Снова в памяти картинки прошлого

         
              Предисловие.
                «НЕ ПРИБАВЛЯЙТЕ ГОДЫ К СВОЕЙ ЖИЗНИ  - ПРИБАВЬТЕ  ЖИЗНЬ К СВОИМ ГОДАМ».  Анна увидела в ленте новостей фотографию  прелестной женщины. Затем из любопытства  перешла  к просмотру фотографий этой эффектной дамы из Германии…  Нет, не дамы, и даже не фрау.  К ней ну никак не применимы слова «дама» или «фрау» - эти слова «возрастные» - а здесь Анна  увидела некое эфемерное создание, абсолютно не соответствующее её биологическому  возрасту: белокурая, тоненькая, стильно одетая, независимо, где она находится и в какое время года. Она русская, но в Германии живёт с юности, с момента замужества.  Она одноклассница  близкой  родственницы Анны. Значит,  ей за 50. Но вы верьте только глазам своим! И запомните, как звучит  её жизненное кредо - запись под одной из фотографий:  «Не прибавляйте годы к своей жизни -  прибавьте жизнь к своим годам».  В ней столько жизненной энергии!  И жизнь любит эту весёлую, белокурую, стильную оптимистку!
       у Анны  же и её  друзей - северян жизнь была совсем другая.  Не скажешь, конечно, что она лучистая, сияющая – как  вечное северное сияние! - но всё-таки это была жизнь.  Жизнь  за Полярным кругом - с изумительными летними  белыми ночами и с бесконечно длинными, тёмными, зимними днями, с морозами, с ветрами и штормами, но и  с ошеломительным небесным  сиянием, которое не выбирает время суток.
          На  часах ещё ранний вечер, а северная небесная феерия  уже начинается! И  ведь верилось, что от свиста оно начинает ещё грациознее извиваться! И выходят на улицы, зачастую  полуодетые, второпях срывают  что под руку попадёт с вешалок,  накидывают на себя и … свистят!  Ещё как  свистят в разных концах посёлка! И к этому залихватскому свисту присоединяются даже женщины, а о малышне и речи нет!  И это незабываемо, как в  детский калейдоскоп смотришь: кажется,  уже столько раз прокручено, последовательность сменяющихся узоров – витражей знаешь наизусть, но всё равно разглядываешь, смотришь, как  в трубку калейдоскопа,  и  по - детски восхищаешься!
          Но это только  вначале  необычными красками северной  природы восхищаешься. Да, она воспринимается  как нечто экзотическое, особенно когда впервые видишь радугу красок полярного сияния.  Потом к этому привыкаешь, потому что некогда, потому что  работа. Работа каждодневная в условиях далеко не экзотических с точки зрения докторов и туристов. И только потом, в отпуске, рассказывая о Севере, сам себе  отвечаешь на вопрос, чем же тебя удерживает   Заполярье, какие силы влекут обратно, когда птицы спешат на юг,  и почему главная тема воспоминаний на «отдыхе бессрочном» - жизнь в краю белых снегов.  И хоть выражение «жизнь в краю белых снегов» воспринимается как клише, всё-таки оно самое верное.
          Это сейчас унылость и однообразие  красок северных поселений активно расцвечивают  яркими фасадами зданий, искусственным ярким освещением. А  3-4 десятилетия назад – в зимнее время -  лишь  белые снега и серые, потемневшие  от  времени, ветров и дождей дома среди белых высоких сугробов.  И всё-таки это была интересная жизнь! Со временем яркость ощущений снижается, часто эмоции затеняют логику рассуждений, но всё- таки воспоминания тем краше, чем  больше времени прошло. Оно, время, ценится больше.
                Глава 1.    
           Наверное, это уже  кое-кому надоело: бесконечное возвращение  в прошлое.  Но мысли неуправляемы, особенно когда ночи становятся слишком длинными, а  дни уже  мелькают и сменяются как картинки за окном проходящего поезда, а потому они чаще всего и летят в одном направлении, как стаи птиц  весной -  на родной Север!
           А  когда за плечами почти вся жизнь, и она, эта жизнь,  в «северном исполнении», то  приходится поневоле участвовать в спокойном, но и одновременно в «скоростном»  течении жизни пенсионной  «на земле». Так что остаётся  вспоминать, вспоминать и  вспоминать…  Детство, юность, замужество, дети, теперь внуки. На пороге…   старость, от неё уж точно  никуда не денешься. Но пусть старуха – старость…   Нет,  лучше старушка - старость,  незлобивая, согбенная, в очках,  немного ещё  подождёт. Теперь вспоминать помогают дети,  сами уже родители, и внуки, потому что с ними проживаешь  и их жизни.  Анна   улыбается своим мыслям: действительно, старушка – старость её «в доме не застанет», пока есть возможность через воспоминания передать детям то, чем и как они жили, напомнить, что было в их детстве, о котором детки  их, ставшие вполне самостоятельными, уже начали забывать.  Да и внукам тоже будет интересно  узнать об ушедшем времени  не по учебникам, а из рассказов самых близких родственников.
           Воспоминания  Анна  придирчиво отбирает:  что-то на первое место ставит, что-то чуть в сторонку отодвигает, потом местами меняет – успеется… в голове снова строчки, когда-то вызревшие:                «Мысли скачут вслепую, как в болоте, по кочкам...                Полушёпотом, вслух пробегаюсь по строчкам,                Возвращаюсь к затронувшим душу словам…».
