Муравьев. ч. 2. гл. 2. Декабристы в Сибири

Поводом для доносов послужили визиты четы Муравьевых к декабристам С.Г. Волконскому и С.П. Трубецкому, проживавшим в Иркутске, тем самым указавшие место, им означенное  в иркутском обществе. Предшественник Н. Муравьева не проявлял желания к смягчению содержания декабристов и даже ужесточал его выше требований центра; женам декабристов не разрешалось бывать в общественных местах. Жены ссыльных стояли высоко во мнениях, но многие держались от них стороной, опасаясь ответственности от Руперта. И вдруг все перевернулось. По воспоминаниям известного врача Н.А. Белоголового, «Дом Волконских оставался центром общественной жизни, все высшие чины усердно посещали его, поощряемые дружбой с Волконским главного начальника края, Муравьева».

Декабристы в Сибири – это большое и отдельное явление в общественной жизни глухого заброшенного края. Бунтовщиков,  осужденных после восстания 1825 года, в Иркутске ждали толпы сочувствующих людей. Эта черта народного сострадания вызвала живой отклик у декабриста Н.В. Басаргина: «Чем дальше мы подвигались в Сибири, тем  более она выигрывала в глазах моих. Простой народ казался гораздо свободнее, смышленее, даже и образованнее наших русских крестьян… Сибирь снисходительно принимала всех без разбора».

Закованных в кандалы государственных преступников, к их удивлению, доставили к строению, которое из казенных каменных зданий выглядело более красивым. Что за почет? Здание оказалось тюремным замком, или острогом, собиравшим за своими стенами блестящее общество. Но первые впечатления мигом исчезли, едва арестанты переступили порог пристанища, столь привлекательного взорам несведущего люда. Декабрист Александр Михайлович Муравьев, молодой корнет двадцати трех лет, надолго запомнил свое пребывание в заведении высокой архитектуры: «В дни января 1827 года нас ввели в комнату – грязную, мрачную, холодную, сырую…  мы провели ночь, дрожа от холода. Мы оставались запертыми в ней несколько недель, умирая от голода». После  посещения декабристов иркутским губернатором И.Б. Цейдлером  содержание улучшилось. В годы сибирского изгнания декабристов и их жен поддерживал Е.А. Кузнецов, богатейший иркутский купец. В его доме по пути в Забайкалье останавливались Е.И. Трубецкая, М.Н. Волконская и Александра Муравьева, жена Н.М. Муравьева, декабриста, капитана Генерального штаба.
***
По прибытию в Сибирь Николай Николаевич был радостно встречен родичами из того списка, который зачитывался Великой княгиней Еленой Павловной, когда юный паж стоял за ее креслом. Александр Николаевич Муравьев, сосланный без лишения чинов и званий, был принят на службу и назначен в Иркутске городничим. Квартиру ему выделили у Спасской церкви, рядом с живописным городским парком. Александр Муравьев усердно занимался благоустройством города и завел в нем московские гуляния. Его квартира стала центром культурной жизни, жена и ее сестры были прекрасными пианистками,  городничий играл на скрипке и вполне прилично пел, ублажая изысканный слух гостей.

С декабристами губернатора связывала не только дружба, но и совместные обсуждения действий по колонизации сибирских земель. Встречи с передовыми людьми российского общества, за четверть века изучившими условия и нужды края и внесшими огромный вклад в ее хозяйственное и культурно-просветительное развитие, были чрезвычайно полезными в делах. Это были встречи единомышленников. Екатерина Николаевна помогала декабристу М.С. Лунину в выпуске сочинений, за которые несгибаемого борца упрячут в Акатуйскую тюрьму.  Муравьев тайно вывозил переписку декабристов в столицу. Воодушевленные поддержкой, декабристы охотно встраивались в муравьевские преобразования.

Сергей Григорьевич Волконский, князь из рода Рюриковичей и герой Отечественной войны, первые десять лет в Сибири провел на каторге, остальные двадцать - в селе Урик, что под Иркутском, и в самом Иркутске. Ныне в его доме размещен Музей декабристов, в котором в прекрасном состоянии сохранились музыкальные инструменты, принадлежавшие Марии Николаевне Волконской, фортепиано (г. Вена) и рояль (Петербург). Мария Волконская, дочь героя Отечественной войны генерала Раевского, отличалась умом, образованием и была широко известна  в культурной среде Санкт-Петербурга. Она имела идеальную красоту. Ее воспитывал Пушкин и посвятил  музе взволнованные строки:

Как я завидовал волнам,
Готовым лечь к ее ногам!

В «Записках княгини Волконской» читаем: «Приехав в город Иркутск,  я нашла его красивым,  местность живописною, реку великолепную». Долгие годы теплых отношений связывали Екатерину Николаевну Муравьеву с семьей Волконских,  рядом с которыми располагался дом декабристов Трубецких.

