Глава 5. Шторм

 Между тем, погода продолжала портиться. Ветер заметно крепчал, переходя в шквалистый. Небо затянули тяжёлые, тёмные тучи, которые не предвещали ничего хорошего. Волны стали круче и разбиваясь о нос корабля, рассыпались  множеством мелких, колючих, брызг. Качка кораблей усилилась и, чувствуя это, капитан «Рояла» был вынужден завершить беседу с отцом Филиппом. Впрочем, одну бутылку превосходного вина они всё-таки успели опустошить, поэтому, настроение Дьюка было приподнятым. Однако едва он вышел из каюты, и окинул взглядом разбушевавшийся океан, от былой расслабленности и умиротворения не осталось и следа. Как опытный моряк, он понял, что надвигается сильный шторм, и словно бывалый полководец, сразу начал приготовления к битве.

- Помощник, свистать всех наверх! Укоротить паруса! Зажечь задний ходовой фонарь! Живо! – отдал он первые приказания.

 Хуан уже находился около рулевого и понимал серьёзность  положения. Он тут же передал команду дальше. Матросы послушно бросились на мачты , и несмотря на усилившуюся качку,  отважно полезли по ним вверх.

 Дьюк четко и выверено продолжал отдавать дальнейшие приказания:

- Задраить люки! Проверить балласт! Закрепить такелаж! – неслись его указания, которые сразу принимались к исполнению.

 Можно сколько угодно говорить о человеческих качествах Гильома Дьюка - подозревать его в отсутствии прозорливости, плохом отношении к окружающим, и прочим недостаткам, но как капитан, он был, несомненно, хорош. Его  знания  особенностей различных погодных условий, возможностей всяких типов кораблей, и прочих премудростей морского дела, были настолько глубоки и обширны, что невольно наводили на мысли  о неком его родстве с ними. Эти знания породили у Дьюка особое чутьё, помогающее ему  находить правильные решения в различных сложных ситуациях.  Это ценили матросы и уважали адмиралы. Капитан «Рояла» был для них  кем-то вроде вундеркинда, правда, уже порядком состарившимся.

 Капитаны двух идущих следом кораблей, заметили действия на флагманском судне, и стали так же готовиться к предстоящему сражению со стихией.

 Разыгравшаяся не на шутку погода, продолжала ухудшаться, и довольно скоро небо окрасилось в тёмные, угрожающие тона. Пошёл сильный ливень, и крупные капли ожесточённо забарабанили по всему, с чём им было суждено столкнуться. Гул, установившийся при этом, мешал не только слышать, но и понимать  команды, которые продолжал отдавать неустрашимый капитан.

- Растянуть канат между мачтами! -  ревел голос Дьюка, - спустить в трюм бочки!

 Матросы, понимая всю серьёзность происходившего, как черти носились по палубе, стремительно выполняя указания. Мокрые до последней нитки, они  словно преданные собаки смотрели на капитана, улавливая по его жестам и обрывкам слов, которые удавалось расслышать, что нужно делать. Кастаньеда, повторял приказы  Ленгу. Тот метался между матросами. Сам помощник тут же перепроверял, насколько хорошо команды были выполнены. Кажущаяся, на первый взгляд, суета, была, тем не менее, чётко организованным действием. Каждый член команды знал свои непосредственные обязанности и, исполняя их, делал работу добросовестно. На страхи и прочие переживания, в тот момент не у кого   не было времени.

