Холодная роса. Главы 1-5

I

Автомобиль плавно въехал в высокие ажурные ворота, за которыми через кусты рододендрона виднелся парадный вход. Вечер выдался сырым; ранние сумерки пришли вместе с вязким серым туманом. От земли тянуло дождем, и, покинув машину, гости испытали приятное предвкушение тихого семейного праздника.

Джентльмен средних лет в кофейного цвета пальто и свежих перчатках первым делом поправил на себе голубой в крапинку галстук, а уж потом обернулся на свою жену, которая шла позади, одной рукой обхватив перевязанную лентой коробку, а другой сжимая ладошку маленькой девочки, похожей на куклу с шелковыми локонами. Сзади всех неторопливо вышагивала еще одна молодая дама: высокая, румяная, с лицом здоровой, уверенной в себе женщины.

— Тетя Эрна, а госпоже Смарт понравится наша коробка с конфетами? — пролепетала девочка, с любопытством осматривая пейзаж унылого парка.

— Конечно, моя дорогая, — ответила та, что вела ее за руку.

— Сколько дней вы мастерили свою бонбоньерку? — спросила вторая леди.

— Два дня, — с преувеличенной тяжестью вздохнула Эрна. — Она получилась лишь с седьмого раза.

В это время джентльмен пропустил их вперед, так как, скривившись от какой-то неприятной мысли, был вынужден вернуться к оставленной у ворот машине, такой же отшлифованной и щегольской, как и его костюм.

— Эй, ты! — окликнул он шофера и снова презрительно сморщился, досадуя на свою привычку забывать имена слуг. — Почисти салон — я видел там крошки.

Рихард Нэдрис с досадой вспомнил минувший инцидент, когда попросил девчонку не есть в автомобиле, но его просьбу никто не принял во внимание; напротив, жена как будто специально достала для Мирабели новое суфле, хотя прекрасно знала, как он не выносит в дороге гастрономический запах. Больше всего Рихард ценил в жизни чистоту и утонченный колорит стиля, которому следовал во всем. Он болезненно встречал малейшее отступление от правил: залОм на воротничке рубашки мог испортить ему настроение на весь день.

Эрна каждым своим поступком метала в мужа копья холодной издевки. Вот и сегодня, отправляясь на день рождения своей матери, она выбрала самый худший наряд — хуже того, в котором она работала в оранжерее. Длинная узкая юбка в пестрый цветочек, линялая кисейная блуза с застежкой до подбородка, уродливые туфли на стоптанном каблуке — право, глядя на нее, можно было подумать, что они живут на ферме, а не в приличном доме. Разве Рихард не покупал ей новомодные шляпки? Разве не дарил ей изумрудное колье? Где все это? Ну конечно, пылится в сундуках и шкатулках. Причем он точно знал, что Эрна нарочно уродует себя, чтобы из развлечения растравить ему печень. Он видел это по ее бесстрастным водянистым глазам и по насмешливо изогнувшейся губке: она торжествовала, если ей удавалось вызвать его досаду. И за что она так ненавидит его, своего мужа? Ведь они живут в пусть не самом счастливом, но спокойном браке уже целых девять лет!

Рихард с опаской поглядел на копну растрепанных рыжих кудрей Эрны, мелькнувших в проеме двери. «Точно стог сена!» — подумал он. Перед выходом из дома он попросил ее привести себя в порядок — она привела… Вместо мало-мальски привлекательного наряда она напялила худшее, что нашла в своем гардеробе, а на голове соорудила нечто сродни птичьему гнезду, чего месяц не касалась гребенка. Что ж, вызов удался. Но Рихард был слишком правильно воспитан для скандалов по мелочам. Как истый джентльмен, он ограничивался намеком и утомленным прищуром глаз.

Между супругами Нэдрис уже давно перевелась симпатия. Ее заменила привычка и тщательно маскируемая от других разобщенность интересов. Это была типичная пара, каких немало, где два совершенно чужих человека были вынуждены в силу установленных обществом правил именовать себя семьей.

— Поторопись! Мадам ждет твоих поздравлений! — крикнула Рихарду Стелла, лучшая подруга Эрны, которая была ее спутницей на любом торжестве.

