Слово философа о душе и поэзии

Тебе знаком ли сын богов,
Любимец муз и вдохновенья?
Д. Веневитинов

                Что рассказать читателю о себе? Как уместить душу со всеми ее духовными исканиями и муками, думами и мольбами, падениями и взлетами в нескольких строках? Проникновенный лирик и глубокий философ Ф.И. Тютчев поэтически вопрошал: «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?..» Настоящая поэзия – это всегда исповедь, исходящая из самых сокровенных глубин духа и сердца. В лирических раздумьях Лермонтова раскрывался его духовный мир – молитвы к Богу, горестные раздумья о жизни и смерти, тоска по вечности, скорбь от того, что в мире царит зло, восхищение красотой природы. Человек – загадочное создание, а в его сердце как в свернутом свитке, хранятся целые созвездия тайн. Еще афинский мудрец Сократ сказал: «познай самого себя». Но нелегкий труд познать тайну своего сердца и излить свою душу. В детстве я любил смотреть на купол ночного неба, усыпанный алмазами мерцающих звезд. С восхищением вглядывался я в пылающую бездну вселенной и душу мою охватывал трепет перед неисчислимым множеством тайн. Зачем Господь сотворил грандиозную вселенную – величественную и бесконечно загадочную картину мироздания, украшенную мириадами звезд, сверкающих как драгоценные камни, разбросанные в необъятном пространстве космоса, если наша планета – голубая песчинка в сравнении с колоссальными масштабами мироздания? Бог создал небо, море и землю, весь видимый мир, представляющий собой дивную поэму, чтобы люди, созерцая звездное небо над головой, неизъяснимую тайну в каждой былинке и бесконечную бездну в собственном сердце, постигали величие Творца в красоте сотворенной Им вселенной, тосковали о вечности и духовном мире, стремились к Всевышнему всем умом, сердцем и душой. Звездное небо – это прекрасная картина мироздания, таинственная притча и загадка Всевышнего, изложенная на языке звезд, сверкающих как алмазы. «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних. Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его. Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света» – звучит ликующий гимн Богу в Псалтыре. Древние мудрецы и поэты слагали загадочные притчи и воспевали премудрость и величие Создателя, всматриваясь в необъятное и неисследимое полотно вселенной. В Священном Писании написано, что Бог есть «Сущий на небесах», Он – вездесущий Дух, пребывающий во всем и выше всего, а «небеса поведают славу Божию». Для христианина зримое небо есть тень и образ духовного неба, горних сфер, где обитают Ангелы и святые. По церковному преданию Авраам, созерцая небо, уверовал в единого Бога – всемогущего Творца мира, премудрого Промыслителя вселенной и всеблагого Подателя жизни. Сколько звезд на величественной картине неба, столько тайн в мире, а в центре всех тайн – Бог и сотворенный Им человек. Созерцая звездное небо, древнеиудейский царь и пророк Давид – один из величайших молитвенников Ветхого Завета, задумался о высоком предназначении человека и бесконечной любовью Бога к нему. Звездное небо прекрасно и загадочно, но душа, более прекрасна и таинственна, более драгоценна для Бога, чем весь сотворенный Им видимый мир. Вечные тайны неотразимыми думами стучались в мое сердце: «Зачем я живу, если нить моей жизни оборвется смертью? А если Бог есть и душа бессмертна, то в чем мое предназначение и смысл моей жизни?» Наша жизнь на земле скоротечна, а хор звезд, сверкающих во мраке ночи напоминает нам о смерти и вечности, о Боге и душе. И сейчас смотря на звездное небо, призывающее наш дух подняться ввысь к Богу, я вспоминаю строки из мелодичной лирики русского поэта А.А. Фета: «Я долго стоял неподвижно, в далекие звезды вглядясь, - меж теми звездами и мною какая-то связь родилась». Звездное небо разверзлось предо мной как загадочные страницы из книги мудрости, написанной всемогущим перстом предвечного Художника. И звезды и месяц пробуждали в душе моей тоску по вечности и учили ее таинству молитвы.
