Французская мелодрама матушки Екатерины II, гл. 5

Глава 5,
в которой Иоганна оказывается в Париже и вступает с эпистолярную связь с молодым французом

Итак, Иоганна, или послушавшись настоятельных просьб русского посланника Сергея Салтыкова, или же его коллеги - французского эмиссара в Гамбурге Марка де-Шампо, написала письмо, которое, как она полагала, должно было предостеречь её дочь Екатерину от излишне эмоциональных шагов. [Кстати, уважаемым читателям предыдущей главы нашего повествования выпала редкая удача впервые прочитать выдержки из этого письма в русском переводе, поскольку ранее это письмо публиковалось лишь во французском оригинале] Но, как следует из «Записок» Екатерины, она справилась с кризисной ситуацией, возникшей после ареста канцлера Бестужева, самостоятельно, и императрица Елизавета с её советниками в лице братьев Шуваловых отступила.
Как известно, прямота и непосредственность молодости иногда гораздо успешнее опыта и осторожности зрелого возраста. Однако судя по тексту письма, хотя и достаточно иносказательному и завуалированному, Иоганна знала, что посоветовать дочери, и хорошо представляла возможности тех, на кого намекала.
Но не будем далее отступать от нашей темы. Объявим, наконец, что именно с этого момента, т.е. с апреля-мая 1758 года, можно сказать, и начинается французская мелодрама Иоганны Елизаветы Цербстской, которая стала, увы, в её жизни последней…
Но обо всем по порядку. Получив такие тревожные вести из Санкт-Петербурга, Иоганна, по-видимому, поняла, что те политические игры, которые французские дипломаты пытались навязать её дочери, могут серьезно навредить Екатерине, да и всему их семейству. Сподвигло ли её к этому осознание того, что Сергей Салтыков лишился опоры в лице бывшего канцлера Бестужева, или же надоели бестолковые попытки французских дипломатов манипулировать разноречивыми сведениями о придворном кризисе в России, нам, конечно же, не ведомо. Результатом же был очередной отъезд Иоганны - на сей раз из Гамбурга. Причем отъезд опять же внезапный и не согласованный с российской родней – императрицей Елизаветой. Елизавета Петровна в очередной раз получила повод разобидеться на «племянницу» Иоганну, поскольку о появлении её во французских землях узнала из газет! Причем в буквальном смысле – это сообщение попало к ней на стол или прикроватную тумбочку – в то время Елизавета Петровна стала все чаще хворать, - через дипломатическое ведомство, которое возглавил сковырнувший Бестужева с поста канцлера граф Воронцов.
Почему Иоганна должна была свои перемещения по Европе согласовывать с российской императрицей, сказать трудно. Видимо, это было одной из договоренностей, увязанной с пакетом финансовой помощи, которую Цербстское семейство стало получать после бракосочетания Екатерины с наследником престола в августе 1745 года. Когда в С.-Петербурге узнали о том, что Иоганна покинула сначала Цербст, потом Гамбург, ей вдогонку полетели письма Воронцова, не то что бы укоряющие её за такие вольности, но не двусмысленно передающие гнев, высказанный по этому поводу императрицей. Сама Елизавета не удосужилась ответить на запоздалое письмо Иоганны. Более того, выплаты регулярного пенсиона, который был назначен княгине, прекратились. 
Однако, благодаря этому очередному «приключению» Иоганны, историографы получили редкую возможность насладиться эпистолярным слогом Иоганны Цербстской и получить интереснейшую информацию о том времени.
 Дело в том, что во время своего перемещения из охваченных военными действиями германских земель в беззаботный Париж, Иоганна имела удовольствие близко узнать некого де-Пуйли. Кем был этот француз по жизни в то время не совсем понятно, но то, что он заинтересовал Иоганну - это безусловно. Причем то, что привлек он её внимание не только как собеседник и будущий ученный – де-Пуйли собирался стать историком, - но и как молодой, и, видимо, привлекательный мужчина – это однозначно. А как Иоганне нравились молодые обходительные французы, понятно из истории с благородным неудачником де-Френом.   
Итак, во время её перемещения из Гамбурга в Париж Иоганну сопровождал обходительный француз благородного происхождения. Причем путешествовать в его компании Иоганне было так приятно, что добиралась она из Гамбурга в Париж через Нидерланды месяца два. Насколько плотно французские дипломаты продолжали опекать цербстскую княгиню, ясно из того совпадения, что де-Пуйли был кузеном французского поверенного в Гамбурге Марка де-Шампо, который и представил Иоганне своего родственника. Этот молодой француз был так далек от политики того времени, что даже имя его в среде российских дипломатов не упоминалось.
