Розовый город

               
     (Эссе)
     В   том  городе  все  казалось   праздничным: на  деревьях парили пушистые кисточки  розовых    соцветий,  похожие  на  перья  экзотических  птиц, заходящее  солнце  окрашивало  волны  в  розовато-оранжевый  цвет,  в  киосках  продавали   бледно-розовую  сахарную  вату  и  ядовито- розовую    газировку  с  клубничным или  вишневым  сиропом.   В  парках,    скверах   и  на  бульварах  пылали  всеми  оттенками   сотни  тысяч  настоящих цветущих  роз.  Розовый  цвет  я, как и все девочки,  обожала. 
   Название  города  было   сочным   как   незнакомые прежде бархатистые    зеленовато-розовые    персики. 
   
 Мы  приехали  туда  очень  большой  компанией:  мама,  папа  я  и  сестра  – из  захолустного  западно-украинского  города Ковеля, где служил тогда отец,  его  родители  бабушка Люба и  дедушка Арон – из столичного Киева,  а  незнакомая  мне  папина сестра Соня  с  немой  дочкой  Левавой – из   города  со   сладким   и  подозрительным  именем – Одесса.   

     Я  совершенно  не  представляла  себе,  как  должна  выглядеть  тогда  еще  не  пресловутая  тетя  Соня  из  Одессы.  Я  вообще  о  ней  прежде никогда    не  слышала. Поэтому слегка  располневшая,  но все  еще моложавая      с короткой   стрижкой,  в темных зеркальных очках, и в неизменных ярких   брючных  костюмах (у нас вообще так никто не одевался),  с постоянной, будто приклеенной сигаретой в левой  руке  шумная тетушка вполне  подходила  под  это  определение. 

   Тогда я   и представить  не могла,  что    очень  долго потом  не  увижу  ни  этих розовоперых   деревьев,  ни  сахарной  ваты,  ни  рахат-лукума,  кстати,  тоже  розового  или  золотистого,  ни   загадочной  тетушки  «из  Одессы». Все  это  останется  в  незамутненой  детской  памяти  как  недостижимая  мечта,  как  райский  сад…  Через  много  лет сразу  после  замужества,  я  снова  попаду  в  Сочи,  но  не  сумею  найти  там ни  тех   красок,   ни    вкуса рахат лукума,  который  так  и  остался     воспоминанием  на языке  детства.   

     Все  это  оказалось  непереводимым  на  взрослый  язык.
   Как балет «Лiсова  пiсня»  в  исполнении  труппы  заштатного  театра,  увиденный там,  тоже потряс   мое  воображение  куда    сильнее,  чем  все   виденные  мною позже многочисленные знаменитые  балеты в исполнении знаменитостей,   и   включенная  в  школьную  программу одноименная пьеса-сказка   Леси Украинки.  Музыка  и  мистика, того спектакля, а  главное, сами  танцовщицы  в  белых,  голубоватых,  зеленоватых  и  розовых  пачках, такие совершенные,  и так  легко  взлетавшие  на полуосвещенной  сцене,   заставили  меня  еще много-много  лет  после  этого    мечтать  о  балете,  как  о  единственно  возможном  и  желанном для  себя будущем.

    В  этом  городе  чудеса просто  обязаны  были  происходить  постоянно.  И  поэтому,  когда   «немая»  двоюродная моя  Левава, приехавшая, как  мы уже  знаем,  из  Одессы      громко  закричала:  «Мамеле!»  при  виде большого  мохнатого  пса  на  аллее  парка,  я  ничуть  не  удивилась. Зато  все  взрослые    почему-то  ужасно  смутились,  будто она произнесла что-то  неприличное. 

     Когда  мне  сказали,  что  сейчас  мы  пойдем  на  пароход,  я  думала,   это будет один из прогулочных  катеров,  сновавших  без  конца  у  сочинского  побережья. Я все время мечтала на таком покататься, хотя и не решалась попросить.  Но  этот  корабль  оказался совсем  другим.  Снаружи  он  был  похож   на белый  многоэтажный  дом,  а  внутри – на  театр  с  буфетом, где на подносах стояли  бутерброды  с  розовой  рыбой  и  оранжевой  икрой.  Их там не надо было покупать, а можно было просто брать и есть.  Тетя  Соня почему-то  называла и  эту рыбу,  и эту икру  красной. Может  быть,  она  плохо  разбиралась  в  цветах;  она  вообще  говорила  по-русски  как-то  не  очень  правильно... На корабль   прошли  только я с  бабушкой  и  дедушкой – провожать  Соню  и  Леваву – родители   и  сестра    попрощались  с  ними на  берегу.   