                На свет явился еще один философ. Если я назвал себя философом, то должен разъяснить, чем является для меня философия. Исходя из слов преподобного Иоанна Дамаскина скажу, что философия – это познание себя и тайн мира, вещей видимых и невидимых, помышление о смерти и наука о жизни, освобождение от страстей и уподобление Богу. Философия – это любовь к мудрости, а истинная Премудрость – это Сам Бог. Все знают, что Платон изгнал поэтов из «идеального государства», но не многие читали диалоги афинского философа. В диалоге «Государство» Платон высказал мысль о «разладе между философией и поэзией». Если любовь к мудрости несовместима с ложью, то истинный философ не может уподобляться эллинским поэтам и измышлять нечестивых мифов о Боге, проповедовать разврат и разлагать человеческие души. Философия по убеждению Платона – это «стремление души к мудрости», а «философ – тот, кто созерцает прекрасное», «познает не мнения, а бытие и истину». Древнегреческий философ полагал, что существует два типа поэзии: чувственная – нарушающая душевную гармонию, разжигающая страсти, портящая нравы и клевещущая на Бога; духовная – гимны Богу и хвала добродетельным людям. Истинная поэзия для Платона напоминает душе о Боге и вечности, ее основа – любовь к прекрасному, а «обманчивая» и «подражательная» поэзия прельщает душу безобразным зрелищем низменных страстей, воспевает «красоту порока» и оскверняет ум дурными помыслами. У истинного философа ум всегда окрылен, а все силы души устремлены к Богу, но таков и истинный поэт.  По Платону поэт вдохновен Богом, а «божественное исступление» дает ему «величайшие блага – дар Божий», возвращает душе потерянные крылья – одухотворенность, делает поэта истинным философом – любителем мудрости, и даже возвышенным мудрецом. Поэтому поэт для Сократа и Платона – это существо крылатое и священное, вдохновенное Божественной Силой. Платон убежден, что истинные поэты – это «божественные безумцы», ведь как замечает Сократ истинно «мудрым оказывается Бог, и Своим изречением Он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немного или вовсе даже ничего», а поэты имеют дар Божий, они приобщились Его премудрости, превосходящей разумения мудрецов мира сего, а потому почитаются безумными у обычных здравомыслящих людей. Вспоминаются вдохновенные строки из I послания апостола Павла Коринфянам: «Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (1 Кор.1:20), «никто не обольщай самого себя. Если кто думает из вас быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их». И еще: «Господь знает умствования мудрецов, что ни суетны» (1 Кор. 3:18-20). Даже древнегреческий философ-атомист Демокрит, противореча своему материалистическому миропониманию,  утверждал, что «без безумия не может быть ни один великий поэт», и «все, что поэт пишет с божественным вдохновением – прекрасно». Немецкий поэт-романтик и мистик Новалис был убежден, что поэтическое искусство – это служение Божественной Истине – «чем поэтич¬нее, тем истиннее». Для английского романтика Перси Шелли великие поэты – вдохновенные провозвестники Истины, ниспосланные в мир Богом. И русский философ и славянофил Хомяков, сравнивал духовную миссию поэта с религиозным служением пророка. На изящной фреске Рафаэля глубоко символично изображена крылатая и увенчанная лавром Поэзия, с лирой в руках – символ связи поэзии с музыкой и молитвословием, и ее высшего назначения – прославления Бога, и закрытой книгой – образ Божественной тайны, сидящая на облаках – вознесенная над земными страстями, между двух Ангелов, держащих загадочные скрижали с начертанием слов Вергилия: «вдохновляема Богом».
                Если человек осознал себя как духовное существо, то для него невозможно жить без Бога и Церкви, без любви в сердце и звездного неба над головой, без поэтического искусства и философских раздумий. Человек – создание поэтическое, его душа подобна музыкальному инструменту, а жизнь – загадочной мелодии, где каждое событие – пронзительный аккорд. Если музыка – это поэзия в звуках, то поэзия – это музыка в словах. У древних греков Эвтерпа, символично изображающаяся с двойной флейтой, была музой лирической поэзии и музыки. Платон полагал, что поэзия и философия – это «мусические искусства». В диалоге Платона «Кратил» Сократ утверждал, что мусические искусства имеют название «от страстного стремления и поиска философской мудрости». Выдающийся философ Лосев, вобравший в себя античные представления пифагорейцев и Платона о математике и музыке как о тайнах мировой гармонии, полагал что музыка – это предмет логики. Древнегреческие мудрецы Пифагор и Платон учили, что музыка – это «звуковая гармония» и «наука о числе», делающая человека мудрым. Платон напоминает, что Мусей – легендарный поэт и прорицатель был учеником мифического Орфея – великого мудреца и поэта, певца и философа. Для Платона музыка была выражением всего самого прекрасного и возвышенного, драгоценным даром Бога. Немецкий философ Шопенгауэр справедливо полагал, что музыка есть упражнение души в метафизике, быть может не осознающей, что она философствует. Но музыка – это самое интимное изящное искусство и мудрость более глубокая, чем рациональная философия. Великий немецкий композитор Людвиг Ван Бетховен – один из величайших музыкантов мира, чья девятая симфония сравнима с книгой Иова, а ода к радости – хорал, молитвенный гимн Богу, считал, что «музыка – это откровение более великое, чем мудрость и философия». Как звездное небо нельзя втиснуть в астрономическую карту, так и тайну музыки нельзя уместить в математические формулы пифагорейцев или в аристотелевские силлогизмы. Архимандрит Рафаил Карелин писал, что «область духа нельзя выразить языком музыки», «музыка  принадлежит области человеческих эмоций», а наш дух – «области безмолвия». Но в Священном Писании сказано, что Бог есть Дух и Слово, и человеческий дух не только обращен к священному безмолвию – исихии, но и к