменной, твои подозрения?
– Всё я помню. Для мента память, как ствол, – и профпригодность, и личная безопасность. Мне Михалыч сказал, что когда надо, ты язык за зубами держать умеешь. Так что кое-что я тебе расскажу. Тем более, что, хотя и втёмную, ты кое-где даже был участником.
Так вот, Тих не уголовник, но за себя постоять может. Это первый тезис. Деньги в баскетбол всё-таки вкладывались. Это второй тезис. Тих в тайгу время от времени ходил. Это третий тезис. А теперь главное. На государственном прииске в нашем регионе была обнаружена серьёзная утечка золота. Но выявлен был лишь факт расхождения: прииск добывал металла больше, чем сдавал государству. Сам канал реализации уходящего налево золота не высветился. Обнаружить и ликвидировать канал – задача органов безопасности. В связи с этим меня как мента, знающего местные условия, направляют в Угольный по линии милиции разобраться, не замешаны ли в деле здешние уголовники. Приезжаю я, а вскоре появляешься ты. И тут начинается история со снайпером. Ну, как? Сюжет знакомый?
– Очень интересно. Получается, что всем, с кем у меня здесь складывались дружеские отношения, просто что-то от меня было надо: и Тиху, и Михалычу, и тебе. А я вёлся на «дружеское» отношение и делал всё, что вам требовалось.
– Не спеши с обобщениями. Тебя не только использовали, тебе и помогали. И потом главное я ещё не сказал.
– Семён, не тяни. Как-то здесь Тих замешан?
– Это и есть самое интересное. В Угольном появилась и дошла до меня информация, что в тайге время от времени появляются китайские «караваны». Так на языке контрабандистов называют группу из трёх–четырёх человек: один–два «несуна» и два охранника. Эти охранники – спецы высшей пробы: и в тайге, как дома, и стрелюют, как боги, и оружие у них первоклассное – «маузеры» с оптикой. Караваны якобы заряжены левым золотом, свидетелей на своём пути не оставляют и уходят в Китай. Эту «дурочку» в Угольном запустили так аккуратно, что найти автора мне не удалось. Ты на эту тему ничего не слышал?
– Я? С какого перепуга?
– Ты же говоришь, что тебя все используют втёмную. Могли и здесь использовать как звукопроводящую среду.
– Понял. Ты доводишь через меня до Тиха информацию об опасности, а в ответ ждёшь от него информацию о «караванах»? Нет, о «караванах» впервые слышу.
Семён искоса взглянул на Чилина и как бы в пространство произнёс:
– Осторожность, непричастность, любовь. Волк, коза, капуста. Что оставить на берегу, а что взять с собой в лодку? Знаешь ответ на эту загадку?
– Знаю.
– А я не знаю. Остаётся строить гипотезы и создавать версии. Между прочим, есть одна версия, в которую легко укладываются все известные мне факты нашей «угольной» жизни.
– Меня посвятишь?
– Да, пожалуйста. Слушай. Некто случайно натыкается в тайге на китайский «караван» и сливает информацию об этом местным «деловым». Зачем сливает? Я вижу только один мотив: нормальный патриотизм. Какого хрена китайцы ходят по нашей тайге, скупают наше «левое» золото да ещё убирают свидетелей, опять же наших людей? Заметь, слив анонимный. Никакого личного интереса. Для «деловых» это – тема: поднять столько «рыжья», не столкнувшись с правоохранительными органами. Но нужно оружие и хороший снайпер, чтобы убрать охранников. Задействовали «голубого» политрабочего – добыли в вашем полку и то, и другое. Как тебе версия?
После небольшой паузы Чилин заметил:
– Есть, как ты говоришь, две «непонятки»…
– Мне понятны твои «непонятки». Тайга большая, нужны детали маршрута и потом, откуда автору «дурочки» известно, что в «караванах» золото? Насчёт маршрута есть в информации кое-что, делающее перехват реальным. Насчёт золота сложнее. Об утечке на прииске известно лишь узкому кругу допущенных. Поэтому узнать, с чем идёт «караван», можно было только уничтожив его и завладев грузом. А если затем об этом «скоке» узнают «деловые», то остаться с золотом и живым в Угольном практически невозможно.
До Чилина постепенно доходил смысл версии Семёна:
– Значит, получается, этому «некто-патриоту» надо было, во-первых, тщательно зашифровать своё авторство по «дурочке», а во-вторых, свалить с золотом из города, но мотивированно?
– Получается. Так должен был действовать человек осмотрительный и осторожный. Теперь подумай, мог этот некто подпускать к такой опасной информации тех, кого он любит?
– Понятно. Точнее, кое-что понятно.
Семён улыбнулся:
– А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, что осталось на трубе? Знаешь такую детскую загадочку?
– Да знаю. «И».
– Вот пусть это «и», то есть непричастность, там на трубе, то есть на виду и сидит. Органам этой «дурочки» в совокупности с остальным было достаточно, чтобы перекрыть канал хищения золота. По итогам операции я получил капитана и перевод на новое место службы. Так что этот вопрос закрыт, и в Угольном мне делать больше нечего. Но вчера под занавес пришлось ещё кое в чём разбираться. Юра, ты помнишь, у тебя была небольшая стычка в пельменной с Картиной?
– Конечно, товарищ капитан.
– Сейчас я задам тебе вопрос не для протокола. Ответ ни на что не повлияет, но, может быть, поможет тебе лучше понять, что значит «использовать» друзей. Напрягись и вспомни.
– Конечно, товарищ капитан.
Семён не отреагировал на «капитана» и также серьёзно продолжил:
– Мне Михалыч сказал, что у тебя в полку есть друг, старлей Парискин. Ты ему об этой стычке рассказывал?
