Путь Аграфены 20

Глава 20. НАРЯД
 
"И часто уносило оно (стремление к мудрости)
меня вдаль, в высоту, среди смеха;
тогда летел я, содрогаясь, как стрела,
чрез опьянённый солнцем восторг:
- туда, в далёкое будущее, которого не видала ещё ни одна мечта,
на юг более жаркий, чем когда-либо мечтали художники:
- туда, где боги, танцуя, стыдятся всяких одежд,
- так говорю я в символах и, подобно поэтам,
запинаюсь и бормочу:
и поистине, я стыжусь, что ещё должен быть поэтом!"
Фридрих Ницше. «Так говорил Заратустра»

У девочки разболелось горло. Не от простуды, нет. От громких разговоров на палубе. Скрип рангоута, гуденье такелажа, треск натянутой парусины, перекличка матросов, гул рассекаемых форштевнем волн, песни ветра – все это сливалось в единый звуковой ковер. Когда Венс прикрыл внешнюю дверь тамбура, Га смогла с облегчением перевести дух.
- Звенит? – участливо спросил кок, заметив, что девочка усердно растирает ушки.
Га кивнула несколько раз, не в силах произнести ни слова. Кок добродушно рассмеялся:
- Ничего, привыкнешь. Это музыка дальнего плаванья. На берегу этот зов будет непрестанно, вновь и вновь тянуть тебя на палубу.
- Ох, уж эти повара! – бросил через плечо Брукс. – В душе они – все поэты. Наш Венс тесаком по мясу работает, как пером по бумаге. Или как кистью по холсту. Он и стихи пишет. Только не проси читать - стесняется.
- Балуюсь, - смущенно признался огромный лысый бородач, и девочка не сдержалась – фыркнула весело. – Брабулька! – приструнил помощницу кок. – Нечего малькам над китом насмехаться!
- Глянь на него! Бородатый лысый кашалот! – теперь уже рассмеялся боцман. – Все, прибыли! - Брукс запалил черную смоляную голову факела. - Давайте, рыбы большие и малые, плывите в трюм, - Брукс звякнул ключами кладовой и прижался к стенке, пропуская вперед «барабульку» и «кашалота».
Га замерла на пороге и даже попятилась в испуге: огненными глазами вперились в нее сразу несколько стариков-кладенцов. Их седые бороды затянули трюм прозрачной паутиной.
- Смелее, - легонько подтолкнул в спину пузатый Венс. – Тут собраны сокровища за много лет, за сотни плаваний. Коль не считать того, что стащили негодяи-северяне. Другой бы сто замков навесил после того случая, но брат решил, что раз сундук в капитанской каюте не помог, то и замки тоже спасти не смогут. Так что все наше добро тут, в трюме, за одним затвором, и ключ – всегда у боцмана. Ну, и у шкипера, конечно.
И вовсе это были не огненные взоры, не вуаль седых бород. Это красные рубины, вставленные ювелирами в головные уборы, диадемы и броши,  сверкнули в факельных бликах. Это чудесные тонкие ткани, вырвавшись на волю из тугих рулонов, укрыли ряды бесчисленных шкатулок и сундучков цветными тенями.
Вдоль стен в специальных стойках дремало холодное оружие. Не такие короткие абордажные сабли, как у Брукса или Моисея, не такие ножи с истертыми рукоятями, как у Венса или Дениза. Здесь ждали своего часа благородные стальные клинки с золочеными гардами и драгоценными камнями в набалдашниках эфесов. Некоторые мечи были спрятаны в ножны. Эти ножны были расписаны замысловатыми узорами, батальными сценами, изображениями сказочных животных. Перевязи инкрустированы бархатом, прошитым серебряными и золотыми нитями.
Плотно, один к одному построились деревянные ящики. В каждом – по дюжине темных винных бутылок, запечатанных сургучом. Меж стеклянными боками бутылок – пучки мягкой соломы. Прочным канатом были принайтованы эти ящики меж собою и к стенам трюма, чтобы качка не повредила содержимое. Так хранила команда «Морской ведьмы» дорогие напитки – вина на продажу и для торжественных случаев. Ром же для каждодневного питья держали в небольших бочонках, откуда уже Венс разливал его по «личным» бутылкам матросов.
Таким же канатом были перевязаны объемные тюки одежды. Это добро как самое малоценное было свалено горой в углу трюма. Гора эта была обставлена тяжелыми сундуками так, чтобы тюки не «бегали» по помещению во время штормов.
