Путь чемпиона. Там, где бьется сердце

     В детский сад ходить я не любил, наверное, как и все дети, и особых воспоминаний о нем у меня не осталось, даже воспитательницу свою, Юлию Владимировну, припоминаю с трудом. Но один день закрался в мою память и засел в ней, словно старый пень, крепко вросший в благодатную землю  переплетенными  корнями-бурами.

     В день выпускного утренника в актовом зале собралась большая толпа родителей, которые пришли поглазеть на своих чад, празднично разодетых по торжественному случаю. Моя мама тоже пришла, помахала мне рукой, постояла в сторонке, наблюдая за нашими приготовлениями к праздничному представлению, и заняла место в самом конце зала на одном из множества детских стульчиков, установленных рядами напротив импровизированной сцены. 

     Я был гномом в постановке какой-то сказки: сейчас уже не вспомню ее название. На голове моей был нахлобучен красный колпак, к которому прилагалась искусственная борода, пришитая к колпаку резинкой у висков. Борода ужасно колола мне лицо, хотелось скорее ее снять, а представление все не начиналось.

     Наконец, мы все выстроились в порядке, установленном сюжетом сказки, и действие началось. 

     Не помню, чтобы я волновался, выступая перед столь большой аудиторией, но когда моя роль была исполнена, я почувствовал облегчение. Мама хлопала в унисон с другими родителями и радостно улыбалась, глядя на меня, стоящего посреди шеренги сказочных персонажей, вышедших на поклон благодарному зрителю. 

     Торжественная часть утренника окончилась, и Юлия Владимировна вдруг заплакала. Тогда мне стало жаль ее, потому что я не понимал, что плачет она от радости за нас, уже таких больших и самостоятельных, и слезы ее - это лишь грустная нотка расставания с тем, что тебе стало дорогим и привычным.

     Пора была собираться домой. Искусственная борода все еще колола мне лицо, и я сдернул ее вместе с колпаком, пробежал мимо мамы и влетел в раздевалку, направляясь к своему шкафчику для вещей. Колька Зудин стоял у соседнего шкафчика и переодевался. Я попытался протиснуться через него вдоль установленной по центру раздевалки деревянной скамейки, но он больно ткнул меня локтем в бок и злобно сказал: «Куда прешься?!».

     Тогда я спасовал, растерялся и обернулся, ища глазами маму. Она стояла в дверях раздевалки и смотрела на меня тем взглядом, которым я недавно смотрел на плачущую Юлию Владимировну.

     - Ну-ка, дай ему пройти, - строго обратилась моя мама к Кольке Зудину.

     Он глянул на нее исподлобья и посторонился, а я прошел к своему шкафчику.

     В тот момент я был благодарен маме за свое спасение.

     В спортивный клуб «Черный Дракон» мама привела меня после первых учебных занятий в школе. Тренер или сенсей, как называли его ребята, упражняющиеся на ярких желто-синих матах, сурово разглядывал меня во время разговора с мамой, которая смущалась и пожимала хрупкими плечами.

     Я переоделся в майку и шорты и сидел на лавочке в ожидании, как мне казалось, чего-то ужасного. Я знал, что участь моя решена, и мама не отступится от своего намерения отдать меня на занятия каратэ, которые и проходили в этом клубе.

     Мне было страшно: страшно находиться среди этих незнакомых мне детей, которые без устали кувыркались на ярком татами и оголтело носились по периметру зала в погоне друг за другом, страшно стоять перед этим здоровым дядькой, закутанным в белую из  жесткого материала бесформенную рубаху-кимоно, страшно оставаться без мамы, фигура которой скоропалительно исчезла за тяжелыми входными дверями.

     На тренировку мы ходили втроем: мама, я и мой страх. По пути каждый раз я уговаривал маму не ходить в спортивный зал, приводил убедительные тогда для меня доводы, почему мне там не нравится, даже плакал, когда страх уж совсем овладевал мной, и хотелось развернуться и бежать обратно домой. Слезы отчаяния катились по моим щекам, размазывались маленькими кулачками по несчастному лицу, в то время, как мои ноги послушно несли меня в сторону спортивного клуба со страшным названием «Черный Дракон». Мама крепко держала меня за руку, успокаивая своим ласковым голосом, рассказывая о неизвестных мне сильных мужчинах с твердыми, как сталь характерами, о призрачных победах великих чемпионов и настойчиво вела меня на тренировку.

