Новобранец

 Едва переставляя ноги, новобранцы плелись за  сержантом по снежным улицам Нижнеянска.
   Только сейчас Исаак Эпштейн начал осознавать всю непоправимость происшедшего и ужасаться этому: он, гражданский до мозга костей человек, шагает в колонне новобранцев, одетый в солдатскую форму, по заснеженной улице небольшого российского городка на берегу моря Лаптевых.
    Исааком овладело отчаяние. А когда проходили через громадные железные ворота, охраняемые часовыми, одетыми в тулупы с поднятыми воротниками, сердце Эпштейна сжалось.
    Его отец, бывший врач областного уровня новой России был строг и педантичен, как типичный чиновник среднего уровня. Сколько Исаак помнил себя, в трёхкомнатной квартире царила чистота операционной палаты и армейская дисциплина. Мебель была старинная, купленная его предками в Литве, но добротная и всегда поражала чистотой. На стене центральной комнаты висели две картины, написанные известным художником, который приходился его бабушке дядей.
   Домочадцы изо дня в день, с механической точностью, в одно и то же,  время вставали и ложились, работали и отдыхали. Никаких послаблений. И, как следствие, никаких нарушений порядка и наказаний за нарушение.
   Только что-то трагически-жестокое чувствовалось в домашнем укладе Эпштейнов. Отец никогда не наказывал детей, но все трое – Исаак, Влад и маленькая Элла – боялись отца как огня.
   А тут такая неприятность с Исааком! Слишком много времени посвятил симпатичной девушке из соседнего дома, и что вышло? Провалил экзамены в местный университет. Разве такое можно строгому отцу сообщить? Да ни за что! Даже перед домашним пуделем в таком грехе страшно сознаться!
   Несколько дней Исаак обитал на Куршской Косе с милой, лёгкой на любовь, Соней, ещё не помышляя о службе в армии, но деньги начали таять, и пришлось отправляться, куда глаза глядят.
   На сытый желудок Исаак Эпштейн не задумывался о своей дальнейшей судьбе, но после тяжёлого разговора с отцом он вдруг прозрел, что надо жить за плоды своих достижений в жизни. Так как профессии у него не было, то он решил податься в ряды защитников Отечества, чтобы в течение года определиться о своём месте в обитаемой среде.
    После принятия присяги, Исаак с другими  новобранцами, направили по месту службы по приказу МО.
    Новобранцев разместили в разброс, смешав со старослужащими и по срочной службе и контракту, от которых ничего хорошего пока не исходило.
    Пополнение всего более интересовало, каков сержант.
    - Радуйтесь, парни, что сержант не кусачий, - сообщил Павел Кабанов, отрубивший в армии по контракту уже добрых семь лет. – Прямо корзина золота, а не сержант у нас. Про него, разумеется, не  скажешь, будто он, чуть ли, не своим долгом считает тактично указать или вежливо объяснить. Бывает, что самыми последними словами кроет, а то и затрещину отвесит, но только разве в том всё дело? А то был до него один, так, тот мне ухо наполовину оторвал. Наш Кабанов по сравнению с ним, просто, ангел.
   Наши вещи были сданы на хранение в каптёрку. Предметы повседневного пользования: шампунь, мыло, зубная паста и щётка, станок для бритья, бритва, иголки с нитками - хранились в прикроватной тумбочке.
    Основное казарменное воинское подразделение было – рота.
    В казарме солдаты сбиваются в группы, чтобы помогать друг другу. Отношения между ними достаточно грубые. В роте дружбой дорожат, хотя она может завязываться между совершенно не похожими людьми. Скажем, сын бывшего гражданина Таджикистана, здоровяк – осетин,  украинец с непримиримым отношением к Степану Бандере и, конечно, русский солдат – костяк победоносной истории России заключат союз до гробовой доски. Понятное дело, в четырёх казарменных стенах такие союзы держатся недолго, но в Заполярье, Во льдах и снегах, в  мороз и вьюгу, в боевом походе они вновь крепнут.
    Не было в роте ни расовых, ни сословных различий, потому что у всех одна цель и всем одинаково трудно, так что чувство локтя проходило славную закалку.