   Помимо  воспоминания  о вкусе  оранжевой  икры,  от  посещения  парохода осталось  у  меня    горькое   чувство,  что  меня обманывают в том,    куда    на  самом  деле  плывет   этот  корабль-дом.  Каким-то неимоверным образом,  из  разговора  на  непонятном мне  языке я  догадалась,  что  Одесса  будет  для  него  только первой, ближайшей  остановкой…

   Хотя   мне бы следовало тогда  не обижаться,  а, наоборот,    гордиться,  потому  что  мои наивные  родственники тогда собирались, так  же  как и  меня- трехлетку,  провести   мощнейший  аппарат  слежки  и  доносительства,  называемый  госбезопасностью.

     Дело в том, что мой папа, бывший в  ту  пору    военврачом – служащим Советской  Армии  для  встречи  с   иностранной родственницей,  каковой  являлась    его сестра Соня,   должен  был бы испросить у начальства  специальное официальное  разрешение,  а  его   могли бы  и  не  дать...

   И   он решился    тогда  на явную  авантюру:  мы будто бы  едем  в  Сочи «дикарем» а заграничные родственники – по  всем  правилам,  как  интуристы.  Встречаться  будем  в целях конспирации как  бы  случайно,  исключительно  в  нейтральных    многолюдных местах:   парках  или  на  пляже:    авось  никто  и   не  заметит…  Если  только не  болтать  лишнего…  если,    десятилетняя  Левава,  вообще   не  знавшая  русского  языка, будет  молчать,  как  немая…    если  не  показываться  вместе ни  в  гостинице, ни  на  корабле,  явно  находившихся  под  наблюдением…    Увы…  над этим  чудесным   розовым  городом  нависала   та  же  красная  крыша   недремлющих  органов,  что  и  над  всей  великой  страной.  Папина  попытка   укрыться от  них  в  тени  вечнозеленых  деревьев,   была, конечно, по-детски  наивной  и  совершенно  беспомощной.

    Благо,  времена  тогда  были  постхрущевские,   еще почти  оттепельные,  вегетарианские.  Отца  моего не  расстреляли  и  даже  не  посадили  в  тюрьму  за  встречу  с  сестрой,  а  только  удовлетворили   его,  бог  знает,  сколько  времени  лежавшее  под  сукном,  прошение  об  отставке  по  состоянию  здоровья,  не  дав  ему    заслуженного    и  долгожданного  повышения  в  звании.   Как  я  теперь понимаю,     это было  очень  мягким  наказанием.

   Итак,  косвенным  результатом  нашей  упоительной  поездки  в  Сочи  стал  еще  и  скорый наш переезд  на  новое  место  жительства.  Расти  мне  предстояло  не  в  провинциальном  хмуро-зеленом  Ковеле – последнем месте папиной службы, а   в  другом – огромном   и  особенном  городе.  И  там,  не без  гордости  надевая   по  праздникам  заграничные голубые  и  розовые   капроновые  платьица, чьи пышные юбочки  напоминали те самые балетные  пачки,   доставшиеся  мне  по  наследству – от   Левавы,  я  сообщала  обалдевавшим  от  зависти  подружкам:  это  платье  мне  подарила  «тетя  Соня  из  Одессы».  И  только  для  самых   доверенных:  «А  на  самом  деле из…» –   прибавляла что-то совсем  тихим  шепотом  и  на  ушко…

   Через  несколько  лет – в  1967 году – СССР  надолго  разорвал  дипломатические  отношения  с  этой  страной.  Моих  заморских  родственников  я  смогла  увидеть  только  через  целую вечность,  когда  уже  не  было  в  живых  ни  бабушки  Любы,  ни  дедушки  Арона,  ни  моей  мамы…  Я  встретила  их  снова,   когда  сама  прилетела  жить со своей семьей в  эту  нереально  далекую жаркую и яркую  страну  с  засекреченным  от  детских   ушей  названием – «Израиль».