— Уже иду! — отозвался тот и нехотя поплелся к дому, где ему ближайшие два часа придется краснеть перед тещей за жену.

...«О, как бы я была счастлива, если б эта девочка была моей дочкой!» — думала Эрна, входя в гостиную вместе с Мирабель под торжественный бой маятника и шелест подарочных оберток. Хозяйка спешила навстречу долгожданным гостям, и всё казалось сбывшимся — стоило только чуточку дать волю фантазии. Пахло жареной индейкой, под ногами на нежно-розовых цветах ковра радостно вертелась такса Жизель — любимица хозяйки.

— Где Рихард? Почему он не торопится прильнуть губами к моей щечке? — шутливо дуясь, произнесла мать Эрны, но тут в холле послышались голоса, и она засияла еще больше: — Вот и наш дорогой зять! Рихард, Стелла, входите же скорее! Стол накрыт!— Она металась между вошедшими, не зная, кого больше обласкать, раскатисто смеялась и шутила словно девчонка.

— Вы хорошеете с каждым годом, Иветта, — целуя ей руку, а затем и щеку, пробормотал Рихард. — Несомненно, самостоятельная жизнь пошла вам на пользу!

— Что ж, надеюсь, никто не будет спорить с тем, что сегодня я стала на год моложе? — захихикала в ответ Иветта Смарт.

II

Теперь самое время поподробнее осветить каждого участника этой истории.
Девять лет назад Рихард Нэдрис, будучи подающим надежды сотрудником транспортной фирмы, познакомился со своей будущей женой. Вышло это случайно, на одном званом вечере, куда ее пригласили, следуя закону вынужденной признательности — она работала гувернанткой в той семье. Девушка была скромна, казалась умной, что придавало ей некоторую холодность, и производила впечатление нелюдимки. Женщины такого типа имеют все шансы пополнить круг старых дев. Худая, нескладная, пресная и скучная, она сама словно тяготилась тем неприступным образом, который себе создала. Одевалась без должного вкуса, то и дело поджимала губы, в мыслях придираясь ко всему, что ее окружало, но вслух не высказывая ничего… В общем, эта образованная дикарка могла понравиться разве что дряхлому вдовцу, восхваляющему пуританские наклонности прошлого.

Меньше всего Рихард понимал, почему со дня знакомства с этой особой он начал искать с нею новых встреч. Наверное, здесь сыграл инстинкт предосторожности: учась на печальном опыте друзей, Рихард создал внутри себя твердое предубеждение касательно всех красивых женщин. Он видел их лицемерками и изменницами, а такая, как Эрна, по его мнению, могла стать преданной женой.

Рихард ни минуты не скрывал от девушки серьезности своих намерений, чем и купил ее благосклонность. Постепенно она растаяла, вознесшись в мечтах до уютного очага с кучей шумных ребятишек. Эрна очень любила детей, но судьба лишила ее счастья материнства, поэтому, невзирая на достаток, она возобновила работу, начав давать частные уроки.

Прошло девять лет, и теперь Эрна стала еще серьезнее, еще сдержанней в проявлении своих чувств. В ее внешности уже ничего не напоминало рыжеволосую дикарку: это была зрелая женщина — пусть наделенная некоторыми странностями, зато составившая партию обеспеченному человеку. Местные сплетницы не упускали случая пообсуждать ее в отместку за удачное замужество. Мало кто из них знал, насколько сильно Эрна раскаивалась в своем поступке! Она не должна была соглашаться на этот брак. По ее вине Рихард, совершенно неповинный в складе своего характера, страдал уже который год. Когда супруги не выносят друг друга, остается единственный выход — развод, но если он слишком джентльмен для такого поступка, а она — слишком поглощена своим миром, то решение откладывается на неопределенный срок. Смирение овладевает ими. Рихард и Эрна настолько привыкли не замечать своих проблем, что даже о них не говорили. Все шло так, как должно было. В конце концов, худой мир лучше одиночества.

С тех пор как Эрна узнала о том, что не может иметь детей, ее застарелая отчужденность приняла характер болезни, а скрытность граничила с тайным брожением нереализованных грез. Она стала нелюдима со взрослыми и лишь только в компании своих юных учеников находила кратковременное утешение.

