Цветочек

...Она стоит под козырьком здания своей глубоко научной конторы, она — физик, она — гений, у неё родинка на правой щеке, а на левой ямочка, у неё сегодня местная командировка - сдать скучные папки с синей тесьмой в Наркомфин, она замначальника отдела, ей тридцать лет.
И кандидатская, и муж доктор её же наук, старше на поколение — это он рассказал ей о ямочке, это он — жёлтый, костляво–неуклюжий, заставил, силой заставил полюбить себя и саму себя, и родинку, и купил бигуди, первые в её жизни — и как она стеснялась их кипятить чтоб были горячими, и как стеснялась потом выйти из ванной, с новыми вихрами, а он увидел и ахнул, и побежал ей что–то покупать снова, и забросил преподавание, и всё смотрел, глядел на неё неотрывно — из–за него писание затянулось на год, не меньше, и чуть не сорвалась защита, когда выкатывали сплошь белые шары, а он смотрел восторженно из последнего ряда, и никто не посмел сказать: ставленница мол, семейственность, и на руках он её носил взаправду, и квартира была огромна, и двери гостиной он снял, просто снял, просто выбросил даже (а соседи ругались — вот, барин какой учёный: только получил, а уж не по–нраву) — чтобы не мешали носить её на руках, и выносить на балкон и там ставить и любоваться ею и ямочкой на левой щеке, подставляя ко свету и поворачивая (– Ах, ну отстань, ну сколько же!..), и в сегодняшнюю командировку она ехала, зная, что вернётся к вечеру и к нему — пока там примут эти финансовые тётки, пока перепрошьют всё из папок, налегая на бронзовые дыроколы — и вечером он, немолодой, жёлтый какой–то вечно, костлявый, просияет лицом, увидев её, вернувшуюся, обхватит своими мослами и закружит, замурлычет, и ткнётся в шею несносной щетиной, а пока — дождь, из–под козырька не выйти, льёт стеной, и какой–то парень в тюбетейке и сандалетах, с букетом побитых дождём гвоздичек  врывается на крыльцо, отряхивается пёсьи шумно,  и неожиданным баритоном ухает:

— Ф-ф-ух, вот это да, страх какой, а, сестрёнка?!

А она смотрит на вырез его рубахи, на тугую кожу, по которой течёт бывший дождь, на сахар его улыбки в невозможное количество зубов.

— Ты тоже из Наркомпросвета, а, там козырька–то нет! Моя так и не вышла, Ленка, се–кре–тар–ша, видал! Не вышла, стервь. Ты из "просвета"; училка небось, чего нарядная–то, глянь: шифон–крепдешин, а, сестрёнка? На тебе, держи, — передаёт ей букет, суёт, не откажешь, — На, на счастье тебе, училка, — и побежал, и дождь сразу кончился будто не было.

Она сходит по ступеням, поправляет запоздало укладку, передёргивает плечами,  садится в личное авто, теряя по пути цветочки, последний подхватывает, отрывает головку и прилаживает у левого стекла–крылышка.
Не напевает как обычно за рулём, едет молча, шифон мешает, крепдешин бьёт ветром, рукам больно от руля, пешеходы, машины, пешеходы, пешеходы, как же всё неправильно — что неправильно? Всё неправильно, всё не так, всё изначально не так и будет до старости не так, нет сахарной улыбки — фу ты, о чём ты думаешь?! Ни о чём не думаю.
Вообще не думаю, еду, руль крепче держи.
Еду в наркомат.

-------------------------

Иллюстрация: Ю. И. Пименов, "Новая Москва", 1937, ГТГ