Книга Корешей. Книга ЖУК. Глава 1

Идти лучше, чем бежать
  стоять лучше, чем идти
    сидеть лучше, чем стоять
                Дао Дэ Дзин


Только когда меня выперли в сел-блок А, где сидели местные мелкие уголовнички-американцы, я смог со стороны оценить мою «морскую прогулку» на борту затонувшего Мейфлауэра».
Экзотические акценты, гражданства типа Саудовской Аравии, Табаго и Тринидад, Гватемала и Гондурас, Непал, Бангладеш и Бирма — которая хоть и Мьянма, но для Исы всегда Бирма.

Думал о них как о малоинтересных туземцах, а столкнувшись духовно, совершенно неожиданно обнаружил, что отличаются они от тебя разве что только внешне. Это как же получается? Интернет нас уровнял? Гугл? Голливуд? Или родственность душ существовала испокон веков?

Два месяца в трюме Флауэра меня изменили. Я навсегда потерял Америку, но возлюбил весь мир. Депортация из смертельного приговора вдруг превратилась в новую возможность, реинкарнацию в другом теле и другой стране. Возможно именно такие встряски и спасают меня от жира и депрессии.

Шардон, Оухайоо — это большая деревня поселкового типа. Все поселковые типы друг друга знают — и шпана и менты. Все белые, все с презрительным отношением к акцентам, каждая сволочь за Трампа голосовала — наконец удалось разглядеть его электорат вблизи. Я думаю, страна бы только выиграла, если бы депортировали и их  рыжего предводителя.

В отсеке А кроме меня тихо жил и Грут — вышвырнутый сюда за пьянку и грубости в адрес сержанта Бэтчелор. Еще тут обитает Илия — серб из Боснии, ни слова ни знающий ни по-английски, ни по-русски. В его медленной отрешенной речи можно  легко уловить славянские слова общего пользования. Я уверен — через пару недель общения мы создадим словарь понятных слов и культурный обмен пойдет быстрее.

С другой стороны общаясь с людьми языка которых не знаешь, снова убеждаешься на сколько мы похожи на уровне основ, общего ядра, на которое  набросили разные оболочки. У нас со Старым Илиёй  телепатия установилась — я видел, что он хочет сказать по его глазам, а он по моим — еще до того как я  бомбардировал его бессвязным английским, неграмотным русским и несуразным украинским.

Говорит Илья мало, будто отвешивает электронными весами кокс. С Грутом у меня и раньше ничего общего не было. И дело даже не в Сьерра-Леоне, откуда его импортировали в нежном возрасте. Грут намного младше, любит рэп и не читает книг. Из-за того что я читаю книги, свято верю будто я интеллектуал и эрудит.

Недостаток общения и одиночество изумительные ингридиенты чтобы привести в порядок бортовой журнал Мейфлауэра. Я просыпаюсь в три часа ночи, отжимаюсь от пола, пью кофе и бросаюсь лопатить обрывочные заметки сделанные в бараке и на бегу. Скучаю по корешам и от этого восстанавливать их портреты удовольствие изысканное.

К шести утра — когда поезд метро подходит к подъёму и дверь «Илтимос Суянмангиз» отъёзжает в сторону — у меня  почти готова следующая глава рукописного черновика «Книги Корешей». Больше нигде у меня не было такой производительности, как в одиночке Шардонской каталажки. Ни интернета, ни социальных сетей, ни новостей, ни забот о хлебе насущном.

Возможность встретить знакомцев с Мэйфлауэра была только во время походов в клуб страдающих раком яичек и на сессии гаражного правосудия. Скорость работы трамповых чекистских троек замедлилась,машина арестов и репорта в газеты работала гораздо быстрее, чем сам процесс депортации. Тюрьмы наполнялись как в лучшие времена президента Каримова — основателя Успехской джамахирии.

Все было как у Трампа — нахватали людей, чтобы показать поселковым республиканцам результат, а как расстреливать быстрее или в унитазы спускать — не продумали, застряли. Ни у Каримова, ни у Сапармурода Туркменбаши Трамп ни учился. Так что хотел как лучше, получилось — как всегда — плати выкуп, выходи без разрешения на работу и жди суда — в ближайшие пару лет.Или уезжай сам.

Сегодня писалось недурно, кофе действовал как по-рецепту и я решил убрать не только камеру, но и весь блок — сделала из меня Америка-таки дворника-профи, модифицировала на уровне генома. Страна основанная рабовладельцами просто переиначивает формы и способы того же рабовладения.

Позавтракал с аппетитом и двинул на очередной суд с сержантом Баталия. Добрым и лысым. Он всегда стоял за  спиной во время скорых судилищ — охранял от посягательств маленький монитор и вебкамеру размером с кабачок. От этого сержант невольно знал мою историю — работу с ВВС США в Афгане, семью, детей и, хотя ему это не было положено — явно сочувствовал. Как и всякий зык, антенны которого постоянно прощупывают окружающих охранников на предмет отношения и симпатии, я не мог не воспользоваться добрым расположением сержанта.