    Легче всего объединяются, как правило, по национальному признаку. Сводит вместе общность языка и культуры, люди инстинктивно жмутся друг к другу. Уроженцы Кавказа держатся обычно крепче других: быстро находят один другого и вместе – до конца.
   С чеченцем Саидом Мазаевым Борис сошёлся ещё в Калининграде. Был Саид крепкого телосложения, приятной наружности и очень аккуратный в одежде. В этнической преступной группировке под руководством старшего брата занимался перевозкой наличных. Когда группировку прижали, Саиду пришлось скрыться, а чтобы совсем выпасть из поля зрения правоохранителей он разумно решил податься на службу в армию и подальше от Москвы.
   К ним присоединился никогда не унывающий аварец Ваха Эскарханов, низкорослый, с брюшком, но крепкими и цепкими пальцами. Называл себя торговым агентом по оптовым закупкам фруктов и овощей. Что-то в нём было от этой профессии, хотя очень скоро выяснилось, что Ваха всего-навсего вокзальный шулер.
   Может, в своё время и вправду ездил он по торговым делам, да только все эти поездки – ужасная скука, а карты – единственное спасение от неё. Так что неудивительно, что Ваха переквалифицировался в шулера. И такой был пройдоха!
    Впрочем, в один прекрасный день Вахе стало ясно, что он на крючке, - шулерский век короток. Изъездив все лучшие железнодорожные маршруты России и ближнего зарубежья, он осмелел и возвратился в богатое московское пространство, где уже однажды нагрел руки. Где, в конце концов, и получил по рукам. Он, без лишних слов умерил свою жадность, и согласился обменять тюремную несвободу на армейскую.
   Ваха смотрелся преуспевающим торговцем. Такие, обычно, трудно привыкают к дисциплине. Но Эскарханов, судя по всему, сумел подольститься к начальству: то ли в карты обставил, то ли иное чудо совершил, и в результате оказался при должности штабного писаря, выполняя при этом другие поручения. Правда, никто не знал в точности,  какие именно, но все знали, что весь день с утра до вечера Ваха обучал штабных раскладывать пасьянсы.
   После отбоя трое уроженцев славного Кавказа, оказавшись вместе, аккуратно уложили одежду на прикроватные табуретки и улеглись по койкам. Тут-то и произошло их знакомство с четвёртым земляком при обстоятельствах весьма неприятных.
   На соседней кровати сидел контрактник Дасаев Арам. Он сосредоточенно соскабливал армейскую маркировку с только что украденной пары тёплых сапог: с казённым номером никто не купит. И эту минуту вошёл Зарецкий.
   Почти легендарная личность. За четыре года армейской службы его несколько раз награждали медалью или орденом, но всякий раз отбирали награду за тяжкие проступки. Дважды его производили в прапорщики, и столько же раз он оказывался разжалованным за неподчинение.
   За всё время службы Дасаев провёл в роте едва ли полгода. Всё остальное время он проёл в командировках по горячим точкам. Даже офицеры позволяли ему всякие вольности: к примеру, не замечали его алкогольный запах на вечерней поверке. Все знали, что для этого сына гор жизнь ровным счётом ничего не стоит – ни своя, ни чужая.
   Пока его странности терпели, Зарецкий тоже никого не трогал. Иногда он часами занимался спортом, а порой невероятно много пил.
   В бою Зарецкий был бесстрашен и всегда находился впереди. Как у всякого опытного солдата, все пять чувств были развиты у него отменно.
   Имея с десяток ранений, он всё же оставался в строю, хотя всё тело было в рубцах. Рассказывали, что Зарецкий Юра до службы в армии работал в оптовом  магазине овощей охранником. Но он смог и на этой работе отличиться: он выкрал несколько тонн овощей, которые продал в придорожные забегаловки, а вырученные пару миллионов рублей спустил в Крыму, где жила его мать – Юля Зарецкая. Когда кончились деньги, он протрезвел, и надо было куда-то прятаться, вот и решил пойти служить по контракту.
