Два пятака. Битва за алые погоны

      
     Сидим однажды мы на рыбалке, на Волге у костра.
    
     Три друга преданных, Витька, Вовка, я. Три друга, как три танкиста, экипаж машины боевой.
    
     Наслаждаемся  ухой наваристой, ведем неспешный разговор. Нам не до сна.
    
     И ведь стоит палатка, спальные мешки для каждого развернуты и ждут нас.
    
     Но где там, нам не до забот Морфея.
    
     Испил уж каждый по три,  а то и по четыре, чарки винца домашнего и  водочки.
    
     Как тут заснешь, коль наша ночь ведь так прекрасна.
    
     Нет той обжигающей дневной жары.
    
     Цикады ведут свой разговор прелестный.
    
     Звезды в небе, что твои бриллианты, рассыпаны причудливым узором.
   
     Волны матушки-реки Волги тихо плещут.
    
     Нет комаров, мошки досадной, прогнал их ветерок.
    
     Итак, у костра мы, за ухой и чаркой горькой ведем закадычных друзей веселый разговор.
    
     Про дам, увы, не вспоминаем, на то свои причины есть.
      
     Не достигли мы еще той бриллиантовой кондиции, когда тем беседам придаешься.
    
     Ну, да ладно. Прослушали мы уже и Вовкин рассказ про царь-рыбу, что довелось ему, как ни странно, изловить.
    
     Смеялись мы и хохотали над моим рассказом о звере-рыбе.
    
     Катались мы, в конвульсиях смеха, от дивного рассказа Витьки о леще  гигантском.
      
     В общем, сидели мы у костра и разговор рыбацкий, не спеша, вели.
      
     Я, уж, не помню, в какой момент нашей беседы чудной, в карман одежды своей полез рукой.
    
     Зазвенела мелочь в том кармане.
      
     Как молнией меня пронзили воспоминания о двух медных пятачках, что помогли мне в моей битве за алые погоны.
    
     Начинаю я вести рассказ друзьям своим.
    
     - В те седые годы юности далекой стал  задумываться я, кем в жизни стать,  кем быть.
    
     Еще с младых лет запомнил мечту матушки моей, выучить сынишку Юрку на доктора, профессора.
    
     А сам я, со слов матери, просто бредил судьбой военного.
    
     Не понимал я в те годы младости наивной, на что обрекаю себя на всю жизнь.
    
     Ну, так вот.
    
     Хочу суворовцем я стать, носить кадета звание гордо.
    
     Погоны алые, лампасы на штанах, фуражка чудная – предметы мечты для нашего мальца.
    
     Выбор сделан.
    
     Подходит к концу моя «началка» в школе, а я уже готов поступать в училище.
    
     Но, увы, теперь, лишь, после восьмого класса, начинают постигать суворовцы азы военных наук .
    
     Четыре года для Юрки нашего тянулись долго, но не роптал малыш.
    
     Готовлюсь я в спортивном плане, работая над своим телом.
    
     Забочусь я о теле, а о его здоровье ничего не знал тогда.
    
     Но, то - отдельный разговор.
    
     Проходит почти четыре года.
    
     Идем мы с мамой в военкомат, пишем заявление для поступления в УСВУ.
    
     Все мальчишки, как и я, врачебную комиссию проходят.
    
     Тут выясняется, не годен я для учебы-службы в учреждении военном.
    
     Поставлен штамп в карте призывника, ничего тут не поделать.
    
     Реву я, как сивуч дальневосточный, не успокаиваюсь.
    
     Мать моя идет к председателю врачебной комиссии. Выясняет, моя сердечная, в чем причина негодности моей.
    
     В поликлинике поселковой нашей получаем у врачей, терапевта и хирурга, направление на хирургическое лечение в больнице краевой.
    
     Тут я, воспрянув духом, ожил.
   
     Начинаю битву я за алые погоны.   
    
     Направление получено, то полбеды, но ведь нужно еще доехать до той краевой  больницы.
    
     И ведь от нашего поселка до Владивостока пятьсот, почти, километров.
    
     Вот вам и первая преграда на моем пути.
    
     Мать моя покупает мне билет на автобус (а стоил он тогда около пяти рублей).
    
     Тут немножко отступлю я от темы рассказа моего. Деньги те были, в то время, не малые для нашей семьи.
    
     Четверо детей на шее у матери моей.
    
     И всех нужно прокормить и на ноги поставить.
    
     Бывало, со слов матушки моей, заняв у соседей сердобольных трёшку, мы доживали, едва, до ее получки.
    
     Продолжу свой рассказ.
      
     - Итак, с документами своими и с небольшой суммой денег в кармане, я в автобусе по грейдерам Приморским отправляюсь в  путь.
    
