Дверь, которую часто пинали

В подъезде была дверь, которую часто пинали. То есть доставалось всем дверям, но этому убожеству почему-то особенно часто. Пара десятков тычков и ударов с утра, вдвое больше — вечером. За пару лет дверь сумела выучить наизусть, как какой-нибудь астроном-фанатик карту ночного неба, лица постоянных обидчиков. Вечно хмурая дама с двумя детьми и собакой, баптист с молодой женой, которая, судя по истерическим крикам в любое время суток, частенько получает от неуравновешенного мужа, взъерошенная конопатая школьница с малого крыла этажа, бьющая с ноги, старая сплетница-алкоголичка и остальной непримечательный люд.

На побои дверь отвечала жалобным скрипом, а однажды у неё даже треснуло стекло. По ночам створки плотнее прижимались друг к другу, чтобы вместе бороться с пронизывающим сквозняком, а совсем глубокой ночью — чтобы никто не видел — жаловались друг другу, щетинясь от бессильной злобы мелкими колючками-занозами.

Недавно она и того лишилась. Летом дверь лишили зрения, слуха и осязания, покрасив в клоунский ярко-синий цвет. Краска, впрочем, быстро запузырилась — то ли из-за типично низкого качества, то ли из-за дверной истерики.

Однажды мимо проходил сумасшедший. То есть в доме он слыл сумасшедшим. Никто не желал ему доброго утра, и все страшно ускоряли свои мелко семенящие шажки. Ещё у него была сыпь. Врачи говорили, что всё от нервов. Но сумасшедший знал, что они правы лишь отчасти. На самом деле это — от отчаяния. Он хотел, чтобы хоть кто-то смог выслушать его теорию, касающуюся неправильного принципа гражданского невнимания к случайным прохожим. Но его слушали лишь обитые войлоком стены, которые, казалось, сочувственно уплотнялись в том углу, к которому он обращался. Что они могли понять?

Сумасшедший увидел в трещине дверного мутного стекла складку, подобную той, что появляется возле губ у людей, которым нечего терять. Он понял, что перед ним то, что его поймёт и понимало всегда. Его существо.

Робко погладив косяк, сумасшедший ощутил едва различимый пульс под толстым слоем краски. Он сел на пол, боком прислонившись к двери, и начал говорить. Говорил, начав непонятно откуда, путано, то и дело смущаясь, заикаясь, бледнея и меняя слова. Но его немая собеседница с любопытством приоткрылась, напряженно вслушиваясь в бессвязный лепет, и, казалось бы, ободряюще похлопала сумасшедшего по лопатке, ведомая вечным сквозняком. Тот же успел пустить слезу, рассказывая о недавно умершей доброй санитарке, таскавшей ему мандарины. В какую-то секунду его всхлипы превратились в вой, отпугнувший угрюмую даму с собачкой. Сумасшедший утёр слёзы, погладил ещё раз косяк и ласково прошептал обещание приходить ещё. Дверь одобрительно скрипнула в ответ.

Сумасшедший сдержал обещание. Теперь он с завидной частотой сидел на лестничном пролёте, ведя оживлённые монологи, как казалось жильцам. На самом деле в каждой новой щербинке таился ответ, — именно так думал сумасшедший. Поэтому, ползая на четвереньках, он досконально изучал следы побоев двери в поисках сокровенного смысла, и поглаживал дверной косяк, шепча слова утешения.

Дождливым днём он явился в странном настроении. Ещё с утра последнего снежного дня его терзала одна идея, и сегодня он решился её озвучить.
Причесавшись, как по праздникам, он снова пришёл к двери. Та благодарно клацнула вконец расшатанными петлями.

Сумасшедший, учтиво поздоровавшись, решил не тянуть. Набрав в лёгкие побольше воздуха, он высказал всё, что его беспокоило. Он робко, как ученик начальной школы, попросил дверь выслушать. Та любопытствующе приоткрылась.

Сумасшедший, смущаясь, шёпотом предложил двери сбежать вместе с ним. Сбивчиво сказав, что он будет ждать ответа завтра перед рассветом, сумасшедший вскочил и побежал к себе, вверх, перепрыгивая через ступени.

День плавно перетек в вечер. Домой возвращались все жильцы, в том числе и озлобленный баптист. С невероятной силой пнув не поддававшуюся створку двери, он добил её кулаком. Несчастная, издав жалобный стон, сорвала левую половину с верхней петли. Баптист двинулся дальше. Всю ночь были слышны крики помощи жестоко избиваемой жены.

Сумасшедший страдал от бессонницы. К утру он чувствовал страшную слабость в ногах, а в его голове царил сумбур. Тем не менее, когда первые звёзды начинали затухать, он быстро собрался и вышел. Вездесущий подъездный сквозняк действовал отрезвляюще. Он мигом преодолел пару пролётов и увидел слетевшую с петель дверь.

И началось.

Он встал на колени, на губах заиграла счастливая улыбка, а в кромке век выступили, поблескивая, слёзы.

Шорох на этаже заставил действовать быстрее. Оправившись от шока, сумасшедший с большой осторожностью снял дверь со второй петли, и, обняв, поволок к себе, на ходу шепча всякие глупости и едва не плача.

Быстро шмыгнув в квартиру, он дал волю чувствам. Стоя в коридоре, сумасшедший утирал слёзы рукавом рубашки, выпачканным в муке за неимением крахмала. Он испустил победный вопль:

— Дождались! Дождались! Дорогие мои! Вот она! Она с нами! Онааа… — он поперхнулся словом, внося дверь в комнату, битком набитую разными вещами. На стене висело велосипедное колесо с иронично согнутой спицей, бракованные детские настольные часы, нарисованные глаза которых изображали такую муку, что Христу и не снилось, старая вышивка с котятами, чьи нитяные глаза были подпалены вполне настоящей сигаретой и прочее, прочее.

Сумасшедший прислонил дверь к стенке рядом со своей кроватью и достал доску с шашками. Разложив всё для начала партии, он с сосредоточенным любопытством осмотрел поле, всплеснул руками, как ребёнок и, искренне радуясь, воскликнул:

— Ну! Я, чур, первый хожу!