молитвенному слову – логосу. Церковная музыка и храмовые песнопения – это молитвы в мелодиях, очищенных от налета страстей, и открывающих душе красоту духовного мира. Духовную жизнь можно выразить на языке молитвы, а молитва – это духовная музыка сердца. Господь даровал человеку музыку, чтобы изгнать из его сердца земные страсти, и устремить его бессмертный дух ввысь – к небесам. Нельзя видеть в бессмертной музыке Баха и Моцарта, Шумана и Шопена только «трансформацию страстей в ритмы и мелодии» и «душевно-чувственный восторг» как представляется архимандриту Рафаилу Карелину, уверенному, что «музыка властно включает душу в область страстных мечтаний», а поэтическое вдохновение – «угашение духа», несовместимое с молитвой. Шопенгауэр, понимая тончайшие нюансы драматичной музыки Бетховена, заметил, что его симфонии являют не только «бурю страстей», но и «прекрасную гармонию». Музыка может быть не только мелодичной как струящийся поток водопада, или задумчивой как месяц в тихую ночь, но и чистой как горный хрусталь, и духовно величественной и глубокой как звездное небо. Музыка может иметь не только душевно-эмоциональный характер и воздействовать на память и воображение человека, но и характер духовный, быть глубокой и спокойной, внутренне динамичной и вместе с тем возвышенной как небесные выси. Музыка действует на самые глубинные струны души человека, и она не только пробуждает звучание страстей и эмоций, но и способна побуждать сердце к молитве и возвышать дух к Богу.        Проницательный христианский мыслитель Николай Бердяев писал, что если для античности была характерна скульптура, а для Древнего Востока – архитектурные монументы, то музыка есть искусство, связанное с христианским устремлением к запредельному. Выдающийся искусствовед Паола Волкова дала проникновенное лирическое определение музыки – «это разговор человека со звездами, разговор человека с Богом, разговор человека со вселенной». Для Лосева музыка – это формула и число, а для архимандрита Рафаила – страсть в ритмах и мелодиях. Но в постижении музыки надо избежать и логического рационализма метафизика Лосева и романтического иррационализма архимандрита Рафаила Карелина. Музыке дано пробуждать духовные чувства и благоговение, успокаивать сердце и делать ум более мудрым и проницательным. Музыка в высочайшем смысле – это не созвучье «эмоциональных перехлестов», вводящих душу в состояние страстного возбуждения, а освобождение и полет духа. Музыка не всегда стремится к словесному выражению и эмоциональному драматизму, а может восходить к молитве, образуя духовную связь души с Богом. Сократ – мудрейший из эллинских философов, находил высшее назначение музыки в том, чтобы возвышать душу к созерцанию вещей духовных. Святитель Василий Великий искусно соединивший философский пафос и аскетический подвиг, опыт молитвенника и эрудицию богослова, оставил нам мудрое размышление о музыке: «А нам должно учиться иной музыке, которая лучше и ведет к лучшему, которою пользуясь Давид, творец священных песнопений, как говорит Писание избавлял царя от неистовства (1 Цар.16:23). Сказывают же, что Пифагор, встретив упившихся на пиру, свирельщику, который управлял пиром, велел, переменив напев, заиграть дорический лад, и пирующие так образумлены были этой игрою, что, сбросив с себя венцы, разошлись со стыдом». Все библейские  книги свидетельствуют, что духовная молитва может быть как безмолвна и созерцательна, так и неистова и вдохновенна. Религиозный философ Евгений Трубецкой духовно пережил девятую симфонию Бетховена как музыкальное откровение о бытии Бога – о существовании Творца неба и земли, о бессмертии души и вечном смысле жизни, неистребимом роковым фактом смерти. Музыка Бетховена возвестила ему, что Бог существует, и философ обрел веру и испытал молитвенное вознесение души «выше звезд, выше мира, выше всей скорби существования». Немецкий философ Фридрих Ницше писал, что внимая девятой симфонии Бетховена, человек «чувствует себя витающим над землей в звездном храме с мечтой о бессмертии в сердце; звезды вокруг него, и земля опускается все ниже». Используя высокий образно-метафорический язык религиозно-философской лирики русского поэта и романтика М.Ю. Лермонтова можно уверенно сказать, что поэзия и музыка – это не только «песни земли», но и «звуки небес». Музыка – это лирическая душа поэзии, слово – ее живая плоть, как риза, сотканная пером из метафор, притч, образов и символов, а молитва и созерцание – ее сокровенный дух, источник поэтического вдохновения. В бессмертном романе Сервантеса «Дон Кихот» – трагикомичной одиссеи безумного рыцаря, странствующий кабальеро высказывает потрясающие мысли о связи души с поэтическим искусством: «Перо есть язык души: какие замыслы лелеет поэт в душе, таковы и его писания…». Как многогранна душа, так многогранно и поэтическое искусство, соединяющее в себе грустную элегию, навеянную звездной ночью или созерцанием волнующегося моря на закате, и тихую молитву уединенного монаха, мрачный реквием, порожденный душевной скорбью и величественную оду, остроумную эпиграмму и дивный гимн всем чудесам, тайнам и красотам Божьего мира. Русский поэт Николай Гумилев – создатель целой поэтической галактики акмеизма, справедливо полагал, что «поэзия для человека – это одно из способов выражения своей личности», «поэзия всегда обращается к личности», он сравнима с религией, ибо «требует от человека духовной работы». Высокое искусство всегда было окружено мистическим ореолом служения Богу. Немецкий философ и выдающийся ученый Лейбниц, справедливо считал, что каждая человеческая душа наделена эстетическим чувством, а творческие таланты – это отражение Божественной творческой силы в человеке. Если истинной творческой силой обладает только Бог, ибо Он сотворил вселенную, а человек является Его образом и подобием, то творчество – это подражание предвечному Творцу, а существование искусства – одно из свидетельств богоподобия человека.