 Монахи, очутившиеся в подобной ситуации впервые, были откровенно  поражены. Едва высунувшись из каюты, они увидели картины  легко сравнимые с их представлениями об аде, с той лишь разницей, что пекло сменилось сплошным водоворотом. Ливень, волны, свист ветра и прочие «прелести» непогоды в открытом океане, настолько их поразили, что они поспешили опять укрыться в каюте. Качка корабля, к которой они уже привыкли, невероятно усилилась, но приступы морской болезни у них уже не вызывала. Зато теперь, она немилосердно швыряла их от одного угла каюты в другой. Пытаясь удержаться на месте, они хватались за что попало, в результате чего, уже сокрушили и без того скудную мебель. Кто в раскоряку, кто, распластавшись на полу, вперемежку с обломками полок и стульев, они неистово молились, призывая всех святых спасти их от этой вакханалии. Отец Иоанн, проведя некоторое время, таким образом, вдруг подумал, что находившимся на палубе морякам ещё труднее, и с трудом пробравшись к двери, вышел из каюты. Понимая, что может быть легко смыт за борт волной, он крепко вцепился в канат, протянутый для этих целей между мачтами, и принялся молиться у всех на виду, одним своим видом поддерживая и укрепляя дух моряков.

 Ремесленники, которые всё время находились в кубрике,  располагающемся под верхней палубой, страдали не меньше монахов. Проклиная Блюма, и прочих отступников, благодаря которым они болтались теперь в океане, работники известных  профессий бранились, на чём свет стоит, и уже не могли думать ни о женщинах, ни об игре в кости, да и ни о каких прелестях жизни в целом. Не имея опыта  подобных морских передряг, они были уверенны, что любой шторм обязательно должен закончиться кораблекрушением. Понятно, что такие мысли вовсе не радовали их.

 Тем временем, шторм продолжал усиливаться. Ветер уже не просто набрасывался на корабли, а беспрерывно атаковал их. Волны перехлёстывали через нос, борта, и прочие поверхностные части. Дьюк отдал приказ полностью убрать паруса. Матросы с отчаянием бросились исполнять указание.  Кнуф первым полез на бизань мачту, но не успел он добраться и до её середины, как «Роял» с такой силой тряхнуло, что сорвавшись, он даже не успел схватиться за что-либо, и был смыт за борт. Двум другим ударившимся о фальшборт, повезло больше. Они удержались на корабле, но первый сильно рассёк лоб, а второй, вероятно, сломал рёбра.  Их тут же спустили в кубрик. Другие  бросились исполнять приказ. О спасении Кнуфа не могло быть и речи.

 «Соренто» и «Фортюн» тоже оголили мачты. Их уже было плохо видно из-за дождя и огромных волн, но Гильом заметил это. Теперь, когда шторм начал показывать свою истинную силу, любые ошибочные, или несвоевременные действия могли погубить корабли. Полагаясь на опытность двух других капитанов, Дьюк всё же переживал за них.

 Между тем, вокруг стало темно, как ночью. Раскаты грома и пронизывающее сверкание молний делали разгулявшуюся стихию до такой степени устрашающей, что даже видавшие виды моряки, в душе содрогнулись. Волны, тащили корабли сначала на самый верх, затем стремительно низвергали, казалось, на самое дно. От этого падения захватывало дух, кружилась голова, и всё вместе доставляло такую гамму чувств, какую трудно  пережить, и пересказать. Моряки, цепляясь мёртвой хваткой за канаты, с надеждой смотрели на Дьюка, молясь на него. Затем, переводили взгляд на отца Иоанна, стоявшего, привязавшись к грот мачте, и молились  святым, которых были в тот момент в состоянии вспомнить. В этом светопреставлении, капитан и монах стали для них главными  лицами, с которыми были связаны все надежды на спасение  и взоры моряков были обращены в их сторону.

 Гильом Дьюк понимал всю серьёзность происходящего. Не доверяя более крепости рук и верности движений рулевого, он сам вцепился в штурвал, и крепко сжал его. Теперь своей задачей он видел лишь одно – не допустить, чтобы корабль повернуло боком к волне, и удержать нос корабля, всегда против ветра. Выполняя такую задачу, он подозвал к себе помощника, и громко, чтобы тот хорошо расслышал его, прокричал:

- Прикажите коку открыть бочку с вином, хорошенько подогреть его, и пусть каждый матрос выпьет по кружке! Так же налейте этому монаху, - Гильом взглядом указал на отца Иоанна.