           Ну и что рассказать  о том далёком и уже неизвестном  для наших внуков времени, что им будет интересно услышать?  Вот,  например, как вы думаете, будет ли интересно услышать внукам о  первом брючном костюме их бабули, чтобы они  с удивлением могли  произнести:
          - Да ладно, бабушка, ты гонишь!   Мы  же часто видим  тебя в брюках!  И учителя носят  джинсы, некоторым они и вовсе не идут, а они  всё равно в них по школе ходят. А ты говоришь, что  нельзя было даже в костюмных брюках появляться на уроках!  А ведь и это было в жизни Анны, Анны Петровны.
           Свой первый брючный костюм Анна и вправду до сих пор помнит, жаль, что  фотографии в нём не было - интересно было бы посмотреть на себя много лет спустя …  Год 1976 –й,  это для Анны второй год  в Гыданской школе - интернате, что на Гыданском полуострове  полуострова  ЯМАЛ. Вот такая тавтология.  Из отпуска Анна привезла  первый в её жизни брючный костюм. Подруги «на земле» давно в брюках щеголяли, а Анне, низкорослой, плотненькой коротконожке, даже в голову не могло прийти хотя бы примерить брюки. Ей  казалось, даже нет, она была убеждена, что брюки могут позволить себе девушки лишь высокие или выше среднего роста – в общем, только длинноногие, а тем, кого судьба обделила ростом  и, соответственно, длинными,  почти модельными ногами, даже думать  о брюках нечего. 
         А тут она зашла в ателье и вдруг увидела голубовато-серый костюм:  удлинённый жилет с  блестящей чёрной аппликацией на одной стороне  и… брюки. Анна долго стояла у образца, но как примерить?  Брюки ей точно не подойдут, а вот жилет…Анна мысленно уже примерила его с водолазкой… Женщина – администратор, увидев  нерешительность и одновременно  с этим желание на лице Анны,  подошла.
         - А давайте - ка примерьте, вам подойдёт. И  это стандартное в подобных заведениях приглашение прозвучало для Анны неожиданно оптимистично. И она решилась. Жилет был впору, и он необыкновенно преобразил Анну, а вот брюки были длинные, это было видно сразу. Анна робко так взглянула на женщину, которая с одобрением смотрела на преобразившуюся Анну, и спросила, можно ли разделить эту пару? 
           И тут неожиданно администратор пригласила портниху и попросила что-нибудь сделать с брюками.  Это было что-то необыкновенное! Когда через час Анна снова зашла в ателье и примерила костюм, то вышла она уже в нём, счастливая от ощущения, что она просто красавица, модница и самый счастливый человек! Она может и должна носить брюки!  Они  сделали её не приземистой молодой женщиной, стесняющейся своей нестандартной фигуры  (это Анна не раз слышала даже от портних, хотя их задача была как раз в том, чтобы убедить заказчицу, что она, «голубушка, во всех нарядах хороша»), а уверенной в себе, кажется, она даже ростом   выше стала.
           И вот на первую школьную линейку Анна надела костюм с брюками, ставший для неё любимым. Учителя искренне хвалили, но, главное, за смелость – её надо было иметь, чтобы появиться в брючном костюме в школе! И вот на следующий день Анну остановила  организатор по внеклассной работе Баталова Л.М. (в современном «табеле о рангах» он значится как заместитель директора по воспитательной и внеклассной работе, так сказать, аналог политрука в армии).
«Бухенвальд» – так очень метко охарактеризовали «организаторшу» ученики – известные мастера наделять учителей вторым именем, причём, всегда так метко, что это второе имя – прозвище  прикреплялось  очень  прочно, чтобы затем передать следующему поколению.  Так вот, фрау Бухенвальд, полная дама с тяжёлой поступью,  в строгой манере, не терпящей даже малейшего возражения  -  и к этой манере все  уже успели за полгода привыкнуть  - сказала, чтобы эта демонстрация,  иначе, появление в брюках  перед учениками, была первой и  и последней!  Далее последовало  разъяснение о нарушении формы одежды учителей  и чем это нарушение чревато.
        Анна выслушала молча, она то краснела, то бледнела, но не от стыда, как можно было бы объяснить, нет,  это была борьба с собой: как сдержаться и не возразить  в ответ на глупейшее  требование: какая форма? Где, интересно, это прописано? Но это было бессмысленно: любое возражение воспринималось бы «организаторшей» как попытка нахамить.
       Анна и не думала подчиняться. Брюки явно преобразили её, и она  с удовольствием  продолжала их носить. Стали появляться в коридорах школы и другие учителя в брюках. Лиха беда начало…  Появились у Анны  и вторые брюки, правда, теперь они подгонялись под фигуру самостоятельно, в домашних условиях.  А подгонять обновки на  себя, нестандартную, по мнению и портних, и продавцов, Анне было не  привыкать.