С детских лет Эрна мечтала о большой, дружной семье и с детских лет этого безнадежно лишилась. Когда Эрне было пять, отец бросил их с матерью ради более молодой, более красивой, а главное, богатой женщины. Вскоре она родила ему сына, и прежняя семья оказалась забыта. Да и зачем Робину Гейли (так звали отца), нужно было вспоминать брошенную дочь? В прежней семье он был жалким приспособленцем — его скудного заработка едва хватало на то, чтобы прокормить голодные рты. А в новой семье Робин неожиданно для самого себя стал успешным человеком — его зауважали. На деньги второй жены он организовал бизнес; отныне его имя все чаще звучало в привилегированных кругах.

В то самое время Эрна и ее мать давились куском черствого хлеба и с грустью думали о чужом счастье, которое казалось фантастическим, недостижимым. Девочка взрослела с ненавистью в душе. Она внутренне ощетинивалась всякий раз, когда мать говорила ей о второй семье отца. Обида тяжким грузом лежала на сердце Эрны. Больше всего ее злило то, что тот мальчик — ее единокровный брат, — растет в детской с радужными стенами, всеми обласканный, всеми любимый. Ему неведома нужда, он командует слугами в этом солнечном раю, за гранью несправедливости. Разумом Эрна понимала, что он ни в чем не виноват — он просто появился на свет там, где было его предназначение. Однако коварное чувство неудовлетворенной мести, спрятанное под маской тихони, твердило день и ночь: виноват, виноват, виноват… Виноват, потому что нужен. Потому что желанен на этом свете. Потому что находится в центре внимания рядом с обоими своими родителями.

А она одна. Ее семья распалась. Нет, она не могла этого простить!
Следуя кодексу истого джентльмена, Рихард позаботился не только о жене, но и о теще. Ей купили дом неподалеку от усадьбы супругов, в уютном пригородном поселке.
Иветта Смарт — моложавая женщина шестидесяти лет, — оставалась оптимисткой несмотря ни удары судьбы. Предательство мужа не сломило ее, не сорвало с глаз «розовых очков», сквозь которые мир кажется прекрасным. Спокойствие продлило ей молодость. Теперь, когда благодаря зятю сбылись ее мечты о достатке, Иветта не ограничивала себя в еде и невинных прихотях. Глядя на эту цветущую даму, с трудом верилось, что она когда-то могла голодать и работать на грязных работах. В ней жила неистребимая тяга к жизни, эдакая непосредственность, благодаря которой госпожа Смарт быстро отошла от тягот, приспособившись к новому образу жизни. За ней приударяли почтенные вдовцы, но она навсегда закрыла для себя тему любви; открытыми остались лишь одежда, путешествия и сладости. Иветта увлекалась французской модой и водила дружбу с лучшей портнихой округи.

Эрна же старалась ни с кем не сближаться. Как-то само собой получилось, что Стелла начала ходить в ее дом, заслужила симпатию Рихарда, а потом с помощью своего непревзойденного обаяния расположила к Эрне родителей Мирабели настолько, что они начали отпускать девочку в гости к учительнице на несколько дней. Стоит ли говорить, что Эрне, мечтающей о своем ребенке, очень нравились эти игры в «дочки-матери». Когда Мирабель гостила у нее, Эрна будто оживала. Когда же та возвращалась к родителям, Эрна вновь сникала; огонек увлеченности гас в ее глазах.

Таким образом Эрна жила уже полгода: в ее жизни появились люди, которых она научилась не обходить стороной, а именно: Рихард, Стелла и юная воспитанница. Конечно же, была еще и мама. Визиты к ней всегда оставляли в душе оттенок приятной грусти.

Иветте прощали все. Она была общительна и безалаберно хлопотлива. Каждый входящий в ее дом навсегда входил и в ее щедрое сердце. Поистине ангельская натура матери снова и снова вызывала в Эрне вопрос: «Как мог отец бросить такую женщину?» Ее справедливая ненависть, пройдя сквозь года, стала тупой нетерпимостью. Ненависть требует действий, а нетерпимость спокойно ворчит, ворочаясь в темноте закостенелого сознания.

