Холодная роса. Окончание

XIV

Спустившись к завтраку, Эрна застала картину, которая кольнула ее в самое сердце: Санди уезжал. Он стоял, преисполненный благодарности за гостеприимство, пришедшее пусть не сразу, но прочно и навсегда. В одной его руке был саквояж, а в другой — шляпка Эрны, облагороженная теми самыми голубовато-зелеными, переливающимися перьями павлина. Эрне оставалось только дивиться проделанной работе: ее невзрачный головной убор был украшен умело и со вкусом. Только прощальный подарок не вызвал радости. Напрасно женщина растягивала губы, морщила лоб и нарочито-беспечно щурила глаза, чтобы скрыть от брата и мужа волнение. Увы, она волновалась вовсе не перед прощанием, а перед тем, что, в сотый раз проделывая в мыслях, ныне собиралась сделать наяву.

Было решено, что Рон отвезет гостя на машине — незачем тащиться на дачную станцию, ведь до города всего полчаса езды. Прощаясь с супругами в гостиной, Санди от души поблагодарил их за незабываемые дни, еще раз напомнил о семейном ужине, просил не забывать и вручил Эрне бумажку с адресом. «Гостиница "Сквитель"» — прочла та и поглядела на молодого человека с недоумением.

— Я живу в гостинице, — пояснил он. — Решил не стеснять родителей, к тому же там хорошо: номер просторный, светлый, на пятом этаже. Там вы сможете меня найти, если я вам понадоблюсь. А вот это, — Санди указал пальцем на второй ряд букв, написанных каллиграфическим почерком, — это адрес отца и номер телефона. Обратитесь туда или туда — всё одно не промахнетесь.

Он приветливо улыбнулся, пожимая руку Рихарда. На Эрну набежала тень: она вдруг сделалась неуверенной, оробевшей. Ее муж расценил это по-своему. Должно быть, сестру мучает совесть за то, что она сперва так нелюбезно встретила брата; им нужно напоследок еще раз спокойно поговорить.

— Вы тут поворкуйте, — сказал он, подмигивая обоим, — а я схожу за фотографией — возьмешь с собой на память.

Шаги Рихарда затихли в глубине дома; Эрна и Санди ненадолго остались одни. По спине женщины прокатилась волна колючего холода. «Пора», — сказала она себе, чувствуя, что стоит на пороге чего-то непоправимого, почти рокового. Этот светлый, добродушный юноша, конечно же, еще ничего не знал. Он по-прежнему смотрел на Эрну лучистыми глазами, совсем не подозревая, что впредь ему смотреть на нее так легко уже не придётся…

Чтобы отвлечься, Эрна поглаживала шелковистые перышки на шляпке, которую до сих пор держала в руках. Санди заметил это и сказал:

— Я купил их у старьевщика. Должно быть, им уже много лет, но выглядят они, как будто еще вчера гордо носились в хвосте павлина.

Эрна кивнула. Толчки крови жаром отзывались в ее мятущемся сознании. Она знала одно: она не сможет так просто его отпустить — ревнивое и беспощадное чувство вытравило собой жеманство. Ослепление вспышкой дикого, первобытного инстинкта, возникшее наперекор законам морали, было слишком велико, чтобы не утолить теперь жажду. Она сделает это, даже если земля разверзнется у ее ног, а небо обрушится на голову.

Скоро вернется Рихард. До комнаты, где хранился альбом с семейными фотографиями, не больше десяти шагов; мысленно Эрна прошлась этим путем туда и обратно. Летели, безнадежно таяли последние секунды, прежде чем дружба будет принесена в жертву разрушительной стихии. Вот он стоит перед ней — открытый, простой, внимательный… Вот о чем-то рассказывает… Голос сквозь звон доносится словно из бездонного колодца:

—…как жаль, что у меня с собой нет своей фотографии, которую я мог бы обменять на вашу. Разве только в следующий раз?..

