Марина

Я иду по темной улице, очень плохо на душе. Что-то непонятное со мной происходит в последнее время или наоборот все никак не произойдет. Еще странное, глупое чувство, что в руках несу пустую картонную коробку. Она ничего не весит, но занимает руки, смутно догадываюсь, что она из-под того, что когда-то было детской мечтой. Раньше после прошедшего как пустой сон дня приходили мечты о завтра, теперь их уже нет, у меня осталась только Марина. Не могу уйти не поговорив с ней, а она словно это чувствует и уже месяц не появляется у нас в техподдержке.
У меня глупая работа. Нужно все время врать, внушать человеку на том конце линии, что ему только кажется, что есть проблема. Это слово запрещено произносить, нужно говорить — issue.  Людей я не вижу, соседи справа и слева не разговаривают со мной, на обед пускают по одному, в туалет нужно отпрашиваться у начальства. Я контактирую с большим миром только через телефон и удаленный доступ. В нем я знаю сотню людей — Бетти из бухгалтерии, с таким тяжелым английским акцентом, что ее иврит непросто понять, Виктор — мастер с завода на территориях, снова пьяный, Наоко из Токио всегда торопится, а у Джона, главного австралийского менеджера, на десктопе расписано по часам, что каждый день должен делать христианин.
Марину, конечно, нужно рисовать, а не писать про нее. Она самая красивая девушка нашей сифонной компании  обладательница стройной фигуры, облегающей водолазки и джинсов, заправленных в высокие сапоги. Большие светло-голубые глаза, распущенные русые волосы — воплощение сразу нескольких рекламных образов из телевизора. Мне кажется, что ей подошло бы словосочетание из дореволюционного языка — «обещание счастья». В любом офисе есть похожая на нее девушка, которая не вышла замуж к тридцати годам.
 У нас она появляется редко, наугад выбирая к кому обратиться. Если не ко мне, то можно заглядываться на копну волос цвета нездешней листвы. Уверен, что если зарыться в них с головой, то услышишь пыльный шорох листьев, и печали уйдут. Сейчас она стоит напротив, я пристально смотрю в ее глаза, и происходит удивительная метаморфоза. Она как будто просыпается, и мои заготовленные слова скоропостижно дохнут на языке, потому что вместо Марины с милым личиком и бездумными голубыми с дымкой глазами, я вижу кого-то другого. С испугом смотрю, как на ее лице проступает лик Спаса, с одуловатыми щеками, усталым, недовольным взглядом, напоминая мне о том, что в той техподдержке хорошо знают как много issues бывает с людьми. Но она может быть и другой. На Пурим она была женщиной-кошкой из «Бэтмэна». Хотя нарисованные фломастером усы портили ее лицо, мне пришлось признать, что она со своей точеной фигурой и стремительными движениями — вылитая подруга супергероя с эмблемой летучей мыши. Такой она и осталась у меня в памяти.
Я миную перекресток, оставляя за собой страдающий от бессонницы круглосуточный магазин. Внезапно до меня доходит: что-то произошло в мире за моим левым плечом. Словно бесшумно лопнула ткань мокрого вечера и сквозь дыру на темную, поблескивающую в свете электричества дорогу упало то, чего здесь никогда не было. Я остановился. На другой стороне лежала, распластав огромные, коричневые крылья летучая мышь.
Она шумно и бестолково билась, как плохой пловец, метровыми в размахе крыльями о мокрый асфальт, и не могла взлететь. Правое крыло не слушалось и безжизненно висело, мышь криво подпрыгивала и вновь падала. Какая же она большая! Такую наверное можно увидеть только по какому-нибудь «анимал планет», жаль что телевизора у меня никогда не было!
Я наблюдал как мышь подскакивала и падала, перекатывалась и ползла, не мытьем, так катаньем, зигзагами выталкивала себя прочь с дороги, я даже зауважал ее. Но теперь перед ней был бордюр, она отскакивала от него и скатывалась по наклонной дороге, и наконец обессиленная затихла на дождевой решетке. Бог ты мой, сказал я, увидев, куда прибили ее в конце концов волны судьбы. Ты полная неудачница, подумал я, и решил, что сейчас самое время умыть руки и пойти своей дорогой. Ведь мышь, не понимая того, выбрала самый высокий бордюр, настоящую Марианскую впадину этого города. Кому как не мне это знать — проработав несколько лет грузчиком, я прекрасно помню это место как и сотню других в городе, который «никогда не спит».
