Экзамен

— Здравствуйте, — говорю я при входе в кабинет своему преподавателю.

Их здесь трое, потому говорю всем сразу, ибо не знаю, какой из них конкретно преподавал у меня. Они единодушно поворачиваются ко мне корпусом и принимаются испепелять мой костяк своими чуждыми моим убеждениям взорами.

— Присаживайтесь, — отвечают хором и продолжают с едкой ухмылкой смотреть на мое телосложение. Они одинаковы на лицо: морщинисты, обрюзглы и желты, с неровными лбами и заиндевевшими на висках клоками волос. Я метаюсь взглядом от одного стула к другому, не зная, на какой сесть. Теряюсь. Всего три варианта, но угадать так сложно, словно я мышь в клетке — на всех стульях сыр, но два из них — электрические. Они прекрасно видят мое замешательство, отчего злорадствуют еще интенсивнее. Делают все это напоказ, недвусмысленно тыча в меня пальцами, но при этом как бы стараются скрыть свою наглость. Причем в этом напускном старательстве куда больше насмешки, чем в ее прямолинейном проявлении. В кабинет постоянно входят различные студентики и доценты. Каждый из них перемигивается — или мне кажется? — с моими преподавателями и, испытав меня ироничным взглядом, покидает помещение. Нервозность поглощает мой дух и не дает сосредоточиться. Я понимаю, что экзамен уже начался. Робко приближаюсь к одному из стульев и тут же отскакиваю от него как ошпаренный: он слишком внушительный, больше напоминающий директорское кресло, нежели стул. Я не готов к такому. Это не для меня. Я слишком ничтожен и мелок.

— Сделайте же наконец свой выбор, голубчик. Чего вы такой неопределенный? У вас же есть на это абсолютное право, — произносит один из них, прерывая всеобщее единство.

— Вы вообще сегодня готовились? — задает вопрос другой.

Я оборачиваюсь к нему. Может, это он и есть? Тот самый мой преподаватель? Так безответственно утерянный и теперь вновь обретенный? Я смотрю на его мерзкое лицо и вижу, что оно начинает сглаживаться: морщины словно испаряются, нос из крючковатого становится более ровным, а глаза... О эти полные заботы отеческие глаза! Он смотрит на меня с искренней душевною опекой, смотрит и как бы самоутверждается относительно моей уверенности в нем. Я убежден, что из всей троицы он смеялся надо мной меньше всего. Нет! Я уверен, что он смеялся лишь из солидарности к своим коллегам, сам того ни разу не желая. Смеялся, лишь бы сохранить за собой свой пост, ведь это важно, ведь кто он без него? Даже не мой преподаватель, абсолютно чуждый мне человек, не нужный ни мне, ни обществу... Я уверен, что душа его, чистая и благонравная, ни за что не посмела бы вынести оскорбление в сторону моей личности. О этот благородный стан! О перебирающие кипу документов стальные, крепкие и мужественные пальцы! Это он! Сияние его лика безмерно велико. Оно ослепляет, словно паяльная лампа. Я не могу ошибаться. Этот человек — мой единственный ориентир, моя надежда в этом серпентарии гадюк и уродливых невежд. И как же мне хочется подбежать к нему, уткнуться в эту могучую грудь и быть уверенным, что его достоинство защитит меня от ему подобных. Как хочется мне рухнуть полностью в его объятья, в эти отцовские, готовые отогнать любую невзгоду руки. Моя вера в этого человека непоколебима: он непогрешим, он не предаст. Я люблю его больше, чем кого-либо из своих родных. И он всем своим лелейным видом разделяет мое чувство: ровный высокий лоб, приятная, полная доверия дружелюбная улыбка пышных губ, еще не тронутые сединой черные волосы, внушительный и атлантического рода нос, пышущие негой и безопасностью глаза. Я на ходу скидываю портфель и куртку, мчусь к его столу. Он вроде бы недалеко, всего лишь в конце кабинета, буквально в четырех метрах от меня, но это мгновение, этот миг соприкосновения с высоким кажется мне вечным, кажется мне сродни самой нирване. Я бегу к нему и вижу, как он встает со своего места, распростирает руки в стороны, чтобы принять меня, всем своим величественным станом демонстрируя то, что я в нем не ошибся. Но что это? Печаль проскальзывает в его глазах, опущенных на стул. Он говорит мне, что я должен сесть прежде каких-либо любезностей, должен соблюдать формализм и субординацию, должен во что бы то ни стало и как бы он сам ни желал порушить эти долги. Я понимаю, что так надо, что то нужда. Сажусь на стул. Я счастлив, я спасен! Он тоже сел. Мы смотрим друг на друга. Во мне нет ни капельки сомнения. Он показывает пальцем за мою спину. Я оборачиваюсь, краем глаза замечая, что с его лицом происходят некие чудовищные метаморфозы, и замираю. В кабинет вваливается вся студенческая орава. С меня все смеются, заливчато и припадочно. Слюни стекают у них по подбородкам, вытаращенные глаза гадостно буравят мое самоощущение.

Все тело окуталось немым отчаянием. Я смотрю на них с непониманием, предчувствуя грядущую катастрофу, смотрю взглядом обреченного, не верящего в то, что его жизнь должна сейчас оборваться, не ведающего, почему ей суждено оборваться именно таким образом. Смотрю и не вижу ни грамма этой жизни.

— Вы не угадали, — раздается сверху (он успел встать, чтобы подчеркнуться еще пуще, хотя я этого не заметил) строгий голос выбранного мной преподавателя. Раздается неким звучным императивом, отчетливо призывающим к исполнению моего приговора.

Из-за входной двери, аккуратно и бережно ее отворяя, тут же высовывается огромная черная рука; раскидывая всех на своем пути, она цепко хватает меня за туловище. Сжимает в своем кулаке. Я не пытаюсь вырваться, я понимаю, что ошибся, что виноват, что это все закономерно и прямо проистекает из моего непотребства. В верхних фалангах ее пальцев я узнаю весь состав деканата. Они улыбаются. Невольно улыбаюсь им и я, как будто стремясь подобным жестом заслужить их снисходительность, завоевать взаимопонимание, поднять им своей радостью настроение. Но это не срабатывает. Они продолжают улыбаться, совершенно не взирая на мою ответную реакцию. Я чувствую все более нарастающую разрывную боль, слышу хруст собственных перемалываемых костей и постепенно теряю сознание. Веки необратимо опускаются под тяжестью внешнего влияния, и я словно растворяюсь в патоке собственной бесполезности и незначимости, утверждаемых моим нынешним положением. Последнее, что я смог разглядеть в навалившемся тумане, — это то, как мой настоящий преподаватель ставит в ведомости моей группы пометку о пересдаче.


Рецензии