По дороге в гараж мы остановились у Джей 100 —официального названия иммиграционного барака «Мейфлауэр», я запёрся во внутрь вместе с Баталией — хотя это было грубое нарушение правил внутреннего распорядка. Большое Ноу-Ноу. Встав за широкой спиной Баталии, я ловко показал «фак ю» Джону Кошке и поздоровкался с остальными гребцами. Большинство еще подчищало завтрак с подносов и не спало — как принято утром.

Приятно повстречать старых друзей — как на свиданку сходил. Последняя выходка с саудитом Анмаром сделала нас героями флауэра — теперь  будут новеньким легенды рассказывать длинными тюремными ночами.

- Патель! Пааатель! - взывал Баталия к новенькому индусу — я такого уже не знаю. Поймали после моего переезда в сектор А.

Патель, очевидно уже крепко спал. Тогда я решил разбудить весь барак и снова очутиться в центре внимания электората. Решил блеснуть своим сербским. Недавно ходили с Илией на прогулку — старый серб оказался неплохим баскетболистом.

Там, на стене, я обнаружил живехонького комара — редкость в стерильной электронной тюрьме. Мы с Ильей наблюдали комара, даже не помышляя его убивать. В тюрьме ты становишься сентиментально нежным ко всем формам жизни, кроме человеческой. Убить комара было все равно что пойти в зоопарк и выпустить там обойму в ученого индийского слона.

Я ткнул пальцем в сторону комара и спросил Илbю «как это по-сербски?». Илья по-буддистки восхищенно полюбовался кровососом и тепло произнес: «комарец».

Я выдвинулся из-за спины Баталии и гаркнул по-русски так, что с мест повскакала вся команда Флауэра:

- ПАТЕЛЬ! Комарец тебя раздери! Оглох чтоль, вставай, сукин кот — суд у тебя! Бегом в гараж!

Баталия похоже уловил слово «гараж» и сделал вид, что злится на мой неполиткорректный выбор слов. Бормочет:

-Минуточку, минуточку… - глядя в бумагу застрявшую в его ручищах как простынка между перинами — Минутку, джентльмены, похоже- баба этот Патель-то! - и дальше уже в рацию на плече: «Поднимите мне мисс Патель из женского барака».

В гараже я уже как дома. Быстренько присел перед инопланетной установкой, смело глянул в камеру и сказал:

- Хэллоу!

Качество видео довольно поганенькое на 128 мгб/с, но даже в этой мути я заметил, что адвокат мой изменился до неузнаваемости. За последние две недели, он сильно располнел и обрил башку — видимо его впечатлил бычий вид Баталии. Заметив меня, адвокат сказал: «Упс», а прокурор сказал голосом гоголевской нечистой силы:

- Где же Патель? Приведите мне господина Пателя

- Ваще-та Патель это женщина — откомментировал я

- Спасибо — недовольно буркнул прокурор

Вышел в коридор ждать своей автоматной очереди. Там уже молился бледный Рон Бернард. Он сжимал маленькое пластиковое распятие — из тех что иногда протаскивают через шмон католики. Надеялся отогнать темные силы. Я уселся рядом и пожал ему руку — неделю не виделись.

Наконец, привели Патель. Она оказалась невысокой миловидной девушкой с косой а-ля Тимошенко. Я не сдержался и глянул на ее жопу в зелёную полосочку.

Расчикались с Патель резво — минут за десять и выкликнули меня. Глянул мертвому экрану в лицо. В суде никто не обратил на меня внимания. Тройка чекистов обсуждала свои только им понятные бумажные нюансы.

«Графство Жевага, прием!» - раздался четкий голос за кадром — обладатель голоса явно избегал зрачка камеры. Это походило на кривую ютуп трансляцию радио Эхо Москвы —  у них видеоинженер с поломанными пальцами и в резиновых перчатках орудует.

- Жевага, как слышишь меня, приём — повторил настойчивый голос

- Хьюстон, у нас проблемы — тихо сказал я, но чувствительный микрофон перекинул комент за сорок миль — в небоскреб федерального суда.

Судья Элисон Браун нежно засмеялась. В ней жила фрейлина, вынужденная терпеть реальность маленького городка и мужа купеческого сословия.

- Жевага, Жевага — передайте И.Се, что его суд откладывается — у нас нет бирманского переводчика

- Хорошо передам — ответил я, хотя тюрьму округа Живага официально не представлял.

- Это они со мной вообще-та говорят — пожурил меня сержант Баталия.