 Кастаньеда, цепляясь за что можно, отправился выполнять указание. Едва он добрался до камбуза и скрылся в нём, нос «Рояла» с такой силой воткнулся в волну, что корабль на некоторое время полностью оказался в воде. Задыхаясь, люди уже подумали, что идут ко дну, когда «Роял» вновь вынырнул на поверхность. Мачты его натужно скрипели, борта трещали, весь он как-то ожил, переполняясь различными звуками, и всё это происходило среди воплей уже отчаявшихся людей.

- Иисус, дева Мария! – только и вырвалось из крепко сжатых губ капитана.

 На палубе, по самым скромным подсчётам, половину матросов смыло за борт. Отец Иоанн, неистово молился, продолжая возвышаться чёрным пятном на фоне светящихся молний.

 Далее, всё происходило как в кошмарном сне. День перепутался с ночью, ибо чёрные тучи неодолимой пеленой затянули всё небо. Волны, которых, собственно и волнами было назвать тяжело из-за их невероятной величины, превратились в водные горы – самое, пожалуй, подходящее название в этом случае. Они обрушивались, вздымались, прокатывались, пенились вокруг «Рояла». Два других корабля Дьюк уже не видел, но надеялся, что они могут ещё различить его ходовой фонарь на корме, и идти вслед за ним. Ни на минуту не покидая вахты, он передавал  штурвал только Хуану, который был неизменно рядом. Время от времени подкрепляясь кружкой горячего вина, они сосредоточили все усилия на предотвращении катастрофы. Матросам велели спуститься в кубрик, а Ленгу только иногда появляться на палубе, для получения новых приказов. Впрочем, таковых почти не поступало. Убедившись, что балласт надежно закреплён в трюме, Дьюк не хотел уже подвергать  матросов опасности.

 Отец Иоанн тоже спустился в кубрик, не желая оставлять людей в такой тяжелой ситуации наедине со своими страхами. Беспрестанная забота о душах человеческих была для него не просто  обязанностью, а   искренним желанием. Отдаваясь этому чувству, он не искал для себя никакой выгоды. Словами, молитвами,  своим присутствием, он укреплял их веру в вечность, в силу, которая выше простых смертных переживаний. Помогал найти ту долю мужества, благодаря которой они могли возвыситься, а не пасть, перед обстоятельствами.

 Собравшиеся вокруг него матросы, ловили каждое  слово. Наставляя их, отец Иоанн обнажал свою душу, ради спасения других. Он делился её теплом, желая согреть каждого, и не нужно думать, что загрубевшие сердца людей не способны были это воспринять. Черты их озлобленных лиц постепенно разглаживались, мысли просветлялись, а взоры успокаивались. Вечность раскрывалась перед ними во всём своём покое и могуществе. Отец Иоанн  показывал им её тайны, о которых они, возможно, даже  не задумывались.

 Шторм продолжался три дня и три ночи. Много ли это? Вероятно, у разных людей будет разный ответ. Мы же, обойдём этот вопрос стороной и  лишь признаем, что человек способен перенести многие испытания.

 Нельзя сказать, что волны сразу успокоились, а сильнейший, ураганный  ветер стих, превратившись моментально  в лёгкое дуновение. Было совсем не так.   Первые признаки уменьшения силы разбушевавшейся стихии капитан Дьюк уловил во второй половине третьего дня. К его концу ветер опять перешёл в порывистый. Затем, внезапно прекратившись, сменил направление, и начал дуть сильно, но не опасно. Волны стали более пологими, и оставаясь ещё большими, уже не пугали. Расстояние между ними заметно увеличилось. Небо на рассвете озарилось ясной полоской света, и здесь, впервые за три дня, Гильом Дьюк, слезящимися глазами рассмотрел идущих следом «Соренто» и Фортюна». Это было сродни чуду. Каким бы уставшим не был  капитан, эта весть не только обрадовала его, но и дала такой прилив сил, что он ещё несколько часов самостоятельно продолжал вести судно.