                В Священном Писании сказано, что человек сотворен по образу и подобию Бога, он – свободная и разумная личность, а значит – творческое и духовное существо. Господь сотворил бессмертного и духовного человека как царя вселенной, предназначенного к великой миссии – стать совершенным как Отец Небесный и духовно преобразить вселенную. Человек принадлежал двум мирам – духовному и чувственному, он был звеном между Богом и видимым миром, а его бессмертная душа – лучом духовного света и образом идеальной красоты. Но после грехопадения Адама весь видимый мир попал во власть смерти, история стала роковой летописью трагедий, написанной кровью, человек сделался рабом страстей и пороков, подчинился стихиям мира сего – стал смертным, а его душа отпала от Света и Жизни – Бога.  Христос пришел в мир, чтобы искупить грехи рода человеческого, уничтожить смерть, соединить человека с Богом, возвещая о приближении Царства Небесного, где время и смерть исчезнут. Но религиозная жизнь предполагает не только нисхождение Бога к человеку, но и восхождение человека к Богу через молитву – обращение ума и сердца к Всевышнему, аскезу – борьбу со страстями, очищение сердца и хранение ума, и духовное творчество. Если человек сотворен по замыслу Всевышнего как свободная и творческая личность, то отрицание свободы и творчества есть отрицание идеи Творца о человеке. Господь ищет свободной любви человека и хочет, чтобы человек  раскрыл свои творческие силы – таланты и дарования. Духовное творчество, явленное в пророческих книгах Библии, в Псалтыре и Песни Песней, в творениях Андрей Рублева и проникновенных молитвах Николая Сербского и Силуана Афонского – это служение Богу, оно возвышает душу и неотразимо свидетельствует о религиозном смысле жизни. Апостол Павел говорил, что все таланты и творческие дарования человека – это различные дары Святого Духа.  В прекрасном акафисте «Слава Богу за все» – этом высоком образце церковной поэзии и молитвенного богословия, вдохновенно провозглашается: «Наитием Святого Духа Ты озаряешь мысль художников, поэтов, гениев науки. Силой богоданного разума они пророчески постигают законы Твои, раскрывая нам бездну творческой премудрости Твоей. Их дела невольно говорят о Тебе: о, как Ты велик в Своих созданиях, о, как Ты велик в человеке!..»
                Вне веры в Бога, религиозной философии и изящных искусств я не мыслю жизни. Русская поэтесса А. Ахматова считала, что поэзия неразлучна с человеком, а поэта называла «ровесником Мамврийского дуба, вековым собеседником луны». Где же искать источник поэтического вдохновения? Русский поэт Апполон Майков писал, что «вдохновенье – дуновенье Духа Божия», а «бессмертных мадонн» Рафаэля, «радостные мелодии» Моцарта и «святую лиру» Пушкина с его «кристальным стихом» возвышенно называл откровением с надзвездной высоты. В библейской книге Бытия сказано, что Господь сотворив человека вдохнул в него из уст Своих дыхание жизни, «и стал человек душой живою», а Новый Завет таинственно повествует, как огненные языки Святого Духа образовали новозаветную Церковь и ниспослали духовные дары ученикам Христовым – апостолам. Святитель Григорий Богослов учил, что дыхание жизни – это струя благодати Божией, огненные языки Святого Духа, преображающие человека и делающие его причастным Божеству. Христос сказал, что пришел низвести огонь с неба – благодать Святого Духа в сердца человеческие. Жизнь во Христе – это духовный огонь, а в огненных языках Святого Духа и заключена «живая тайна вдохновенья», почившая на устах пророков и апостолов, изрекающих истину открытую Самим Богом. Русский поэт А.А. Фет – один из самых утонченных лириков в истории мира, говорил о божественных истоках вдохновения и поэзии: «Все та же ты, заветная святыня, на облаке, незримая земле, в венце из звезд, нетленная богиня с задумчивой улыбкой на челе». Поэзия – это язык образов, символом и притч, она – живописна. «Живопись – это поэзия, которую видят, а поэзия – это живопись, которую слышат» – писал Леонардо да Винчи. Экстравагантный выдумщик и художник-сюрреалист Сальвадор Дали был убежден, что только художник может стать истинным поэтом, и только поэт может стать истинным художником. Если в живописи образ получает изображение, то поэзия сообщает ему лирическую силу. Живопись – это не только поэзия в красках, но и философия в образах, фигурах, эскизах и набросках. Знаменитый испанский религиозный живописец Эль Греко, названный в эпоху романтизма «гениальным безумцем», был не только гениальным художником и настоящим поэтом в живописи, но и великим метафизиком, мистически одаренным философом и тонким душеведцем. Мировоззренческий стиль Эль Греко, представляющий собой духовный стержень его уникальной живописи и заключающий в себе ее эстетическое своеобразие – это «вертикализм»: изысканные фигуры, утонченные жесты, одухотворенные лица. Эль Греко художественно воплотил высокую католическую духовность «готической души», ее устремление ввысь – к Богу и духовному миру. У этого испанского художника есть потрясающая картина, на которой изображен святой Франциск Ассизский, держащий в руках череп и задумчиво размышляющий о смерти. Как истинный