При упоминании фамилии приятеля Чилин сразу насторожился. Сначала таинственное утреннее исчезновение и.о. инженера полка по вооружению и отказ Михалыча как-то это объяснить, теперь странный вопрос Семёна. Конечно, Чилин тут же вспомнил, как делился впечатлениями с Парискиным о своём посещении танцплощадки, об ужине в пельменной и стычке с Картиной. При этом о вмешательстве в стычку Семёна и вообще о знакомстве с ним ни Парискину, ни кому-либо другому в полку он никогда не рассказывал. Это было такой же частью его личной жизни, как отношения с Иркой, с Тихом, с родителями. Теперь, не понимая, что происходит, но опасаясь как-то навредить приятелю, Чилин молчал, держал паузу. Однако Семёна пауза не смутила и, не получив ответа на свой вопрос, он продолжил:
– Вчера, около девяти вечера старший лейтенант Парискин на служебной машине с водителем подъехал к пельменной, чтобы, как следует из его рапорта, поужинать. Оставив машину у входа, он вошёл в полупустой зал, заказал пельмени, пиво и сел за свободный столик. Для тебя, Юра, замечу, свободных столиков в зале было много, но угадай, который выбрал старлей.
Чилин молчал, хотя уже было ясно, куда клонит Семён.
– Правильно, – не обращая внимания на это молчание, продолжил капитан милиции, – он сел за соседний с Картиной столик. Этот придурок тут же начал разыгрывать свой спектакль: «Мужик, угости пивом», благо у сидевших там уголовников этот номер пользовался неизменным успехом. Никто не слышал, что ответил старлей, но Картина повёл себя ещё агрессивнее, чем обычно. Встал, замахнулся кружкой, а в ответ раздался выстрел, точнее два. У Картины – дырка во лбу, а старлей выскочил из пельменной, сел в машину и уехал. Он тут же доложил по команде о ЧП устно и рапортом, а меня вызвали на труп.
«Значит предупредительный выстрел был?»
– Да не волнуйся ты за старлея. Он знал, что делал. Вникни.
Во-первых, в пельменной этой он раньше никогда не был, но действовал уверенно.
Во-вторых, в центре зала было много свободных столиков. Картина сидел у стены. Старлей вошёл, огляделся и занял соседний именно с ним столик.
В-третьих, старлей твой был при исполнении служебных обязанностей, что он не забыл отметить в своём рапорте.
В-четвёртых, он был абсолютно трезв. Ни глотка пива он перед выстрелами не выпил, что и подтвердила экспертиза.
Офицеры остановились, и теперь паузу держал капитан.
– Семён, согласись, эти твои «во-первых» – «в-четвёртых» ни о чём не говорят и ничего не доказывают.
– Могу добавить, что пистолет был готов к применению: патрон в патронник был дослан.
– Он же был при исполнении, ездил встречать пополнение.
– Странно. С каких пор пополнение встречают с пистолетом, снятым с предохранителя? Тем не менее, соглашусь с тобой, ничто из перечисленного не может служить ни уликой, ни доказательством. Поэтому мой официальный вывод: самооборона при исполнении служебных обязанностей. С этим выводом я и приехал утром в полк к вашему командиру. Обстановка у вас там после аварии тяжёлая, и он отправил меня с документами к нашему общему знакомому Михалычу, но я успел внушить командиру, что Парискина этого надо из гарнизона немедленно куда-то убирать: откомандировать или перевести, если полк не хочет получить ещё одного покойника. Местные уголовники, как мне стало известно, за своего клоуна обещали посчитаться. Прецедент такой «посчиталки» с летальным исходом был и не очень давно.
– Парискин мне друг. Так что – спасибо.
– Юра, кажется, ты меня не понял. Положительное решение своего вопроса старлей обеспечил себе сам. Я это решение просто оформил. Сейчас речь не об этом. Ты не ответил на мой вопрос, а у меня есть ещё один. Повторяю, мне ответы не нужны, так что на оба вопроса ответь не мне, а себе.
– Что за вопрос?
– Парискин тебе друг. Ты его знаешь и, исходя из твоего представления об этом старлее, о его планах на жизнь, прокинь, могла стрельба в пельменной быть слегка запланированной и чуть-чуть спровоцированной? Если так, то должен быть мотив, и этот мотив надо искать вне пельменной. Например, мотив – покинуть гарнизон. Возможный мотив – мой второй вопрос. Это по поводу использования и манипулирования. Как-то обидно стало и за Тиха, и за себя. И всё об этом. Пошли дальше.
– А что у нас дальше? Я уже как-то побаиваюсь.
– Письмо Тих прислал одному нашему с ним общему знакомому. Привет передаёт тебе.
– Как он?
– Служит под Уссурийском в спортроте. Играет в баскетбол за сборную армии и уже стал тренером этой сборной.
– Этот вариант службы он и планировал.
– Этот парень умеет не только планировать. Он умеет реализовывать свои планы. Кстати, он пишет, что после армии хочет поступать в институт физкультуры. Поступит?
– Как игрок и как тренер он уже состоялся. Для него институт – это шанс попасть в высшую лигу, в большой профессиональный спорт. Я говорил с ним об этом. Деньги спортивные, болельщики ненормальные – оно ему надо? Деньги желательно как-то иначе добывать. А вот «высокий» любительский баскетбол – это вещь.
– Пожалуй. Согласен. Однако, «время собирать камни и время разбрасывать». Я говорил, что меня переводят. Завтра сдаю дела и убываю. Думаю, больше не увидимся. Ты мог бы спросить, зачем я позвал тебя, версии тут излагаю. Не знаю даже, что бы я ответил. Я и вижу-то тебя в третий раз, хотя косвенно пересекались. Наверное, всё дело в том, как мы познакомились.
– Нормально познакомились.
– Видел бы ты себя тогда со стороны: длинный, немного нескладный лейтенант вдруг протягивает руку и объявляет: «Юра». Умеешь ты создавать нестандартные ситуации. Между прочим, никогда не было в Угольном такого потока всевозможных чрезвычайных происшествий, как за прошедший год: в полку – от снайпера до последней грандиозной катастрофы, в городе – от «караванов» до многого о чём ты не знаешь.
– Полагаешь, теория катастроф работает?
– Зря смеёшься. Очень тёмная, таинственная теория.
– Допустим теория работает, но тогда возможен прогноз?
