О Церкви и государстве

                Человек есть существо религиозное и истоки возникновения религии надо искать в религиозном опыте веры и молитвы – общения с Богом. Из книги Бытия мы знаем, что со времен Адама и Евы люди были религиозны, они веровали в единого Бога, но также с незапамятных времен народы стали объединяться в государства и участвовать в политической жизни. Русский религиозный философ Иван Ильин, столь рьяно отстаивающий идею «христианской политики», как этатист утверждал, что «государство, в его духовной сущности», есть не что иное, как родина, оформленная и объединенная публичным правом». Но земная родина – это не законодательно оформленное государство, а духовное единство народа, а патриотизм как любовь к отчизне имеет много аспектов и не исчерпывается одной политической верностью государству, но представляет собой – любовь к отечественной культуре, языку, традициям, вере и природе. Апостол Павел проповедовал: «Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа» (Фил.3:19). И Христос Спаситель призывал, прежде всего, искать Царства Небесного и правды его. Во Христе нет ни иудея, ни эллина, верой во Христа люди соединяются в единую Церковь, они уже более не разделяются по государствам и нациям, а становятся единым народом Божиим, отстаивающим не интересы того или иного государства, а заповеди Всевышнего, Его правду и любовь. Для христианина поклонение государственной власти – это идолопоклонство, отношения в государстве между людьми – юридические и формальные, а отношение между людьми в Церкви основаны на евангельских заповедях. Аристотель некогда определял цель политики как «прекрасную жизнь», и думал, что государство создано «ради прекрасной жизни», но такое «идеальное государство», где каждый гражданин защищен, самостоятелен, принят во внимание и всегда найдет к себе справедливое отношение, никогда не существовало. Государство – это царство закона и необходимости, а Церковь – царство свободы и благодати. Славянофилы верили, что Православие – это душа России и власть в России должна быть христианской, освященной православной верой, ибо призвание России – духовное, и русский народ глубоко религиозен, он покорен власти, освященной Церковью, и бунтует против мирской власти. Но эта концепция А.С. Хомякова и общественно-политические идеалы ранних славянофилов имели очень мало общего с реальной историей России и ее далеко не христианской государственностью. Государство – это не град Божий, а христианское государство невозможно в истории – ни Византию, ни Священно-Римскую империю нельзя назвать христианскими государствами в подлинном смысле этого слова. Немецкий философ Гегель – один из столпов этатизма, в молодые годы рассматривал государство как машину, где человеку отводится роль механической шестеренки, но впоследствии пришел к мысли, что в государстве воплощает себя всеобщий и абсолютный дух, оно – опора для нравственной жизни граждан и залог их свободы, и без него немыслим моральный прогресс. В философской системе Гегеля государство есть град Божий на земле, оно занимает священное место Церкви Христовой и обоготворяется как воплощение верховной идеи добра и манифестация разумности. В сущности, для Гегеля государство – это все, а личность – ничто, он отрицал свободу, истолковывая ее как «разумную необходимость», не понимал, что к человеку обращена любовь Божия и отрицал бессмертие индивидуальной души и наивысшую ценность личности для Бога. Все государства всегда были языческими по своему происхождению и духу – в Царстве Небесном нет места государствам, ибо Христос «предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу» (1 Кор. 15:22). Ни византийское священное царство и известная поговорка - «что Бог на небе, то царь на земле», ни римо-католическая теократия, где папа римский – наместник Бога на земле, ни выражают собой дух Нового Завета. Как справедливо писал религиозный мыслитель Николай Бердяев: «Во Вселенской Церкви Христос не может иметь заместителя ни в человеке-папе, ни в человеке-царе, в Ней Сам Христос – Первосвященник и Царь, в Богочеловечестве будет пребывать Дух Святой». По слову апостола Павла, Церковь есть столп и утверждение Истины, она не должна ни становится теократическим государством, ибо христиане - это странники на земле, они града своего не имею, но Град грядущий взыскуют - устремлены к горнему Иерусалиму. Все грезы нашего великого религиозного философа, поэта и публициста В.С. Соловьева о свободной теократии как «цели человеческого существования», мысли о Церкви как об «идеальном обществе» и «общественном идеале», и идея «христианской политики» – «соединения Церквей» и властей – светской и духовной – русского царя и римского понтифика, в сущности, отрицают все пророчества Библии и христианскую эсхатологию, жизненный подвиг всех молитвенников, монахов и исповедников Церкви, стремившихся не к созданию «теократического левиафана», а к стяжению благодати Святого Духа, к преображению и спасению души, к молитве за весь мир, к тому, чтобы устроить из душ своих храм Всевышнему через молитву и пост, участие в литургической жизни Церкви, через подвиг любви к Богу и ближним, подвиг веры и самоотречения.