христианский философ и мудрец Эль Греко напоминает нам о смерти, он ставит человека на тонкую грань между бытием и небытием, побуждает размышлять о жизни и смерти, времени и вечности, призывает к молитве. Русский религиозный философ Иван Ильин мудро заметил, что «художник, вносящий в свое творчество духовное созерцание, - придает искусству религиозный смысл». В истории русской поэзии глубочайшие раздумья о смерти, аналогичные сюжетам и образам живописца Эль Греко, оставил Баратынский в двух стихотворениях: «Смерть» и «На смерть Гете», где поэтически раскрывается трагическая антиномия и тайна смерти, изобличаются два ее лика: светлый лик – «смерть дщерью тьмы не назову», и темный лик – «гения череп – наследье червей». Поэзия – это духовное восприятие и образно-символическое описание мира; восхождение от красоты чувственной к красоте духовной; умение созерцать красоту сотворенного Богом мира и искусство прославлять премудрость Создателя, недосягаемую высоту Его замысла и величие Его творящей десницы. В книге тихих созерцаний Иван Ильин писал, что истинный поэт созерцает мир в Божьем луче: «Солнце поет ему величественный гимн; звезды несут ему знамения и пророчества; он видит, как молятся горы; он слушает, о чем мечтает ручей; море зовет его и обещает ему живую бесконечность; тихий, чистый снег несет ему дивное утешение». Если поэт христианин, то он созерцает звездную ночь и простертые в небо горы, пурпур зари и раскаленное золото заката, морские дали и ослепительные молнии грозы, песни ветров и музыку водопадов, благоухание и нежные краски цветов, сверкающий на небе месяц и землю, облаченную в белую ризу снега, как гимн и песнь во славу неописуемой премудрости и невыразимого величия Создателя. Святитель Василий Великий говорил, что из устройства мира богослов постигает величие и гениальность Творца, ибо весь видимый мир от малой песчинки и скорпиона до созвездий на ночном небе символически указывает на силу и премудрость Создателя. «Весь сотворенный мир свидетельствует о Творце», и небо и земля, и воздух и море, во всем делах Божиих видна премудрость Вседержителя – и в грандиозной картине звездного неба, распростертого над громадным венцом хрустальных гор, и в самых малых вещах – в капле росы и пчеле, собирающей пыльцу с душистого цветка. Но если человек познает себя – свое сокровенное сердце и душу, то он придет к живой вере в запредельного и непостижимого Бога, и «не будет иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как в малом неком мире, усмотрит великую премудрость своего Создателя».
                Русская поэзия всегда носила философский характер, а ее истоки были явно религиозными. Выдающийся православный богослов, церковный историк  и религиозный философ Георгий Флоровский в блестящей и глубокомысленой книге «Пути русского богословия» утверждал, что «из поэтического фазиса русское культурно-творческое сознание перешло в фазис философский». Славянофил Иван Киреевский утверждал, что в поэзии русские люди искали философии. Русский сентименталист Жуковский – поэт «чувства и сердечного воображения», определил поэзию как священное искусство с религиозным смыслом. Душевно чуткий Гоголь писал о лирическом призвании и пророческой силе русской поэзии, признавая, что «и звуки становятся библейскими у наших поэтов». Великий русский ученый М.В. Ломоносов, прозревая сакральный смысл творения, поэтически воспел величие Бога в красоте северного сияния. Поэтически перелагая библейские тексты, Гавриил Державин создает оды и молитвы в стихах, и предстает как гениальный поэт и мудрый богослов, прославляющий величие Творца и Его замысел о вселенной и человеке: «без Творца столь стройный мир, прекрасный сей не может пребывать». Величавые стихи Державина с их мощным звучанием и высоким стилем – это целое поэтическое богословие, вмещающее как ликующие молитвы, изливающиеся из поющего сердца поэта, так и трагические философские раздумья о времени и вечности, о жизни и смерти, где звучит глубокая мудрость Екклесиаста. Философствующий лирик Баратынский справедливо именуется «поэтом мысли», а его стихи отличались не только «великолепными ритмами», но и драматическим лиризмом и философской тональностью мышления. В своеобразных стихах философа Шевырева сочетающих романтический пафос и архаичность языка, ясно обнаруживается стремление к библейскому слогу – ода «Мудрость». Гениальный русский поэт Тютчев не только прочувствовал живую душу природы, но и заглянул в таящиеся глубины душевной жизни человека – в бездну его сердца. В пронзительных стихах лирика Фета прекрасно сказано о «заветной тетради» Тютчева: «эта книжка небольшая томов премногих тяжелей». Тонкие лирические стихи славянофила Хомякова соединяют в себе духовное трезвение и поэтическое вдохновение, живую веры и богословскую ученость, и представляют собой христианскую философию в поэтической форме. Духовная лирика Аполлона Майкова – это прекрасный образец философской поэзии, где христианская мудрость одухотворяет любовь к античной культуре, и с живописной зоркостью передаются трогательные пейзажи русской природы. Утонченная лирика Фета, одаренного исключительным эстетическим чувством