– Наверное, только вопрос этот не нашего ума. Из теории известно, что когда какая-то ситуация где-то меняется, ключевые фигуры, определявшие её, примерно одновременно должны покинуть историческую площадку. Это естественно, ведь будут разрушены действовавшие там отношения. Вместо них появятся новые фигуры и сложится новая ситуация с новыми отношениями. Это как в калейдоскопе: поворот трубочки и старая картинка разрушается, а на её месте возникает новая.
– Значит, сейчас ситуация здесь меняется? И ключевые фигуры должны уйти?
– А ты не видишь, что происходит?
– А я? Я сойду за ключевую фигуру?
– Жизнь покажет. Но мне кажется, ты не впишешься в новый пейзаж.
– И что, я уеду или погибну?
– Или, или.
– Мрачно шутишь, товарищ капитан.
– Такая жизнь. Ты посчитай, сколько людей погибло вокруг тебя за этот год.
Капитан помолчал и добавил:
– Лейтенант, мы с Тихом всегда были на твоей стороне баррикад. А теперь прощай. Надо ехать. Дела.
Они пожали друг другу руки и разошлись.

54.
Капитан Боря, став начальником группы регламентных работ, определил для себя, что ему удалось занять оптимальную для капитана без высшего образования позицию в структуре вооружённых сил страны. Эта должность позволяла получить со временем погоны майора, иметь денежное содержание почти такое же как у инженера полка по вооружению и в то же время не участвовать в обслуживании полётов, то есть иметь регламентированный рабочий день. Теперь важно было сохранить занятую должность, то есть работать не «на захват», а «на удержание». Каждый офицер знает, что в обороне, то есть для «удержания» позиций, требуется сил в три раза меньше, чем в наступлении, то есть для «захвата». Но даже не имея за плечами академии, капитан Боря понимал, что «оборона» должна быть активной, надо анализировать возможные угрозы и принимать превентивные меры. Своего подчинённого Чилина капитан относил к числу потенциальных угроз. Он видел у лейтенанта потенциал карьерного роста, а некоторые странности в его поведении относил на счёт нехватки армейского и жизненного опыта. Однако капитану Боре даже в голову не приходило «гнобить» перспективного лейтенанта, навешивая на него взыскания. Несколько лет назад, став начальником группы обслуживания, он получил в подчинённые развесёлого младшего лейтенанта, не наделённого таким ответственным отношением к служебным обязанностям, как сам капитан Боря. Когда пришло время присваивать подчинённому очередное воинское звание лейтенанта, он решил задержать ему это звание до устранения недостатков по службе. О своём решении Боря доложил инженеру эскадрильи и не встретил возражений. Но когда пришло время получать очередную звёздочку самому Боре, этот инженер эскадрильи, ничего не объясняя, месяц за месяцем откладывал подписание и отсылку его представления. Лейтенант Боря тогда очень нервничал, не понимая причин задержки. Спустя полгода он написал представление на лейтенанта своему подчинённому и тут же узнал, что наконец-то подписано представление на его собственную очередную звёздочку Инженер эскадрильи так и не стал тогда ничего объяснять лейтенанту Боре. Пожимая вновь произведённому старшему лейтенанту руку, он заметил:
– Поздравляю. А недостатки по службе можно найти у каждого и всегда.
Об откомандировании Парискина из полка капитан Боря, благодаря своей сверхподвижности и суперинформированности, узнал в тот же день и одним из первых в полку. В голове дальновидного капитана тут же возник план использования метода «ударной возгонки». Суть метода заключается в том, что, если хочешь избавиться от подчинённого, его надо продвинуть вверх и в сторону, преувеличивая и превознося его существующие и несуществующие достоинства. Под каким-то предлогом капитан зашёл к Михалычу и в завязавшемся разговоре убедительно изложил ему свой план ротации кадров, вставив в цепочку перемещений своего «взявшегося за ум» стартеха Чилина. Для обоих тогда возможность отказа лейтенанта от продвижения на капитанскую должность казалась невозможной, её даже не рассматривали. Поэтому, когда Чилин доложил начальнику группы, что его вызывают в штаб, капитан Боря дружелюбно улыбнулся своему длинноногому лейтенанту и махнул рукой в сторону штаба:
– Иди, иди. Удачи.
Успешное применение «ударной возгонки» к Чилину доставило бы капитану Боре не меньше положительных эмоций, чем навешивание взысканий на того же Чилина инженеру эскадрильи Юрашко.
– Разрешите войти? Здравия желаю, – и Чилин шагнул в кабинет Михалыча.
Михалыч жестом пригласил его присесть, а сам откинулся на стуле и стал растирать себе виски и затылок. Было видно, что его организм ещё не переборол остатки вчерашнего алкогольного отравления. Какое-то время он молчал, глядя прямо перед собой, потом перевёл взгляд на Чилина, также молча сидевшего перед ним:
– Ну что, берёшь группу обслуживания в первой эскадре? С командиром и инженером вопрос согласован.
– Нет, не готов, товарищ майор.
– Это ты мне вчера говорил. О какой готовности идёт речь?
– И в технику надо бы поглубже вникнуть и вообще.
– Люди растут на деле. Ты что думаешь, тебе каждую неделю будут группу предлагать?
– Не думаю, но сейчас не готов.
Замначштаба поднял плечи, покачал головой и на какое-то время задумался, видимо прикидывая другие варианты решения кадрового вопроса. Чилин решил использовать паузу и прежде, чем его отправят на рабочее место, задать свой вопрос:
– Михал Михалыч, не расскажете, как дела у Парискина?
И снова замначштаба начал молча растирать виски и затылок. Чилин почти физически ощущал, как тяжело ему сейчас что-то делать, о чём-то думать.
– Я с Семёна подписки о неразглашении не брал, – начал Михалыч – так что скорее всего о ЧП в пельменной он тебе рассказал. Собственно, с его подачи Парискин и был откомандирован в распоряжение кадров ВВС ТОФ. Служебное расследование по поводу ЧП показало, что никакого криминала в его действиях не было: самооборона при исполнении. Знаю, что вы с ним были друзья, поэтому расскажу ещё кое-что.
