Би-жутерия свободы 321

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 321
 
– Сейчас всё поймёте, уважаемый смехотворец. Смотря под каким углом на это посмотреть, если не пребывать в пьяном состоянии и не спрашивать номер дома, у которого валяешься – неуважительно оборвал его, как плод с апельсинового дерева, Жора, – мои шутки и высказывания касались не принятого массами творчества, а ваших неделовых способностей, или отсутствия таковых. Я вижу, что несмотря на все заслуженные удары судьбы, у вас в голове гуляет солнечный ветер. На сегодняшний день вы  являетесь бывшим совладельцем клуба, господин Непонашему. Инфляция становится просто невыносимой, особенно когда она касается взаимоотношений на ветхой денежной основе. Вчера я скупил на Нью-поркской бирже 51% акций Клуба Интимных Встреч, которые вы с Зосей неосмотрительно выбросили в помойную корзину биржи на продажу. Заметьте, что 40% художественно выполненных поделок купюровальных бумаг для растопки страстей у камина успели приобрести Лёлик Пересох с Лотташей Добже и Миша Грифель со своей «доской». Остальные тоже ушами не хлопали. Я теряюсь в догадках,  откуда у них набралась такая огромная сумма денег, но это уже специфический вопрос, и пусть им занимается взыскательная налоговая инспекция вместе с нашей неподкупной полицией.
– Позавчера ограбили «Чейз Конфеттэн Банк» – вставила «Статуя Свободы» и демонстративно выпрямилась, гордо подняв над головой факел в виде горящего попугая – действительного  члена академии наук бразильских джунглей, то бишь сельвы.
– Не будем, друзья мои, разжигать взаимную ненависть, – успокоил её профессор, – поточное производство идиотов сворачивается наподобие скисшего молока и без вашего позволения не может быть поставлено на широкую ногу с узкой щиколоткой без пьедестала. Того и гляди, народ безукоснительно растолстеет. Он уже, как уставший шахматист, руками изображает поникшие ветви ивы и еле переставляет расплывчатые фигуры от стола к туалету, а вам, сдобная моя, посоветую отказаться от секса в воспитательных целях, и присядьте, так будет лучше для ваших стройных варикозных ножек. Недовольная Статуя села и, презрительно бросив испепеляющий взгляд в сторону неудачника Опа-наса, наморщила курносый носик. Амброзий, почувствовал себя сшелушившимся эпителием и немедленно последовал её примеру, это у него, поднаторенного в плагиате, получилось блестяще, когда изо рта, сметая полный съёмный протез, вырвалось домашнее: «У-у тварь!»
Свобода явно нравилась ветреному Амброзию Садюге – автору поэмы о последнем пуке «Воздушная тревога», и Фрумочка Пюльпитер это ревниво почувствовала это на собственной шкурке.
Интересно, покинет ли Жора эту притягательную плебейку с мозговым расстройством Здрасьте Вам добровольно или под нажимом общественности, похотливо подумал Садюга, напоминавший пучеглазого лобстера с надвинутой на глаза кепкой-восьмиклинкой, и когда только этот Опа-нас прекратит дуракаваляние, размахивая красной тряпкой кондового юмора перед разъярённым быком, принявшим облик профессора Пиггинса?
В зале повисла тишина. Присутствующие заинтересовались – кто вытащит её из петли. Под потолком, украшенным луковыми кольцами олимпийских игр, навозным жуком гудел кондиционер. Зажёвывая натянутое молчание, сидящие за столом принялись наливать и закусывать, наливать и закусывать, наливать и закусывать. Разные мнения на блюде посередине стола ещё больше разделились под взглядами проголодавшихся. Они бросились на раскладку по тарелкам в соответствии со вкусами, потрафляя индивидуальным запросам. В результате усиленной ротации челюстей за столом было слопано кисло-сладкое. Гости, покушавшиеся на блюда, заморили достаточное количество червячков.
Профессор, проштудировавший сотни доносов, уютно поместил в огромные волосатые руки снимающийся пухлый микрофон и насторожённо попросил одолжить ему чуточку внимания. И вот, уверенный в себе и не доверяющий всем остальным профессор Жорж Пиггинс забаритонил о неисправимом паяце, который из-за просроченного долга перед покинутой родиной, пытался дочь на выданье выдать за шутку. Создалось впечатление, что Жора влюбился в собственный голос и не может вдосталь им насладиться.