III

Сегодня в доме Иветты Смарт царило праздничное возбуждение. Вслед за поцелуями, объятьями и вручением подарков все направились к арочному проему дверей, ведущих в гостиную, одетую в древесно-пастельные тона.

Маленькие семейные праздники стали традицией. Всё в точности повторялось из года в год: поздравления, чинная трапеза, звон бокалов, яблоки в вазе из цветного хрусталя, вид из окна на пейзаж туманных октябрьских сумерек, люстра в центре потолочной лепнины, бой часов в передней… Эрна стесненно вздохнула. Так будет и на сей раз, разве только мама потащит после ужина Стеллу в свою комнату — показывать сумочку, купленную в центральном универмаге. Они даже чем-то похожи: обе легки и непосредственны, обе привыкли быстро сближаться, обе отчаянные модницы. Рихард начнет снова намекать на то, чтобы Эрна брала с них пример, но ей это ни к чему. Неважно, какое на тебе платье. Главное — состояние души.

Эрна уже готовилась обыденным взором окинуть комнату, как замерла в изумлении: в плюшевом кресле возле камина сидел незнакомец. Он курил трубку и как-то странно улыбался.

— Кто это?! — воскликнула Эрна, вся сжавшись от внутреннего холода.

— Твой отец. Он решил навестить нас.

Иветта нисколько не смутилась. Она как обычно поправляла салфетки на столе, наполняла фужеры, сетовала на сырую погоду, в то время как ее дочь стояла словно пораженная громом. Отец! Как он смел?! Явиться после стольких лет и сделать вид, будто ничего не случилось!..

Эрна судорожно рванулась к двери, но муж задержал ее.

— Не горячись, — шепнул он сквозь натянутую улыбку.

— Только если он уйдет! — громко выкрикнула она.

Все в замешательстве переглянулись.

Робин Гейли спокойно поднялся с кресла. У него было авторитетное лицо с окладистой рыжей бородой и светлым, искренним взглядом. Широкоплечий, крупный, подтянутый, он излучал уверенность и прямоту, несмотря на свой преклонный возраст. Однако неприязнь Эрны была слишком остра, чтобы быть подкупленной столь внезапно. Слишком долго Эрна укрепляла в себе негатив, чтобы теперь сдаться без боя. Гейли понял, что здесь не помогут ни уговоры, ни даже унижение, ибо бледные щеки дочери покрылись яростным румянцем, а глаза заледенели презрением. Она вся вытянулась, напряглась, замкнулась, готовая для ожесточенного броска.

— Я не уйду, — объявил отец. В его голосе звучала уверенность, с которой придется считаться. — Твоя мать простила меня. Вместе мы решили забыть былое и стать наконец-то друзьями.

— Это же замечательно! — подхватила Иветта, чтобы предотвратить взрыв дочери. — Пусть на один вечер, но мы опять станем семьей. Настоящей семьей! Разве ты не этого хотела, дорогая?

Женщина подошла к Эрне и хотела погладить ее по щеке, но та резко отстранилась.

— Спустя двадцать четыре года я не хочу ничего! Я росла без отца — это он отнял у меня половину детского счастья, о котором мечтает каждый ребенок! — выкрикнула Эрна, но прикусила губу, увидя, что маленькая Мирабель глядит на перебранку взрослых с любопытством и недоумением. — Я ухожу. Мне это не нужно!

Она выбежала в коридор, без сожаления отстранив от себя мужа и подругу.

— Эрна, постой! Ты же испортишь праздник своей маме! Вернись ради нее! — воскликнула Стелла.

— Нет!..

Эрна несколько раз прошлась взад-вперед по лужайке, исступленно комкая шарф, кликнула шофера, затем вернулась в дом и вышла уже с воспитанницей.

— Машина вернется за вами. Празднуйте без меня. Мое присутствие вряд ли скрасит вам вечер.