                С горькой скорбью и нравственной тревогой Достоевский утверждал, что католичество «провозгласило нового Христа, непохожего на прежнего, прельщенного третьим дьяволовым искушением, земными царствами». Не отрицая того факта, что католичество – это сложное духовное явление, где сочетаются мистика и законничество, схоластическая рассудочность и эмоциональная экзальтация, монашеское отречение от мира и стремление к власти над миром, в сущности своей, католичество есть обмирщенное христианство, где богословие превратилась с систему логических доказательств, а вера – в кодекс юридических норм. Православный богослов о. Георгий Флоровский, давая религиозную оценку католичеству, мудро подметил, что «не Евангелие дышит в католической догматике. Основной догмат веры, догмат искупления, истолкован здесь в терминах уголовного права, и благодатное врачевание таинствами превращено частью в тюремную дисциплину, частью в натуралистическую магию». По проницательному суждению С.Н. Булгакова у католиков «папа превратился в универсального харизматика, каким в язычестве мог ощущать себя лишь фараон, сын бога, царь и верховный жрец». «Папа замещает Христа на земле, а его монархия есть уже тысячелетнее царство Христа со святыми его: такова неизбежная логика папизма. В императорском Риме под папской тиарой снова воскресает divus caesar, оживает языческая лжетеократия». Но и в суждениях Достоевского, находившего «великое предназначение Православия на земле» в том, чтобы «государство обратилось в Церковь, возвысилось до Церкви и стало Церковью на всей земле», и в поэтической историософии Тютчева и мечтах славянофилов о мессианской роли России, спасающей Европу от духовной гибели, равно как и в тоске по Средневековью романтиков и традиционалистов – Новалиса и Жозефа де Местра – обнаруживается все тот же теократический соблазн града Божиего на земле, библейское искушение царствами мира сего.
                Всем христианам памятен евангельский рассказ о третьем искушении Иисуса Христа в пустыне: «Опять берет Его дьявол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф.4:8-10). Мечта о царстве мира сего – это один из трех роковых соблазнов, порабощающих дух человека и отвернутых Спасителем мира. Демон искушал Божественного Искупителя увековечить царство мира сего, но Христос отверг соблазн мирового владычества – отверг на все времена, ибо устроение «царства Божиего на земле» обернулось бы новым построением Вавилонской башни. Господь не захотел быть властвующим Мессией, Он отверг власть и меч кесаря, потому что пришел искупить грехи мира и соединить людей в Церкви, а не в теократической империи, примирить человека с Богом на основе свободы и любви к Всевышнему и ближним. В день Пятидесятницы на апостолов, молившихся в Сионской горнице, находящейся в Иерусалиме, сошел Святой Дух в образе языков пламени, образовав новозаветную Церковь. В молитве Святому Духу сказано, что Господь – Царь Небесный, Он – Царь неба и земли, всемогущий, всеблагой и премудрый Вседержитель, но Он приходит в сердце верующего как Свет и Жизнь, как Освободитель, ибо как проповедовал апостол Павел: «где Дух Господень, там и свобода». Религиозный философ и славянофил А.С. Хомяков писал, что Церковь – это жизнь в любви и свободе, а вне Церкви нет ни духовной жизни, ни истинной свободы, ни евангельской любви. «Церковь знает братство, но не знает подданства». «Единство Церкви было свободное». Тайна единства в Церкви – это любовь и свобода, освященные благодатью Святого Духа, ибо Дух Святой научает любить возвышенно, жертвенно и духовно, уподобляя верующего Богочеловеку Иисусу Христу и даруя ему силу исполнить Его священные заповеди. Церковь есть мистическое Тело Спасителя, столп и утверждение Божественной Истины, хранительница Божественного Откровения, пред которым меркнет вся мудрость и все знания, вся ученость мира, как звезды меркнут при свете солнца. Во Христе Божественный Логос открылся миру, Он – духовное солнце, а Его ученики – лучи, просвещающие мир христианской премудростью и несущие свет духовной любви – свет Божественной Силы, победившей смерть и преисподнюю.