Не носить ему короны,
Не снести и головы,
Королём дерзит на троне
Шут-бубенчик у воды.
Шут придворный и притворный,
Шут притонный и придонный
На пенёчке у воды.

Рядом радостно танцуют
Оболваненные пни,
Прихлебатели ликуют,
В лести пролетают дни.
А шут придворный и притворный,
Шут притонный и придонный,
Лесть, она ему сродни.

Шут смеётся, шут гогочет,
Веселится дурачок,
Он имеет всё, что хочет.
Тащит дань под колпачок.
Шут придворный и притворный,
Шут-сачок, он производный
Экономики скачок.

Не заказано здоровье
И толпа всегда толпа,
Ан, гляди, и в луже крови
Шутовская голова.
Был придворным и притворным,
Был придонным и притонным...
Восседает в луже крови
Шутовская голова.

Жевательный процесс задержался, потом совсем прекратился.
Гости смутно понимали, что поэту-бунтарю не терпится попасть на Луну, чтобы начать грызть тамошнюю почву зубами. Они обратили свои не совсем трезвые взгляды на жизнь закончившего песню главного держателя пакета акций «Клуба Интимных Встреч», исполненной в би-моли, у которой отсутствовала нафтальгия по нафталину и рваным с бедренной стороны колготкам, знакомым с дужками очков. Присутствующим не был до конца понятен подтекст песенки «Ты мой воскрестник», написанной Галактионом Галантереевичем Галлактикой. У кого же всё-таки слетела голова, задавали они себе вопрос. Одно им было известно – когда Опа стрелял в тире в мишень – молоко сгущалось.
Он начал свои посещения стрельбищ сразу после неукоснительного заявления Зосе Невозникайте: «Я хочу, чтобы ты ни в чём не нуждалась, в том числе и во мне, поэтому заполнил бумаги на развод». Вот и выходило – проветривать мозги можно, но сушить их прилюдно в сплочённом страхами коллективе – картина неприглядная. Но Зосю ничего не волновало – женское обаяние не испытало на себе кризиса сбыта. На него был определённый спрос, а посему и предложение не страдало. Её ошибкой было то, что она считала себя верной женой и имела неблагодарного мужа в единственном экземпляре. Зося планировала обратиться за помощью к японской знахарке Веронике Осока, но та с недоверием относилась к лечебным травам. В ожидании десерта покрасневшие от выпитого гости завели зелёную беседу о защите окружающей среды от паразитов, о демпинговых ценах на спиртное и о нагуливании жиров у интеллектуально заторможенных детей.
Опа-нас расстегнул воротничок на жилистом стволе шеи, вспомнив, что в шестнадцать лет Жора сменил неблагозвучную фамилию Пиг Мент на Пиггинс. Учитывая нагнетаемые милитаристические настроения за столом земфирного характера, Опа понял, что финансовую безопасность он сможет найти только в стенах собственного дома.
Вожделенные деньги вылетели в трубу, но голова оставалась на месте. Опу охватило ревизионистское ощущение ангажемента на роль дырочек в носогубном треугольнике в пьесе «Неравные враки» (на роль какаду горсовет его не утвердил). В иное время профессор оказался бы последним в шеренге за своё низкое поведение в 153 сантиметра, выбегающим из-под верблюда с тазиком для воды, при падающей влажности в атмосфере. С усмешкой наполнил Опа рюмку водкой со словами: «Посмотрим, кто будет хохотать до колик – новоявленному королю стоит быть пожёстче, чтобы его «подданные» почувствовали себя приближёнными к нулю».
– Теперь, когда я обручён на прозябанье королём альпинистов, я постараюсь приблизить к себе Килиманджаро, подумывая о прыжке в вулканическое жерло, то есть о самоубийстве. Мысль эта прилипла и её не отодрать, – прервал тишину голос Опа-наса.
– Зачем же дело стало? Не буду петь вам дифирамбы, но не сомневаюсь, милейший наш Непонашему, что и в этом деле вы проявите себя экспертом, а не фанфароном, как до сих пор. Могу подсобить петлёй со стулом, а в конкретном случае и подтолкнуть, – услужливо предложил профессор, – я-то считал, что столица прирождённых лохов находится в Лахоре, а она, оказывается, здесь!
– Жаль, мой замысел далёк от реальности. Придётся, видимо, подыскать подходящий мост в пасмурный день где-нибудь в окрестности, чтобы она не стонала, когда катаюсь по ней на велосипеде, подвергая колесованию, – оторопело отозвался Опа-нас.
