В селе танцуют рок-н-ролл

               
               
                В российских сёлах не танцуют твиста,
                поэтому здесь               
                неприглядный вид.

                Ю. Визбор

1.               

       Павлик видел из окна  деревенскую улицу, по которой торопливо двигался  ветврач   Алексей Иванович по прозвищу Стиляга Алекс. Алекс   - выпускник ветеринарного института.  Уже на второй студенческой практике Алекс после защиты  диплома   решил  здесь,  в  Петровке, постоянно  работать. Хотя с некоторых пор Петровка стала  именоваться Ферма № 5. Даже  в свидетельствах о рождении в графе «место рождения» писали «Ферма №5.               
 
  – Знаешь,  у вас мне нравится. Воздуха для жизни хватает, – сказал однажды  Павлику Алекс. – Природа шикарная. Речка родниковая. На ферме порядок, не то, что в других  хозяйствах.  Русских немцев  из Поволжья много. Умело работают.  Домики себе саманные   выстроили.  И начальство - не жлобы. Вчера был на втором отделении. Вот где скучная дикость! В коровнике редкое окно со стеклом. Коровы лежат в говне и моче. Телята  рахитные. Две доярки и скотник - на сто коров. Руками доят.  Парторг придурок по принуждению.
- Это как?
- Совпартшколу недавно окончил. Энтузиазмом захлёбывается. 
   
   Между ними  сложились товарищеские отношения, когда Алекс узнал о музыкальных способностях сына сельской учительницы. Стал   заходить послушать пластинки, помочь Павлику в разучивании на гармошке новых мелодий, взять  книжку из домашней библиотеки.
-Ты, чувачок, ещё годами не вышел, но с тобой хорошо общаться. Ты меня подзаряжаешь.   Умеешь слушать, - рассуждал Алекс. - А я – любитель поговорить.  Даже с коровами  разговариваю.
 И добавил: «На  первом курсе толковый препод, то бишь преподаватель, рассказал  нам о судьбе Сергея Чекмарева. Тогда я окончательно понял: быть ветврачом и пахнуть карболкой – моя стихия.
   
    На концерте художественной самодеятельности 7 ноября Алекс с искренним пафосом   читал  стихи Чекмарёва :
- Послушай, друг, мне уже надоело
Ездить по степи вперёд – назад,
Чтобы вьюга мне щёки ела,
Ветер выхлёстывал глаза.
Жить зимой и летом в стаде,
За каждую тёлку отвечать.
В конце концов всего не наладить,
Всех буранов не перекричать.
      
   Высказывания Алекса любил   Степан Ерин, с которым  приятельствовал зоотехник.  Степан  в маленькую самодельную записную книжку, сшитую  из ученической тетрадки в клеточку,  коротким  мягким карандашом записывал   фразы уральского стиляги, типа: «Спасать тело животного  благороднее и интереснее, чем тело человека, ибо у человека больше шансов выжить, и вы знаете почему».               
   Алекс – стиляга  убеждённый, но стиляжностью не кичился, «стиль не давил».     Ходил в узких брюках, готовых в любой момент  треснуть  по швам. Носил не  серую фуфайку, а   синюю «пижонскую»  курточку не на пуговицах, а на молнии. Даже  карманы  на молнии.
      Вначале   над Алексом посмеивались, но когда узнали  его безотказный характер и готовность в любое время суток бегать по вызовам,  помогать заболевшей  домашней скотине и ловко кастрировать поросят, зауважали.   Стиляга Алекс для многих  стал   Иванычем. Простили и шейные платки, и  туфли на подошве «манная каша»,  канадскую  полечку на голове, и постоянное мурлыканье иностранной песенки: «Падн ми,бойз, из дет де Чаттануга – чуча…». И «лабушные» словечки: чувак, чувиха, хилять, берлять, зусман, солоп, башли …
 
   Единственная странность настораживала петровцев в Алексе -  он не ненавидел капитализм.

 2.               
   