                Ветхозаветные мудрецы и пророки предрекали пришествие Мессии и Искупителя грехов, но мир не узнал своего Спасителя. В Новом Завете рассказывается, что Господь родился в пещере Вифлеемской посреди скота, а Иерусалим уготовил Ему мученическую смерть на Кресте. Мир, ожидавший Мессию, не принял Христа, иудеи ждали более вождя Израиля, чем Спасителя мира, а язычникам казалось безумие Его проповедь о любви к врагам. Но Христос пришел на землю, чтобы спасти мир, а не устроить мировую империю. По слову преподобного Исаака Сирина всеблагой Господь «принес любовь Свою миру» и смерть Его на Кресте не только была искуплением грехов, но и откровением о «премудрости Божией, исполненной любовью». В Вифлееме начался крестный путь Христа на Голгофу, закончившийся Его искупительной смертью, сошествием во Ад и воскресением из мертвых. Тайну распятого Бога и Его любви – одну из величайших тайн христианской веры не могли понять ни иудейские книжники и первосвященники, ни эллинские философы и мудрецы, ни римские законотворцы и властители. Почему же Иисус Христос пришел в мир не в силе и славе Своего Божественного величия, но избрал крестный путь, ведущий на Голгофу? Почему Мессия не истребил все зло с лица земли актом Божественного всемогущества и не установил всемирную теократию – царство Божие в мире? В романе Достоевского «Братья Карамазовы» Великий Инквизитор упрекает Христа в том, что Он безмерно возлюбил свободу человека и возжелал его свободной любви, а не рабского трепета и восторгов наемника. «Ты возжелал свободной любви, человека, чтобы свободно пошел он за Тобою, прельщенный и плененный Тобою. Вместо твердого древнего закона, – свободным сердцем должен был человек решать сам, что добро и что зло, имея в руководстве лишь Твой образ пред собою…». В Апокалипсисе апостола Иоанна Богослова – самой загадочной и неизъяснимой из всех библейских книг, рассказывается, что Спаситель в образе Странника стоит у дверей сердца и стучится, но открыть Ему сердце или нет, решает сам человек, одаренный свободой воли. Достоевский понимал, что Христос отверг мирскую власть и меч кесаря, ибо не хотел истребить свободу человеческого духа и указал путь не государственного, а духовного единения всех народов земли в единую и святую Церковью. Вместо славы земного Мессии и Царя, Господь избрал жизнь в скитаниях, не имея места, где главы преклонить. Христос отверг всемирную теократию, несовместимую со свободой веры и совести, Он избрал не царский трон, а венец мученика и Голгофу.
                В Евангелии есть эпизод, когда Иисус «узнав, что хотят придти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один» (Ин.6:14-15). Надо помнить, что Библия метафорична и притчеобразна, а потому глубоко символично, что Сын Божий на призыв стать земным царем, ушел от народа и взошел на гору. В Священном Писании гора – образ восхождения к Богу, единение со Всевышним. Ветхозаветный пророк Моисей, восходил на вершину горы Синай, где Господь явился боговидцу, Моисей сошел с горы с «двумя скрижалями откровения», а «лицо его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним» (Исх.34:29). В Новом Завете сказано, что Спаситель взошел на гору, прежде чем из уст Его прозвучала Нагорная проповедь – учение Всевышнего. На горе Фавор апостолы увидели таинственное преображение Иисуса Христа, Его Божественное величии и славу: лицо Его воссияло как солнце, очи – стали подобны блеску молнии, одежды – сделались белыми как снег, вокруг Него было дивное сияние, и явились два пророка – Моисей и Илия. В Библии гора есть символ духовной высоты, религиозной связи с Богом. Иерусалим «утвержден на горах» – в мистическом смысле это пророчество о горнем Иерусалиме аналогичное словам Сына Божиего – «Царство Мое не от мира сего». Христос пришел не сделаться царем мира сего, а искупить грехи мира и примирить человечество с Богом, Его искупление – сотериологично и эсхатологично, оно предполагает духовное преображение человека и вселенной, победу над смертью и злом. Христос не пожелал быть царем в мире, лежащем во зле, ибо это означало бы – или увековечение зла, но сохранение свободы человека, или уничтожение зла, но непомерной ценой – ценой истребления нравственной свободы совести и выбора, что обернулось бы еще более грандиозной метафизической катастрофой. Христос предпочел искупить грехи мира, победить зло и смерть, не истребляя свободу человеческого духа, но преображая ее силой и светом Божественной благодати. Но мир не смог вытерпеть проповедь Спасителя и осудил Его на самую страшную и мучительную смерть – распятие. Для ветхозаветного сознания крест – символ отвержения и погибели. Древние римляне распинали восставших против власти кесаря и государства, а крест был орудием казни и символом неумолимой кары и неотвратимого наказания. Древний мир, обоготворивший империю и мирскую власть кесаря, отверг истинного Мессию, осудил Иисуса Христа как богохульника, врага иудейского народа и противника кесаря, цинично увенчал Спасителя мира терновым венцом и обрек Его на смерть немыслимых муках.