Михалыч перевёл тяжёлый взгляд на очень внимательно слушавшего его лейтенанта и продолжил:
– Парискин в полку был не последним человеком, так что вчера вечером я позвонил знакомому кадровику в штаб флота, узнать, что и как. Можешь порадоваться за приятеля. Оказывается, в ВВС ТОФ недавно на Парискина поступил запрос из Москвы с просьбой направить его для прохождения дальнейшей службы в некую воинскую часть. Туда твоего друга и направляют.
– А что за часть, неизвестно?
– Неофициально кадровик проинформировал, что это военно-научная контора, расположенная в Москве. И именно туда в своё время наш друг служебной почтой направлял научный реферат. Так что для Парискина всё сложилось неплохо. Если бы не ЧП, запрос скорее всего завис бы в кадрах. А тебя, Чилин, прошу о стрельбе в пельменной не распространяться. Сейчас это лишнее. Всё тебе ясно, старший техник с дипломом «жуковки»? И мне всё ясно. Рано тебя твой начальник группы решил продвигать.
55.
Похороны лётчиков, погибших во время катастрофы, состоялись в среду. Однако и после похорон потребление алкоголя в полку на душу офицера на убыль не пошло, скорее наоборот. Официально полёты были отменены до конца недели, а неофициально лётчикам было сказано, что мораторий на лётную подготовку будет продлён до окончания работы комиссии по ЧП, то есть скорее всего ещё на неделю. В сложившихся обстоятельствах нелетающий полк тут же стал «непросыхающим» полком. Раскручивалась спираль: «обидно за так нелепо погибших товарищей – хочется выпить – выпьешь – ощущение обиды становится только острее – ещё сильнее хочется выпить – ещё острее обида…и т.д.». Комсостав полка, включая начальника штаба и замполита, участвовавшие в парадном вылете, теперь также участвовали в этих всеобщих стихийных поминках, хотя и пили в своём кругу.
Чилин с наслаждением погрузился в эту атмосферу всеобщего стихийного загула, даже не пытаясь сопротивляться его надрывному, щемящему душу обаянию. Спираль всеобщего загула захватила и его, но сидя за столом в кругу «опорных» лейтенантов и вливая в себя разбавленный спирт, он рисовал в воображении сцены московской Иркиной жизни без него. То, что Парискин когда-то в кабаке набросал ему крупными мазками, теперь подогретое спиртом воображение высвечивало в деталях, заставляло представить всё до конца, до постельных сцен. Стакан с последней порцией спирта Чилин каждый раз поднимал со словами:
– Жизнь дала трещину. Пьём.
– Каждому своё, – думал он, испытывая всё большую жалость к себе и любовь к окружающим одновременно. Полк прощался с погибшими экипажами, с командиром, а Чилин – со своей Иркой: «У каждого своя трещина, и неизвестно, когда она превратится в пропасть».
Между тем затянувшиеся поминки набирали силу и «вширь», и «вглубь». Насчёт «вширь» и «вглубь» Чилин имел возможность убедиться, когда в один из загульных дней выскочил в шесть утра на разминку. Это была привычка «жаворонка»: как бы не закончился день предыдущий, день следующий начинать ранним утром с нескольких упражнений и холодного душа. Пробегая трусцой мимо размещённого в соседнем доме магазинчика военторга, лейтенант заметил, что дверь закрыта неплотно. Хлеба дома не было, и он решил попытаться раздобыть его здесь, если продавщица уже пришла. Но пришла не продавщица. В магазинчике Чилин столкнулся с очередным ЧП. Там прямо на полу, привалившись к прилавку, мирно похрапывали два матроса срочной службы, явно проникшие сюда с преступной целью.
Чилин подошёл к стоявшему на прилавке телефону и набрал номер коменданта:
– Товарищ капитан! Докладывает лейтенант Чилин.
– А-а… Продолговатый лейтенант, – не очень трезвым голосом отозвался через какое-то время комендант, – ну докладывай.
«Хи – хи, – подумал Чилин – не очень трезвый капитан будет забирать очень нетрезвых матросов. Как всегда, каждому своё», и перешёл на рубленную фразу – стиль коменданта:
– Офицерский городок. Шесть утра. Магазин. Дверь приоткрыта. Вхожу. На полу два матроса и четыре поллитровки. Поллитровки пустые. Матросы спят. Запах перегара. У дверей вещмешок. В нём водка, круги краковской колбасы. Делаю вывод: попытка ограбления. Звоню вам. Доклад окончен.
Не дожидаясь реакции коменданта, Чилин положил трубку, вышел из магазинчика и продолжил разминку, одновременно размышляя об «эффекте лемминга». Эти северные мыши способны время от времени собираться в стаи и устремляться куда-то потоком в едином порыве. Нечто подобное в различных социальных сферах демонстрируют и люди. Яркий пример – спортивные болельщики. А сейчас воздействию «эффекта лемминга», кажется, поддался полк. Поминальный загул, изначально охвативший лётчиков, быстро втянул инженерно-технический состав, а теперь, похоже, его «надрывное, щемящее душу обаяние» проникло и в матросские казармы.
Нарастание поминального запоя проявлялось в деформации служебных и межличностных отношений. Межличностные отношения становились откровеннее и проще, а в сфере служебных – обозначилась тенденция их дебюрократизации и демократизации. Такие мелкие нарушения дисциплины, как появление на службе небритым или в нечищеной обуви, теперь оставались незамеченными, а за день до ЧП в магазине Чилин оказался свидетелем сразу двух новых проявлений нарастания «вглубь».
От штаба к столовой издавна были протоптаны две тропинки, проходившие параллельно на расстоянии нескольких метров одна от другой. По одной было принято двигаться от штаба к столовой, а по другой – в обратную сторону. Расстояние между тропинками было как раз таким, чтобы видеть двигавшихся навстречу, но при этом чтобы не надо было вскидывать руку к козырьку, отдавая честь. В то утро Чилин шёл в столовую минут на двадцать позже остальных. Навстречу ему по параллельной тропе двигалась официантка из офицерской столовой, а между ними на чилинской топинке стоял штурман третьей эскадрильи в звании майора и справлял малую нужду. Увидев официантку, он, не прерывая своё занятие, вступил в диалог:
– Привет, Танюша!
