Пи-пещера

Один сожалеет о не нажитом, другой о прожитом, а иной об изжившем. И каждый из них не зрит жизни без страсти сожаления, перебирая четки своей пустоты.
Али Ибн Ибунин
Персидский поэт, алхимик и астроном XII века
(в переводе М.Яковского)

   На лоб капнуло что-то холодное и быстро потекло вниз на затылок, пренебрежительно быстро пробегая колючую щетину коротко стриженных волос. Юсуф растер путь капли рукой и в этом движении резко ощутил, что он сидит на чем-то жестком, запрокинув голову вверх. Шея затекла и болела. От неожиданности прикосновения боли он шумно выдохнул, открыв рот как рыба и открыл глаза.
   Над ним, тускло светя висела керосинка, четыре мотылька бились о закопченное стекло её плафона, пятый сидел на краю колбы, медленно сводя и разводя крылья, в такт дыханию Юсуфа. Было пронзительно тихо, легкий ветер, похожий на тот, что в декабре обычно дует с моря, сейчас дышал со спины и был ни декабрем, ни морем. Ветер был знакомым, но охладевшим и густым.
   Закрыв глаза снова и взявшись за шею обеими руками, снова также по-рыбьи выдохнув, Юсуф разогнулся и сел ровно, потом согнулся вперед и снова попытался сесть ровно. Он растирал шею и лицо, медленно раскачивая головой, мысленно перебирая варианты того, где он очнулся и каким последствиям это может привести. Понимая, что за ним могут следить, давая время себе подумать и подготовится, пробуждение он растягивал как можно дольше, стараясь не перебарщивать в роли, так как спектакль должен быть точно для нескольких актеров. То, что он не был связан, позволяло отсечь ряд предположений, но и также позволяло не исключить не менее ясный список других.
   Замерев, Юсуф снова открыл глаза и обвел мутным черным взглядом отобразившееся в нем, попутно дополнив лицо свое маской страдания и некой вызывающе-вопиющей жалости к возможному наблюдателю. Но подготовится к уведенному он все же не мог, потому что модель построенная им за прошедшие 10 секунд была не верна. Полностью. По всем слоям и швам.
   Наблюдателя не было, как не было и стен, за которыми он мог укрыться и ждать. Юсуф сидел в центре каменного амфитеатра, уходящего ввысь, словно ступени его были созданы для гигантов. Кольцо ступеней разрывалась за спиной Юсуфа и на сколько он мог видеть обернувшись назад – там была лишь гнетущая тьма и тот же пустынный песок, что покрывал пол амфитеатра. Свыше прямо из глубины вод звездного неба, которое в первый раз Юсуф не увидел против света лампы, из не ясно откуда и не ясно на чем свисала уже знакомая керосинка с мотыльками.
   Прямо перед сидящим было две черных двери, вздыбившихся из песка черными обелисками. Юсуф сидел на старом деревянном стуле, когда-то крашеном красной краской, теперь уже изрядно стертой. Передние ножки стула были вставлены в два поношенных и грязных американских армейских ботинка, задние же утопали в песке.
   Юсуф был не был связан предрассудками, но сейчас он был одет в женское белоснежное платье, по моде 50-х и это полностью обескуражило его. Однако, он был связан. Механически исполненная попытка встать, тут же обнаружила, что ее следствие, а именно попытка пойти - не возможна, потому как в этом странном месте не было такой силы, что бы сдвинуть ноги с места. Юсуф посмотрел вниз, попутно задирая подол, ступни его по щиколотку увязли в желтом песке. Он чувствовал свои пальцы, песок текущий меж них, ощущал что он ими шевелит, но даже тень зыби на песке не возникала в предполагаемом взглядом месте их нынешнего положения.
   Сев обратно на стул, Юсуф склонившись начал копать песок разгребая песок, чем больше он греб тем больше непонимание обращалось в ужас. Ступней не было. Был только песок и он быстро заполнял уже прокопанные борозды.
   - Как так? Что за шутки? – миновав фазу внутренних размышлений, Юсуф начал шептать вслух. Подняв голову он снова осмотрел пустые камни амфитеатра, словно в поисках ответа или того, кто даст этот ответ. Но кроме ветра, дверей и лампы с мотыльками никого не было.
   Юсуф встал и отставив стул в сторону, легко вынув его из песка и ботинок, сел на корточки и принялся копать снова. Точнее, искать свои конечности в прибывавшей бесконечности. Потому как песок не убывал.
   - Как же так? Так не бывает, это иллюзия – уже переходя на полный голос, запричитал Юсуф.