 
 Из окна   Павлик заметил:  Алекс повернул к их дому, но его остановил   дед  Ерин, отец Степана. Они начали  разговаривать.
    
   Степан был тоже  приятелем Павлика.   А боготворил соседку Валечку. С ней он в бесштанном детстве бегал по переулкам, распугивая дремавших на солнцепеке кур.    Степан долго  ухаживал за Валечкой, ставшей красавицей, с косой по пояс и нежной родинкой на правой щеке. Грустно смотрел в её синие глаза и ждал, когда же  согласится она выйти за него замуж.
    Валечка   на ферме не работала, состояла в должности курьера в конторе.  К Степану относилась как к другу детства.  Выжидала.
    Наружность у Степана приятная: высокий,  мышцы в армии накачал. Любил лошадей и работал конюхом. В домашнем хозяйстве трудолюбивый, мозговитый, в деревне лучший гармонист.
       Вечерами, после того, как уберется в сарае,   подолгу музицировал в баньке на задах.  По субботам играл в клубе на танцах.
   
   Вальсировать в клубе  с Валюхой, ощущая рукой её  трепетную тонкую талию, касаясь ненароком высокой груди,  для парней  было редкой  радостью. Степан ревновал страшно, и если с Валюхой  кружились под его музыку, тур вальса был коротким. Доверял только Алексу, зная, что у того есть в городе девушка.
   
   В клубе  ни патефонов, ни проигрывателей не водилось. Иногда кто-нибудь доставлял из дома радиолу с пластинками. Субботние танцы - не просто   времяпровождение. Здесь устанавливались любовные контакты.
   
   В недавно выстроенном  кирпичном  здании конторы   большой зал с отдельным входом, со сценой  и старым бархатным занавесом считался клубом. Вдоль стен – длинные скамейки. Во время танцев левая сторона принадлежала парням, правая – девушкам.   Танцы - в основном под  гармонь.   Красная перламутровая Елецкая хромка – полуаккордеон Степана Ерина  выдавала яркие звуки танго и  фокстротов «Цветущий май», «Брызги шампанского», «Ландыши», вальсов «Над волнами», «На сопках Маньчжурии».
 
    Танцевали в клубе прилично. Редко атмосфера накалялась из-за того, что кто-то из ухажёров приглашал не  свою подругу. Иногда смуту вносил Алекс, когда привозили фильм, и можно было  к кинопроекторному  усилителю подключить проигрыватель. Алекс бережно приносил в конверте  рентгеновскую пластинку, где тушью корявым почерком на самодельной этикетке было написано  «Rock Around The Clock», Билл Хейли».
   
   На середине зала показывали Алекс и Валюха, как  танцуют рок-н-ролл. В бешеном ритме демонстрировали   немыслимые поддержки, множество вращений, когда широкая шерстяная юбка Валечки постоянно задиралась. Стройный ножки взлетали к потолку, и  на виду оказывались коричневые фильдеперсовые чулки, пришитые к белым фланелевым панталонам.
   
   Алекс  ногами отбивал что – то несусветное, и было видно, какое колоссальное удовольствие он получал.
    
   Репетиции  западных танцев проходили в клубе поздно вечером в строгой секретности.  Конечно, о «тренировках» догадывались. Но если бы тихие селяне узнали, что вытворяли Алекс и Валюха,  как партнер протаскивал партнёршу  между ног, дёргая коленками, без скандала бы  не обошлось.

3.
    
   Совсем недавно в февральские морозы  гуляла свадьба Степана и Валентины в просторном пятистенке Ериных.  И в доме напротив вдовствующей тётки Степана  копошились: суетливо  таскали подушки, цветастое одеяло, белоснежное покрывало. Готовили постель для молодых. Под кровать прятали сковородник с кочергой.  Принесли и ржаные снопы.  На подносе - запеченную курицу и каравай душистого хлеба.
   
    По улице носился молодой взмыленный жеребец, запряжённый  в разукрашенную кошёвку. С утра молодых возили на центральную усадьбу в сельсовет регистрироваться.
   