         Только  вот своенравную  Анну Петровну  фрау Бухенвальд  не  оставляла без внимания. Анна  пыталась не обращать внимания на постоянные придирки, но это её всё же нервировало, она всё время сдерживала себя, но ещё и потому, что организатор дел внешкольных была старше её. Только это и мешало Анне вступать в пререкания с начальством. Ещё Анну раздражала  вечная жевательная резинка  во рту организатора  - она, эта самая жевательная резинка,  была пока редкостью на Крайнем Севере, но дама с коммунистической закалкой  и хваткой бульдога – если кто попал в её Tagebuch, то не скоро оттуда вырвется -  ею запаслась, видимо,  в отпуске. Даже в разговоре она  не вынимала  жвачку  изо рта, и, кроме этого,  Анну раздражал и  пышный парик на её голове. Парик уже был анахронизмом, но она продолжала его надевать, дабы не заморачиваться по поводу причёски. Это тихое раздражение, внутреннее негодование было своего рода ответом на придирки по отношению к ней. Но демонстрация своеволия не могла остаться незамеченным.
                Глава 2.
          История появления  Ларисы Матвеевны  в  Гыданской школе в середине прошлого учебного года была всем известна. Её перевод из Антипаютинской школы – интерната был  временным и почётным. Л.М. была  неким тараном, мощным, безапелляционным, но необходимым, по мнению районного  руководства, в условиях ускоренной  подготовки к министерской проверке.  О-о-о, в те годы  упоминание  о комиссии любого уровня звучало устрашающе, а тут  МИНИСТЕРСКАЯ!!! Что может быть страшнее?! Да ещё в год  30-летия Великой Победы!
          По школе гремели военные песни, в коридорах и спортзале  по очереди, по графику после уроков классами отрабатывался строевой шаг. Вездесущую  Баталову, казалось, могли видеть одновременно в нескольких местах!  Её громкий  голос звучал  везде: и во всех уголках школы, и в спальных корпусах. Так что после одной из репетиций -  «отрабатывалась» песня  «Бухенвальдский набат», на прослушивании которого обязательно присутствовала «организаторша»,  постоянно требовавшая  усилить драматизм песни, видимо, ритмика этой песни была ей по душе, как  отражавшая  её внутренний характер - она и получила своё прозвище – Бухенвальд:  «Слышите! Слышите! Гремит со всех сторон...».  Оно так метко и прочно приклеилось к ней, что порой и сами учителя и воспитатели между собой называли её фрау Бухенвальд или просто Бухенвальд.
          Самая северная на Ямале средняя  школа готовилась  к прибытию комиссии. Министерской. Из Москвы.  К этой комиссии  педколлектив  готовили в течение года,  не меньше. Из школ района за несколько месяцев до этого в Гыду были переведены несколько  сильных  педагогов,  усилили и администрацию школы – интерната, это была, так сказать, мобилизация лучших сил.
           Они были направлены в длительную командировку, вроде вахты  педагогов, по аналогии с вахтами нефтяников, только значительно более длительные по времени, чтобы привести в порядок документы, но главное,  подготовить открытые уроки к приезду министерской комиссии.  Их должно  было сопровождать окружное начальство. Так и появилась в Гыданской школе организатор внеклассной работы  из Антипаюты.  Срочно потребовался сильный, пусть даже и резковатый  в требованиях, но последовательно решающий  проблемные  школьные вопросы  человек, обязательно  коммунист.  Вот и получите  «таран» коммунистической закалки, раз сами не можете…. 
           Кто-то  недоверчиво уже качает головой: ну, фантазёрка! Но подобное было не редкостью в те времена:  окружной департамент образования  (тогда это был окружной  комитет образования)   знал провальное состояние дел в преподавании в самых отдалённых,  национальных школах округа, а потому надо было хоть таким образом, но изменить существующее положение с качеством преподавания. Так что министерскую комиссию ждали с трепетом, со  страхом и с надеждой… С надеждой, что хоть что-то сдвинется с мёртвой точки… РЕПЕТИРОВАЛИ (!!!) предстоящие открытые уроки. Репетировали даже лучшие учителя!
           Это было какое-то коллективное безумие. Абсурд, скажете вы? Да, но это был абсурд - показуха в реальном времени - середина  70 -х!  Срочно обновляли стенды в кабинетах, проводили мелкий косметический  ремонт  в классах и в спальных корпусах – одним словом, наводили обычный  в этом случае «шик  и блеск». Так что последователи строителей  «потёмкинских деревень» были весьма активны в  брежневские времена, а потом и в ельцинские, но они прекрасно приспособились  и к современным условиям. А потому и сегодня  очень часто внешний шик и блеск оказывается пузырём, который однажды обязательно лопается! И примеров тому великое множество!
            Приходит на ум прежде всего строительство дорог, укладка асфальта в  дождливую погоду. Или вот более свежая картинка из новостных событий: быстренько в одном провинциальном городке  соорудили детскую игровую площадку, сфотографировали на её фоне кого-то из руководителей… – и так же быстро, даже быстрее (!), произвели демонтаж этой площадки и укатили. Наверное, в другой  микрорайон, чтобы снова соорудить и убрать ради фотосессии чиновника или чиновницы, но,  скорее всего, нужно было документально подтвердить отчёт о выполненных мероприятиях по благоустройству микрорайона.