Стелла в отчаянии заломила руки. Такого тупого, слепого упрямства она еще не встречала. Как бороться с каменной непреклонностью? Твердым шагом чеканя плитку дорожки, Эрна проследовала к автомобилю. Вместе с ничего непонимающей девочкой они уже уселись в салон, когда со ступенек крыльца сбежал Робин Гейли. С несвойственной своему возрасту прытью он промчался несколько метров и прильнул к стеклу машины, готовой тронуться в путь.

— Не пори горячку! Дай мне шанс! — умоляюще прошептал отец. — Поверь, мне тоже нелегко жить с этим грузом! Да, да, я ушел, — он досадливо мотнул головой, — на то имелись причины... Ты была слишком мала, чтобы судить о моем поступке. Но я твой отец. Я пришел спустя столько лет, чтобы загладить свою ошибку. Мы — семья по крови, и этого не отменить никакой враждой! У тебя есть младший брат. Он, как и я, хочет стать тебе другом! Я бы не решился прийти сегодня сюда, если б не Санди... Это он, твой брат, подтолкнул меня сделать шаг к примирению!

За отсвечивающим серое небо стеклом лицо Эрны дернулось нервной усмешкой.

— Твоему Санди просто скучно. Он сводит нас из развлечения, как тряпичных кукол, — произнесла Эрна. — Рон, поехали!

Машина тронулась, и рука отца сокрушенно соскользнула вниз. Он еще силился что-то сказать, но слов не хватало. Шанс на понимание таял вместе с удаляющимся автомобилем. Лишь промозглый ветер кружил опавшую листву, словно вороша забытое и потерянное, оборванное когда-то мановением бездумного порыва.

Оставшись один, Робин горестно покачал головой...

IV

Несколько дней спустя Робин Гейли восседал за своим рабочим столом, под величественными сводами кабинета. На улице накрапывал монотонный осенний дождь, было тоскливо. Тоску будничного дня то и дело поддерживали заунывные сигналы машин, грохот повозок и шорох колес. Город бурлил неугомонной жизнью, за стеной царила трескотня пишущих машин и беготня клерков. Бумаги кипой громоздились на краю стола в ожидании хозяйкой подписи, но Робин уже который день был не в силах заниматься работой. Перед его глазами застыла одна картина: автомобиль, в котором уезжает дочь — эта незнакомая ему взрослая женщина. В прошлом он отказался от нее. Вправе ли она теперь ответить ему тем же? Да, вправе. Но, боже мой, до чего обидно будет стерпеть эту холодность, это непрощение! Гордость Робина (а он был гордым человеком), жестоко страдала. Бывшая жена простила его — по своей натуре она и не могла поступить иначе, — но радость от легкого прощения была неполной.

Нужно было подсластить маленькую победу победой покрупнее, досыта удовлетворить страдающую совесть, заставить дочь принять его. Во что бы то ни стало!
Стукнула дверь. В комнату вошел сын Робина — Санди. Ему было двадцать три; это был удивительно милый, чуткий и заботливый юноша. Взращенный (как правильно думала о нем Эрна), в тепле родительской заботы, с рождения не ведающий ни в чем отказа, он в силу каких-то непостижимых причин не изнежился, не превратился в эгоиста, а напротив — старался всем вокруг нести добро. Он словно подспудно чувствовал себя за что-то виноватым. Хотя… за что? Нет, Санди был безвинен. Он лишь очутился там, куда направила его воля провидения.

Глядя на своего мальчика, Робин Гейли отдыхал душой. У юноши был прозрачный, легкий взгляд: он мог долго в упор глядеть на вас своими лучистыми голубыми глазами, но вы не испытывали неудобства, ибо доверчивая любознательность ребенка (именно такое впечатление он производил), не способна обременять.

Приподнявшись на стуле, Робин через стол протянул сыну руку. Тот сжал ее и на секунду задержал, словно желая в который раз напомнить родителю о своей любви. Выразительные глаза Гейли-младшего глядели сверху вниз с детской серьезностью; мягкий чувственный рот улыбался волнительным ожиданием; крылья прямого, правильной формы носа чуть трепетали. Лицо его было по-женски красиво и бледно; на чистый лоб волной, наискосок лба, падали светло-золотистые волосы. Молодой человек остановился перед отцом в накинутом на плечи плаще. На поверхности холщевой ткани поблескивали капли дождя, что напоминало о царящей на дворе непогоде. В остальном же облик Санди излучал солнечное сияние, к которому хотелось прикоснуться, чтобы самому напитаться этим ласковым теплом.