– Товарищ майор, ну вы что, совсем уже? – возмутилась девушка.
Не прерывая процесс, майор повернулся на 180 градусов и всё-таки завершил начатое, уже стоя спиной к девушке.
В тот же день капитан Боря, пытавшийся поддерживать приемлемую дисциплину в группе и в условиях поминального загула, поручил своему старшему технику Чилину проконтролировать в казарме отбой. Туда, вместо ежевечернего, уже привычного спирто-водочного стола с «опорными» лейтенантами, старший техник и направился по окончании рабочего дня. Чтобы сократить дорогу, Чилин пошёл не по грейдеру, а по малозаметной тропинке, проложенной самовольщиками через кустарник. Выйдя из очередных зарослей, лейтенант нос к носу столкнулся с матросом по фамилии Мотрий, не без труда тащившего здоровенный узел. Матроса этого он знал. Впрочем, его, кажется, знали все. Это был единственный матрос срочной службы, призванный из Москвы. В сложном характере Мотрия странным образом уживались одновременно предприимчивость и хитрожопость, с одной стороны, и прямота и искренность - с другой. За первые качества его регулярно надо было отправлять на гауптвахту, но у начальников рука не поднималась сажать на «губу» такого прямого и искреннего человека. Чилин познакомился с ним, когда на одном из построений полка предложено было выйти из строя тем, кто способен выступить на соревнованиях за дивизию в прыжках с десятиметровой вышки. Мотрий был единственным, кто, не раздумывая, сделал два шага вперёд. После построения Чилин подошёл к нему с вопросом:
– У тебя разряд? Какие прыжки можешь выполнять?
– Какие надо, такие и выполню, товарищ лейтенант. Лучше пару раз прыгнуть с десяти метров и месяц загорать на сборах, чем красить тут бордюры и дежурить по столовой.
Сейчас, встретив Мотрия на «пьяной» тропинке со здоровенным узлом на плече, Чилин сразу понял, что имеет быть простейшая форма хищения военного имущества.
– Постельное бельё из казармы? В Невичи ? Менять на самогон?
Мотрий сбросил узел на землю и в ответ на каждый вопрос с присущей ему прямотой и искренностью утвердительно кивал головой. Чилин был уже не новичок в полку, не раз бывал в казарме и понимал, что даже в условиях поминального запоя Мотрий не мог организовать такое хищение в одиночку:
– Всё, что упорным трудом создано советским народом, принадлежит прапорщикам?
Мотрий снова утвердительно кивнул головой.
– Иди в казарму и передай прапорщику Пращуре, что если он будет в эти свои комбинации втягивать матросов, то своё получит.
Пращуру Чилин знал прекрасно, потому что этот прапорщик числился в той группе, где лейтенант должен был проводить еженедельные политзанятия. В полку прапор возглавлял какой-то склад и отвечал за что-то в казарме, а дома растил четверых детей от разных жён. Никто не знал, почему жены исчезали, оставив Пращуре очередного ребёнка, зато все знали, что если в полку где-то что-то плохо лежит, то Пращура позаботится.
«Интересно, – думал Чилин – куда теперь стяжатель Пращура и предприимчивый Мотрий направят свои усилия».
Было ясно, что встреча с лейтенантом, неожиданно возникшим на совершенно для него не предназначенной «пьяной» тропинке, не изменит образ мыслей расхитителей, и хитрован Пращура постарается выловить как можно больше рыбки в мутной воде «поминального запоя». Поражало Чилина другое: как быстро лишённый командира полк из прекрасно отлаженного военного механизма превращается в некое нетрезвое, плохо управляемое сообщество людей, одетых в военную форму.

56.
В понедельник, через неделю после катастрофы на полковом построении ничего существенного объявлено не было. Обязанности командира полка временно исполнял начальник штаба, но, по слухам, новый кандидат на эту должность уже определился и ждал приказа о назначении. Полёты в полку не возобновили, и самолёты в ТЭЧ не поступали. Капитан Боря использовал простой в работе, чтобы полностью отдаться любимому занятию: с утра до вечера он перемещался по подразделениям и впитывал информацию. «Опорные» лейтенанты тем временем бездельничали в лаборатории в ожидании вечернего спирто-водочного стола. Перед обедом Чилину неожиданно передали приказание явиться в штаб к Михалычу. Приказы по перемещениям в службе вооружения в связи с убытием Парискина ещё не прошли, и лейтенант, естественно, предположил, что с ним опять будут беседовать о назначении на освобождающуюся должность начальника группы. По дороге к штабу он снова мысленно выстраивал контраргументы, чтобы отказ прозвучал мягко, но убедительно. Однако в кабинете Михалыча после дежурных фраз «Разрешите войти?» и «Здравия желаю!» состоялся совсем другой разговор.
– Чилин, – начал майор – я тебя держал за нормального лейтенанта, а у тебя, оказывается, очень даже мохнатая «лапа». Теперь понятно, почему ты и ведёшь себя довольно дерзко да ещё и от должности отказываешься. Ты, конечно, сейчас будешь говорить, мол, я не я, и лошадь не моя, что не понимаешь, о чём речь, и всё такое. Я не первый год в армии и знаю, что даже если бы ты сам не догадался, тебя бы проинструктировали, что в этом случае надо делать удивлённое лицо и «строить целку».
Михалыч отвернулся от Чилина и мрачно уставился в окно. В кабинете по-прежнему попахивало спиртным, а вид у майора был, что называется, «с бодуна». Ничего не понимая, Чилин, которому против обыкновения не предложили сесть, молча, переминался у двери с ноги на ногу. На душе стало скверно. Когда на него нападал какой-нибудь Юрашко или Стоянов, где-то внутри сразу выстраивалась линия защиты, позволявшая наносить жёсткие ответные удары, но сейчас…
В последние дни как-то всё напряглось в жизни Чилина: непонятный отъезд Парискина, прощание с Семёном и, главное, угрожающая неопределённость в отношениях с Иркой. В то же время Михалыч был, наверное, единственным человеком в полку, к которому Чилин с первой встречи почувствовал уважение и доверие. И вдруг такое враждебное отношение. У Чилина защипало в глазах и дрогнул голос, когда он прервал молчание:
– Может быть вы объясните, в чём я провинился. Мне кажется, я не заслужил такого отношения.