          И вот  Анна  накануне приезда этой комиссии оказалась в ситуации, когда надо было собрать волю в кулак и отстоять своё достоинство. Анна же не может не попасть в какую - нибудь  историю! Это её карма. У неё была группа,  воспитанники   пятых классов,  а  школьная нагрузка небольшая, чуть более полставки  в 4 классе.  В её группе  всегда был порядок, и стены спальных комнат, на её взгляд, не требовали ни побелки, ни подбелки, но вникать никто не хотел: раз объявили побелку стен, значит, надо побелить, а где-то просто подбелить. Но никто и не собирался давать в помощь техничек, их всё равно не хватило бы.  Так что вот вам вёдра с извёсткой, кисти из мочала  - и вперёд!
         А вот деткам эта идея понравилась – девочек, желающих подбелить стены в спальной комнате, было достаточно. Анна принесла подготовленный раствор извести, кисти  – и началось веселье! Кровати дружно сдвинули в центр комнаты, освободив место для побелки. Кистей всего несколько, поэтому самые  нетерпеливые, желающие помахать  кистью с извёсткой - всё-таки разнообразие, да и в чуме этому не научишься -  начали отбирать друг у друга орудие труда, и  скоро побелка  была разбрызгана по всей комнате. Анна попыталась свободных от работы девочек выпроводить из комнаты и начала белить стены, девчонки  подбеливали в самом низу. 
           Там, где Анна не могла достать, притащили кровать, и с неё  уже можно было белить повыше.  Когда одна сторона подсохла, стала видна явная разница - свежая побелка бросалась в глаза. Поэтому Анна, предупредив девочек ничего без неё не делать,  ждать её, вышла попросить небольшую деревянную  лестницу, которую она заметила у завхоза – распорядителя ремонтными работами.
           Анна шла с лестницей  к своей комнате, когда услышала испуганный визг девчонок. Этот визг ударил в сердце, она бросила лестницу,  ворвалась в комнату.  То, что она увидела, потрясло её так, как никогда в жизни!  Анна увидела Сыракне, которая прижалась всем туловищем  к тонкой трубе, изо всех сил сжав её руками,  и растерянно улыбалась. Её белозубая улыбка на смуглом от природы личике  всегда нравилась Анне, но в этот момент её улыбка испугала Анну.
          Сыракне  животом повисла на штыре, который всегда торчал на этой трубе, но никому и в голову не могло  прийти, что этот штырь станет причиной серьёзной травмы живота воспитанницы. Оказывается,  девочка решила удивить «лучине», то есть учительницу, пока она ходит за лестницей, и  она, Сыракне,  подвинула металлическую кровать, встала одной ногой на спинку кровати, а другую поставила на этот самый штырь. Потом потянулась за кистью, которую ей протянул кто-то из девочек, и вдруг  нога её соскользнула с гладкой спинки кровати, и девочка начала падать, но  успела ухватиться  за трубу  и буквально повисла на этом торчащем штыре.
          Металлический тупой штырь  проткнул ей живот, платье не порвалось,  ткань платья, обернув этот штырь, вошла в рану. Анна подбежала и буквально сняла Сыракне со штыря.   Девочки замолчали, а Сыракне  встала, распрямившись, и тут появилась  кровь. Анна схватила  с ближайшей кровати полотенце, потом  приказала Сыракне  присесть, чтобы зажать полотенцем кровь.  Она не кричала, но говорила строго, поэтому девочки послушались сразу.
          С коридора   уже заглядывали другие воспитанники, в том числе  старшеклассники. Анна попросила взять одеяло, его расстелили  на полу, осторожно положили Сыракне, наказав ей лежать в том же положении:  прижав ноги к животу, обёрнутому полотенцем. Старшеклассники  - их было 5 или 6 человек – подняли Сыракне на одеяле и понесли в больницу, благо, она была почти  что на территории интерната. Анна не смогла бы вспомнить,  о чём  она думала в то время, пока девочку несли в больницу, но билась  только одна мысль: только бы не умерла!
          В больнице, опять же на счастье Анны, оказался хирург, он же главврач В.Бродский.  Он осмотрел Сыракне  тут же, в коридоре, прямо на одеяле, потом её повезли  на каталке  в операционный блок. Девочка не плакала совсем, кажется, она сама испугалась того, что натворила, и что за это её будут ругать.
          Анна ни с кем не говорила, она молча ждала, пока Сыракне  обрабатывали рану и зашивали её. К этому времени о происшествии узнали в школе, пришёл директор школы,  прибежала, тяжело дыша, красная,  с  взъерошенным париком Баталова: интернаты – это её вотчина! Она набросилась с обвинениями на Анну, грозя ей увольнением. Анна молчала.  Для неё было важно только то, что Сыракне, её девочка с лучезарной, белозубой улыбкой, осталась жива.  Кстати, имя её в переводе с ненецкого  и означает «Снежная», «Снежинка».  Остальное было  неважно.
          Но вот наконец вышел хирург, он сказал, что всё  могло быть плохо, но, благодаря действиям воспитателя,  всё обошлось. Оказывается, платье, оказавшееся в ране, заткнуло её, а потом полотенце на ране, но главное, правильное положение девочки, когда её транспортировали в больницу, помогло  тому, что кровотечение   было небольшое,  рана  оказалась чистой, внутри ничего не повреждено, а потому через пару – тройку дней  Сыракне  отпустят. 