   Прошло более трёх часов после команды «Отбой!», Зарецкий вошёл в казарму с презрительно циничной улыбкой, взлохмаченный, с длинными сильными руками примата типа гориллы.
   Зарецкий подошёл к койкам, на которые улеглись его сослуживцы, и, ни слова не говоря, двинулся к Эпштейну, который по оплошности лёг на его койку. Юра аккуратно подошёл к койке и рывком её поднял, отчего Исаак встал на голову. Взбешённый Эпштейн вскочил и бросился на обидчика, но с размаху налетел на мощный кулак. Удар пришёлся по лицу, хлынула кровь, новобранец упал на пол. Но тут с койки поднялся Саид Мазаев и на хорошем военном языке с достоинством произнёс:
- Так поступают только грязные джигиты! Мерзавец!
- Саид держался так спокойно, словно дело происходило где-нибудь Чечне среди старейшин. Зарецкий удивлённо воззрился на солдата, и медленно оглядел его с ног до головы.
   Вся казарма притихла. Все знали повадку  Зарецкого: сейчас ударит и плевать ему на армейское братство. Неожиданно, отпихнув Мазаева, перед Юрой встал долговязый здоровяк Олесь Турчинов.
    - Не трогай этих, слыхал? Это говорю я – твой земляк. Если хочешь сбить злость, пошли со мной!
    - Друзей, говоришь мне отыскал? – с издёвкой проговорил Зарецкий. – Хотя мы и в одной роте, но мне очень не нравится, когда салаги на мою койку ложатся.
    После чего он улёгся на своё место и захрапел.
    - Такая вот скотина этот Зарецкий, - ободрил Турчинов. – Чистое с ним наказание.
    Все успокоились и продолжили выполнять команду «Отбой».
    Обычно сон в роте заканчивается так: играют подъём, раздаётся ругань,  старшины.  На построение даётся полторы минуты. Если личный состав роты не успевает, то начинаются тренировки: «Рота! Отбой!» - «Рота! Подъём!». После окончания подъёма солдаты выбегают на сорокаминутную физзарядку, затем гигиенические процедуры и шагают строем в столовую на завтрак. 
     На завтрак даётся 10 минут. После приёма пищи идут строем на плац, где перед строем старшина роты  с применением крепких выражений русского языка оглашает  распорядок дня. Оглашение может длиться до часа. А если кому-то неохота слушать, старшина направляет в медсанбат, но сразу предупреждает, что камеры на гауптвахте крайне сырые и вонючие.
    После решения проблем на плацу начинается строевая подготовка: от парадного марша до строевых перебежек. Особое внимание командиры уделяют на одно упражнение. Суть в том, что солдат должен умело и экономно, расходуя силы, бегать трусцой. Без тренировки новобранцы, да и некоторые ленивые контрактники на боевом задании мгновенно раскисают.
     Сержант, по обыкновению, высказывает предположение, что новобранцы, видимо, мечтают об автомобилях класса люкс, которые подвезут их к самому месту боя – иначе с чего бы им так медленно ползать. И тотчас нагружает их бегом с полной выкладкой. Солдаты, причём все, запоздало соглашаются: без оружия бежать, просто одно удовольствие, как же раньше до нас не доходило!   
     Но не все готовы нагружаться сержантом. Новобранец из полтавской деревни по фамилии Черномаз упал. Из горла хлынула кровь.
     - Доходяга хренова! – зарычал сержант Миха Таран. – Таких только не хватало!  Козлик вонючий, раскис как полтавская баба, а ещё по контракту служить вздумал!
     Черномаза отнесли в лазарет. Наутро был объявлен приказ: «Занятия  на плацу сегодня отменить. В десять ноль-ноль отправка солдата Черномаз на лечение по месту жительства его родителей. После проводов был  выход на плац и выполнение вольных упражнений.
    Впереди был месяц военного обучения. Командование готовило группу для наведения порядка в Сирии.
    Войсковое подразделение, куда входила рота из Заполярья, прибыло в Хмеймим. Вечером была дана команда о построении на плацу.
    «Кавказской компании» этой ночью выпала очередь идти в караул. Юра Зарецкий был в карауле старшим.
    Они ушли и не вернулись.