   Снова разогнувшись во весь рост, он взял правый ботинок и не найдя в нем ничего примечательного и даже более того заметив легкий запах не лучшего сорта сыра из него, замахнулся и бросил его в левую из дверей, прокричав:
   - Хватит меня дурить! Что Вам нужно?!
   Ботинок ударился в дверь и она с благородным скрипом открылась почти полностью. За ней виднелся бурно цветущий сад и солнечный свет влился на песок ковровой дорожкой почти к ногам Юсуфа. От неожиданности Юсуф согнулся в странную позу, став похожим на изумленного страуса, башенный кран с застывшем в конечной фазе броска крюком руки и очень дрессированного лакея одновременно. 
   - Это галлюцинация, банальная галлюцинация и ничего более. Они мне что-то вкололи. Больше созерцания и меньше действий, чем меньше я вовлечен, тем быстрее я найду нить как выйти из этого состояния, - стремительно перебирая слова как четки подумал Юсуф и встал ровно как оловянный солдатик.
   - Четки – повторил он вслух и тут же начал думать: а при чем здесь четки? Затем он задумался кто и что подумал и подумал ли он сам или нет. Какие слова он подумал, если думал он?
   Вернувшись к невозможности, он снова поймал слово «галлюцинация», не произнося, проглотил его и понял что нить, как явление все же есть.
   Юсуф снова растер лицо руками, пару раз дав себе пощечины, взял второй ботинок и подставив стул обратно, сел.
   Несколько минут он провел в оцепенении, сидя на стуле с томным видом старинного портрета неизвестного написанного неизвестным. Держа ботинок обеими руками средь воланов чужого платья на коленях почти не моргающим взглядом он смотрел бесчувственно в приоткрывшийся сад за левой дверью.
   Однако любопытство и запах из ботинка, возможно убедили его к действию в контрасте к запланированному бездействию и Юсуф решив что это все же эксперимент и для него самого, не вставая бросил второй ботинок в правую дверь. Бросок был слабее, дверь лишь приоткрылась на четверть.
   Но за ней было ожидаемое. Песок и амфитеатр. Юсуф встал.
   - Так как сад невозможен, открывать эту дверь дальше нет смысла. Я вижу больше двух третей проема. А вот так как эта дверь лишь приоткрылась – нужно понять все ли мне видно или что-то скрыто за ней – прошептал Юсуф и без дальнейших раздумий, словно повинуясь инстинкту, неловко поднял стул и перехватив его обоими руками с замахом из-за головы швырнул его в дверь.
   Стул звонко задел керосинку. Видимо от этого, а может и от того что платье крайне не удобно задралось вверх, сам бросок и траектория полета вышли комичными и нелепыми, отчего стул, всхлипнув, упал возле двери, не коснувшись её.
   Юсуф коротко выругался и плюнул в строну стула. Потом сел на корточки, обхватил голову руками и повалившись на зад плюхнулся в песок. Он был теплый. Керосинка маятником или Дамокловым мечом, качалась поскрипывая на невидимом канате. Мотыльки, подвижно увлекаясь ее светом, увеличили дальность полета, один из них сел на указательный палец скрещенных на затылке рук. Но Юсуф не заметил этого. Он зажмурил до боли в щеках глаза и громко вздохнул.
   Его отчаяние и неприятие происходящего были столь велики, сильны и дурны по своей сути, что со стороны Юсуф выглядел обреченным пленным и никем иным, сидящим в покорной позе смертника, с руками за головой, ожидая казни. Только мотылек на его руке волей невидимого режиссера, украшал сцену двусмысленностью и порочностью круга жизни, смерти и почти неуправляемого полета меж них.
Мотылек вспорхнул и устремился в сад за правой дверью, Юсуф открыл глаза и лег на спину.
   Последнее что он помнил, до этого момента, безсвязанно терялось в происходящем. Профессор университета, специалист по древнеперсидской поэзии, Юсуф Аль Мадраса, получивший удар со спины в своем кабинете в попытке спасти бесценные рукописи от безликой революции нового и непривычного цвета, сейчас лежал в неизвестности и в не подобающем виде, глядя на звезды. Которые, как он заметил только теперь, он не узнавал. Это было небо невиданное им.
   - Меня приковали к вечности? Но зачем двери, ботики и это платье?
   - Ни одна разрушающая сила и тем более та, с которой я столкнулся сегодня своей шеей, не могла создать это. Сегодня ли? Да, это дно канала Юсуфа! Или какой-то круг?
   Это позабавило его, он представил словно в этот песок ушел когда-то Нил, теперь в него врастало все былое после и нечего не могло взрасти. И Данте с Вергилием тянут борону по кругу, углубляя этот канал. Который, на птичьем полете лишь точка в письме.