           Как Анна доработала до конца смены, она плохо помнит. Комнату привели в порядок: помыли пол, расставили кровати, заправили их. В этот день и мальчишки притихли, на всех повлияло случившееся. Побелку так и не закончили. Анна ни за что не согласилась бы  продолжать побелку стен, но никто и не требовал этого. Штырь спилили уже к вечеру.
           Анну вызвали к директору на следующий день. Он сказал ей, что её не уволят, но  подписан приказ о  строгом выговоре, и  попросил подписать его. И тут вся накопившаяся обида, все слова, не раз  мысленно высказанные  в адрес администрации,  самого директора,  по распоряжению которого  воспитатели всех групп  занимались побелкой, хотя это  не было  их обязанностью – всё  вырвалось наружу. Нет,  Анна не плакала, потому что слишком велика была обида. Но она заявила категорически, что подписывать приказ ни за что не будет. Травма девочки  была случайной, но её могло не быть, если бы она была с детьми и  если бы не противозаконное требование администрации, не выполнить которое она тоже не могла.
            Директор  не ожидал такой реакции от Анны Петровны, всегда спокойной, вежливой,  и не стал настаивать на подписи, он только сказал, что вывешивать  приказ  не будет, о нём никто не будет знать. Но Анна не согласилась и на это, а попросила аннулировать приказ, иначе она будет вынуждена защищать себя и  воспитателей самостоятельно. 
           Анну оставили в покое, потому что её могли поддержать другие воспитатели, скандал перед приездом московской комиссии никому не был нужен.  С Бродским директор, наверняка, договорился. Историю с травмой Сыракне  «замолчали», тем более что девочка быстро поправилась. Но эта история имела продолжение. Положительное. Воспитателей интерната больше  не привлекали к работам, не предусмотренным  должностными  обязанностями.
           Кстати, проверку школа прошла. Кто-то из учителей  был  даже рекомендован на звание  «Отличника».  Анне тоже по итогам проверки была объявлена благодарность с занесением в Трудовую книжку –  за  мероприятие, получившее хорошую оценку. А вот с фрау Бухенвальд Анне пришлось ещё раз столкнуться, но уже в Антипаюте, куда был переведён муж Анны – его сейсмопартия перебазировалась с Гыданского участка на Антипаютинский – и Анна, как и другие жёны «сейсмиков», на этот раз последовала за Вадимом.

           Глава 3.
           В  Антипаюту  вернулась и Л.М. Баталова. Её долгосрочная командировка завершилась по окончании работы министерской комиссии. В  Гыде  педколлектив вздохнул с облечением. Теперь очередь за антипаютинцами:  отдохнули от тяжеловесного надзора и хватит. Но в Антипаюте  народ совсем другой, да и «таран  гыданского замеса» им не требовался - работали дружно и с удовольствием, иногда даже весело. Так что громоподобный  голос фрау Бухенвальд раздавался в коридорах школы не так часто, а вот улыбающейся и даже смеющейся теперь можно было увидеть гораздо чаще. И вообще, она оказалась общительной, даже, порой, дружелюбной. И всё-таки её настроение, как говорили, зависело по утрам от того, поругалась  она или нет со своим  мужем. Вот уж кому доставалось от своей половины!  И это могло быть правдой:  по сравнению со своей супругой её муж был худенький, бледненький - поистине,  муж для битья.
            Но не может человек измениться кардинально со сменой обстановки! Вот и «организаторша» – она продолжала работать в прежней должности – нет-нет,  да и  повысит на кого-нибудь из учителей – воспитателей голос.  Надо сказать, что учителя почти все работали и воспитателями на группах, так как это была полноценная подработка, отнюдь не лишняя для семьи. Но это к слову.
           Так вот, то, что делается замечание, это нормально – исправимся, как говорится,  - но вопрос в том, где делается и как делается это самое замечание. Фрау Бухенвальд было всё равно, где и при ком кричать на воспитателя, особенно попадало «чисто» воспитателям, то есть тем, у кого не было учительской нагрузки. Она могла запросто накричать на воспитателя и  в присутствии детей, и в присутствии коллег. Даже то, что они встретились на пересменке, при передаче детей, всё равно это служило очередной зацепкой – и понеслось! Причина всегда найдётся: то угол покрывала  свесился  с кровати - непорядок, то под чьей-то подушкой у девочек найдёт личную  вещь, например, браслетик бисерный,  неоконченный. А положен браслетик туда второпях – позвали группу на обед или на самоподготовку. Ну и что? Не солдатская же казарма!
           Накричит и уйдёт, а обруганный воспитатель, скрывая обиду, продолжает работать. Только вот обида, как ядро, чаще всего  расщепляется как бы на отдельные атомы, и это расщепление обязательно коснётся детей интернатских, потом, уже дома, частичка ядра – обиды прилетит и  в своих собственных детей и мужа, вот это чаще всего! 
          И однажды, когда «гроза, прогремев» в  одном корпусе, ушла «пускать молнии» в другой, раздосадованные девчата решили поговорить  с ней серьёзно: сколько можно её истерические нападки  терпеть?   Но поговорить не в интернате, при детях – там от детей никуда не спрячешься, да и не её же методом пользоваться! – а в школе, когда детей передадут учителю на первом уроке.