красоты – это философия, заключающая в поэтические созвучия, мелодии и рифмы глубокие раздумья над вечными загадками бытия, думы о счастье и Боге, о душе и смерти – «Не тем, могуч Господь, непостижим», «Смерти», «Добро и зло». С упоением отдаваясь не только поэтическому творчеству, но и философским исканиям, он изучал как историю литературы, так и творения немецких философов – Канта и Шеллинга, глубоко проникнувшись учением Шопенгауэра. Фет был не только мечтательным лириком и певцов красоты, исполненным стремлением передать состояние души через тонкие намеки и интонацию, трогающую сердце, но и трагическим поэтом с многоскорбными раздумьями о разладе между жизнью с ее суетой и злобой дня и искусством. Справедливо и глубокомысленое замечание Фета о том, что «нет поэтического содержания без мысли», «как сама поэзия – воспроизведение не всего предмета, а только его красоты, поэтическая мысль только отражение мысли философской и опять-таки отражение ее красоты». Выдающийся русский религиозный философ и публицист Владимир Соловьев был и талантливым поэтом, чьи стихи щедро наполнены символами и иносказаниями, яркими метафорами и образами, сочетающими проникновенный лиризм и  одухотворенность с романтической иронией. Глубокую мысль о духовной связь философии и поэзии высказал и великий писатель Ф.М. Достоевский – величайший трагик в истории русской литературы: «поэт в порыве вдохновения разгадывает Бога, следовательно, исполняет назначение философии».
                Зачем же философ берет в руки лиру поэта? Русский поэт-романтик и вдохновитель общества любомудров Д.В. Веневитинов, теснейшим образом связывал поэтическое вдохновение и философскую мудрость: «философия есть истинная поэзия», а «истинные поэты были всегда глубокими мыслителями, были философами». Высочайшего духовного напряжения поэзия Веневитинова достигает в философской лирике. Отвергая пошлость мира и расколотость души на холодный рассудок и эмоциональную экзальтацию, он провозглашает согласие ума и сердца и проповедует возвышенный идеал поэта-философа – «любимца муз и вдохновенья» «с раздумьем на челе суровом». Высшим источником творчества поэт считал вдохновение – духовный луч, нисходящий от Бога, а в эстетике видел связующее звено между поэзией и философией. Напомню читателю, что и древнегреческий мудрец Платон был не только философом, но и поэтом, а его знаменитые диалоги представляют собой прекрасный образец художественного творчества. Немецкий философ Шеллинг писал в «Философии искусства», что «блестящий ум соединяет в себе глубокомыслие философа с силой незаурядного поэта». Для русского историка, религиозного философа и поэта Л.П. Карсавина поэзия есть священное искусство, обнажающее душу со всеми ее скорбями, раздумьями, надеждами и молитвами. В своей философско-лирической «Поэме о смерти» он высказал мысль о глубочайшей взаимосвязи поэзии и метафизики. Религиозная метафизика живет в поэзии, а поэзия раскрывает свой смысл в метафизике. В поэтическом искусстве от книги Иова, поучений Екклесиаста, трагедий Эсхила и Софокла до Данте, Шекспира и Мильтона, не только раскрывается метафизический трагизм жизни, но и жизнь преображается поэзией, а поэт возносится над земным бытием. Поэзия – это философия в образах и притчах, врезающихся в память и обжигающих сердце. Древние мудрецы излагали свои мысли о жизни и смерти, о красоте и любви, о свободе и Боге не на языке абстрактных понятий как это делали Кант, Фихте и Гегель, а на языке символов и притч. Поэтический язык – это язык молитв и созерцаний, трогающий наше сердце. На языке высокой религиозной поэзии написана Библия. Книга Иова поражает не только орлиным полетом богословской мысли, но и поэтическим вдохновением, пламенностью речи, изящностью образов и обилием ярких и выразительных метафор. В поэтическом слове, обращенном к многострадальному Иову, Господь описывает загадочность и  красоту Своего творения: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей? или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?» (Иов. 38:4-7). «Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь это. Где путь к жилищу света и где место тьмы?» (Иов.38:16-19). Русские поэты высоко оценивали Евангелие, книги пророческие и Псалтырь как высочайшие образцы религиозной лирики, затрагивающие самые сокровенные струны человеческого сердца. В дивном Псалме 103, царь и пророк Давид поэтически воспевает величие и красоту сотворенного Богом мира: «Благослови душа моя, Господа! Господи, Боже мой! Ты дивно велик, Ты облечен славою и величием; Ты одеваешь светом как ризою, простираешь небеса, как шатер; устрояешь над водами горние чертоги Твои, делаешь облака Твоею колесницею, шествуешь как крылья ветра. Ты творишь Ангелами Твоими духов, служителями Твоими – огонь пылающий. Ты поставил землю на твердых основах: не поколеблется она во веки. Бездною, как одеянием, покрыл Ты ее, на горах стоят воды. От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят; Восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них… Ты послал источники в долины: между горами текут, поят всех полевых зверей…Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих».
