Один вечер

    Тонкие длинные пальцы скользят по клавишам, порхают с одной на другую, в безумном, завораживающем танце. Белая, чёрная, снова белая. Инструмент издаёт тихие, мелодичные звуки, которые заполняют комнату, будто аромат свежей сдобы; воздух становится плотным, упругим. Захватывает дыхание, невозможно сделать даже самый крохотный глоток воздуха. В глазах начинает темнеть, но страх смерти почему-то не приходит. И вот, больше не остаётся ничего: ни изящной человеческой фигурки, сидящей за инструментом, ни бархатной обивки дивана, до этого мягко ласкающей открытые участки кожи, ни лёгкого аромата ЕЁ парфюма, наполнявшего бар, ни голосов других, ни тягостных мыслей, назойливо вьющихся в голове.

    Музыка заполняет всё вокруг. Она становится смыслом, бытием, жизнью, мыслями. Она рисует в воображении картины, заменяя зрение. Наполняет лёгкие чистейшим воздухом, игнорируя функцию дыхания. Навевает мысли о НЕЙ, другой, такой желанной, непостижимой, далёкой, стирая из памяти любимую, но до зубовного скрежета надоевшую жену.  Больше ничто не властно над разумом. Теперь только эта мелодия безраздельно властвует над моим миром, сознанием. Мелодия, вылетающая из под ЕЁ пальцев. Мелодия завораживающая, кружащая голову, заставляющая забыть всё на свете  и полностью посвятить себя ЕЙ…

    Но вдруг… Тишина. Музыка резко обрывается. Захлопывается крышка фортепиано. Оцепенение спадает, оставляя меня сидеть на роскошном диване с закрытыми глазами и чувствовать себя полным придурком. Несколько секунд я не решаюсь открыть глаза, не желая видеть действительность. Но долго так продолжаться не может, пора заканчивать с этими детскими играми. Я открываю глаза, и начинаю надсадно кашлять, подавившись воздухом от неожиданности.

    ОНА стоит напротив меня. Высокая, стройная (даже чуть более стройная, чем следовало бы), темноглазая. Слишком близко, чтобы допустить, что она я просто стал очередным препятствием на ЕЁ пути к барной стойке, как это случалось обычно.  ОНА смотрит на меня, всё ещё сидящего на диване в нелепой расслабленной позе, сверху вниз. Смотрит  так уверенно, пронзительно, настойчиво, что я чувствую, будто ОНА вскрывает мои рёбра и руками перебирает содержимое грудной клетки в поисках чего-то особенного. В горле стоит ком, не могу вымолвить ни слова, а в голове в это время роится чёртова уйма мыслей и фраз, которые я всегда мечтал сказать этой особе.

    Всё продолжалось около минуты. Но тут взгляд ЕЁ переменился, в глазах мелькнуло разочарование, смешанное с презрением и, кажется, толикой жалости. ОНА резко развернулась, передёрнув плечами, будто стряхивая наваждение, и направилась к барной стойке. ЕЁ прямые длинные каштановые волосы, завязанные в высокий хвост, качаются в такт шагам, а стук каблуков эхом разлетается по погружённому в тишину бару. Все вокруг смотрят. Всё смотрят на НЕЁ и на меня. На лицах читается недоумение. Никогда прежде ОНА не проявляла совершенно никакого интереса к посетителям заведения. Из колонок зазвучала музыка, к которой привыкли завсегдатаи, и интерес выпивающих компаний к происшествию мигом улетучился.

    ОНА подошла к барной стойке и с кошачьей грацией запрыгнула на высокий стул. Бармен, молодой смуглый парень с кудрявыми волосами и серьгой в левом ухе, протянул ей  запотевший стакан, который она опустошила залпом, и положил рядом мобильник, вынутый из заднего кармана узких брюк. Взяв телефон в руки, ОНА полностью абстрагировалась от окружавшего её мира. Иногда ОНА что-то тихо говорила бармену, и он протягивал ей новый стакан, заполненный почти до краёв. Она снова заливала в себя бурую жидкость, едва заметно морщилась и погружалась в задумчивость, зависая над светящимся экраном мобильника.

    Весь вечер я внимательно наблюдал за пианисткой, методично напиваясь каким-то отвратительным дешёвым пойлом. Мне хотелось сорваться с места, направиться к НЕЙ и выяснить, что это, чёрт возьми, было такое. Но я не решался. Я боялся, что ОНА сочтёт меня сбрендившим пьяницей или одним из тех ублюдков, что пытаются снять ЕЁ на ночь. Грудь обожгло ненавистью и отвращением к самому себе. «Жалкий слизняк! Неужели ты настолько труслив и слаб?» -  крутилось в голове. Злость накатывала волнами, заставляя меня захлёбываться. Я вскочил и рванул в уборную. Включил в умывальнике ледяную воду и плеснул себе в лицо. Противные холодные капли потекли зашиворот, постепенно приводя меня в чувства. Склонившись над раковиной, я смотрел на себя в зеркало. Да, картина неутешительная: багровое лицо, распухший и покрасневший нос, капилляры в глазах полопались, придавая им усталый и воспалённый вид, волосы растрепались, рубашку украшали какие-то пятна непонятного происхождения. Собравшись с мыслями, я, насколько это было возможно, привёл себя в порядок и вышел в зал.