                Склонясь под тяжестью Креста, обагренный кровью Иисус Христос, взошел на Голгофу, принеся Себя в жертву за все творение Божие и искупив грехи мира. Для иудеев Крест есть соблазн, для эллинов – безумие; для римлян – орудие казни, для всех мирских людей – символ поражения и погибели, а для христиан Крест ознаменовал победу Спасителя над смертью и Адом, победу всеблагого, премудрого и всемогущего Бога над мировым злом. Для христиан Крест – орудие спасения, тайна Богораспятия – тайна любви и премудрости Божией. Христос на Кресте искупил грехи  мира и победил смерть, Крест – слава Его жертвенного подвига, Божественное величие Его любви. Во Христе миру открылась высочайшая свобода – свобода в Духе и Истине, Он освободил нас от роковой власти грехов и страстей. Русский поэт С. Надсон писал, что у свободы есть враг «опаснее цепей, страшней насилия, страданья и сомненья; тот враг неотразим, он – в сердце у людей», имя ему – кощунственное примирение со злом, царящим в нашем мире. Господь сказал: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф.10:34). Христос не мирится со злом, а Его Крест – это духовный меч, поражающий зло, проникающий в самые сокровенные тайники духа и сердца. В Апокалипсисе Слово Божие названо мечом, исходящим из уст Господних. Если бы Иисус Христос не был Сыном Божиим, ставшим Сыном Человеческим, Его Крест не был бы вселенским жертвенником, Он бы не совершил искупление грехов мира и не сокрушил бы врата адовы и рок смерти. Но Христос – Богочеловек, совершенный Бог – Любовь, и совершенный человек – в Нем явлен идеальный образец для каждого человека, призванного хранить евангельский образ Спасителя в уме и сердце, и уподобляться Ему в своей жизни – зримой миру и сокровенной. Иисус Христос – величайший из мучеников, Он до дна испил чашу мировой скорби, страдал как человек и претерпел вселенские муки на Голгофе – все муки земли и Ада, скорби всех усопших, живых и еще нерожденных. Крест символизирует вечную жертву, принесенную Искупителем. Церковь прославляет Крест как образ любви и иконографическое выражение евангельских заповедей: вертикаль – любовь к Богу, а горизонталь – любовь к людям. В беседе с учениками Спаситель дал заповедь: «любите друг друга, как Я возлюбил вас» (Ин.13:34), а Голгофский Крест – исполнение заповеди жертвенной любви. Христос был распят на Голгофе, а собравшаяся толпа кричала Ему: «Если ты Сын Божий, сойди с креста», но Господь не сошел с Креста, ибо жаждал свободной веры и любви человека.
