Гуашь

     Помню один случай произошедший со мной несколько лет назад. Этот случай заставил меня задуматься, а все ли со мной в порядке. Такой ли я на самом деле, каким мнил о себе, каким пытался казаться окружающим. Одевая не только на свой, но и на чужие носы розовые очки, я желал до зеркального блеска отполировать свое «я», убеждая людей в своей праведности и внутренней чистоте.
     Однажды летом в разгар отпусков мы с семьей отправились отдыхать в наш загородный дом. Прелестные стояли деньки. Солнце во всей полноте изливало на землю лучезарный свет, нежно обнимавший окружающее пространство. Пели птицы. Ласково шелестел ветер в высоких, сверкающих августовской позолотой тополях. Живой изгородью окружали они наш небольшой, уютный домик.
     Настроение было прекрасным. Давно мы не покидали душный и шумный город. Хотелось петь и радоваться жизни. Жена Ольга по приезде осматривала слегка запущенные комнаты, наводила порядок, готовила обед. Сыновья отправились купаться на речку. А я, вытащив из багажника автомобиля вместе с дорожными сумками свои художественные принадлежности, поднялся по лестнице на второй этаж.
     Вместе с мольбертом и ватманами, палитрами и карандашами, кисточками и ластиками, я взял с собой коробочку, с разноцветной гуашью, подаренную когда-то моим лучшим другом, учителем графики Антоном Юрьевичем Зарецким, с которым мы много лет бок о бок работали в художественной школе. Гуашь была замечательной. Краски ложились на бумагу густыми, сочными мазками.
     С первых дней отдыха я принялся писать этюды, отправляясь после легкого завтрака в поле. Погода была чудесной. Нежный ветерок зеленой волной пробегал по душистому разнотравью. В прозрачном зеркале реки отражались прибрежные ивы. Плывущие над ними облака, напитанные желтым светом, лениво скользили по бирюзовой глади. За горизонт зубчатыми полосами уходили смазанные утренней дымкой горы.
     Эскизы, написанные под открытым небом, мне нравились. Я с наслаждением наполнял белое пространство бумаги красочным слоем.
     После обеда, когда работа заканчивалась, мы с женой плавали в бассейне. С сыновьями Олежкой и Владом ходили в ближайшую дубовую рощу стрелять из самодельных луков по состряпанным на скорую руку мишеням. Вечерами, разжигая костер, пекли картошку. Иногда жарили баранину на дымящихся мангалах. Пили ароматный чай.
     Так прошла неделя. И вот как-то, собираясь в очередной раз идти на пленэр, я не нашел свои краски. Сколько я не суетился, сколько не прикладывал усилий в поиске, их нигде не было. Гуашь исчезла.
     С каждой минутой волнение нарастало. Я искал и на первом, и на втором этаже, в спальне, кухне, гостиной. Выбежал во двор, прочесал весь участок. Вышел за калитку. Помню, что принес краски домой, но куда они подевались? Это были единственные краски, привезенные мною в загородный дом. Вопросы свинцовым дождем простреливали мозг. До этого случая я и представить не мог, насколько был привязан к вещам. К тлению.
     В конце концов, гнев овладел мной так, что задрожали стены дома. Прибежала сначала жена, потом дети.    
     - Где моя гуашь, – орал я – куда вы ее дели?!
     Жена испуганно глядела на меня и сбивчиво бормотала:
     - Альберт, Альберт, что с тобой?
     - Где мои краски? – багровел я.
     - Мы их не брали! – в ответ оправдывалась Оля.
     - А кто брал?! Я клал их в нашей спальне на тумбочку. Теперь их здесь нет. Олег, Влад, вы не брали?
     - Нет, папа! – дети в недоумении хлопали глазами.
     Пора было остыть, но ослепленный яростью, я кричал, разбрасывая все, что попадалось под руку. Жена и дети в ужасе выбежали из комнаты, стараясь  больше не показываться мне на глаза.
     День был безнадежно испорчен. На другое утро Оля собирала вещи и одевала детей. Понял я, что перегнул палку. Они ни в чем не виноваты. Это моя вина. Впервые за сорок с лишним лет пришло осознание моего глубокого нравственного падения.
    - Какой ты художник, педагог? Какой муж, отец? - говорил я себе, - все это время ты мастерски скрывал истинную звериную сущность свою. Шифровался за красивыми фразами, утонченными жестами, наигранной доброжелательностью. Культурный человек!
     В то утро я чуть было не потерял семью. И ради чего? Ради нескольких тюбиков доверху набитых разноцветным пигментом.
     И теперь, по прошествии нескольких лет, не перестаю упрекать себя. Внимательно слежу за собой. Исследую свой внутренний мир. Анализирую мысли, чувства, поступки. Для меня было большим открытием, насколько внешнее мое поведение не соответствует внутреннему настрою.
     После того неприятного случая я начал ходить в храм. Стал участвовать в церковных богослужениях, слушать проповеди батюшки, исповедоваться, причащаться, читать душеполезные книги, помогавшие познать мою внутреннюю суть…
     Да кстати, краски в тот злополучный день нашлись. Олежка обнаружил их в моем письменном столе, куда я их по своей обычной рассеянности сунул. Слов нет, как я себя после этого чувствовал.
     Потому справедливы слова апостола Иакова: «Итак, братия мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев; Ибо гнев человека не творит правды Божией».