   На свадьбе пили бражку и самогон, много пели и плясали. Степан тоже в руки брал гармонь. Никто не подрался. Шибко пьяных сразу уводили домой. Юрка Подкорытов, ещё один  обожатель Валечки, который дважды засылал к ней сватов, не появился вовсе.
 
   Часов в двенадцать молодые  тихо покинули застолье и пробрались в дом тетки  Степана. В горнице было прохладно, широкая старинная кровать, с взбитыми пуховыми подушками,  стояла наготове. Когда должно случиться самое главное, они были измучены поцелуями и объятьями. Степан нервничал  и стеснялся необыкновенно. И у него закончилось всё быстро. Не получилось, как говорят, нормального супружеского соития. Лежали, молча, не касаясь друг друга,  ошеломлённые неприятностью происходящего. Было так тихо, что Валентина слышала, как рядом с её полной грудью бьётся сердце Степана.
«С больным мужиком лежать – только себя мучить»,- сверлила в голове Валентины когда – то услышанная фраза.
 
   Ничего не сказав Степану, сползла с кровати, у порога сунула босые ноги в чьи-то валенки, выскочила в темноту ночи. В одной  сорочке, с распущенными волосами  бежала к отчему дому, не плача, а воя.
Не покидало ощущение совершаемой ошибки, но сделать с собой ничего не могла.
   
   Утром деревня затихла в ожидании.
   
   Валентина к Степану не вернулась и  оформила развод.       
    
    А сплетни вращались вокруг одного: « В штанах у Степана после армии перестало  топорщиться».
    
    Родители отправили Валентину  в Магнитогорск к родственникам, где через месяц  она удачно вышла замуж за  молодого металлурга, у которого   была  своя однокомнатная квартира. Научилась варить щи и печь любимый роднёй мужа торт «Наполеон». С молчаливого мужнего согласия стала ходить в балетную студию при  Дворце металлургов и выступать на сцене по праздникам.
   
   В день, когда  весть, что Валентина ожидает ребенка, пришла на ферму, Степан Ерин повесился.
   
    Хорошая гармонь Степана Ерина досталась Павлику. Такова была воля Степана, изложенная в предсмертной записке. Дед Ерин со слезами на глазах отдавал гармонь и шептал: «Какое горе! Ах, какое горе! Не бог – сам себя приговорил. Играй, Павлик, вспоминай нашего сыночка».
   
   Павлик свою тульскую гармонь задвинул под кровать. На еринской - больше возможностей: есть бемоли и диезы, полная хроматическая гамма.   Павлик разучил весь репертуар умершего сельского музыканта и стал играть на танцах.
Иногда  собирались  деньги  и через Алекса передавались втайне от мальчика его матери. Поэтому Павлику  разрешалось в клубе задерживаться допоздна.
 
   Алекс перед танцами заходил за Павликом, брал под мышки гармонь и говорил: «Ну, что, лабух, пора на работу!»   
   
   Однажды на клавиатуре басов запала кнопка. Павлик за помощью в ремонте обратился к Алексу. Когда открыли левый полукорпус гармони,  внизу под голосовыми планками  обнаружили знакомую записную книжку и свернутый в трубочку маленький листочек. Ещё одна предсмертная записка Степана: «Жизни нет без неё».

4.
   
   Алекс  появился взволнованный, с блестящими глазами. Даже не  здороваясь, не рассказывая о встрече с дедом  Ериным, не раздеваясь, привычно усевшись на табуретке у двери, разместив на домотканом полосатом половичке длинные ноги  в чёрных туфлях, начищенных до блеска, в красных носках,  торопливо заговорил:  «Знаешь, Павлик, киномеханик Сашка – заика привёз шикарный американский фильм « Серенада Солнечной долины»!     Там такая музыка! Джаз!    На саксофониста   я просто запал. Как он высвистывает «Чучу»! Я  «Серенаду» шесть раз смотрел. Обязательно иди на первый детский сеанс, потом я проведу тебя на взрослый. Если  работа не задержит, я на детский тоже приду. Потом разучим все мелодии».
   