Майор перевёл взгляд на лейтенанта:
– Да ни в чём ты не провинился. Ты что действительно не знаешь, зачем я тебя вызвал?
– Насчёт должности начальника группы. Но я действительно не могу и не хочу…
– Да какая на хер группа. Пришёл приказ о переводе тебя в в/ч 25400 в Москву. Подчёркиваю, не запрос, а приказ Министра обороны. Его нельзя отложить, пересмотреть. Через две недели ты должен быть в этой в/ч.
Чилин почувствовал, как часто и гулко забилось сердце. «Значит Ирка ничего мне не говорила, – радостно соображал он, – а сама пробивала перевод. Позвонить или свалиться, как снег на голову?»
Между тем Михалыч, почувствовав искренность в словах лейтенанта, начал оттаивать:
– Вижу, что неожиданно. Небось жена сработала?
– Не знаю, но больше, вроде, некому.
– Ладно, извини, лейтенант. Да ты садись и не переживай. Твой отъезд на боеспособности полка не скажется. Незаменимых лейтенантов нет. Как сказал бы замполит, – Михалыч усмехнулся – он у нас политакадемию окончил, лейтенанты – наименее незаменимая категория в офицерском составе полка.
Но усадив Чилина, сам Михалыч встал и подошёл к окну.
– Пойми и ты. Мы тут в полку упираемся, как карлы, рискуем, гибнем иногда, а в Москву уезжают … ну никак не отличники боевой и политической… Если «блатного» переводят в Москву или назначают тебе командиром, то, каким бы хорошим он ни оказался, это коррупция. Армия – особый механизм. Она не может быть немного коррумпированной, как нельзя быть немного беременной. А коррумпированная армия – это уже другая армия. В ней не хочется ни упираться, ни рисковать, ни, тем более, гибнуть. Ты почти не знал командира, а мы с ним служили вот так, – Михалыч сцепил указательные пальцы.
Говорил он медленно и скорее сам с собой, чем с Чилиным.
– Мужик был и умный, и смелый. И в воздухе, и на земле. Говорят, нового пришлют из Москвы. Новая метла метёт по-новому. А мне что-то не хочется играть по новым правилам. Нет, пора завязывать.
– Вы хотите уйти из армии? – Чилина удивили даже не столько высказывания о коррупции, сколько желание Михалыча уволиться. Он сразу вспомнил Семёна и его теорию катастроф.
– У меня полная лётная выслуга. Имею право на лётную пенсию. Могу прожить ещё одну жизнь. Другую. Гражданскую.
Михалыч помассировал лицо, перенастроился и другим официальным голосом продолжил:
– Документы твои будут готовы завтра. Получишь их, как только рассчитаешься по обходному листу. Теперь главное: я заменю в твоём личном деле карточку взысканий и поощрений и уберу оттуда твоё обращение в Президиум Верховного Совета. Служи с чистого листа. Иди.
Чилин встал, а Михалыч подошёл и протянул ему руку.


57.
Билет на рейс Владивосток – Москва Чилин взял на воскресенье. Если повезёт, то в воскресенье вечером он должен будет появиться в Иркиной квартире и обнять любимую жену. Приобретая билет, лейтенант, постоянно пребывавший в приподнятом, весёлом настроении, сумел развеселить и молоденькую кассиршу.
– Девушка, весь мой багаж килограмм на десять превышает вес, разрешенный аэрофлотом. Армия снабдила меня воинским требованием на перевозку имущества контейнером малой скоростью. В таком контейнере можно уместить гарнитур или автомобиль. И вот представьте, в этаком контейнере одиноко стоит чемодан с книгами. Железная дорога пломбирует контейнер, грузит на платформу, месяц локомотивы тащат платформу с чемоданом книг по стране, в Москве в моём присутствии контейнер сгружают, и, наконец, я извлекаю оттуда что? Всего лишь чемодан с книгами.
– Согласна, абсурд, нонсенс. Но я-то чем могу вам помочь? – улыбалась девушка, принимая попытки Чилина обаять её.
– А можно пересчитать тонны малой скоростью ж/д в килограммы большой скоростью аэрофлотом?
– А можно, – ответила девушка, порывшись в справочниках.
Так же удачно один за другим разрешались и другие вопросы.
До отъезда надо было рассчитаться со всеми службами в полку, съездить во Владивосток за академической справкой из университета и провести отвальную «пьянку» с «опорными» лейтенантами. Всё это удалось сделать настолько легко, без задержек и осложнений, будто Провидение только и делало, что  играло на стороне лейтенанта.
В последний день перед вылетом к Чилину на автобусной остановке подошла молодая цыганка и, не дожидаясь разрешения, начала предсказывать будущее:
– Вижу, дальняя дорога тебе предстоит, офицер. Полетишь на ТУ-все-4. В конце пути будет неожиданная встреча с валетом… И неприятности. Но кончится всё хорошо. Позолотишь ручку? – улыбнулась цыганка.
Чилин готов был посмеяться и над ТУ-все-4, и над валетом, роль которого выпадало сыграть тестю, и над неприятностями:
– Неприятностей-то много, красавица?
Цыганка убрала с лица улыбку и придвинулась к лейтенанту почти вплотную:
– Хочешь знать? Две.
– А про казённый дом почему не сказала? – пытался Чилин удержать насмешливый тон.
– Одна из двух – в казённом доме, – лицо гадалки оставалось суровым, глаза смотрели недобро. Чилину стало не по себе.
«Какие ещё неприятности, – думал он, сопротивляясь возникшему ощущению дискомфорта. – Все неприятности остаются здесь, на ДПДВ. Впереди Москва. Послать её, что ли?»