                Древний царь Соломон, будучи великим иудейским мудрецом, излагал свои мысли в притчах, а прекраснейшая из всех лирических поэм Востока – Песнь Песней – это поэтическая жемчужина Ветхого Завета. Святые отцы Церкви говорили, что притча – это загадочный рассказ, в образах которого скрывается мудрая мысль, таящаяся в глубине слов, как жемчуг, таится в глубинах морской бездны, или мерцающая звезда, сверкает в глубинах ночного неба. В Песни Песней невеста на изящном языке задушевной лирической поэзии описывает красоту Возлюбленного своего дщерям Иерусалимским: «Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других: голова его – чистое золото; кудри его волнистые, черные как ворон; щеки его – цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его – лилии, источают текучую мирру; руки его – золотые кругляки, усаженные топазами; живот его как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами; голени его – мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид его подобен Ливану, величествен как кедры; уста его – сладость, и весь он – любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!» (Песн. 5:10-16). Все речи Богочеловека Иисуса Христа были образны и поэтичны, а в каждом слове Его – кладезь премудрости: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их» (Мф.6:26) «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни придут;  но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. 6:28–29). Собрание высоких поэтических симфоний представляет собой Божественная Литургия – сердце всех молитв и богослужений соборной и апостольской Церкви. Шеллинг прозорливо назвал богослужение – идеальным искусством. Истинная христианская поэзия исходит из личного духовного опыта поэта и черпает вдохновение из сокровищницы церковного вероучения – из иконографии и гимнографии Церкви, из Псалтыря и пророческих книг, из песнопений, молитв и богословских писаний от преподобного Ефрема Сирина и святителя Иоанна Златоуста до старца Силуана Афонского. Все духовные писатели и учителя православной Церкви были не только глубокими мудрецами и философами, но и великими поэтами и проповедниками. Святитель Василий Великий сочетал высокую афинскую образованность, знания философские и научные с библейской верой и поэтической вдохновенностью, строгую аскезу монаха с глубоким умом мудреца, блестящий дар оратора с призванием пастыря. Все писания святителя Григория Богослова исполнены любовью к мудрости и высокой духовной культурой, философской ученостью и лирическим драматизмом, а богословские мысли он излагал «мерной речью» поэта. Плачущий богослов Ефрем Сирин излагал боговдохновенные истины христианской веры на поэтическом языке и победил гностические песни Вардесана. Ни один из величайших писателей мира не может сравниться в красоте литературного стиля со святителем Иоанном Златоустом, ибо в нем дарование церковного писателя и огненный язык проповедника, виртуозно соединился с энциклопедической эрудицией в области богословия, тонкими психологическими наблюдениями, глубокими думами философа-моралиста и вдохновенностью истинного поэта. Недаром даже такой непредсказуемый паяц и экстравагантный бунтарь как Сальвадор Дали обратился в своем творчестве к библейским сюжетам и записал в «Дневнике одного гения»: «Народ пусть идет за культурой в церковь. Выше этой культуры нет ничего».
                Один из самых загадочных русских писателей Н.В. Гоголь – трагическая фигура русской литературы, романтик с чуткой религиозной натурой и мощным и болезненным воображением, остро ощущающий, что мир во зле лежит, жизнь наша пошла и несовместима с идеалом, а в сердце человека таятся роковые страсти, прозорливо заметил, что демон может не только проникнуть в наши слова, дела, намерения и мысли, но «даже в само вдохновение художника». Высказывая мысли о пророческом служении искусства – «незримой ступени к христианству», Гоголь не только ощущал трагическое бессилие художника преобразить мир эстетическими средствами, но и знал об искушениях творчества – гордое самоутверждение, уход в мир грез и фантазий, обольщение вымыслом. Преподобный Максим Исповедник говорил, что после грехопадения человек утратил духовное мышление, а образное и рациональное мышление познают не Божественную Истину, ибо для этого нужен духовный ум, а лишь ее отблески и тени. Преподобный Григорий Синаит предостерегал, что фантазия, сопряженная со страстями извращает все духовное, а бесы наполняют ум земными образами, прельщающими душу, и склоняющими ее к бесчисленным грехам. Творчество – один из величайших даров Бога, но  человек может использовать его во зло. Но где же искать источник творчества? Неужели только в разгоряченном воображении, из чего следует, что искусство – игра фантазии? Но духовные стихи Ф.Н. Глинки, его вольные переложения Псалмов, пророчеств Ветхого Завета и поэма «Иов», были порождены не одной фантазией, но и горьким осознанием греховности земного бытия, исканием Бога, обращением к Нему в молитве, стремлением постичь смысл страданий и скорбей, выпадающих на долю человека.