Но вот ведь опять какое совпадение: де-Пуйли рекомендовался Иоганне как будущий историк, мечтающий написать монографию о новейшей Российской истории. Новейшей для того времени, естественно. И, забегая вперед, скажем, что трюк с молодым историком французам удался, поскольку такие «Записки» в итоге появились. В российской историографии они известны  как «Записка о Русском дворе в царствование Елизаветы Петровны». И составлена эта записка была не для широкой публики, а для французского министерства иностранных дел. И автором её был … гамбургский коллега Сергея Салтыкова - Марк де-Шампо, родственник обаятельного «историка». Но не будем забегать вперед, тем более что  «Записка», составленная де-Шампо, видимо, на основе сведений, полученных как от Салтыкова, так и из писем, написанных Иоганной его кузену, содержит настолько интригующие сведения, что осмысление их потребует отдельного изложения.      
 Иоганна так понравились обходительные манеры де-Пуйли, что после его отъезда из Парижа, она вступила с ним в регулярную переписку. Причем её письма к будущему историку настолько изыскано милы, а порой и игривы, так изобилуют личными  обращениями и прочими присущими дамам забальзаковского возраста оборотами, что уже после прочтения первого письма становится ясно, что женское начало в них явно доминирует над светской вежливостью.
В результате переписки Иоганны с де-Пуйли историографы имели возможность ознакомиться с 28-ю сохранившимися с архиве семьи де-Шампо – что также свидетельствует об истинном бенефициаре этих посланий,  - письмами, полученными де-Пуйли от Иоганны. В её лице будущий "историк" кроме остроумного комментатора и, в хорошем смысле, светского сплетника, нашел действительно ценного эксперта по истории царствующей в России династии.
В российской историографии имеют хождение русские переводы извлечений из этих писем, касающихся как негласной истории российского императорского двора, так и сведений о ходе Семилетней войны. Приватная же часть переписки ранее не публиковалась, а посему наш читатель имеет счастливую возможность впервые ознакомиться с выдержками из неё. 
Итак, не будем отвлекаться на комментарии, а предоставим слово автору – Иоганне-Елизавете Ангальт-Цербстской!
Первое из опубликованных писем датировано 8-м августа 1758 года и начинается следующим образом:
«Вчера во время обеда я получила ваше письмо от 4-го числа этого месяца. Оно доставило мне трепетное удовольствие. Все ваши слова полны благодарности. Чем я смогла заслужить подобное? Вполне справедливо и, осмелюсь сказать, для меня так естественно - дарить мою дружбу тому, кто этого достоин. Согласитесь с этим, и, прошу вас, пишите мне без конца или начала, как пишу вам я. Вы пишете остроумно, с изяществом, удастся ли мне ответить вам тем же? Иначе, где же вам набраться терпения, которое непременно понадобится, чтобы читать мои письма? Дружба должна быть снисходительна, и она вам понадобится, так имейте ее про запас на всякий случай…».
Но разве это не прелестно?! Право, эпистолярный слог Иоганны внушает восхищение – так изящно дать понять молодому человеку, что он ей интересен, не перейдя при этом черту светской вежливости! В следующем письме, после описания светских событий Иоганна обрушивает на молодого француза следующее откровение:
«Я в восторге от того, как вы цените мои чувства, относительно вас. Вы слишком тактичны, слишком благодарны, мой дорогой друг - это естество самых красивых душ. Ваша же душа очень высоко ценится той, которой вы желаете столько добра. Какой я была бы счастливой, если бы у меня было столько разума и мудрости, которую вы мне так щедро приписываете? Это качества приобретаются порой настолько сложно, что осмелиться надеяться на то, что они выпали на мою долю просто так, было бы слишком наивно. Но если я не достигну этого совершенства, у меня, по крайней мере, всегда будет стремление к тому, чтобы быть полезной моим друзьям, а также всем людям нашего круга». 
В ответ на какие признания де-Пуйли писала Иоганна эти строки, ответить затруднительно – свою частную переписку она в собственноручно уничтожила в последние дни жизни. Но, без сомнения, французский светский стиль общения был ей значительно ближе, чем прусский.