— Я поеду к ним, — сказал он тихо, и доверчивые глаза его засветились наивной решимостью.

— Они тебя не примут, — хмыкнул Робин.

— Я знаю, что должен ехать. Знаю, понимаешь?

Тот многозначительно кивнул.

— Сынок, делай то, что велит тебе долг. Ты смел и решителен. Ты до конца честен с самим собой... Знаешь, порой я даже завидую твоей юности, твоей свободе! Ты бы никогда не наломал моих дров, — вздохнул старик.

— Да, я бы никогда не бросил свою жену, но это еще не значит, что тебе нет прощения, — возразил Санди. — Я поеду, чтобы вымолить прощения всей нашей семье. Я не смогу иначе.

— Что ж, ступай. Может, тебе удастся то, что у меня не вышло...

— В любом случае вина не должна висеть над нами, — запальчиво подтвердил юноша, чем вызвал снисходительную улыбку отца. «В твои годы я тоже был таким. Но поверь: всё меняется. Изменишься и ты», — говорили его усталые глаза. «Нет!» — мысленно Санди отшатнулся, ибо знал, что никогда не отступится от своих принципов.

Сын уже почти достиг двери, когда отец похолодел от дурного предчувствия.

— Всё-таки это неправильно. Не нужно брать долг с чужих плеч! — сказал он вдогонку.

Санди улыбнулся.

— Не с чужих, отец. Это также мой долг, как и твой. Мы — одна семья.

V

— Ты слишком много куришь. А ведь ты работаешь с детьми…

Жадно затянувшись, Эрна вскользь посмотрела на подругу. Они сидели на перилах террасы, посреди умиротворенной тишины. За добрые четверть часа их беседа в основном состояла из молчания и односложных ответов. На востоке разгоралось холодное, пронзительно-чистое утро. С веранды дома супругов Нэдрис хорошо просматривалась прямая, как натянутая струна, дорога, подходящая к сетчатым воротам.

Стелла наблюдала Эрну завороженно, даже с каким-то испугом, а та, в свою очередь, чувствовала, что не питает к ней прежней симпатии. Быть может, виной всему гнев на отца? Так или иначе, а в золотых лучах рассвета белокурая, румяная Стелла выглядела еще свежее и краше. Ее неполные девятнадцать лет неожиданно бросили вызов двадцати девяти годам Эрны, отчего последняя помрачнела и осунулась. «У нее всё впереди… А что ждет меня?»

В том, как курила Эрна, было что-то мужское, грубое, лишенное привлекательности. Стелла содрогалась, глядя на это странное зрелище. Казалось, где-то внутри, под оболочкой спокойного, даже немного равнодушного облика обитает дикое, необузданное пламя. Чего именно хочет эта женщина? Стелла терялась в догадках.

— Ты знаешь, после чего я начала курить, — помедлив, произнесла Эрна.

— Да… — Стелла вздохнула.

— У меня никогда не будет своих детей, — мертвым голосом сказала Эрна, — а те, которых я учу, все-таки чужие. Мирабель бывает со мной так мало… Она всем существом своим рвется к родителям. Ну конечно: я только учитель, надзиратель в юбке, а там — ее корни, ее дом. Представляешь, некоторые ученики считают меня строгой. Меня! — Она вытаращила свои прозрачные близорукие глаза, продолжая глядеть в сторону, сквозь пелену табачного дыма.

— Детей не обманешь, — заметила Стелла. — Со своим отцом ты расправилась круто. Даже не позволила ему поваляться у твоих ног!

— Зачем? Его унижения ломаного гроша не стоят. Где он был раньше?!..

— Растил сына, наверное, — усмехнулась подруга.

— Моя жизнь рушится… — Эрна обреченно махнула слабой рукой. — А я так хотела создать семью! Настоящую семью, понимаешь?

Стелла молчала, не зная что сказать, а потом посчитала нужным опровергнуть жалобы подруги; такое ведь затем и говорят, чтобы тебя переубедили и утешили:

— Рихард любит тебя.