   Когда Павлик подошёл к клубу, помощница киномеханика рыжая Вера из местных, у которой Сашка-заика  останавливался на постой, уже продавала синенькие входные билеты. Детский – пятачок, взрослый – двадцать копеек.
   
    Киномеханик был парень холостой, симпатичный, но сильно заикался.
С кинопередвижкой  разъезжал по всему району, зимой на широких санях, летом -  в « телеге на резиновом ходу».
      
    Говорили, что таких помощниц, как  Вера, у него - в каждой деревне.
   
    В клубном зале скамейки стояли  рядами. Павлик успел сесть на второй ряд с краю. Справа сидела его одноклассница Наденька. И это было здорово! С Наденькой у Павлика - взаимная симпатия. По крайней мере, так  казалось, потому что она всегда ему ласково улыбалась и в школе на переменах угощала домашними леденцами и курмачом. А когда выпадал  случай сидеть рядом  в темноте киносеанса, позволяла брать себя за руку. Павлик, в прямом смысле не дыша, перебирал её нежные пальчики, горько сознавая, что  блаженство закончится, когда загорится свет.
    Как только вспыхнула вступительная голливудская заставка   и возникли звуки оркестра Глена Миллера,  Павлик впал в состояние необъяснимой восторженности: мурашки бегали не по спине, а по затылку. Музыка поглотила мальчика. От одной до другой музыкальной композиции напряжение росло и достигло предела, когда  Глен Миллер сказал: « Репетируем  «Чучу». Прошу. Раз, два!» Мальчик, заражённый задорной атмосферой, не контролируя себя, ладошками по коленкам отбивал ритм.
 
   В мерцающей полутьме Наденька недоуменно косилась на Павлика. Потом обиженно отодвинулась. И больше не поворачивалась. Ей определённо нравились на экране забавные приключения музыкантов и любовный треугольник, где беженка из Норвегии и американская  певица борются за симпатягу-пианиста с набриолиновыми волосами. Но не нравилось поведение Павлика.
   
   А Павлик чувствовал счастье от музыки из динамика,  стоявшего в углу сцены.
   
   Такое  же редкое мгновение музыкального счастья Павлик испытал, когда стал учиться в пединституте  и ребята – однокурсники, с которыми он жил в общежитии в сто седьмой комнате, сделали ему  подарок на день рождение –  билет на концерт оркестра Олега Лундстрема. Это был 1966 год. Драмтеатр.  Маэстро, король свинга, сам дирижировал. И звучали «In the Mood», «Chattaoga Choo Choo», «I Know Wau».
 
   Сеанс закончился. Павлик стоял на широком крыльце клуба, среди выходящих высматривая Алекса.  Джаз ещё бушевал в его голове.  В весёлой толпе Алекса не было, но зато мальчик услышал,  как кто – то насвистывает «Чучу». Павлик решил немедленно бежать домой и разучивать мелодии из фильма, пока музыка ещё жива внутри и течёт по кровушке.
   
   У мальчика не было никакой системы разучивания. Единственное – это то, что он внимательное слушал игру других гармонистов, отмечая у каждого свой способ подачи музыки. Нот не знал. Брал инструмент и старался воссоздать мелодию. Алекс восхищённо говаривал: «Ты ж любую песню сыграть можешь!» Павлику, действительно, удавались и наигрыши,  и песни советской и зарубежной эстрады.  А иногда он уходил в небесные дали, импровизируя.
    Павлик мечтал о человеке, который был бы рядом и помог освоить  музыкальную грамоту. С Алексом он только с интересом подбирал музыку с пластинок.
     Осенью Алекса перевели руководить ветеринарным делом района. Такому карьерному росту  не удивились. Алексей Иванович - специалист от бога. А через год  он уже  работал в областном управлении в Челябинске. Павлик   тоже уехал из Петровки. Об Алексе слышал, что тот женат, жена - педагог, есть сын.

5.
      
    В привокзальный ресторан Челябинска  Павел зашел, чтобы убить время до отхода  поезда. Павел возвращался из Ялты. Это был  первый   отпуск, и, как полагается, Павел провёл его в  Крыму.
 