***
Екатерина Ивановна Трубецкая, урожденная графиня Лаваль, дочь французского эмигранта, жила припеваючи, ни в чем не знала отказа, пока не вышла замуж за русского полковника Сергея Трубецкого, завидного жениха, знатного, богатого и умного. Счастливая супруга, возымевшая все шансы стать генеральшей, незнамо и неведомо для себя оказалась женой государственного преступника, осужденного на сибирскую каторгу. С полковником приключилось распространенное в России горе от ума, а молодая жена поняла, что кроется за расхожей французской фразой «такова жизнь». Через день после того, как С. Трубецкой был под конвоем отправлен в Сибирь, Екатерина Ивановна, светлый человечек и веселая резвушка, отправилась за мужем в тяжелейший путь, подавая подругам пример верности, благородства и мужества. С этим подвигом она вошла героиней в поэму Некрасова «Русские женщины», хотя  имела французские корни:

Ужасна будет, знаю я,
Жизнь мужа моего,
Пускай же будет и моя
Не радостней его!

За ней в сибирскую глухомань последовали девятнадцать других женщин-декабристок. Хоть пиши еще девятнадцать поэм. Из Иркутска декабристов этапировали еще дальше, в Забайкалье, в тюремный острог при Петровском заводе. Женам осужденных, разделяя участь преступников, приходилось жить кое-как, снимать дома или отстраивать собственные. Они основали целую улицу, названную Дамской. Дом Екатерины Ивановны, простой рубленый, окнами выходил на тюрьму и окружающие горы. Здоровье княгини было безнадежно подорвано. Через год преступников перевели из рудников в Читу, где они занимались общественно полезным трудом, мололи зерно на ручных жерновах и чистили конюшни.

В 1845 году супруги перебрались в Иркутск, и дома Трубецких и Волконских стали центром культурной жизни города,  который охотно посещали  Муравьевы. Князь Сергей Петрович занимался изучением края, сельским хозяйством и медициной. Хозяйка, Екатерина Ивановна,    радушно принимала молодых чиновников, служивших под началом генерал-губернатора Муравьева. Весной 1854 года Екатерина Трубецкая скончалась, собрав невиданно многолюдные похороны. На церемонии  прощания с княгиней, разменявшей столицу на суровую Сибирь, присутствовал генерал-губернатор. Она похоронена на территории Знаменского женского монастыря, возле которого стоял первый дом Трубецких. Чугунная оградка к могиле изготовлена в Петровском заводе. Это место свято чтится до настоящего времени.
***

Учебные программы Девичьего института, созданного в 1845 году по инициативе генерал-губернатора В.Я. Руперта, составлялись по методикам и рекомендациям декабриста И.Д. Якушкина. Здание было деревянное, построено на средства иркутских меценатов. При Муравьеве Девичий институт переведен в каменное здание, построенное на берегу Ангары в классическом стиле, и опять на меценатские средства. Дочери С.П. Трубецкого были первыми золотыми медалистками. В нем учились дочери декабристов М.К. Кюхельбекера, Н.В. Лисовского, В.А. Бесчасного. Ныне в институте с комфортом разместился физико-математический и физический факультеты госуниверситета.  При отъезде из Сибири декабристы принесли в дар Сибирскому отделу Русского географического общества и Девичьему институту книги из своих семейных архивов. В научной библиотеке Иркутского университета хранится сто сорок изданий из домашней библиотеки М.С. Лунина, тридцать пять томов С.П. Трубецкого.

Супруги Муравьевы не гнушались оказывать помощь семьям нуждающихся декабристов, а тем, кто был расселен по окрестным деревням, было позволено жить в Иркутске. «Они жили тихо, их деликатность и порядочность оказали полезное в нравственном отношении влияние на весь город», - свидетельствовал иркутский чиновник А. Падерин. При этом, Муравьев равнодушно относился к хождению в городе антиправительственного журнала «Колокол», выпускаемого А. Герценом за границей, и допускал обличительные публикации иркутских газет «Губернские новости» и «Амур», что вызывало недовольство петербургских кругов.

В дружеских отношениях Н.Н. Муравьева с декабристами гражданский губернатор Иркутской губернии А.В. Пятницкий  и полковник жандармерии Горашковский углядели опасное родство бунтарских душ и политическую неблагонадежность генерал-губернатора. Продолжилась давняя история, когда в памяти юного камер-пажа запечатлелась история расправы над восставшими декабристами, среди которых оказались и многие из рода Муравьевых. Поступивший донос граф Л.А. Перовский представил царю, сопроводив бумагу положительным докладом о начальном этапе деятельности сибирского генерал-губернатора. Царь Николай приказал затребовать от обвиняемого объяснение, в котором  Н.Н. Муравьев то ли объяснялся перед царем, то ли поучал его: «Нет основания их оставлять навсегда изверженными из общества, в составе которого они имеют право числиться и по своему образованию, и по нравственным качествам и по теперешним политическим убеждениям». Царь по достоинству оценил смелые рассуждения генерала, заявив Перовскому:
- Благодарю Муравьева. Нашелся человек, который понял меня, - удалив преступников отсюда, вовсе не хочу отравлять их участь в Сибири.

Муравьев был оправдан, а его недоброжелатели, губернатор Пятницкий и жандарм-полковник Горашковский, одновременно уволены со службы, чтобы впредь не чинили препятствий царскому наместнику. Пятницкий уволен с понижением пенсии, но именно Муравьев исхлопотал ему перед царем Высочайшее прощение  и повышение довольствия. На том доносы до поры до времени прекратились. Первое сражение выиграно, но оно было далеко не последним.