    Ещё не дойдя до своего столика, я заметил, что стул около барной стойки пуст. Опустошенный, сбитый с толку, чувствующий себя раздавленным, я направился на своё место, чтобы забрать пиджак и допить жижу, что ещё осталась на дне моего стакана. На столе лежал счёт. Я открыл книжицу из дешёвой, потрескавшейся кожи и увидел внутри клочок бумаги, сложенный и аккуратно заправленный в секцию для купюр. Я достал его и развернул. На нём, аккуратным девичьим почерком был написан адрес, дата и время. Ни имени, ни номера телефона. Меня словно столкнули с обрыва. Я всё падал, падал, падал. Не понимая, что происходит, я подошёл к бармену, но на все мои вопросы он лишь неопределённо пожимал плечами, а в конце предложил оплатить счёт.

    Бросив на стойку несколько купюр, я вылетел на улицу. Ночная прохлада освежала, приводила в порядок разбредающиеся мысли, успокаивала. Вынув из пачки последнюю сигарету, я долго рассматривал её, будто решая, могу ли позволить себе испачкать этот влажный воздух, подаривший мне спокойствие. Потом всё-таки сунул сигарету в рот, чиркнул спичкой. С удовольствием затянулся. Путь до дома не близкий, но я всё равно спустил слишком много денег на выпивку. Заказать такси было бы непозволительной роскошью. В последний раз взглянув на вывеску бара, я зашагал по улице прочь.

    Небо было затянуто тёмно-серыми тучами, в которых не было видно ни одного просвета. Они казались такими тяжёлыми, что я постоянно ожидал ощутимого удара по темечку, будто облако могло упасть мне на голову. Я двигался медленно, то и дело останавливался и смотрел вверх, чтобы проверить, не падает ли на меня с небес небольшая свинцовая тучка. Иногда телефон в кармане начинал вибрировать, и приходилось трясущимися руками нажимать кнопку сброса. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас объяснять жене, где я и почему так запозднился. Этот разговор неминуем, но лучше всё же отсрочить эту экзекуцию.

    На горизонте показался мой дом: безликая многоэтажка, каких в каждом городе тьма тьмущая. Большая часть окон уже не горела, но мои надежды не оправдались. Девятый этаж, третье слева. Свет приглушён, но всё же горит. Это значит, включен только ночник, но дома меня продолжают ждать. Пытаясь оттянуть неприятный момент, я обошёл дом и купил в круглосуточном киоске пачку сигарет, дешёвый шоколадный батончик, бутылку воды и вишнёвую жвачку. Сразу закурил. Потом двинулся вокруг дома, сорвал шелестящую бумажку с батончика и начал есть. Шоколад таял и оставался на пальцах, пришлось их облизать. Грязные, солёные, воняющие табаком, покрытые шоколадом… Меня едва не вывернуло наизнанку. Остановился, отдышался. Открутил крышку с бутылки, она моментально упала и куда-то укатилась. Превосходно. Сделал несколько глотков, снова подступила тошнота. Решил больше не экспериментировать, вылил воду на руки, сделал попытку хоть немного отмыть от них шоколад. Выкурил ещё одну сигарету. Решил, что уже готов встретиться лицом к лицу с разъярённой фурией. Направился к подъезду, закинул в рот две жвачки, открыл дверь магнитным ключом, потянул на себя. В образовавшуюся щель тут же шмыгнула ободранная рыжая кошка. Совсем как я: такая же рыжая, такая же ободранная. Нажал кнопку вызова лифта. Потом ещё раз. Ничего не произошло. Чёртовы коммунальщики, и за что мы только деньги платим? Придётся подниматься по лестнице. Знал бы – выпил меньше.

    Подъём давался нелегко. Каждая ступенька отдавалась в голове тупой болью, воздуха катастрофически не хватало. Приходилось отдыхать и переводить дыхание каждые две-три ступеньки. Ещё и лестница оставляла желать лучшего: дом новый, высотный; жители предпочитают осуществлять спуски и подъёмы на лифте, поэтому строительная компания решила сэкономить на отделке лестницы. Вокруг валялись куски отвалившейся побелки, бетонные ступени больно били по коленям каждый раз, когда я оступался. На уровне пятого этажа закружилась голова. Нога промахнулась мимо ступени, руки смешно мелькнули в воздухе, пытаясь найти опору, схватиться за поручни. Неуклюже заваливаясь назад, я стал падать. Понимая, что предотвратить падение уже невозможно, попытался смягчить его, сгруппироваться, защитить голову… Или что там обычно делают в таких случаях? Ничего не получилось. Падение не прекратилось, не замедлилось, подо мной не очутился волшебным образом матрас, как в глупых мультфильмах.

    Удар был достаточно сильный. Я догадался, что правая голень сломана, а правая рука как минимум вывихнута. В спине что-то хрустнуло, острая боль пронзила шею, а потом мгновенно исчезла, будто мне показалось. Я больше не чувствовал ни рук, ни ног. Не мог даже пошевелиться или позвать на помощь. Я лежал на спине, голова была повёрнута на бок. В полумраке я видел, как по лестничной площадке растекается какая-то лужа. Начал судорожно припоминать, была ли у меня с собой вода. Потом мелькнула отвратительная мысль, что я, наверное, позорно обделался от страха, когда падал. Но потом пришло осознание того, что передо мной ни что иное, как лужица крови. Моей собственной крови, текущей, по-видимому, из носа или рта. Рядом скользнула тень. Кошка опасливо подошла ко мне, беспомощно лежащему на бетонном полу, и пронзительно мяукнула. Пару раз обошла вокруг и скрылась на нижних этажах. Постепенно сознание стало мутнеть. Всё виделось словно сквозь запотевшее стекло, а потом и вовсе погасло.