У Эрны перехватило дыхание: следующего раза не будет! По крайней мере для нее. И она сделала широкий шаг вперед. Санди, думая, что это только очередной жест расставания, охотно подался ей навстречу… Взмах — и руки крепко обвились вокруг его плеч. Движение — и их лица совсем близко. Как долго тянется мгновение! За него Эрна успела увидеть замедленный переход от радости к недоумению, которое пришло слишком запоздало. Санди просто этого не ожидал. Он был слишком неискушен и честен, чтобы заподозрить неладное. Он верил в людей и беззаветно любил их.
И вот теперь это прогремело, как выстрел в упор. Молодой человек не успел ничего предпринять, ибо Эрна цепко схватила его лицо, сжала в тисках холодных и пламенных, а потом прижалась губами к его губам — так неистово и жадно, что зубы стукнулись о зубы. Был мгновенный пожар с одной стороны и с другой — оцепенение шока. Была агония слепой страсти, встретившая инстинктивное желание высвободиться. И еще были горящие глаза, упершиеся в глаза, расширенные от ужаса.
Совладав с собой, Санди перестал сопротивляться. Он просто застыл в ожидании окончания пытки. Эрна отошла. А еще через секунду вернулся Рихард. Как странно, что ничего не случилось! Земля и небо остались на своих местах, в доме было тихо, и лишь побелевшее лицо Санди, его отчужденный, растерянный взгляд, отныне точно прикованный к полу, стал беззвучным землетрясением момента. Случилось нечто такое, что не укладывалось в его ровном, здоровом и светлом видении мира.

Юноша поблагодарил за фотографию, раскланялся и сдержанно вышел на крыльцо, чтобы пройти до автомобиля и так ни разу не оглянуться… Из пламени родился лед.
Непорочность добрых намерений была заклеймена молчанием тайного вопроса. Но не омерзение, не злость испытывал Санди. Он еще не знал, что толкнуло сестру на этот безрассудный поступок и всячески оправдывал ее внутри себя. Он даже попытался было расценить всё с самой, что ни на есть, чистой стороны, однако правда загремела непреложно, с ней не приходилось спорить.

— Вы успели поссориться? — спросил Рихард.

Эрна ничего не ответила. Она стояла перед окном, улыбаясь почти безумно. Это была улыбка дикой женщины, готовой рвануться навстречу завоеванию.

XV

Не нужно много слов, чтобы описать дальнейшее: Эрна изменилась. Изменилась, кажется, бесповоротно. Внутри нее произошел взрыв, который отныне требовал большего. Она полюбила впервые за всю жизнь... Быть может, если бы Эрна не была слишком строга к человеческой природе и если бы в ней не обитала тень ханжества, ее любовь к Санди так и осталась бы тайным, нежным влечением. Но именно ощущение запрета срывает замки. Гнев и паника перед несвободой рождает такую неестественную волю, которую уже не сломить. Человек действует безотчетно, как заведенный, и повинуется своему коварному бесу.

Несчастный Рихард недоумевал: странное поведение жены осталось за пределами его понимания. Это каменное равнодушие, которое сменяют приступы резкого оживления… Нет, Эрна никогда не была такой. Она больше не хотела ходить к своим ученикам, прежние привязанности ей опротивели.

Рано утром Эрна отправилась на станцию, не став беспокоить шофера; ей нужно было попасть в город. Записка с адресом обжигала, от нее сумочка, кажется, раскалилась до красна. Женщина еще не знала, что станет делать, как будет добиваться своей дикой мечты. Ею двигала инерция, толкающая в туманную бездну, где холод разума не властен над сердечной тоской.

Погода выдалась солнечная, впервые за много дождливых, туманных дней. Ноябрь обещал быть сухим и непривычно теплым. Черепичные и жестяные крыши домов, рядами выступающих друг из-за друга, блестели отраженным светом. Эрна целеустремленно шла, держа над головой кружевной зонт, и не раз за все свое шествие от станции ловила на себе восхищенные взгляды. Заболевание запретной любовью и иссушило, и оживило ее, дав стимул к новым поступкам. Уже не забитая серая мышь, а блистательная медноволосая дама в синем бархатном платье вышагивала по мостовой. Ее белая шея утопала в воротнике из лисьего меха. Руки в ажурных митенках прижимали к груди лакированную сумочку. Женщина, которая знает себе цену, которая намерена идти до конца, чтобы принести себя в жертву мимолетному танцу эмоций.
Через несколько оживленных улиц, среди которых были и совсем узкие, ограниченные замшелыми кирпичными стенами, и широкие, с нестройным движением экипажей и автомобилей, Эрна вышла к монументальному зданию с забором из каменных столбиков. Это была гостиница «Сквитель». Перед ее колонным входом бил фонтан, дно которого «оживляли» нарисованные рыбы, черепахи и диковинные ящуры. Эрна в замешательстве остановилась, устремив глаза вверх, на ряды одинаковых окон. Для чего она пришла сюда? Чтобы объясниться, принести извинения и уйти, оставив тяжесть на душе обоих.

Увы, объяснения не помогут. Они не в силах восстановить тонкой нити доверия. Когда мосты сожжены, не лучше ли идти до конца — каким бы он ни был?.. В любом случае Эрна не знала, что скажет Санди при встрече. Она пришла, потому что у нее ничего не осталось, ведь прежние идеалы были преданы исключительно ради него, ради любимого.