Но вместо этого молча положил в протянутую и, кажется, никогда не мытую руку цыганки первую попавшуюся купюру и сел в подъехавший автобус. Когда автобус тронулся, он оглянулся. Цыганка неподвижно стояла на остановке и, положив руки на бёдра, смотрела в его сторону.

58.
В воскресенье, в последний день Чилина на земле ДПДВ «опорные» лейтенанты пришли проводить его в аэропорт. Друзья оккупировали столик в ресторанчике на втором этаже новенького здания аэровокзала, откуда открывался вид на взлётную полосу. На бетонке в ожидании пассажиров одиноко стоял ТУ-104. В ресторанчике было чисто, пусто, много стекла и хромированных поверхностей, но пива не было. Пришлось пить разведённый спирт, предусмотрительно прихваченный лейтенантами с собой. Было тепло, тихо, лениво. До вылета оставалось ещё полтора часа, и офицеры посвятили их предостережению Чилина от «опасностей» московской жизни:
– Машин там много, а светофоры не везде. Ты повнимательней. Сначала налево посмотри, потом направо. Ну, как мы здесь. И водку не всякую пей. Харч туда со всей страны везут. Если нашу увидишь из Угольного, лучше воздержись. Обидно было бы дуба дать в Москве из-за такой неосторожности. Зря мы что-ли набирались здесь жизненного опыта. По гражданским стандартам ты ещё очень молод. Учись у московских аборигенов. Эти прожженные долгожители ухитряются не только до пенсии дотянуть, но ещё и за красной чертой выживать.
– Кстати, – напомнили «опорные», – не забудь выполнить прощальный обряд, если хочешь покинуть ДПДВ навсегда.
– Хочу и исполню, – вскинул Чилин руку, приложив два пальца к козырьку.
Дальше в процедуре провожания произошла накладка. Авиационный трёп не ориентирован на соблюдение какого-либо регламента. С другой стороны здание аэровокзала было только что сдано в эксплуатацию, а по давно сложившейся в стране традиции доводка всех функциональных систем проводится на первых этапах их эксплуатации. Практически действие традиции на этот раз проявилось в том, что громкоговорящая связь в тот день в аэровокзале отказала. Осторожные пассажиры московского рейса, интуитивно понимая до какой степени руководству аэропорта на них наплевать, сгрудились у выхода на лётное поле и там ждали команды на посадку, но наши «опорные» лейтенанты, как опытные авиаторы, вся жизнь которых протекала на этом аэродроме, почему-то считали, что о посадке в самолёт их оповестят. Быть беспечными до такой степени было неправильно. Лейтенанты убедились в этом, когда рижанин, взглянув на взлётную полосу, удивлённо воскликнул:
– Юра, глянь, это же твой самолёт на старт выруливает.
Чилин, способность которого соображать почти не менялась после «употребления», моментально оценил ситуацию и озвучил план действий. Рижанин бросился на бетонку и, встав перед замершим на старте самолётом, раскинул руки в стороны, показывая, что не пропустит самолёт. Одновременно он указывал удивлённым лётчикам на бегущего к самолёту Чилина и двух «опорных», тащивших следом его чемодан.
Лейтенантов-нарушителей, выскочивших на лётное поле и пытающихся задержать рейс, видели не только лётчики. Их видели и с командно-диспетчерского пункта. После обмена информацией лётчики открыли в кабине люк, спустили лесенку-подножку, подхватили у запыхавшихся «опорных» чемодан Чилина и самого Чилина, и ситуация вошла в штатный режим. Стюардесса проводила лейтенанта в салон и подвела к единственному свободному креслу, расположенному возле прохода. Неизвестно, что бы она сделала, если бы знала о прощальном обряде, но она не знала. На двух креслах между Чилиным и иллюминатором сидела молодая, видимо, семейная пара, а за иллюминатором Чилин видел трёх «опорных», требовательно смотревших на борт. Времени на раздумья не было. Самолёт газовал на старте и вот-вот должен был начать разбег. И тогда Чилин на глазах изумлённой стюардессы и робко вжавшейся в кресла молодой пары поднял правую ногу, прямо через соседей протянул её к иллюминатор и прижал подошву к стеклу. Он увидел как радостно заржали лейтенанты, приветственно замахав фуражками. Обряд состоялся, исполнение зафиксировано. Чилин плюхнулся в кресло, стюардесса улыбнулась, махнула рукой и ушла по своим делам. Самолёт ещё сильнее взревел двигателями, сорвался с места, быстро набрал скорость и оторвался от бетонки. Москва стала ближе.
59.
Было 22.40, когда автобус Шереметьево – Белорусский вокзал притормозил по просьбе Чилина около нужного подземного перехода, а ещё через несколько минут он, как на крыльях, пересёк знакомый двор и потянул на себя высокую дверь Иркиного подъезда. Нервное напряжение последних дней пребывания в Угольном наконец спало. Лейтенанта охватило радостное волнение. Сейчас он позвонит в её квартиру, дверь откроет, конечно, Ирка, они обнимутся, и начнётся новая счастливая жизнь.
Чилин вошёл в плохо освещённый подъезд и сразу упёрся глазами в спину широкоплечего высокого парня, который придерживал за локоть стоявшую очень близко к нему Ирку. Лейтенант поставил чемодан на пол у входной двери и остановился там же, не готовый к такому развороту событий. Как обычно в критической ситуации, сознание у него прояснилось, всё лишнее отошло, мышление стало быстрым, чётким: «Если бы это был случайный провожатый, Ирка не пошла бы с ним в подъезд, простилась бы во дворе… Если это роман, значит перевод устроила не Ирка. Кто же тогда? Майор из военных приёмок?
Вот она трещина, переросшая в пропасть. Вот она – первая неприятность в Москве. Сбылись прогноз прагматичного Парискина и мистическое предсказание цыганки. Впрочем, деньги есть. Сегодня можно остановиться в гостинице, а потом снять хату. Пора сваливать».
Пока эти мысли оформлялись в решение, прошло около минуты времени. Молодые люди почувствовали, что позади них что-то происходит, что кто-то стоит в подъезде около двери, и повернулись к Чилину лицом. Увидев мужа, Ирка сразу отодвинулась от поклонника:
– Юрча, ты? Ты в отпуск? Бери чемодан, заходи, – и, повернувшись к молодому человеку, добавила:
– Сергей, до свидания. Я позвоню.
