Обрыв

     Весенним вечером после легкого ужина мы с Иннокентием Павловичем сидели на топчане под громадным кустом сирени, и пили чай. Причмокивая от удовольствия, Палыч опрокидывал пиалу за пиалой, восхищаясь букетом крепкого индийского напитка. Подливая из чайника, я внимательно слушал рассказы о его бурной молодости полной незабываемых впечатлений.
     Приятный ветерок трепал наши волосы, тени в саду удлинялись, а предзакатное небо, вспыхивая первыми звездами, наливалось темной, сумеречной синевой. Речь зашла о мимолетности нашей жизни. Иннокентий Павлович заметно посерьезнел, беспечная улыбка сошла с лица, а взгляд слегка потупившись, стал наполняться осмысленностью.
     - Вот, что я хочу тебе поведать, Аркадий, - после непродолжительного молчания приглушенным голосом произнес Палыч. Он двумя короткими глотками отпил из пиалы, закусил лежавшей на блюдце халвой и начал свой короткий и глубокомысленный рассказ.
     - Ты наверно осведомлен о том, что я уже два года стою в очереди на бесплатное получение земельного участка от государства. Много лет работая учителем музыки в школе, я не могу позволить себе приобрести землю за деньги. Кредит брать не решаюсь. Жить в съемных квартирах с женой и двумя сыновьями больше не хочу. Поэтому надеюсь получить свой заветный кусок, на котором смогу построить небольшой домик и зажить. Вот и жду.
     - Так, хорошо, что же дальше? – отвечаю я, пододвигая ему вазочку, доверху наполненную шоколадными конфетами и печеньем. Он отмахнулся и продолжил:
     - В прошлом году в конце лета я в очередной раз переступил порог земельного комитета. У окошка нужного мне оператора очереди не было. Поэтому я беспрепятственно подошел, вынул из сумки удостоверение личности с заявлением на получение земли и протянул девушке-азиатке, сидевшей за компьютером.
     - Пожалуйста, – сказал я, - напишите на обороте заявления мой номер очереди на землю.
     Девушка взяла документы, и мельком взглянув на них, повела мышью. Через минуту не отрывая глаз от компьютера, выдала краткий ответ:
     - В очереди вы девяносто три тысячи двести двадцать седьмой, – после чего чиркнув на обратной стороне заявления, вернула бумаги обратно.
     Я уже собрался уходить, как подумал, а почему очередь продвинулась на три тысячи человек. Ведь второй год не выдают землю. По закону ее должны выдавать только после подведения коммуникаций.
     - Девушка, - обратился я вновь, – а что уже начали выдавать земельные участки?
     - Нет.
     - Как же я продвинулся на три тысячи человек, если никакой выдачи нет?
     Оператор уткнулась в монитор. Ей явно хотелось отмолчаться.
     - Как же так? – настаивал я.
     Девушка, немного замявшись, отчеканила:
     - Это умершие люди.
     Честно говоря, мне стало не по себе от этих слов. Давно я не испытывал ничего подобного. Холодная волна неприятного чувства прошла сквозь душу снизу вверх и цепкой хваткой сдавила горло. Я опять засобирался уходить, но вернулся.
     - Это по области?
     - По городу.
     После этих слов темная волна уныния и разочарования окончательно захлестнула мое нутро. Вышел я из комитета очень мрачным. Стало тягостно и неприятно. Яркие краски дня померкли. Небо, залитое солнцем,  потускнело. Окружающее воспринималось, сквозь темную пелену. Я впечатлительный человек, поэтому не удивляйся.
     Домой я не шел, я брел, уныло и устало.
     - Неужели вот это вся наша жизнь? – спрашивал я себя, – такая короткая и непродолжительная. Я двигаюсь в очереди за счет мертвецов. А ведь каждый из этих людей личность. Все они жили, говорили, радовались и горевали, надеялись на что-то в жизни, мечтали. А теперь?
     Мне казалось, что наша очередь шла не к получению земельного надела, а к обрыву. Только в реальности в пропасть падают, как правило, передние ряды, а здесь выборочно, в разброс. Неужели и я в один распрекрасный день упаду в черную яму инобытия, и меня, вычеркнут из списка? И кто-то придет, и узнает, что продвинулся в очереди за счет моей смерти.
    - После этого случая я стал чаще задумываться о Боге, о жизни, о ее смысле, Аркадий, – произнес он немного приглушенно, обращаясь ко мне.
     Честно сказать, после этого рассказа мне тоже стало как-то не по себе. Его чувства и переживания передались мне.
     - Теперь ты ходишь в церковь? - спросил я Палыча.
     - Да хожу, и не только ставить свечки у икон.
     Мы еще долго сидели в саду, молчали и допивали остывший чай. Ночь овладела землей, а луна, играя тусклым лучом в седых висках стареющего учителя музыки, все выше поднималась над городом.