  Загорелый, в белых польских  брюках, в туфлях «Цебо», болгарской тенниске, пахнущий полленовским парфюмом, молодой педагог, бегло оглядел зал и по рекомендации администратора  занял свободный столик. Заказал, что было в первых строчках меню: шпроты в масле, бифштекс, рубленный, с луком, чай с лимоном. Прикинул стоимость – 1 рубль, 05 копеек.  Нормально. С финансами после юга -  напряжёнка.
   
   Свет лился в полупустой зал из больших не зашторенных окон, выходящих на перрон.
 
   Павлу с детства нравилась ресторанная церемония поедания пищи, когда  обслуживают  симпатичные официантки. Была приятна белизна льняных скатертей. Блеск столовых приборов уводил от обыденности.
   
   Бывало, мать, выезжая в город,  брала с собой маленького Павлика. Возвращаясь, перед поездом, они  посещали ресторан. В городе ресторан  один – при вокзале. А в привокзальных ресторанах стоял не запах кухни, а воздух встреч и расставаний,  путешествий и свободы.
 
   Рассматривая ближайшие столики, Павел оторопел: у самого окна с внешностью зрелого Аллена Делона одиноко   сидел Алексей Иванович. Они не виделись лет пятнадцать. Алекса Павел узнал бы и через двадцать, потому как считал его духовным старшим братом.
   
   Павел вскочил и быстро двинулся к его столику. Пока шел, успел подумать : будет ли узнанным.
Павел остановился перед Алексом, как ученик перед учителем, и, не желая ставить человека в неудобное положение «узнает – не узнает» с придыханием выдавил:
-  Я – Павлик. Из Петровки.
   Алекс как-то нерешительно, но широко улыбаясь, встал, протянул руку.   Они обнялись.
 - Ух, какой ты стал!
- Какой?
- Солидный мужик!
- Не смейся. Я разный.  Ничего, что  на ты?
- Глупости. Мы же старые друзья. Ты как здесь?
- Пересадка.
- Ну, давай, садись, рассказывай.- Алекс взмахом руки подозвал официанта, попросил дополнительный фужер и рюмку.
Павел свой заказ перевёл на столик Алекса.
   
   У Алекса стояло нетронутое  мясное ассорти. В графинчике - водочка.
  - Не поверишь, я на днях вспоминал тебя,- сказал Алекс.- Как жизнь складывается? Где? Кем?  Музыкант?
- Увы, нет. Закончил литфак пединститута. Учительствую в совхозе  Южный. От музыки отошёл, но в музыкальной школе учился. Играю неплохо на баяне, могу на фоно, гитаре. В студенчестве увлёкся авторской песней. А по какому поводу обо мне вспоминал?
- Да, так. Картинки юности иногда всплывают.   Времечко было, когда много не думал, больше чувствовал. Душа бродила, как заблудшая корова по осенним околкам. И чувствовал себя на ферме номер пять своим парнем.- Алекс был слегка хмельной. – Совхоз Южный знаю. Крепкое хозяйство. Посёлок на асфальте.
    Подняли рюмки, чокнулись. Алекс, задержав на Павле взгляд, опрокинул, не закусывая.
  А Павел подумал: «Как же ему обращаться  к   этому человеку в чиновничьей униформе - серый костюм,  белая нейлоновая рубашка,  черный узкий галстук? Алексей  Иванович или по - детски Алекс? Нет, нет, конечно, Алексей Иванович.
Возникло нелепое ощущение, что перед Павлом другой человек.
   
   Рука Алексея Ивановича с сигаретой  над пепельницей подрагивала. Павел помнил, что  в том далеком времени у молодого ветврача были обветренные, красные, но красивые руки, которыми он изящно жестикулировал.  Сейчас же  в движениях  друга детства не ощущалось  прежнего азарта.
 