                В отличие от декадента Валерия Брюсова, я понимаю поэзию не как «чистое искусство», а как «духовное искусство» – приумножение талантов и сотворчество Богу. Искусство – это не только средство эстетического самовыражения личности, но служение Богу, которое не отрицает художественного совершенства произведений искусства, но духовно преображает их и наполняет религиозным смыслом. И чем выше идея, тем прекрасней должна быть и художественная форма, что и являет нашему взору Священное Писание и церковное искусство. Истинный поэт – это не «раб своего искусства» как представлялось Фету, а созерцатель премудрости и величия Всевышнего, явленного в красоте вселенной, и свободный сотворец Богу – исполнитель Его вечной и святой воли. Полагая, что целый мир искусства свидетельствует о том, что в душе человека заложено искание красоты, Фет видел призвание поэта в том, чтобы вознести душу из скорбной юдоли бренного и суетного земного бытия к созерцанию красоты. Если Достоевский был убежден, что красота спасет мир, то Фет полагал, что красота оправдывает земную жизнь со всеми ее тяготами, заботами и неисчислимыми страданиями. Но истинный смысл и назначение поэтического творчества заключается в духовном преображении человека и мира – в одухотворении души и вселенной. В Священном Писании сказано, что Бог есть Дух и Творец неба и земли. Господь сотворил человека по образу и подобию Своему, вдохнув в него дыхание жизни. Духовное творчество – это предназначение человека, ибо Господь возжелал, чтобы мы уподобились Ему – Духу и Творцу, сделавшись духовными личностями – сотворцами. В сердце каждого человека неистребима тоска о потерянном Эдеме – искание идеальной красоты. Земной мир – это скорбная юдоль, ибо здесь все преходяще и тленно, а душа наша ищет вечности и смысла. Духовная культура порождена исканием Бога и воплощает в себе тоску по небесам. Наша душа как Суламита из Песни Песней темной ночью ищет своего Возлюбленного – Бога, проходя через скорби и страдания разлуки: «я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался» (Песн. 5:6). Христос Сам идет навстречу нам и как загадочный Странник из Откровения стучится в двери нашего сердца. Господь призывает нас открыть Ему наше сердце и пребывать с Ним в молитве. Вечная жизнь во Христе и высочайшее творчество – это молитва, духовная связь с Богом и таинственное общение с Ним. А.С. Пушкин прозорливо определил назначение поэта: «мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв». В полном согласии со Священным Писанием классик утверждает, что высшее назначение поэзии – это молитва. Русский жизнелюбец и поэт с «избытком чувств и сил» Николай Языков, по слову Гоголя владеющий языком «как араб своим конем», несмотря на свой страстный темперамент, полагал, что молитва – это высший смысл и духовное содержание поэтического искусства: «пред фимиамом вдохновенья священно действует поэт» и приносит «дрожащим людям молитвы с горней высоты».  Но молитва  это высочайшая философия – христианское искусство, восхищающее ум ко Всевышнему и соединяющее сердце со Христом. Если философ верит в Бога, то он взирает на жизнь как на загадочную притчу, созерцает красоту мира как гимн во славу величия и премудрости Творца неба и земли. В основе философии – размышление, но как сказал преподобный Исаак Сирин: «размышление о Боге – это чистая молитва». У старца Силуана Афонского размышления о Боге переходили в молитву, а его записи исполнены не только духовной мудростью, но и поэтической красотой: «О, если бы знал весь мир Господа, и как Он нас любит, и как сладка сия любовь, и как небесные силы питаются ею, и как все движется Духом Святым». «Сердце мое возлюбило тебя, Господи, и потому скучаю по Тебе и слезно ищу Тебя. Ты украсил небо звездами, воздух – облаками, землю же – морями, реками и зелеными садами, где поют птицы, но душа моя возлюбила Тебя и не хочет смотреть на этот мир, хоть он и прекрасен». Даже экзистенциалист атеистического типа Хайдеггер, прошедший путь от нигилизма и философии отчаяния до статьи «Умер ли Бог?» и «теологии без Бога» – этой ядовитой чаши для интеллектуалов, высоко оценивал поэзию, и понимал, что поэтически мыслящие философы – это выразители загадочной сущности человека. Если философия обращает наш ум к Богу, то поэзия открывает Ему наше сердце. Если человека уподобить страннику, идущему по жгучим пескам пустыни в поисках Бога, то философия – это посох, на который он опирается, а поэзия – сосуд с водой, без которого не выжить под раскаленным солнцем. Еще можно сравнить человека с орлом, упавшим на дно темного ущелья, а поэзия и философия – это два его крыла, без которых не взлететь к небесам. Окруженный неисчислимыми тайнами я ощущаю себя бесприютным скитальцем, странствующим с философами и поэтами – этими трагичными людьми, по бескрайней пустыне в поисках Того, Кто даст ответ на все мольбы и скорби, на все вопрошания ума и муки сердца.