Приведенные выше эпистолярные обороты составляют значимую, но, конечно же, не самую интересную для нас часть этих посланий. Как уже говорилось, они полны политических новостей, характеристик известных и Иоганне, и де-Пуйли, но не нам, светских персонажей и банальных сплетен. Значительная часть текста посвящена вопросам, которые, собственно, интересовали  французского  начинающего историка и его родственника-дипломата. Но Иоганна переходит к ним после того как с присущим её изяществом рассказывает о своем появлении в парижском светском обществе самого высокого ранга.   
           Вот в каких выражениях Иоганна сообщает об этом: «Что вы сказали бы на то, что я вам сейчас хочу поведать? Сассенажи пригласили меня на комедию у Попиниера, что заставило меня  придержать четыре кресла у смотрителя. Мы прибудем прямиком на комедию и после уедем, не совершая более ничего. Там будет собран весь бомонд: Лораге,  Бранкасы,  Мазарини,  Бриены,  Вилеруа, три-четыре персоны из высшей знати и два маршала Франции. На меня посыпалось сто любезностей, все хотели понять эту незнакомку (это Иоганна о себе самой), но, в конце концов, убедились в ее снисходительности».
          Между тем, русские дипломаты были не в восторге от появления  Иоганны  Цербстской в Париже. Российский посол – старший брат смещенного канцлера, Михаил Петрович Бестужев, видимо по указанию из С.-Петербурга, старался всячески препятствовать сначала её приезду, а когда она все-таки поселилась в парижских апартаментах, то какой либо её активности в среде политического  бомонда Франции. Но разве мог кто-нибудь помешать Иоганне осуществить задуманное, если она этого очень хотела? Тем более, имея родным братом короля Швеции – союзника Франции в войне против Пруссии, - цербстская  княгиня вполне могла рассчитывать на поддержку  шведской  дипломатической миссии. В одном из писем к де-Пуйли она так определила свое отношение к мнению российского посла: «… одобрение или неодобрение М.В. (Михаила Бестужева) относительно моего прибытия мне абсолютно индифферентно».
        В итоге появление Иоганны в большом свете состоялся с большой помпой, о чем она с нескрываемым удовольствием извещает де-Пуйли: «У меня было большое желание сообщить вам о моем выходе и о публичном появлении в Комеди». Иоганне вообще очень нравилось бывать в парижских театрах: «Вчера Мадам де Ловендаль предоставила мне кресла в Опера-Комик. Сегодня та же Мадам де Ловендаль придержала ложу в Комеди; будет Серториус, которого вернули на сцену. А завтра будет Нувель Опера».
         Но Иоганна не забыла и о просьбе де-Пуйли и уже во втором письме начала повествование о российской истории. Причем переход от светских новостей к историческим заметкам
был необыкновенно изящен. Судите сами: «Вчера я принимала обоих братьев Долгоруких. Они достаточно хорошо образованы, но мне не нравится их физиономии. Относительно этих людей вот примечание к истории, которую хочу вам поведать. Уже давно влиятельная держава, а именно Франция, стремилась восстановить права единственной оставшейся дочери Петра Великого, желанием которого было, когда он умирал, назначить наследника трона, которым в итоге завладела его сестра (речь об Анне Иоанновне) и несправедливо передала правление в руки иностранного рода. Во главе правительства России тогда находился знаменитый герцог Бирон, фаворит императрицы Анны, который разжег пожар, последствия которого были для него фатальными, но счастливыми для дочери Петра...».
       Так незамысловато Иоганна переходит от визита братьев Долгоруких к повествованию о том, как деды этих самых Долгоруких способствовали передачи царского трона от потомка Петра I к Анне Иоанновне, путая, правда, её родство с царем (называя племянницу сестрой), что в итоге привело к воцарению в России иностранного рода – т.е. Брауншвейгского семейства. Несмотря на некоторые особенности изложения, дальнейшее повествование содержит такие исключительные детали и подробности жизни российского императорского двора, что становится ясно – в лице Иоганны её французский корреспондент нашел редкого знатока этой темы.   
           Однако Иоганна остается верна себе и в постскриптуме письма возвращается к приватному, напоминая де-Пуйли, что он - герой её «французской мелодрамы»: «Вы мне так и не сказали, как поживает ваша матушка. Или вы считаете, что меня мало волнуют ваши желания и печали, ответьте мне...».

Продолжение следует.