    - Я помню, как перед тобой тренировал свой лексикон, – продолжал Алексей Иванович. -  Был глупым, самонадеянным.  Стремился себе что-то доказать. Не любил начальство. Но….
- Быстро  стал начальником, - Павел очень хотел поддержать разговор, думая, что бы такое сказать пооригинальнее.

  -  Предложили - согласился, считая, что молодой, толковый специалист на руководящей должности может принести много пользы.  И влез в номенклатурную систему. Работа стала  службой. Хотя какая – там номенклатура?! Сплошные командировки, отчёты. Столько лет фильтрую бредятину в документах.  Честолюбивые мыслишки лопнули.   Понял главное:  только не подличать и совесть не терять.
   
   Алексей Иванович с удовольствием рассказывал о семье, очаровательной жене, называя её «мой генерал».
- Все дела по дому решает Наташенька. Соблазны юности тихонько устранил. А сын – это такое счастье! Ползает по тебе трехлетний клончик и верещит: «Пощекочи меня, пощекочи»! Блаженство! – От удовольствия Алексей Иванович зажмурился.
-  Сегодня пятница. Отправил моих дорогих на выходные на электричке в Миасс, к тёще.  Уже скучаю. Расстаться с ними – всё равно, что расстаться с собой. – Алексей Иванович остался верен себе: вещал велеречиво и афористично.
   Павел взглянул на большие часы, висевшие над входом в ресторан. Время    забирать чемодан в камере хранения и идти на посадку.  Алексей Иванович понял и сказал: « Я провожу».
   
    Они двигались по   вокзалу, обходя   спешащих  с унылыми лицами пассажиров. Стоял гул от множества голосов и нескончаемых объявлений по громкоговорящей связи.   Шли быстро, охваченные всеобщей суетой.
Алексей Иванович доверительно говорил, говорил и говорил. Вспоминал образную премудрость о банке с солёными огурцами, в которую, если вложить свежий огурец, он обязательно станет солёным.
- Это к тому, что изменился я очень, Павлик, размениваясь на всякую ерунду. Иногда нахлынет какое-то беспокойство, так я его изгоняю работой. Когда устанешь, меньше думаешь….Вообще-то, всё  у меня  в порядке – размеренная колея жизни. Но без стандартного набора: ни «Жигулей», ни дачи.  Музыке, как радости жизни, не изменил. Есть хорошая аппаратура и вертушка, большая коллекция винила.
 
   Сказал, что в привокзальный ресторан зашёл по  привычке молодости. И  тут так повезло.
   
   Перед выходом  на перрон Павел свернул к пустующей скамейке для пассажиров, поставил на неё чемодан и, расстёгивая его, сказал:
- В ялтинском универмаге купил хорошую грампластинку, только что выпущенную    « Мелодией». Джаз Лундстрема играет  всю музыку из «Серенады». Это тебе мой подарок на добрую память.
Павел достал яркий пакет с пластинкой.
 
   Необыкновенно довольный, Алексей Иванович с осторожностью, присущей всем коллекционерам, держал за края диск и зачитывал русские названия всех композиций:
- « В хорошем настроении», « Лунная серенада», « Дорога на Чаттанугу», « Я знаю, почему», « Мы снова здесь», «Коричневый кувшинчик», «Это что-то зыбкое», « Утренняя серенада», «В кругу друзей», «Нитка жемчуга», «Я очарован».  Это же, как здорово, чувачок! Я в восторге от прекрасного подарка! Падн ми,бойз, из дет де Чаттануга – чуча…
   Алексей Иванович чуть задумался, потом  снял с левой руки часы:
- Японские, с самозаводом. Тоже на память.
   
   Прощались у вагона. Крепкое рукопожатие и долгий взгляд в глаза друг друга. Объявили отправление. Проводница пригласила в вагон. Поезд тронулся. Из окна купе Павел  смотрел  на медленно шагающего по перрону Алекса  с качающимся в левой руке «дипломатом» из натуральной кожи и удивлялся не уходящим из головы словам духовного наставника из тёплого детства: «Жаль, что  не стал настоящим музыкантом. Музыку ты понимал лучше всех».