Поцеловав его в губы, сорвав этот безумный, нелепый поцелуй, Эрна уже стала преступницей. Больше ей нечего терять, совесть и так не даст ей покоя. И она была теперь готова на всё с совершенно, даже подозрительно ясным рассудком.
Женщина огляделась по сторонам из страха, что кто-то может ее остановить, как совершенно случайно увидела того, ради кого и приехала сюда втайне от мужа. Санди скоро шел к гостинице и теперь переходил бульвар. Эрна, затрепетав, пошла ему навстречу. Он был погружен в свои думы, а когда поднял глаза — увидел и, вздрогнув, метнулся в сторону как от пламени. Она настигла его, схватила за локоть. Плотно сжатые губы юноши и то, как он отводил взгляд, были жестоким утверждением: она его неудержимо теряет.

— Прошу тебя… Не сейчас. Не сегодня, — отрывисто бросил он в ее сторону.

— Подожди! Нам необходимо поговорить! Я…

Но Санди, кажется, догадывался, о чем пойдет разговор, и панически боялся этого.

— Нет! — повторил он. — Мы не должны… Не должны, понимаешь? — Тут он впервые посмотрел на нее с такой невыразимой мольбой, что у Эрны сжалось сердце. — Я много думал… Я спрашивал себя, Эрна. Не должны — это всё, что я имею тебе сказать. Быть может, когда-нибудь после мы и поговорим. Рано или поздно мы обязательно во всём разберемся, но сейчас… Тебе лучше уйти.

И он торопливо зашагал прочь не оглядываясь. Признаться, Эрна ожидала худшего. Но нет, Санди отнюдь не оскорбился. Он не считал ее сумасшедшей, ибо все понимал. Понимал, что ее поступок продиктован цепью долгих обстоятельств. Понимая, он отечески жалел несчастную женщину.

Они оба пытались сохранить остатки спокойствия, но прекрасно понимали, что во всем, что бы ни связывало их, звучит безнадежность. Общество, к которому они принадлежали (а это было весьма приличное общество), не позволяло переходить грань установленных правил. Даже при всем желании этого не позволяли внутренние убеждения.

«Безнадежность…» — подумала Эрна. Доброта и понимание Санди пуще растравили ей душу. У них один отец, и это не подлежит изменению. Будь иначе, Эрна не сомневалась, что его, сострадающего и безотказного, не остановили бы другие препятствия. Он бы покорился ей хотя бы потому, что считал долгом облегчать чужие страдания…

Эрна до полудня взвешивала «за» и «против», тщетно борясь с собой. Однако когда приходится выбирать между совестью и эгоизмом, последнее зачастую перевешивает чашу весов. Проще плыть по течению инстинктов, нежели воздерживаться в засуху от утоления жажды.
В итоге выбор был сделан.

*  *  *

Робин Гейли пил чай, когда секретарь доложил ему о приходе некой Эрны Нэдрис. Старик поперхнулся, но тут же бросился к дверям — встречать долгожданную гостью. В том самом гулком кабинете, где месяц назад его сын вознамерился ехать к своей сестре с миссией восстановления родственных связей, Гейли-старший должен был говорить с дочерью, что еще недавно казалось ему чудом. Как же он рад, какое это счастье — получить прощение спустя столько лет! «Молодчина! Тебе это удалось!» — думал Робин о Санди, когда в ожидании Эрны взволнованно потирал руки.

Вскоре Эрна вошла, и он сник помимо воли, ибо необычайно суровым было ее лицо, глаза язвительно сверкали из-под рыжей волны волос.

Ни слова не говоря, она остановилась у стены. Старик похолодел от невеселой догадки.

— Ну здравствуй, — сказал он опасливо. — Пришла-таки. Не просто так, я полагаю.
Эрна хищно сжала губы. Каким неприятно-колючим, жестким стало ее лицо! Робин боялся этой непредсказуемой женщины.

— Вы правы. Я пришла с просьбой. Вам придется выполнить ее, если вы еще хотите называть меня своей дочерью. А иначе… Иначе я…

— Ну конечно. Говори все как есть, не стесняйся, — поспешно сказал он и жестом пригласил ее сесть, стараясь подавить в себе подспудно растущую тяжесть.

Она спокойно опустилась на стул, расправила юбку, расчетливо сложила руки на коленях, однако в самом этом мертвом спокойствии было что-то леденящее душу.

— Вы сейчас, при мне сделаете звонок Санди и скажете, что он вам не сын. — Эрна выдвинула свое требование с пугающим хладнокровием. Старик даже не понял и продолжал кивать в ожидании пояснений. — Звоните же!