     Я не заметил, когда наступил тот переломный момент, и я стал с удовольствием складывать свою спортивную форму в сумку, собираясь на очередную тренировку. Может быть, этот момент настал, когда сенсей впервые похвалил меня за удачно проведенный спарринг, а может - когда Сашка Галкин, обладатель зеленого пояса с коричневой  нашивкой, а следом за ним и остальные ребята  стали приветствовать меня при встрече дружелюбными рукопожатиями.

     С тех пор мама перестала водить меня к автобусной остановке за ручку по широкой аллее, обрамленной с обеих сторон высокими стволами деревьев, стремящихся к бесконечному небу. Она не  ездила со мной в гудящем усталым людским шумом автобусе, не открывала передо мной тяжелые двери здания спортивного клуба, чтобы передать меня в крепкие, как ветви могучего дерева, руки сенсея. На спортивные занятия я стал ходить самостоятельно.

     Ко дню проведения чемпионата по Южному Федеральному Округу мне уже исполнилось шестнадцать лет. Я окреп и возмужал, превратился из тощего несмышленого мальчишки в крепкого парня со скрипучим басом и натренированными мышцами.

     На моем счету было уже немало побед, хотя насчитывался и ряд досадных поражений.

     Мои тренировки стали ежедневными и продолжительными, проходящими под пристальным наблюдением и наставлением моего тренера-сенсея, ставшего для меня тем самым примером сильного мужчины с твердым характером, о котором неустанно твердила мама день за днем. Его главной задачей было выработать во мне непоколебимую веру в себя, и в достижении своей цели он был успешен, потому что, несмотря на болезненные вывихи, растяжение мышц и сломанный нос, я тренировался усиленно и целенаправленно шел к успеху.

     Мама, несмотря на хрупкость ее здоровья,  стойко переносила мои ранения, ездила со мной по врачам, прикладывала компрессы, делала перевязки, вешала на стены нашей квартиры завоеванные награды и медали и с завидным терпением посещала все соревнования и первенства, в которых я принимал участие. 
 
     Сегодня она сидела в первом ряду, как всегда красивая и элегантная. Это был мой первый чемпионат, и волнение, которое она испытывала, наблюдая за каждым моим боем, выражалось и в чуть заметных морщинках-паутинках у ее глаз и в прикосновении тонких, нервных пальцев к линии шеи, и в легком наклоне головы, и в трепетном подрагивании ресниц.

     Последний бой был решающий. Второе место я себе уже завоевал, но мои возросшие амбиции, словно мифические сирены, подзывали меня прекрасными лелеющими слух переливами к тем берегам, где почивают лишь чемпионы. Я должен был стать победителем этого турнира, чемпионом, номером первым.

     Подъем в пять утра, чтобы успеть на занятия в школу после пробежки. Медленно исчезающие вмятины на тяжелой истерзанной качающейся груше от потерявших счет ударам истертых боксерских перчаток. Трясущиеся от напряжения руки и подгибающиеся колени после очередного позорно проигранного боя и вопрос «Зачем мне все это нужно?», ответ на который я твердил, как заклинание. 

     Я не был готов довольствоваться вторым местом. Я был готов к тому, чтобы стать чемпионом. И я начал бой…

     Вспышка адреналина стала угасать, когда слабый, еле слышный голос сенсея  прорвался через окутавший меня вакуум. «Молодец, - повторял мой наставник, ероша мне волосы своей могучей рукой, - молодец, Сынок. Мы победили, слышишь?! Ты победил! Красавчик!». Я смотрел в его сияющие радостью глаза. Его слова постепенно вливались в мои уши, и осознание победы, теплое и непреодолимо дурманящее, стало приятно наполнять мое тело, мощным потоком захлестнув голову, перетекло в грудную клетку и заполнило мои легкие, на миг перехватив дыхание, затем вытекло в руки, пролилось по ногам и распространилось по всему организму, превращаясь в густую пульсирующую эйфорию.

     Я обернулся, ища глазами маму. Она стояла в первом ряду, прикрыв ладонью лицо. По ее щекам текли слезы. Я удивился.

     - Спасибо, мам, - я прошептал ей одними губами, а она в ответ улыбнулась и приложила ладонь к груди, туда, где бьется сердце.