 Погрузившись в темные воды воспоминаний, я внезапно вдруг нащупал дно — я понял, что давным-давно не видел кого-то более несчастного чем я сам. Мысли вдруг стали холодными и четкими. Я огляделся, поднял глаза к черному небу с пришитым месяцем, звездами, облаками и мне почудилось, и мне почудилось, что соорудивший второпях  эту декорацию все же не заметил в строчке незаметный изьян. Это значило, что  у меня есть крошечный шанс. Сейчас самое трудное — это сделать три шага к ней. В глубине души я знал, что все это напрасно. Потому, что видел, что за линией горизонта, кто-то, у кого не может быть имени, уже лежит в исходной и спокойно целится в нас. НО ЭТОГО НЕ БУДЕТ. Спокойно ответил я кому-то, вспомнив навык из прошлой, кажущейся уже нереальной жизни. Я знаю, что это блажь, болезнь, которой заразился в детстве, в стране, лежащей отсюда далеко на севере. Все очень просто, нужно только решиться и сделать шаг, а дальше уже можно стоять и не думать ни о чем, пусть теперь тот другой вместо меня наполняет мир смыслом.
Шаг, второй, третий, я сошел с тротуара. Теперь нельзя торопиться, Бог скрывается в деталях, как у нас говорят. Мне не хватает духа прикоснуться к мыши, но на перекрестке машина с включенным правым поворотником с нетерпением ждет зеленый. Я решил встать на ее пути, она недовольно объехала меня по большой дуге, остановилась. Вдруг понял, что пока неподвижно стоял, в мире что-то случилось, и я свободен. C большой неохотой оглянулся, готовясь к тому, что все придется начинать сначала. Что если за спиной мышь снова отползла на середину дороги? С ужасом представил, что тогда мне не останется выбора кроме как через отвращение сграбастать ее (интересно, почему я причислил ее к женскому роду?) в охапку. Живой летучий змей, конечно, будет пищать, сопротивляться — прижать ее крепко к груди на секунду и швырнуть на тротуар. Это будет всего лишь отсрочкой, но мечущееся в ужасе невидящее существо сможет отодвинуться на шаг от неизбежной смерти. Но к моему удивлению, летучей мыши на дороге больше не было. Сбитый с толку, ослепленный фонарем над головой, я все щурился в темноту тротуара, искал ее за хлопающими автоматическими дверями магазина.  Ее нигде не было. Я посмотрел на носок своей кроссовки и замер. Правая нога до колена была укутана диковинным аксессуаром. Версаче такое не приснится!. Я боялся пошевелиться, очарованный красотой, рассматривал бархатистую черно-коричневую кожу, сомкнутые вокруг моего колена нервно подрагивающие тонкие края крыльев. От мыши настойчиво пробивалось такое знакомое (опять женское?) нетерпение: «Я уже все сделала, заканчивай со своей эйфорией, это еще не конец, надо уйти с дороги».
Я вернулся на тротуар, широко зашагал, бережно ставя правую ногу на землю. Добрался до магазина, свернул за угол. Мышь, спокойно пережившая тяготы недолгой поездки за угол, оказавшись рядом с конечной точкой — огромными мусорными баками, шумно сорвалась с ноги и, хлопая крыльями, скрылась за мусоркой.
Я шел и подглядывая за миром радовался, что с ним — слепым, бесчувственным и холодным — ничего не случилось и не случится, стоять он будет вечно. Этот мир от страха родил кадр, которого, возможно, до этого никогда не было: ногу человека на холодном ветру согревает летучая мышь. Хотелось только одного — на всю жизнь запомнить это прикосновение, свидетельство встречи с существом, которое, я теперь это точно знал, прилетело ко мне из другого мира.
Утром до меня дошло, что все это неизвестно как, но связано с Мариной. А дальше карусель завертелась. В конце недели неожиданно пришла Марина, просто так, и сказала:
— Сережа, знаешь, я увольняюсь, мне предложили хорошую работу.
— Да? Ну здорово
Разговаривать с ней мне не особенно хотелось.
Дальше пришла моя очередь, и спустя неделю меня перевели в другое место. Я написал Марине в фейсбук:
— Как устроилась?
— Хорошо
— А ты?
— Все нормально
— Хочешь я про тебя рассказ напишу?
— Какой?
— Страшный
— Не надо
Больше мы не общались.