Он откинулся в кресле, хмыкнул, тряхнул головой.

— Это что, шутка?

— Менее чем.

— Но зачем тебе это, Эрна? Неужели ты готова так низко пасть, чтобы бесполезно мстить своему брату? Глупо! Что тебе принесет твоя месть?

Она смотрела на него не мигая. Будто хотела испепелить взглядом.

— Я люблю его. По-моему, я натерпелась в этой жизни предостаточно, чтобы заслужить хоть немного счастья.

— Что?!!

Робин надеялся, что ослышался, но нет:

— Я люблю его, — повторила она четко и ясно. — Я хочу быть с ним. Пусть неделя, пусть месяц, пусть год — я готова заплатить за это любую цену.

— Что?! — Робин Гейли схватился за сердце. — Что ты такое говоришь?

— Я говорю, что он не ваш сын.

Старик подпрыгнул, начал судорожно бегать по кабинету, а она тем временем сидела и ждала, как будто имела полное право на что-то надеяться.

— Да… Кажется, когда-то давно я уже слышал эту дичь, но поверь: я знаю, кто есть кто и где мои дети. Он твой брат! Это не подлежит сомнению! — воскликнул потрясенный Робин Гейли.

Эрна встала.

— Даже если так. Мне всё равно.

— Боже мой! Одумайся! Ты бредишь! Ты не в себе! Очнись! — Глядя на дочь с жалостью и ужасом, как смотрят на тяжелобольных, он схватил ее за плечи, но ничто не могло поколебать задумку отчаявшейся женщины. Это была раненная тигрица, которая скалила зубы, рычала и шипела, которая не владела собой.

Робин плохо понимал, что происходило потом. Впоследствии ему не раз снились кошмары, в которых растрепанная дьяволица металась, потрясая кулачками. В голове всплывал один вопрос: как? Как могло это случиться? Что произошло между ними? Какая тайна лежит в корне проблемы? Чтобы взрослый человек потерял голову от страсти…

— Я неудачница, я смирилась со своей судьбой. Но почему мне травят душу? Меня дразнят блеском мечты, о которой я даже думать прежде не смела! Ведь я живой человек! Чем я хуже? Разве не имею я права бороться за осуществление своего желания?..

Исступленные выкрики Эрны долго звенели в ушах Робина Гейли. У него в глазах потемнело, поэтому он не видел, как она ушла. На что вообще рассчитывала эта мерзавка? Что он принесет любимого сына в жертву ее прихоти? Что он обманет его?

— Бред… Да она не в себе! — Старик потянулся ослабевшей рукой к телефонному аппарату, чтобы звонить Санди, но стыд за недостойную сцену, участником которой он стал, не позволил ему дождаться ответа на том конце провода. Стоило вспомнить порядочность юноши и сопоставить ее невоздержанному пылу этой особы, чтобы понять абсурдность положения. У Робина просто не хватит духу рассказать сыну о бесстыдной затее его старшей сестры. «Не буду его расстраивать. Полоумная девка не посмеет идти дальше — должен же быть предел человеческой наглости! Она перебесится и еще сама прибежит ко мне с раскаянием...Фу! Не ожидал такого, не ожидал…» И Робин брезгливо оглядел кабинет темными от гнева глазами, словно стены были запачканы несмываемой грязью.

— Фу! — еще раз повторил он и вытер о салфетку вспотевшие ладони.

XVI

Эрной было сделано так много, что она даже боялась оглянуться назад. Ей оставалось только двигаться к своей цели, рассчитывая на невозможное. Она не знала почерка своего отца, но руки сами написали письмо, запечатали и опустили в ящик. На это ушло пару дней. Что было в письме? Цепочка фраз, пространно ведущих к четкому постановлению факта: Робин Гейли не отец Сандерсу и больше не в праве скрывать от него правду. Волнение не позволяет ему встретиться с молодым человеком лично, поэтому он вынужден поручить бумаге установление ранее скрываемой истины.

Вот и всё. Даже если Санди прочтет это послание, дышащее грубой подделкой, вряд ли что-нибудь выйдет. Эрна больше не принадлежала самой себе. Она попала в странный сон, где кто-то руководил ее волей. После встречи с отцом, которая прошла как в тумане, женщина не вернулась домой, а сняла номер в той же гостинице, на том же пятом этаже. Ставки делались исключительно на обостренное милосердие молодого человека. Когда кто-то звал, он откликался…

*  *  *

Бывают случаи, когда дебри невозможного расступаются перед минутной прихотью судьбы. Столь явно человек обманывается только когда в душе желает быть обманутым. Подсознательно он ждет какого-то ответа, а когда ответ приходит подозрительно быстро и является подозрительно четким, то кажется реальным.
За окном с опущенными жалюзи снова моросил дождь; по коридору звучали шаги постояльцев. На нетронутой постели сидел утомленный человек, а возле него лежал распечатанный конверт с одним-единственным листом голубой бумаги.