– Создаётся впечатление, что вы не были женаты на метафоре, поэтому ревниво следите за здоровьем и прислушиваетесь к зову совести с одной целью – не прибегнуть к ней. Так разрешите дать вам практический совет – не пользуйтесь использованной туалетной бумагой, она вам не к лицу и не дуйтесь на меня, натужившись.
– Оставьте зачерствевшее беспристрастное мнение при себе вместе с вашими еврейскими хэнде-хохмами, Жоржик, а с ним и практические сонеты. Я думал, что приглашён на пирушку-междусобойчик с лозунгом «Давайте сольёмся воюдино!», ан нет, вражина вы эдакая. До сегодняшнего дня во всех клетках моего организма распевали птички, но теперь мне становится понятно, почему у недавно приобретённого дивана мурашки по коже бегают под стилетами ваших глаз. Только галантерейное воспитание моей спутницы иждивенки Зоси Невозникайте не позволяет мне выразить вам своё недовольство в раскованной форме – нанесением прямого  удара в челюсть. – Осторожный Опа решил не докладывать собравшимся, что Пиггинс заочно осуждён израильской военщиной за торговлю некошерным оружием – «свинчаткой» в нэньке Украине через интимные каналы Суламифи Егоровны Понукай – общедоступной девицы, дня не работавшей по специальности.
– Вы, Опа, напоминаете мне исполнительную работницу эскорт сервиса со скрытыми дефектами, напяливающую на себя атласные трусики перед тем, как прилечь на беговую дорожку, а потом вставшую на карачки для установления мирового рекорда по бросанию упрёков в мою сторону. Такие женские типажи отрицают здравомыслие, отправляясь в саквояж с каким-нибудь богатеем. Хорошенько подумайте, прежде чем примете сомнительное решение. Кто будет осушать болота слёз вашей партнёрши Зоси, так и не научившейся отличать корсаж от корсара, у которой за последний квартал катастрофически понизилась упругость мышления? Мне ли напоминать, что эта женщина никогда не говорила вам поперёк, но делала всё сикось-накось выкуси. Лично я в мелиораторы заболоченной почвы разногласий не лезу, хотя вам сочувствую – как может человек приветствовать, то чего недопонимает? И не отводите возмущённо плечи назад, у вас нет достаточного времени шептаться с ними в полутьме, хотя по мнению некоторых это тонизирует не хуже иных горячительных напитков. Да и в себе обиду копить не имеет здравого смысла – друзья осудят за скрытую досаду.
– Позвольте вас прервать, попытался вмешаться Опа-нас.
– Не позволю! Вы, бардопоэт, привыкли всё воспринимать от сюра и досюда.  На вашем месте я бы подал объявление в газету: «Механизму старения срочно требуется опытный механизатор». Надеюсь, это не пойдёт вразрез с вашей доктриной – рыцарство умерло с последней мельницей, изуродованной Дон Кихотом. С этими словами Пиггинс отработанным финишным рывком раздвинул шестиугольник из бутылок с разносортной водкой в середине стола, ностальгически вспомнив танцевальный «Шестигранник» в Центральном Парке Культуры и Отдыха и похороны вождя, когда народ в едином нарыве вышел на улицы и ушёл в открытые чьей-то заботливой рукой, канализационные люки.
Профессор, не дискутируя, поставил на кипельную скатерть между наполовину опустошёнными бутылками лиловое, как сумрачное небо, полушарие и нажал кнопку дистанционного управления медицинской службой, спрятанную под столом. Поначалу уши благополучно гуляющих малиновых пиджаков заполнил колокольный буро-малиновый звон. Когда он улетучился, зал заполнил запах доброкачественного нафталина, негодования и шелест сооружений на головах женщин. Подстёгивающий голос липко разлился по актовому залу, позванивая хрусталиками настенных канделябров, определённо развешенных в целях самообороны.
– Я пришёл не на чтения Даниеля Депо «Нафта Лин на раннем лейбле битлского Парлафона на пленуме не зареггестрированной партии»! – вскинулся Опа-нас Непонашему. – Проведённое здесь время представляется мне севшими после стирки джинсами, поджимающими дорогой мне набор бесценного Фаберже.
– Ошибаетесь, – улыбнулся профессор Жора Пиггинс в отсвете люстр немеркнущей славы, –  приветствуя воздержание мужика, приподнявшего телегу, – в лесных диспутах литературоведов и буков, я пленных не беру, и швейцарских часов «Тиссо», как вы, Опа, не ношу. И  проверяю время по верному псу, для друзей которого, к вашему сведению, с месяц назад я открыл почти религиозное собачье «Кафе Драл». А вам, Непонашему, советую обратить внимание на свою поэзию, забрызганную нечистотами, избавиться от аритмии нервного стиха и не взваливать на себя непосильные функции профилактория многогранно-стаканных поэтических бездарей. Поумерьте, Опа-нас, своё рвение и пыл, не то от вас будет столько же проку, сколько от похудевшего бочонка поклонникам пива.