   Капитан Дьюк во время всего шторма находился на своём посту. Несколько раз он отправлял Кастаньеду на отдых, приказывая ему идти  в каюту. Сменил дюжину матросов, которые помогали ему удерживать штурвал, но направлял корабль неизменно сам, отрываясь задубевшими пальцами от рулевого колеса лишь затем, чтобы быстро проглотить очередную порцию горячего вина. Не смыкая глаз, с посеревшим от усталости лицом, промокший с ног до головы, он отважно нёс свою вахту, показывая тем самым, что не зря является капитаном. Он  достойно принял вызов стихии и достойно выиграл сражение в этой, нужно сказать, не равной битве. Даже силы небесные склонны иногда признавать мужество людей и воздавать им должным образом.

 Убедившись, что  больше опасность не угрожает, Дьюк передал штурвал в руки вахтенного матроса, затем,  определил местоположение корабля, рассчитал прежний курс, и велел расправить паруса. Только потом, с трудом  передвигая ноги, отправился к себе в каюту.  Едва переодевшись в сухую одежду, он растянулся на  кровати и заснул крепким сном. Хуан, недавно отдохнувший, встал на пост около рулевого.

 Успешное преодоление шторма не только «Роялом», но и двумя другими кораблями можно было по праву считать чудом. Опыт капитанов, их неусыпные действия были достойны всяких похвал, но как-то невольно думалось, что этого было недостаточно для спасения в бескрайнем бушующем океане. Возможно, не только  мужеству путешественников отдали должное высшие силы, но и  но своему  любопытству, желая тем самым узнать, чего от этих людей можно было ожидать дальше.

 Как бы там не было, корабли изрядно потрепало, но они продолжали бороздить океан, и если не считать  потери некоторой части такелажа, успешно преодолели это испытание.

 Потери среди личного состава были не столь утешительны. При пересчёте обнаружилось, что на «Рояле» погибли двадцать три матроса, на «Соренто» - 18, а на «Фортюне» 29 и три  простых рабочих, которые, не желая находиться в трюме, в страхе выбежали на палубу, и были смыты за борт, как и матросы. С такими потерями вполне можно было  продолжать экспедицию. Отслужив  по умершим панихиду, благо на каждом корабле были монахи, а надеяться на спасение оказавшихся за бортом было бессмысленным, корабли продолжили путь. Наблюдая за действиями флагманского «Рояла», Антонио дель Санта и Буве де Майе устранили неполадки и, распустив все паруса, отправились вслед за Дьюком.

 Нужно сказать, что сбившись с курса из-за шторма, они потеряли несколько дней, которые не надеялись наверстать, но такое удлинение маршрута не пугало их, ибо запасы еды и воды на всех трёх кораблях были сделаны из расчёта на длительное плавание. Теперь же, когда число ртов значительно поубавилось, думать об этом не приходилось вовсе. Животные, находившиеся в клетках, во время шторма почти не пострадали. И хоть их уже оставалось не так много, для питания команды могла использоваться солонина, имеющаяся в большом количестве.

 Едва солнце показалось из-за туч, настроение всех, без исключения, заметно улучшилось. Как маяк, оно дарило надежду людям, не только освещая их путь, но и согревая. Экспедиция продолжалась, и многие радовались этому, поверив, что само Провидение на их стороне. Отважное мужество капитана Дьюка, молитвы монахов, и  благословение папы, как видно, имело силу и несло всем уцелевшим после шторма  уверенность в удачном свершении  задуманных дел.

 Что могли сказать по этому поводу другие, из числа отправившихся в экспедицию, но которых уже не было среди живых, остаётся только догадываться.