Санди не спал эту ночь. Получив письмо, содержание которого должно было в естественном своем значении огорошить, не вызвало в нем удивления. Он как будто ждал именно такого письма, чтобы снять со своей души камень в отношении Эрны. Руки юноши тряслись, но глаза были трезвы и наивно-решительны. Прежде его ужасно мучила совесть: он знал, что кто-то страдает по его вине, но ничем не мог облегчить этих страданий. Он, еще никем не обманутый за всю свою жизнь, был чересчур честен сам, чтобы допустить тень подозрения. И вот, послание отца дало зеленый свет неразрешимой дилемме. Чувство колоссальной ответственности перед людьми вынуждало сделать свой выбор: Санди чувствовал себя не в праве отказать, если его отказ мог принести боль другому человеку; тем более теперь будто и не оставалось сомнений… Он знал, как поступить.

Надев плащ и взяв шляпу, молодой человек вышел из номера. Целеустремленно спешащий на помощь, он скоро шагал вперед. Сама судьба, казалось, несла его навстречу нужному решению. На выходе из лифта, возле крутящихся стеклянных дверей, бросающих искорки золотистого отражения, Санди столкнулся с Эрной — и эта встреча тоже не показалась ему подозрительной. Напротив, он расценил случайность как подсказку судьбы.

Эрна замерла, посмотрела на юношу с надеждой, а затем медленно опустила ресницы. Каким же трогательным и несчастным показался ему ее смиренный, безнадежный взгляд! «Она не должна страдать. Я не прощу себе, если оттолкну ее теперь, снова…» И Санди мягко взял ее за руку, вывел на мокрое крыльцо. Одежда женщины, а также зонт тоже были мокры — она чуть заметно дрожала от осенней сырости.

— Эрна!..— воскликнул он тихо. Жалость и умиление захлестнули его впечатлительную душу. Отнюдь не расчетливый обман видел он, а одиночество, которое было несправедливым.

Глаза Эрны сказали всё лучше любых слов. Она, мучительно закусив губу, начала отстраняться.

— Я уйду. Будет правильным уйти. — Тут ее лицо стало непростительно несчастным.

— Эрна! — решительно повторил он, тем самым заставляя ее ответить.

Она быстро взметнула глаза и сказала это как неизбежность:

— Люблю…

Затем хотела отнять руку, чтобы пойти прочь, но его пальцы сжались вокруг ее запястья горячо и крепко.

— Нет!

Эрна, внутренне ожидая этого спасительного слова, остановилась с притворным изумлением. «Что будет дальше? Куда заведет меня этот путь? — пронеслись в голове остатки здравомыслия, но тут же рассеялись приказом: — Не думай!»

Санди краснел, заикался, но был тверд в своем решении.

— Я не отпущу тебя, — сказал он. — Эрна, сделай то, чего ты хочешь: останься.

* * *

Двумя неделями позже профессор Бердоль поездом возвращался домой из отпуска. В купе его внимание привлек странный молодой человек, который сидел, по-стариковски сгорбившись, с потерянным и обреченным видом, никого не замечая. Бердоль знал, что с таким отчаянно-глухим взглядом люди готовы на всё, вплоть до сведения счетов с жизнью, поэтому, повинуясь гражданскому долгу, счел нужным заговорить с незнакомцем.

Тот не сразу услышал его. Перед бледным, потрясенным лицом с залегшими вокруг глаз синеватыми тенями до сих пор как будто проносились кривые пятна обольстительного обмана, вслед за которым пришло горькое отрезвление правдой. Каким глупым, каким жалким он казался самому себе, когда непоправимое осталось за его плечами! Чем же он был виноват? Только в том, что доверял людям? Вот, куда привела его безграничная, слепая любовь: к пустоте и ошибке.

Наконец юноша понял, почему его так встревожено разглядывает попутчик. Теперь, когда он бежал из родного города, спасаясь от стыда, упреков и еще большего — того, чего не выразить словом «сожаление».

— Я буду жить дальше, — сказал Санди со вздохом. — Я был наивен и многого не понимал, но сейчас — понимаю. Не всегда добрые намерения приводят к счастью, далеко не всегда... Хотел бы я знать, что мой поступок принес ей облегчение. Но… как гадко теперь! Мне уже не отмыться.

19 августа 2009 г.