     Лишь только к вечеру добрался я до Владивостока.
    
     Иду в покой приемный, оформляюсь в отделение хирургии, куда кладут меня.
    
     Не помню сейчас, как долго я анализы сдавал, но вот, уж, я на столе  операционном.
    
     Не поверите, ребята, две операции тогда я перенес.

     Мне было нипочем, ни страха не было, ни сомнений в стремлении к мечте моей, погонам алым.
      
     Не буду вас, друзья, сильно утомлять, но дней через десять, а то и через две недели, меня здорового и к службе годного, уже, из больницы выписывают.
    
     Выписали меня здоровым из больницы, могу ехать я домой.
   
     А вот на чем? Конечно, как и сюда приехал на автобусе, так нужно ехать и  назад.
    
     Увы, мой читатель, у Юрки нашего в кармане нужной суммы на билет не отыскать.

     В кармане у него всего два медных пятака катаются.
    
     Идет наш бедный Юрка к главному хирургу, излагает ему свои трудности.
    
     Тут, мой болезный, матери моей посылает телеграмму с тем, чтобы она прислала денег Юрке на билет.
    
     Я на улице: куда податься, где убить время в ожидании денег на билет?
    
     Провел весь ,почти, день на вокзале.

     И ведь, как ни странно, Юрка наш живой ведь организм. И организму этому, ему, для жизни нужны калории.
    
     А где их взять. Нужно что-то скушать, купить чего-то. А денежек то и нет.
    
     Два гордых медных пятака решают голод жгучий Юрки утолить.
    
     Покупает наш  Юрка пирожок за пять копеек (второй хранит в кармане). Все, можно жить.
    
     Отдельные мне смогут возразить, что такого не могло бы быть, что в то время детки, увы, не голодали, хлеба всем хватало.
    
     Увы, любезный мой читатель, не каждому судьбой дано идти по жизни с младых лет, жить - кататься, как сыр в масле.
    
     Извините, пожалуйста, за эти горькие слова.
   
    Иду с вокзала я пешком в больницу в надежде денежку получить от мамы на билет.
   
    "Нет денег, - главный говорит, - подожди до завтра".
   
     А сам даже и не спросит, что я за день съел, где я, наконец, ночь в ожидании проведу.

     Вот, уж, эта людская черствость!
    
     Сейчас думаю, ну положите вы мальчонку до утра хотя бы в коридоре.
    
     Дайте ребенку хотя бы кусок хлеба, чтобы он ночь смог скоротать не в подворотне, не на улице и не на вокзалах!
    
     Ну, да ладно, Бог им судья!
    
     На вокзале я. Пристраиваюсь на скамеечке одной и, хоть бурчит в животе моем, впадаю в беспокойный сон.
    
     Просыпаюсь среди ночи.
    
     Вижу, возле меня сидит какой-то дядька, «лапает» меня.
    
     Лапает ребенка, негодник, и ласковую речь меж тем заводит.
    
     "Дружок, мой милый, тебе, наверное, холодно здесь, на вокзале?" – говорит шепотом злодей.
    
     "Ты, наверное, хочешь кушать? Пойдем со мной!" - продолжает зверь, не человек.
    
     И, паразит, лапает ребенка, слащаво улыбаясь.
    
     Друзья мои, я, как ошпаренный, вскочил. Рванул на выход из вокзала и еще минут пять, наверное, бежал по улицам Владивостока, стремглав, от лапаний того нахала-зверя.
    
     Видно, было угодно провидению, слава тебе Господи, не изменить мою ориентацию, не сделать меня, простите, голубым.
    
     Ну, да ладно, Бог ему судья.
    
     Продолжу излагать я свой рассказ.
   
     Так, шатаясь в испуге, полусонный, по городским улицам в морском тумане, встретил я рассвет.
    
     Иду я на вокзал опять. Желудок мой, конечно, ссохся. Покупаю я на пятак последний чудесный пирожок.
    
     Друзья мои, любезный мой читатель, и до чего же был вкусен тот чудесный пирожок! 

     До гробовой доски запомню я его живительную силу.
   
     "Ну, вот, - иной сейчас скажет, - нюни распустил, сопли растирает, стонет! Тряпка"!
    
     Имеет право каждый оценить поступки каждого по своему, со своей лишь колокольни.
    
     Часам к одиннадцати иду в больницу, где мне денежки от мамочки моей отдали.
    
     Вновь на вокзале я.
    
     В его кассе покупаю на автобус злосчастный, наконец, билет.
    
     Жду отправления. Сажусь в автобус. И, в путь, домой.
    
     А в кармане моем, от сдачи на билет, опять трясется мелочишка.
    
     В кармане у меня и пятаки, что были для меня друзьями верными, сподвижниками, в битве за алые погоны.