          Сказано – сделано. На следующий день, сдав детей под роспись педагогам, воспитатели собрались у кабинета организатора. Постучали.  Лариса Матвеевна была в добром здравии и настроении, видимо, баталии утренней с мужем не было. Во рту её была уже привычная всем жвачка.  Анна с раздражением подумала, увидев жующую «организаторшу», что она, видимо, и ночью жуёт, вот, жвачное…  Увидев такое количество воспитателей, вошедших к ней, она почувствовала неладное, но продолжала  улыбаться: ну и с чем пожаловали?  Что-то ночью или утром произошло? 
              Воспитатели, не договорившись, кто начнёт первым  разговор, как-то растерялись. Вот Анна и решилась, тем более  что она всегда мысленно проговаривала предстоящий разговор, как привыкла писать подробные конспекты по работе, будь то урок или очередная смена на своей группе. Она сказала, что пришло время поговорить, что  надо выслушать, наконец, их, воспитателей, потому что им  никогда не удаётся ни оправдаться, ни  предъявить свои претензии по организации работы на группах  и, наконец, по стилю общения руководителя с подчинёнными.
              В общем, разговор получился бурный, местами даже излишне эмоциональный.  Организатор  не ожидала этого, она не была готова к подобному разговору – рать взбунтовалась! – и  растерялась… но, удивительное дело, она  не стала кричать в ответ на обвинения воспитателей - они были во многом  правы! – а сказала, что  всё поняла, ей надо всё это переварить. Воспитатели вышли, а Анна, впервые увидев организатора растерянной и подавленной, остановилась в дверях, потом, вернувшись к столу, спросила прямо:
            - А вы знаете, Лариса Матвеевна, как вас в школе зовут? Вам дочка не говорила об этом?  Так вот, это прозвище «Бухенвальд» вы получили ещё в Гыде, но оно  приклеилось к вам. Так зовём  вас и мы все. Но это ненормально. Бухенвальд – это нацистский лагерь смерти. Тут гордиться совершенно нечем. А вы продолжаете истязать, воспитателей особенно,  своими придирками, непозволительными окриками… Подумайте об этом. И ещё: почему вы всё время жуёте, даже когда с нами разговариваете? И дети это видят.
             И тут Лариса Матвеевна, которая, скорее всего, знала о своём прозвище - фрау Бухенвальд – вдруг расплакалась. И это было так неожиданно для Анны, что она произнесла:
           - Да вы что? Не надо так.  Но Лариса Матвеевна плакала. И тогда Анна сказала:
           - Вот видите, вы плачете. Значит, у вас не каменное сердце, а обычное, человеческое. Я рада, что убедилась в этом.
           Анна вышла. В коридоре уже никого не было, все поспешили домой, потому что через 4 часа  надо снова принимать группу.
           Анне ещё не раз приходилось  сталкиваться с  тем, что она не могла соотнести со  своим  разумом. Например, при проведении так называемых открытых уроков. В принципе, цель их не изменилась и до сегодня: показать применение новых методов и форм обучения  для учителей, особенно для молодых. Это нормально.
           Но в те времена, когда начинался анализ проведённого урока или мероприятия, то обращали внимание,  прежде всего, на то,  удалось или не удалось связать тему урока с решениями партии и правительства, с воплощением в  жизнь идей В. И. Ленина, с указаниями Л.И. Брежнева.   И если этого не увидят  «наблюдатели»,  то урок не будет оценён положительно. Ну, ладно, словесникам, историкам это было сделать проще, но Анне всегда было любопытно знать, как смогут соотнести  свою тему с решениями Коммунистической партии и правительства СССР, с указаниями Л.И. Брежнева предметники:  химики, физики, математики, преподаватели  иностранного языка…  Но  ведь как-то изощрялись и соотносили!
           Анна  проводила  открытое мероприятие – пионерский сбор – на тему «Символы Советского государства». Тема благодатная, так что особых трудностей при подготовке не было. Пионерский сбор прошёл, как бы сейчас сказали, в лучших традициях того времени: звучал гимн Советского Союза в грамзаписи, который поднял на ноги всех присутствующих, торжественно читали стихи, пересказывали историю подвигов во имя Родины, слайды, портреты - в общем, всё, что полагается по привитию патриотизма, любви к Отечеству.   
            Но оказалось, что Анна во вступительном слове о символах  позволила себе непозволительное сравнение,  как чтят государственные символы в США и в России, поставив при этом на первое место США.  Сравнения не было, но одна фраза, сказанная Анной: «Как и в Соединённых Штатах Америки,  граждане которых очень чтят  флаг, герб и гимн  - главные символы страны, так и в Советском Союзе …» … И эта фраза, записанная Баталовой  дословно, запомнилась Анне надолго, так как из-за этой фразы ей было  едва ли не выговор объявлен, во всяком случае, сбор не был отмечен среди лучших мероприятий..  Помогло то, что в её защиту вдруг  выступил учитель физкультуры, присутствовавший на этом  пионерском сборе, который сказал, что ничего в этом криминального нет, что им, как физкультурникам, приходится  равняться  именно  на достижения спортсменов из США, если они  в каком – то виде спорта впереди.