   - Может я мертв? Или в коме? Чем банальней эта логика, тем к более замысловатым следствиям я прихожу. Надо что-то делать. Необходимо понять.
   Юсуф снова сел, выволок из под себя платье и  долго провозившись с застежками на спине стянул его через голову. Сперва он хотел его бросить вслед уже отброшенным предметам, но возобладав над своим уже ранее опробованном и первобытном здесь порывом он положил его на песок рядом с собой и снова лег на спину. Все тот же ветер терся о его наготу, беспечную бессмысленность и напряженную сущность.
   Керосинка замерла в исходной точке неподвижности. Мотыльки продолжили свой обыденный упорный труд, Юсуф притянув платье скомкал его, подложив под голову.
   - Центр мироздания? Центр незнания? Хорошо хоть чувство юмора со мной. Жаль, что нет сигарет.
   - А может они были в правом ботинке? – но ты отбросил его – тяжелый ватный голос с хрипотцой и томной усталостью ответил Юсуфу за его головой.
   Юсуф вздрогнул и выгнув шею посмотрел в жерло амфитеатра за собой. Почти нависая над ним, возле его головы стоял перевернутый взглядом человек.
   Барахтаясь как лягушка, Юсуф резко сел и полубоком передвинувшись обернулся через левое плечо на пришедшего.
   - Не вставайте, это не надолго и это простая формальность – продолжил человек.
   Но он был не совсем человек, он был также наг, но не имел никакой беспечной бессмысленности и тем более не имел наготы между своих ног.
   Пришедший держал в руках тот же красный стул и те же американские ботинки.
   - Кто вы? - не своим голосом пролепетал Юсуф.
   - Я – следующий.
   - В каком смысле следующий? Откашлявшись, но все равно подавившись кашлем прошептал Юсуф.
   - Ну, я за тобой буду следующим.
   - Куда?
   - Ты что ничего, не знаешь что ли? Вошедший ехидно улыбнулся и пожал плечами, манерно изобразив нечто означавшее «ну как так можно».
   - Нет – Юсуф снова поперхнулся комом полукашля из оголтелых чувств.
   - Ты – предыдущая строка поэмы Али Ибн Ибунина. А я – следующая. Ты застрял потому что он думает, а я ему уже известен, но он не решил как тебя закончить.
   - В каком смысле закончить?
   У пришедшего была большая голова с плоским носом, большие черные глаза и пухлый чувственный рот. Он был бы атлет, но его ноги казались слишком длинными, отчего он походил на саранчу.
   - Так ты же пустой – и пришедший как-то неприятно засмеялся. Юсуфу стало мерзко и он решил встать.
   - Нет - нет, не надо вставать.
   - Но я хочу!
   Человек попытался помешать Юсуфу, но не успел освободиться от своей ноши. А потому не защищаясь он дал время Юсуфу ловко изогнуться и схватиться за шею следующего. Человек дышал дымом костров, невинным взглядом вперившись в глаза Юсуфа и Юсуф с животным оскалом начал его душить. К их общему удивлению человек не сопротивлялся.
   - Ты вычеркнут и я – последний! - Просипел Юсуф и отпустил шею.
   Вычеркнутый упал на бок, в позу младенца, неловко прильнув головой к принесенным им ботинкам, красный стул накренился и упал.
   Юсуф оглянулся вокруг, затем сел на изгиб бедра поверженного, выдернув из под него свое платье. Переведя дух Юсуф расправил платье и одел его себе на шею как ярмо. Закрыв глаза и запрокинув голову к лампе, он прокричал:
   - Последний, хотя и пустой!
   Что-то холодное капнуло сверху и быстро потекло вниз на затылок, пренебрежительно быстро пробегая колючую щетину коротко стриженных волос. Юсуф резко ощутил, что он сидит на чем-то жестком.
   Шея затекла и болела, но больше от тела словно ничего ни не было. От этой неожиданности Юсуф шумно выдохнул, открыв рот как рыба и открыл глаза.
   Он сидел на стуле в своем кабинете, какие-то молодчики в шарфах и масках на лице зачем-то избивали шкафы с книгами, еще один готовился облить все упавшее и растоптанное чем-то из канистры. В коридоре кто-то кричал, едко пахло пожаром, на улице ревела сигнализация в сотне машин и кто-то стрелял в кого-то.
   Юсуф хотел пошевелиться и что-то взять в руки, но поднял голову и тут же уронил ее на грудь. Из этой груди текло что-то красное, по белой рубашке, как пятно от цветной перьевой ручки. На столе перед ним лежал его незаконченный перевод поэмы Аль Ибн Ибунина. И Юсуф не сожалел о не нажитом, прожитом и изжившем. Он сожалел о том, что он - пустой.