— Он спит и видит, как бы меня бросить. — Эрна утерла рукавом сухие щеки. — Рано или поздно он это сделает.

— Развод? — Девушка округлила глаза. — Брось, это же моветон! Как на него будут смотреть в обществе? Впрочем, — она опомнилась и замялась, — я не то совсем хотела сказать… Муж тебя любит! У него в мыслях нет подобной чепухи.

Эрна только усмехалась и медленно качала головой, как может делать это только человек, безнадежно погруженный в омут апатии.

— Сейчас не те времена, моя дорогая. Уже не женятся до гроба.

— Эрна, кто это? — вдруг вскричала Стелла, проворно спрыгнула с перил и повернулась к воротам, чтобы рассмотреть получше.

Хозяйка даже бровью не повела.

— Почтальон, — сказала она бесстрастно.

— Смотри, он идет сюда! Какой-то молодой джентльмен! — Стелла уже пылала предвкушением флирта. Ее румяные щечки разгорелись еще больше от радости и любопытства.

Действительно, к дому по дорожке шел незнакомец. Причем шел так уверенно, как будто точно знал, что ему нужно именно сюда. Красивое лицо его светилось приветливой улыбкой, ветер трепал края бежевого плаща, дополненного повязанным на шее шарфом. Незнакомец легко взошел по ступенькам на террасу, перебросил дорожный саквояж из правой руки в левую, и вот Эрна уже видела протянутую для приветствия ладонь.

— Сандерс Гейли, — сказал юноша и улыбнулся еще шире — простодушно и искренне. Его улыбка подкупала лучше всяких слов, поэтому Стелла, видя, что подруга, побагровев от возмущения, медлит, подала ему руку, но не для пожатия, а для поцелуя. Он тотчас поднес нежные пальцы к своим губам и так же быстро опустил, притом щеки его слегка порозовели. Всё свое внимание гость обратил на рыжую женщину с помятым бессонницей лицом, ибо без труда узнал в ней дочь Робина Гейли. Она очень на него походила.

— Я приехал утренним поездом, чтобы…— начал было незваный гость, но Эрна перебила его надтреснутым голосом:

— Чтобы уехать обратно. Вы здесь не нужны, и нас, к счастью, ничего не связывает. Начиная с пятилетнего возраста отец не потратил на меня ни цента.

Юноша смутился.

Стелла поспешила уйти, чтобы не стать свидетелем семейной сцены — сцены первого свидания сестры с братом, который лишил ее полноценного детства.

— Уходите, — беззвучно проговорила Эрна. Она не находила сил смотреть в лицо чужого человека, зная, что он брат — далекий, но родной по крови. В юности Эрна представляла его себе надменным барином-бездельником, который нежится в пуховой перине от зари до зари, поэтому теперь старалась держаться с удвоенным высокомерием. — Надеюсь, вы не заставите меня выводить вас силой.

Он молчал, глядя на нее с растерянностью нашкодившего ребенка.

— Почему вы молчите? — Она вынужденно подняла на него свои холодные глаза.

— Я хочу узнать вас поближе.

— Вас прислал отец?

— Нет. Он даже меня отговаривал.

— Правильно делал. Вам нечего совать нос в нашу жизнь.

Санди виновато опустил голову.

— Мне жаль. Я… уйду.

Стало тихо. Когда через несколько секунд Эрна подняла голову, его уже не было рядом. Если бы она не увидела мелькнувшую в проеме калитки спину, то, наверное, подумала бы, что видела сон. Воспитанный молодой человек, а вовсе не отъявленный нахал, каким она его себе представляла. Как?! Эрна вскочила и провела рукой по глазам, словно очнувшись. И он — ее брат?! Не может быть. Это кто-то другой. Благородный герой, сбежавший со страниц книги. Он не может быть пресловутым сыном отца от другой женщины. Странно, при встрече Эрна даже как следует не рассмотрела его, а сейчас отчетливо видела в своем воображении. Стоило только прикрыть глаза, как он появлялся перед ее затуманенным взором: тихий, виновато улыбающийся.