            А то, с каким почтением они относятся к Государственному гимну и флагу  - по фильмам видно  – этому нам надо у  них учиться.  Так что обошлось…
А когда однажды Анне предложили должность завуча школы, и Анна, после долгих  сомнений - целую неделю ей дали на размышление – пришла к директору с согласием, то В.В.  перед ней извинился и предложил ей должность организатора, так как должность завуча он вынужден предложить Баталовой. Так ему порекомендовали  в райкоме партии: должность заместителя директора школы может занять член партии (ЖЕЛАТЕЛЬНО!). К слову,  партия у нас была тогда одна – коммунистическая, а  Анна незадолго до этого отказалась от рекомендации, то есть фактически отказалась от членства в партии. От предложенной должности она тоже отказалась, что было вполне естественным решением. Но и в партию она так и не вступила, несмотря на  ещё одну попытку парторга школы пополнить ею ряды коммунистов.
             Глава 4.
             А  Анна всегда  знала, кому обязана своей собранностью, умением не впадать в панику в критической ситуации. Когда-то она здорово перетрусила, попросту растерялась. Шёл экзамен по русскому языку в её классе. На экзамене присутствовала  приехавшая  в школу заведующая районо Новикова Г.А. Ученица, а это была поселковая девочка, отвечала у доски. Отвечала  хорошо, уверенно. Зав. РОНО,  одобрительно  улыбаясь, смотрела на девочку. И вдруг та побледнела, замолчала и начала падать, прислонясь к классной доске. Она медленно, буквально по стене,  сползла на пол.  А потом  начались судороги, голова её запрокинулась, изо рта пошла пена, она начала биться в конвульсиях. Это произошло как-то быстро, даже стремительно. С её ученицей.
             И  Анна  растерялась! Кинулась к ней, начала её гладить, что-то говорила ей, но вдруг услышала, как  Галина Александровна строго  прикрикнула на детей, столпившихся возле лежащей  девочки, и приказала всем выйти:
            - Немедленно всем выйти, нужен воздух! Это болезнь, такое может случиться с каждым! Идите и повторите лучше билеты, экзамен будет продолжен. Готовьтесь.
             Испуганные увиденным, но и  успокоенные уверенным голосом  Г.А.,  дети вышли в коридор. Затем  Новикова Г.А. велела  немедленно позвать школьного врача и позвонить в больницу. У девочки эпилепсия!  Заодно  встряхнула и Анну, приказав найти ложку или что-то  взамен её. Ложка нашлась. Галина Александровна с силой разжала девочке рот,  ложкой прижала ей язык, тихонько повернула её на бок. Через несколько минут конвульсии прекратились. К тому времени, когда собрались медики,  девочка уже дышала спокойно. Подошли родители и  помогли с транспортировкой в больницу.
             А потом Галина Александровна поговорила с Анной, сказав, что это пока первый случай, подобные случаи, когда потребуется хладнокровие, способность быстро принимать решения, ещё  будут в её жизни. Главное – не паниковать! Ни  в коем случае не терять самообладания, от этого будет зависеть жизнь человека, жизнь ребёнка, который ей верит и которого ей доверили родители.
             Экзамен продолжился. Анну тогда поразило хладнокровие, собранность заведующей районным отделом образования, умение подбодрить, помочь сосредоточиться молодому педагогу, правильно оценить обстановку. Она вдруг увидела в  ней совсем другого человека, далеко не того, кем её часто представляли: строгого,  бескомпромиссного, жёсткого в решениях, а обычную женщину, но в служебной обстановке,  и это помогло ей  взглянуть на свою начальницу  другими глазами. С этого времени она почувствовала  особое уважение к этой женщине,  уверенной в себе, требовательной к дисциплине, не терпящей беспорядка, халатности  в любом её проявлении, но и умеющей разрядить обстановку шуткой, искренней в проявлении чувств, уважающей чужое мнение, но и умеющей  жёстко пресекать неподобающее поведение коллег.
              И вот эта способность Новиковой Г.А. мгновенно принимать решения, не паниковать в трудной ситуации всегда нравилась Анне. Она многому училась у неё. Ей нравился  даже немного раскатистый звук «р» в её голосе, нравилась решительная походка. Ей пришлось работать  и в дальнейшем с Новиковой Г.А., в непосредственном подчинении у неё, когда Галина Александровна приняла школу, и в ней, спустя некоторое время, стала работать и Анна.  Однажды и самой Анне пришлось  вспомнить золотое правило: не паниковать,  сохранять самообладание, что бы ни случилось, трезво оценить обстановку и только тогда принимать решение.
               Загорелась школа. Со спортзала. Это была вторая смена, поэтому  школа была полупустая, кабинеты не все были заняты. Анна  Петровна вела урок у семиклассников в другом конце школы, поэтому не сразу поняла, почему забегали по школе люди, но криков не было. Свет погас. Появился запах гари. Ребята тоже это почувствовали. Начали соскакивать с мест. Анна строго усадила всех на место. Вышла в коридор и увидела, что и другие учителя выглядывают в коридор, ничего не понимая.
               Света не было по всей  школе. Дневной свет слабо пробивался сквозь промороженные  окна коридора. Анна прикрыла дверь и велела  всем одеться, но никому не покидать класс, даже из любопытства (на улице было за  -30, в школе было даже не прохладно, а холодно, поэтому дети сидели почти одетые, у самых стойких куртки висели на спинках стульев, за спиной).  А  сама помчалась в учительскую, которая находилась рядом со спортзалом.