Суд в тот день был короткий и радостный — адвокат сказал, что жена моя работает с фирмами ростовщиками насчет выкупа и выйду я — не сегодня- завтра.

Браун отложила суд еще на неделю. Я вернулся в отсек "А" на крыльях — пытаясь не расплескать по дороге радость. Всем рекомендую отсидеть недельку — пережить  радость освобождения. На сегодняшний день я отсидел два месяца в округе, два — здесь в Живаге. Четыре месяца. Треть года. Ну и годок выдался.

Пока я был на процессе «Граждане США против Винсента» - в отсек  поймали негра. Постаралась полиция Бичвуда. Бичвуд — звучит как название бомжатника, но нет же нет! Бичвуд это много дорогих еврейских домов, торговых центров, теннисных кортов, гольф-клубов и соляриев — здесь в основном гнездятся зажиточные евреи из СССР. Поколение выросшее в США от зубных врачей сбежавших из СССР. Теперь это владельцы зубных клиник. Бичвуд богатый, белый и крайне разборчивый со знакомствами.

А этот негрила, уже успевший обмотаться одеялом теперь похож на тарантинового Джанго. Ну с каким что ли рылом в калашный-то ряд? Будет здесь воздух портить. Негры, я вам замечу в силу естественного обмена веществ пахнут иначе чем белые. Назовите меня расистом, но только сперва зайдите в туалет, где ссали или срали черные или хотя бы в распаренный после негра душ. Боже, храни королеву.

Мы потомки животных друзья и запах в нашей жизни играет далеко не последнюю роль. В закрытой среде обитания — где рулят инстинкты выживания - запах может источать угрозу. С другой стороны, в иммиграционном бараке были и африканы и гаитянине — но вот не раздражают они в силу образованности и манер, как раздражает нигер вульгарис американус- обычный американский негр. Гаитянин по сравнению с Джанго — настоящий Вольтер во плоти.

Штаны спустившиеся до половины жопы, давно не мытые волосы — типа тех, что у белых растут исключительно на интимных местах и безграмотная речь с блатным акцентом. Английский язык стал международным только потому что люди договорились придерживаться определенного стандарта.

Джанго сходу начал мучать мой организм с расшатанными в гараже нервами — давай, говорит, в шахматы станем играть. Некоторым людям мерещиться, что меня посадили в тюрьму единственно чтоб скрасить их досуг. О том, что предположение ошибочно я и объяснил указанному Джанго — мягко, раза три сказал с нотками последователя Ганди в голосе — в шахматы я не играю, спасибо.

Джанго слово«нет» понимать отказывался наотрез. Тогда я сказал уже несколько грубее, что хороших шахматистов в тюрьме не бывает. Они все ходы вперед просчитывают. Засмеялся над шуткой,а  потом понял, насупился, но главное — отстал от меня. На время.

В тот день меня не выпустили. Звонить домой не стал, зная что точная информация лишит сна и покоя. Не вышел я и на следующий день. Настроение было соответственное.
Джанго — рослый крепкий мужик жаловался  как беременная баба — еда не то, матрас жесткий, просчет слишком часто, церковь фальшива, баскетбольный корт — вообще гавно. Негодяю грозило дней семь максимум, но стонал он будто не уйдет из зала суда, а схлопочет пожизняк.

Теперь Джанго пудрил мозг мента по фамилии Бериган. Беригану от силы было лет двадцать и было заметно, что Джанго вселяет в него ужас. Бериган- простой белый деревенский парнишка не всегда понимал, что говорит Джанго — настолько поганый у того был акцент. Он невольно краснел в такие моменты и боялся переспросить — не обидеть негра из политкорректности.

- Гляньте на этого ментёныша — пел Джанго — Ребенок совсем! У него только одна рация. Вот в кливлендской окружной — негр произносил это с гордой тоской, как потерявший родину эмигрант — В окружной хрен так погуляешь — там у мента и дубинка, и наручники, и черемуха и шокер, а тут — гля — только рация!

«Рация потому что вас, юпидеров, тут мало — прыскать газом не на кого» - пил кофе на эстакаде второго этажа я. Обход делать положенно раз в час — дойти до конца отсека и нажать кнопку на стене — регистрируя для начальства факт обхода. Чтобы нажать кнопку, в ее середину вертухаи вставляют маленький ключик.

Джанго преградил Берегану дорогу и стал орать типичным негритянским фальцетом что больше терпеть такого отношения не намерен. Он требует чтобы ленивый отморозок Бериган немедленно позвонил судье. Джанго — американец, а не какой-то вонючий мигрант. Джанго не потерпит чтоб к нему так относились. Вонючих мигрантов в отсеке было трое — четник Илья, Грут и я.

Я будто ждал этого момента — как по-заказу. Мозг услужливо напомнил лекцию Элизабет: «Если огребёте звиздюлей от американского гражданина — автоматом получите визу».

