Затылок

Вечерний зной в середине августа поражал листья шиповника; куст щедро отдавал пожелтевшие лепестки темной  стальной земле.  Ветки деревьев устало заглядывали в окна сталинок, отражая в стеклах блеклые пародии на самих себя. Природа, будто чувствуя приближение осени, жадно пыталась добрать то, что не успела за два с половиной летних месяца.  Дыхание осени оставляло невидимый, почти неуловимый след на каждом прохожем в тесном городе. Мужчина в темно – изумрудном свитере, сидя в ближайшем парке на скамейке рядом с прудом, безучастно наблюдал за несущимися мимо него взад и вперед людьми. Достав из правого кармана светлых вельветовых брюк сигареты, он не мог найти зажигалку и жадно шарил по остальным карманам. По привычке он начал искать зажигалку выше, но, видимо, вспомнил, что в свитере карманы отсутствуют.
 
Яркие вечерние лучи отражались в серых глазах мужчины средних лет, он был привлекателен, нравился многим женщинам, но никогда не верил новой знакомой,  расплывающейся в липком  комплименте. Высказывания подобного рода  казались ему практически оскорбительными. Он постукивал пальцами по облезшей от краски скамье:  кости на руке то, появлялись, то исчезали под кожей, в такт ритмичным постукиваниям. Рядом стоял стакан кофе, приятно обжигающий пальцы. Каждая новая осень переживалась все ярче и глубже, пропитывая естество и тело. Осень – новое рождение, воскрешение из зноя уходящего лета. Незнакомец был одним из того редкого типа мужчин, обладающих особым чувством окружающей действительности, свойственным  людям его призвания. Он никогда не знал, откуда ему достался дар запечатления действительности на полотне. Его отец был адвокатом,  и единственным даром была  его способность выигрывать безнадежные дела , зарабатывая  на этом приличные деньги.  Мать его  никогда не работала, была примерной женой, простой женщиной и любила отца самозабвенно и нежно. Временами  сыну казалось, что мать любит его меньше, чем отца. Будучи ребенком, он  часто обижался на мать, но в зрелом возрасте он простил ей все обиды и стал относиться к ней нежнее, чем прежде.

Дым от сигареты поднимался все выше и растворялся в прозрачном стеклянном воздухе вечерней прохлады.  Художник не мог придумать продолжения идеи для новой картины. Ему казалось, будто он совершенно пуст внутри. Все его сознание было чистым листом, лишенным новых подлинных смыслов .  Во времена особых душевных терзаний,  он смотрел на свои картины и не мог поверить, что его руки причастны к созданию многочисленных шедевров.  Благодаря его знакомству со многими художниками и музыкантами, он заметил очень интересную и деликатную особенность – руки творцов всегда гармоничны и красивы. Именно такие руки должны создавать что – то поистине прекрасное, лишенное сурового мрака действительности.
Закат обнимал сонный день. Небо пожирали угрожающие темные тучи: природа переодевалась в новое время суток. Холодный ветер уносил яркие искры от истлевшего окурка. Одна из искр обожгла сразу два пальца, и задумчивый взгляд мужчины сменился на испуганный.

 «Неужели я просидел здесь несколько часов?»

Художник побрел вдоль узкой загадочной аллеи, оставив холодный кофе на скамье. Путь показался ему чуть более долгим, чем обычно. Вернувшись домой, мужчина зашел в ванную и посмотрел в зеркало. Вместо отражения лица, он увидел свой затылок. Капли пота выступили на лбу. Повернув голову влево и наблюдая за отражением, мужчина с удивлением обнаружил, что его затылок в зеркале остался неподвижным. Чувство ужаса полностью захватило маленького человека, теряющего в зеркале остатки здравого смысла. Художник потянулся к затылку, и вместо предполагаемого затылка нащупал чужое лицо.

Мужчина проснулся от звона колокола, находящейся на склоне церкви. От странного сна остался только холодный мелкий пот на лбу. Тело его продрогло. Часы на правой руке показывали без четверти одиннадцать. Раздражающий свет от фонарей слепил художника, одновременно побуждая его двигаться в сторону дома. Перемещаясь вдоль знакомой аллеи, он слышал шелест листьев, уносящих остатки сна во мрак августовской ночи.