               То, что она увидела, её очень испугало, но самообладания она не потеряла, хотя некую нервическую дрожь почувствовала:  из-под закрытых  дверей спортзала пробивался  дым. Раздевалка тоже была уже окутана дымом, и он медленно растекался по коридору. И в учительской  было дымно, но сквозь полумрак разглядеть всё же можно было - учительская была пуста. Схватив с  вешалки шубу и шапку, Анна помчалась к своему кабинету. Дым уже стлался по основному коридору.  Дети, взбудораженные,  уже одетые, выглядывали из дверей её класса.  Началась эвакуация детей. Ученики  почти бегом, классами проходили  к запасному выходу, который считался  излюбленным  местом  старшеклассников – курильщиков, откуда их постоянно гоняли.
              Анна закрыла двери, усадила всех на место, быстро пересчитала, по журналу уточнила, кого не было с начала занятий – класс был не её «личный» -  и спокойно  объявила, что горит спортзал. Добавила, что, возможно, начнётся пожар и в основной школе, поэтому строем, чтобы каждый отвечал за своего соседа, не терял его из вида, идём к запасному выходу. Спокойно, не паниковать. В школе только дым, но он тоже опасен, поэтому  поднять капюшоны и шарфами, рукавичками, рукавами - кто чем – прикрыть рот,  и - в направлении туалетов – к запасному  выходу. Так, классный журнал  с  собой... Пошли, ребята!
          Анна ещё долго вспоминала этот момент эвакуации. Дети есть дети. Паники не было, но шутки посыпались: семиклассники  - народ шабутной, если девчонки и взвизгивали, то не от страха. А сама ситуация - уже не учебная, а реальная эвакуация -  возбуждала ребятишек: будет что дома рассказать! А что школа горит…-  возможность дополнительных каникул, хотя бы на пару дней!  Были и молчуны, кто по – настоящему переживал, что может сгореть их любимая школа.
           А на улице уже было многолюдно:   группами стоят дети, некоторые плачут,  учителя, большинство без верхней одежды – не успели взять одежду,  кто-то из администрации суетится, что-то объясняет, кое-кто из  родителей тоже уже здесь и просто любопытствующие, пожарные машины... и вырывающиеся из-под крыши спортзала языки пламени. 
            Подъехали автобусы и начали развозить от школы детей и учителей. Спасали, насколько возможно, документацию, оборудование из классов. Но  спасти удалось совсем  немного. Деревянное здание средней школы сгорело полностью. Очень быстро. Анна почему-то вдруг вспомнила, что в коридоре школы висят на ватманских листах материалы к неделе русского языка, которые были вывешены накануне. В оформлении приняли участие многие ученики,  получилось оно  ярким, красочным и поэтому привлёк  внимание  не только учеников школы, но и учителей… Анна хотела сбегать в коридор и собрать вывешенные отдельные листы,  но её удержали: клубы дыма уже прорывались из окон и запасного  выхода…
            Новая школа строилась, но открытие ожидалось только к началу нового учебного года, а на дворе был декабрь.  Уже через день начались занятия, укороченные, правда, во втором здании, в начальной школе. Во вторую смену.  Галина Александровна была, как всегда, собранная, решительная, очень действенная, а  потому  через  пару месяцев состоялось долгожданное открытие новой, современной школы. А чтобы ускорить этот важный  для всего посёлка день, старшеклассники ходили на уборку территории, классов и коридоров, огромнейшего спортивного зала. Мыли полы, вытирали пыль и расставляли  классную мебель.
            Анна Петровна иногда рассматривает фотодокументы этого периода – их великое множество. Снимали ребятишки много и охотно, а потом перебрасывали на компьютер своей классной.  Анна улыбается, вспоминая  подробности трудовых десантов на новой, великолепной, трёхэтажной школе, с переходом в спортивный комплекс. В этой школе первое время можно было заблудиться, что иногда и случалось, и не только с малышнёй, но и с учителями.
            А вот ребята, большинство из которых приходили и работали с удовольствием, чувствовали себя как рыба в воде в просторной, светлой, но, главное, тёплой школе. Слушали музыку  – наушники были почти у всех, но и  включали для Анны Петровны записи – новинки. Смеялись, устраивали догонялки по огромным, просторным коридорам! И даже кафель от строительной пыли отмывали тоже весело, с задором. 
           Так же весело и дружно работали на прилегающей к школе территории, убирали строительный мусор, расчищали снег. Анна потом думала об этих днях «отработки на новой школе» и поняла, что эти дни совместной работы очень сплотили ребят, здесь у восьмиклассников проявились и взаимные симпатии, и первые признаки влюблённости, тщательно скрываемые раньше, но здесь они как-то незаметно обнажились , и Анна Петровна, улыбаясь, наблюдала за взрослением её деток. Она почувствовала  и особое доверие  своих учеников к своей классной даме. Ребятам нравилось её чуточку ироничное именование себя классной дамой, и они иногда могли  шутливо спросить:
- А что думает по этому поводу классная дама?  И Анна Петровна, так же, в тон им, отвечала:
- Классная дама просит время, чтобы обдумать ваше предложение.