– Ну что ж, попробую последовать якобы дружескому совету, – усмехнулся Опа-нас, – хотя у меня и возникает подозрение, что вы, профессор, склонны к построению стройных гипотез во главе с философским цирковым номером «Всё сбалансировано на весах равнодушия асимметричных лиц». Вам только дай в руки израильский автомат прицельного убоя «Из-за угла», так вы всех юмористов в террористов превратите и перестреляете «Around the corner».
В зал влетел взбаламученный фокстерьер Шпильберг (хозяин Симон Драже) и прогавкал девять раз, тем самым сообщив сногсшибательные новости, что глава мусульманской республики распустил парламент, состоящий из женщин, при этом весь гарем рыдал у бассейна, а юмористический журнал «Шпильки» собираются упразднить. Вместо него будет издаваться польско-немецкий «Spiеlen sie bitte» (играйте, пожалуйста, что вам вздумается, пока кто-нибудь не расколется). Народ проверил часы, всё больше проникаясь к Жоре доверием, который не преминул воспользоваться моментом и зачитать выкраденное из запылённых архивов компрометирующее письмо Опа-наса к престарелым родителям.
«Спешу сообщить. Я поспешно развёлся со второй женой, потому что моим товарищам по преферансу разонравилось прогуливаться по её исхоженной «аллее», оказавшейся шире, чем мне подходила. К тому же я нуждался в опытной фальшивоминетчице, а эта ещё только училась играть на флейте и с трудом склоняла гордую голову. Поначалу задетый её отставкой и я был вне себя, но, к счастью,  бешенство удалось подавить шестнадцатью уколами в живот, после чего я пришёл к выводу, что задумчивость может оказаться глубже, чем мы думаем, ведь она женского рода.
Сами посудите, стоит ли осуждать человека, за то что он понял, что семейный круг поразительно тесен, поэтому я вырывался из замкнутого ада и совал голову в холодильник, чтобы настроение не портилось. В этом я также виню виниловые пластинки – они напоминают о моём верхнечелюстном съёмном протезе.  Даже в те моменты, когда я, как натура музыкальная, аккомпанирую случайным женщинам лёжа на спине, со мной происходит нечто странное – на сборах урожая любви приходится делить дам на степенных, постепенных и второстепенных, поэтому обещаю избавиться от выспреных манер и навестить Варшаву при условии, если там к власти придут марципаны.
Не стану вникать в подробности, но для подпитки любви к Польше мне необходимы какие-то деньги, ведь золотое времечко, когда кукуруза получала аттестат зрелости, давным-давно прошло, а вы мне второй месяц как ничего не присылаете. Сегодня я почувствовал себя Ван Гогом, которому братишка задержал пособие по безделью. Своих занятий на гитаре не прекращаю.
Вы удивитесь, если я вам скажу, что мой самый верный поклонник бледно-зелёное Поношенное приведение. Оно сидит, наклонив голову, откинувшись на спинку минтая, затаив дыхание, как при нехватке кислорода. Беспроглядно прозрачное синело изнутри, когда краснело за мою игру до корней пушистых волос. Тогда оно отличалось дурной привычкой – снимать шляпу вместе с вращающейся в разные стороны головой. Таким образом смешливое чудище развлекается, предпринимая не только хи-меры, среди которых имелся один изъян – оно не соблюдало правил пожарной безопасности и с горящим взглядом загоралось идеями. Иногда на него находят непредвиденные срывы – от бурных аплодисментов переходит к неудержимым рукоплесканиям по физиономии. В смятении я позвонил знакомому патологоанатому, и он мне сказал: «Ваше внутренне волнение незаметно, поэтому необходимо вскрытие». Но пусть вас, мои дорогие, его заключение не пугает, на моём лице не осталось следов побоев, а значит и нет расходов (не считая консультации по телефону) на врачей и адвокатишек – оно всего лишь приведение, причём без свидетелей. Так что не буду поносить Поношенного».

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #322)