И Чилин капитулировал. Он поднял чемодан и, миновав растерянного Сергея, вслед за Иркой вошёл в квартиру.

60.
В бюро пропусков Чилину выписали разовый пропуск с номером комнаты, куда ему надлежало явиться, и он отправился по длинным коридорам здания Министерства обороны искать нужную дверь. Пока Чилин минут двадцать рыскал по этим коридорам, ни одной таблички на дверях с указанием звания ниже, чем полковник он не увидел.
«Было бы интересно посчитать, – размышлял лейтенант, вышагивая по бесконечным коридорам, – сколько полковников и генералов в центральном аппарате приходится на один полк в гарнизоне. В гарнизонах-то на полк в среднем приходится явно меньше одного. В Угольном командиру полка, чтобы стать полковником, надо несколько месяцев не иметь в полку ЧП. Это не просто. Но здесь, наверное, свои проблемы».
Наконец, Чилин нашёл искомую дверь и в соответствии с армейскими стандартами доложился:
– Лейтенант Чилин прибыл…
В довольно большой комнате стоял единственный стол и несколько стульев. За столом, на котором были аккуратно разложены несколько стопок деловых бумаг, склонившись над ними, сидел грузный полковник. Пока лейтенант представлялся, он не поднял головы, так что Чилин мог обозревать только его лысину. Выслушав доклад, полковник, всё так же не глядя на вошедшего, порылся в бумагах, видимо отыскивая нужную фамилию, и, всё так же не подняв головы, обыденно-будничным тоном объявил:
– Поедешь в Оренбург младшим военпредом на завод.
Объявив вердикт, полковник, так и не взглянув на вошедшего, вернул бумагу в исходную стопку, а сам снова занялся чем-то, видимо, действительно важным, будучи при этом совершенно уверен, что лейтенант «кругом марш» отправится исполнять воинский долг.
Несколько секунд в комнате было очень тихо. За эти секунды в голове у Чилина, мгновенно сменяя друг друга, промелькнуло несколько совершенно разных, но составлявших для него одно целое мыслей: «Ирка не поедет, а Сергей уже как-то вписался в её жизнь. Ему явно нужен не разовый успех. И она это понимает. Значит, отдать ему Ирку как контрибуцию, которую всегда платит неудачник?
В приказе о переводе, поступившем в полк, сказано «прибыть в Москву для прохождения службы», а не для получения нового назначения. Если я откажусь, полковник должен либо применить ко мне на полную катушку дисциплинарную власть вплоть до суда, либо отправить обратно в полк.
Да что за х..ня! Опять, как при распределении в академии вдруг выскакивает какой-то кошмар, и всё летит к чёртовой матери».
Эти секунды тишины показались полковнику странными. Он не услышал того, что должно было прозвучать, то есть безоговорочное «есть» и звук закрывающейся двери. Он поднял голову, и они с Чилиным, наконец, посмотрели друг другу в глаза. Именно в этот момент какая-то отдельная часть сознания лейтенанта, всегда бравшая на себя ответственность в критических ситуациях, приняла решение, и Чилин произнёс:
– Только под конвоем, товарищ полковник.
Ещё несколько секунд в комнате стояла тишина, и лейтенант почти физически ощущал, как до полковника доходит смысл сказанного лейтенантом, и как он закипает. Наконец, толстяк дошёл до точки кипения и, багровея, заорал:
– Пошёл вон!
Чилин чётко выполнил поворот на 180 градусов и вышел. В одной из соседних комнат управления кадров у лейтенанта взяли домашний телефон и приказали ждать вызова.
Несколько дней Чилин слонялся по пустой квартире, ожидая решения своей судьбы. Вспоминалось странное предсказание цыганки.
«Чушь дурацкая, – отказывался воспринимать его всерьёз материалист, выпускник академии, военный инженер, – но, с другой стороны, первая часть предсказания, неприятность в личной жизни от валета и неприятность в казённом доме сбылась. Может быть сбудется и вторая часть, и “всё кончится хорошо”?»
Наконец позвонили из управления кадров и вежливо назвавший себя полковник предложил прибыть утром к нему. Этот же полковник встретил его в холле, держа в руке письмо с резолюцией «Разобраться». Полковник объяснил Чилину, что в управление поступило письмо от «Аэрофлота» с требованием доплатить некоторую сумму, недополученную с лейтенанта при оформлении билета. Этот лейтенант якобы не имел права переоформлять воинское требование на провоз багажа по железной дороге в право на дополнительный багаж в самолёте.
Свою роль в возникшем инциденте Чилин понял мгновенно:
– Пойду оплачу? – и взял письмо.
Он почувствовал, с каким облегчением отдал ему бумагу полковник, понимавший, что формально лейтенант не обязан был удовлетворять претензию «Аэрофлота», а письмо ему надо было как-то закрывать.
Когда Чилин возвращал вежливому полковнику письмо с приложенным чеком об оплате, он почувствовал, что Провидение снова играет на его стороне:
– Слушай, Чилин, – получил он приглашение, – мы тут переезжаем на другой этаж. Поможешь переносить личные дела?
Пять дней с 9 до 18 Чилин прилежно таскал кипы личных дел по коридорам Министерства обороны, а на шестой – тот же приятный полковник пригласил его в кабинет и предложил:
– Младшим военпредом на завод в Измайлово пойдёшь?


61.
Вопрос о дальнейшем прохождении службы для лейтенанта был решён. Получив необходимые документы, Чилин ехал домой почти счастливый. Можно было, наконец, обрадовать свою не очень преданную, но всё равно любимую Ирку, сходить с ней сегодня куда-нибудь в ресторанчик. Но из головы не выходила мысль-сомнение, и Чилин понимал, что это сомнение скорее всего не покинет его никогда: «В каком мире мы живём, в случайном или в детерминированном? Всё решает случай или что-то, в какой-то мере предопределено и поэтому может быть предсказано?»