- Можно распороть один тюк – не больше! – предупредил Брукс. – Пусть пороется и выберет хоть сколько-нибудь годный моряцкий наряд. На первое время. И возьмите отрез парусины. За пару дней Ханг пошьет ей куртку и штаны. Да, и не забудьте потом навести здесь порядок.
Боцман отдал ключ повару и спешно удалился на палубу – ветер усиливался, нужно было править румбы и убирать лисели. Га и представить себе не могла, как среди всего этого нагромождения предстоит ей выбирать «годный моряцкий наряд». Девочка озадаченно глянула на своего сурового провожатого.
- А что ты думала? – улыбнулся сквозь бороду Венс. – Тут тебе не одежная лавка. Куда спрятала Алексея? Доставай!
Девочка послушно передала коку ножик, который успела привязать за рукоять к зеленой ленте-поясу. Кок вставил факел в настенный крепеж и ловко перерезал канат на одном из раздутых тряпичных тюков. Цветной мозаикой лоскутов рассыпались по доскам пола штаны и юбки, платья и кафтаны, тулупы и шубы, кофты и рубашки. Га даже растерялась от такого разнообразия.
- Помочь? – спросил Венс без огонька.
- Нет-нет! – остановила бородача Га. – Я сама!
- Вот и ладно, - обрадовался Венс. – Я пока отрежу парусины тебе на форму. И на фартук.
Кок, захватив Алексея, покинул кладовую – парусину на «Морской ведьме» хранили в другом трюме. А девочка взялась за дело. Она сортировала предметы одежды, откладывая в одну сторону те, что совсем не подошли бы ей по размеру или фасону, а в другую – те, что могли пригодиться в будущем.
Без всякой жалости бросала она в кучу дорогие меховые шубы и вышитые драгоценными каменьями бальные платья, атласные и шелковые наряды, кружевные воздушные облачения. Для дальнейшего рассмотрения откладывала грубые мужские штаны, просторные льняные и хлопчатые рубахи.
Занятие оказалось весьма увлекательным, работа спорилась и продвигалась быстро. Раз-два, и вот по левую руку от Га уже громоздилась кипа «ненужного тряпья», а по правую были аккуратно сложены редкие «полезные вещи». Га оглянулась – не смотрит ли кто? – быстро скинула полевой свой наряд, прыгнула в широкие, не по размеру, штаны и накинула на плечики такую же просторную рубашку. К сожалению (или к счастью?), детской одежды в тюках не было.
Рубашка была ярко-синего цвета, и в нее поместилось бы две девочки. Но Га больше беспокоили не по размеру штаны. Чтобы штаны не спадали, девочка приспособила зеленую ленту вместо пояса. Зеленая лента – вот и все, что осталось в память о прежней жизни.
- Справилась? – в дверном проеме возник Венс и окинул Га придирчивым взором; улыбнулся. – Вот и замечательно. Скоро ужин. Идем, я дам тебе тарелку мателота, он уже настоялся, так что теперь – в самый раз. А сам схожу к Хангу. Когда освободиться, то пошьет тебе рубаху твоего размера. А то в этой – гляди, чтоб за борт ветром не унесло. Вон разыскала какой грот-бом-брамсель с рукавами!
- Другого не нашла, - извинилась Га.
Венс рассмеялся в голос. Вдвоем они быстро упаковали невостребованную одежду в тюк. Венс стянул концы разрезанного каната и скрепил их узлом. Легко бросил тюк в угол – к другим таким же. Потом поманил Га на палубу, где вовсю кипела работа. Брукс царствовал на мостике.
- Крепчает! – азартно бросил ветру Брукс и принялся выкрикивать новые приказы матросам.
Га попыталась посчитать людей на вантах, но все никак не могла: матросы быстро перемещались с реи на рею, босыми ногами по-обезьяньи обхватывали перты, ловко брали рифы и, взлетев по вантам, прятались за новыми парусами. Кто-то из матросов начал, и вся команда - даже те, кто не был задействован на вантах – подхватила ритмичную песню:

Хей! Юнга! не зевай на рее!
Задраен трюм, пора в поход.
Прибавить парусов! Живее!
Угрюмый лоцман сушит лот.
И совсем уже развеселыми голосами загорланили с обеих мачт те, кто убирали паруса, и с палубы те, кто тянули фалы:

Хэй-хой-хой-ла-ла!
Угрюмый лоцман сушит лот!

- Это шанти, - прокричал Венс на ухо помощнице. – Песня такая, задорная. Под шанти легче действовать сообща, всем сразу. Ритм шанти, как дирижер в оркестре…
- Кто ее придумал? – прокричала девочка в ответ, и Венс покраснел смущенно: от бороды до густых бровей.