Другая часть мозга так же услужливо подсчитала, сколько времени Джанго понадобится, чтобы подняться от входа в отсек на эстакаду к моей камере, которую я уже превратил в шамбр ляртист — уютную мастерскую художника. Плесну ему в рожу теплым кофе, словлю пару ударов в рыло и тогда у Джанго появляться настоящие основания жаловаться на судьбу. Я откашлялся и начал орать сверху — отводя душу за все нервотрёпки последних месяцев:

- Эй Джанго! - он встрепенулся хотя его звали не Джанго, а Дешон. - Джанго! Никого тут не колышит, слышишь, амазон американский — когда у тебя суд, понял, да? Тут у всех своя печалька, мефедрон ты черномазый. Имел я и тебя и твоего судью, и Мартин Лютер Кинга и фифти цента и доктора Дре и малколма Экс и даже раннего Майкла Джексона.

Услышав про Майкла Джексона, Джанго рванулся как лось пораженный отравленной стрелой. Не смотря на его гренадерский формат — двухметровый рост, длинные ручищи примата — как лопасти ветряка — взлетел на второй этаж он довольно быстро.

Я аккуратно снял очки и спрятал под матрас. Встал у входа в хату, ожидая вихрем летящего ко мне Джанго. Пусть врежет пару раз на камеру — чтобы видно было что начал он, а микрофоны в уголовных отсеках почти не включают. Потом кофе в морду, присели и серию по яйцам — выгодная тактика с моим ростом. Короткая дистанция сделает его руки лопасти совершенно бесполезными. Попаду пару раз в него вложив всю злость на Америку — хорошее настроение обеспечено на целый день.

Большинство негров замечательные атлеты. Джанго обогнал рассчитанное мной время и расстояние подлета уже не казалось таким длинным. Все дело испортил чертов Бериган. С профессиональной сноровкой, он обошел негра у самого финиша, втолкнул меня в камеру своим узким плечиком и гаркнул в рацию код.

В следующую секунду дверь камеры шумно захлопнулась перед моим носом и я увидел пару фоток из журнала Тайм — которые были видны только когда камера закрыта, и мою надпись «Илтимос суянмангиз»

Устроить свалку перед ментом не требовало особого мужества, но постоянные мысли о депортации закалили меня и я был готов к большему. Например, дали бы мне пулемет, я держал бы в хате круговую оборону до последнего патрона — для себя. Хотя опять же во всем сквозил холодный рассчет — виза, возможный выкуп, да и сам факт что тюрьма белая, поорал бы я такое в черной окружной тюрьме? Не знаю, если честно.

Вскоре кормушка раскрылась и возникла веселая рожа Беригана.

- Спасибо конечно, гоноловаганвнов — но в следующий раз позволь мне самому принимать оперативные решения. Дешона Филипса выпустят через два дня. Пока посидишь под замком — я обязан реагировать на инцидент, согласен?

Честно сказать я был только этому рад. Можно писать сколько хочу не отвлекаясь. Еду мне теперь таскает Илья. С его бородищей четника, серб напоминает страшного старика из кино "Один дома". По широте славянской души, он добавляет то печенья, то леденцов от себя.

В день битвы с Джанго он принес газету с фоткой русского истребителя снова опасно сблизившегося с американским крейсером. «Ты» - ткнул он фотку. Я ему хотел сказать, что это не безбашенная отвага, а приём разведки — посмотреть как быстро среагирует противник, но не хватило знаний сербского.

Про Илию я узнал многое из его приговора — он просил растолковать. Серб и вправду оказался настоящим четником — отстреливал хорватских усташей и мусульман из СВД бронебойными, трассирующими и обыкновенными пулями. Его левый глаз подёргивается нервным тиком — проф болезнь старых снайперов. Получая гринку, Илья соврал, что не участвовал в югославской войне. Они как-то это раскопали — сейчас, через много лет и теперь его депортируют как «военного преступника».

Илие плевать — семью вывез еще тогда, через Австрию. Дети выросли. Домик есть в Боснии. Пенсия пятьсот баксов. «Радо еду до дому».

Вечером, вернувшись с прогулки Илья принес живого кузнечика. Зелёный раздолбай сам запрыгнул в тюрьму, почти как я.

Илия тихонько коснулся мизинцем усов кузнеца. Вопреки моим ожиданиям, кузнечик не отпрыгнул, а пополз в атаку на грубые пальцы военного преступника Илии.
Четник играл с ним несколько минут, как с дворнягой. «ЗЗЗЗ» - изобразил комара я : «ЗЗЗ это - комарец. А это кто будет?» я тихонько ткнул в сторону ручного кузнечика.

«Скаковец» - почти нежно сказал Илия - «Скаковец»