                Религиозный мыслитель Николай Бердяев справедливо утверждал, что тайна Голгофы – это тайна свободы и любви. Если бы Христос сошел с Креста и явил Свое Божественное величие, то Он бы попрал нравственную свободу выбора Своим всемогуществом. В легенде о Великом Инквизиторе Достоевский пишет о тайне распятого Бога: «Ты не сошел потому, что опять-таки, не захотел поработить человека чудом, и жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника пред всемогуществом, раз и навсегда его ужаснувшим». По приказу Пилата войны избивали Христа, сплели Ему терновый венец и возложили на главу, одели Его в багряницу и смеясь кричали: «радуйся, Царь Иудейский!» По указанию Пилата над Крестом распятого Спасителя мира римские войны с насмешкой прибили доску с надписью: «Царь Иудейский». Мир отверг истинного Мессию, и римская власть, и иудейские первосвященники, и обезбоженный народ отвергли проповедь любви и приговорили Его к мученической смерти. Господь всемогущ и для Него нет ничего невозможного. Христос сказал апостолу Петру, что мог бы умолить Отца Небесного ниспослать двенадцать легионов Ангелов и покорить все царства мира, но Он избрал путь Креста – путь любви и свободы, а не путь власти и насилия. Спаситель вопрошал: что толку обрести весь мир и все царства его, а душу бессмертную потерять? Для Всевышнего душа человека – бесценное сокровище, более драгоценное, чем все царства мира, чем все алмазы в копях земных, весь жемчуг в кладезях моря, и все звезды на необъятных небесах. Но существует ли религиозный смысл и оправдание государства, и как разрешить этот вопрос с христианской точки зрения? Еще выдающийся богослов и церковный писатель Августин Блаженный утверждал, что в истории зиждутся два града – земной град и Град Небесный, но его увлекла роковая мечта о теократии – соблазн властной церковной организации, стремящейся стать вселенским царством – земным образом Царства Божиего. Учение Августина Блаженного о предопределении и отрицание свободы воли человека, проистекали из провиденциального фатализма и законнической трактовки первородного греха, а идея всемирной теократия напоминала «идеальное государство» Платона. В «идеальном государстве» Платона нет места свободе духа и совести, ведь государство господствует над духовной жизнью, контролирует искусство и философию. Жизненная драма Платона – это драма законнического сознания, не знающего любви, не понимающего, что свободу дарованную человеку Богом не вправе отнять никакие законы.
                Человек сотворен по образу и подобию Божиему, он – бессмертный дух, свободная личность, и по замыслу Творца не должен быть превращен в безгрешный автомат. Христианское вероучение признает ценность свободы – свобода заключает в себе возможность греха и возможность нравственного подвига, молитвы, самоотречения и любви к Богу, а потому премудрый и всемогущий Господь не уничтожает свободу падшего человека, но преображает ее действием Божественной благодати. Христос отверг соблазн земного царства в пустыне и сказал, что Царство Его не от мира сего, ведь теократия – это уния между Церковью и государством. Если единство Церкви основа на любви и свободе, то государство знает только одно единство: «единство – возвестил оракул наших дней, - быть может спаяно железом лишь и кровью» (Тютчев). Русский философ и христианский мыслитель Евгений Трубецкой проницательно заметил, что «Царствие Божие есть совершенно свободный союз между Богом и человеком; между тем государство по самому своему понятию есть союз принудительный. Теократическое государство по самому существу своему не мирится с требованием свободы совести, которое, с христианской точки зрения, представляется непременным условием истинной религиозной жизни: ибо в нем и через него человек входит в состав богочеловеческого союза не как верующий, а как подданный». Религиозный идеал христианства несовместим с насилием над совестью и отрицает принуждение в делах веры. Вера в Бога предполагает свободу человека. Нельзя заставить человека верить в Бога и любить Его, только свободно можно уверовать в Него. В свободе заключено духовное величие человека как самоопределяющейся и творческой личности. Человек сотворен по образу и подобию Бога, а Господь наш есть Дух и Любовь. Человек – духовное творение, а свобода – это сущность духа. Человек не может жить без свободы, ибо только свободно можно любить, мыслить, веровать и молиться. Свобода – это дыхание жизни для человека, без свободы человек духовно мертв. Попрание свободы есть угашение духа, о котором прозорливо предостерегал апостол Павел. Духовное единение человека с Богом есть синергия – сотворчество и соединение двух свободных воль – Божественной и человеческой. Ни одна теократия несовместима с идеалом христианской свободы. Никогда не было, нет, и не будет «христианского государства». История свидетельствует, что все теократии – это компромисс между христианством и язычеством; государство может быть христианским только по мертвой букве, по духу оно – языческое. По глубокомысленному слову рассудительного архимандрита Киприана Керна: «Царство Христово не от мира сего – это надо помнить твердо и не обольщать себя возможностью устроения какого-то Христова Града на земле. Его не будет и быть, не может в том смысле, что будет какое-то Христово государство, в том смысле, что какое-то правительственное учреждение на земле может стать христианским. Теократия – это мечта и утопия. Она неосуществима, хотя к приближению к ней нам не возбраняется стремиться. Как ветхозаветные теократии Судей, так и средневековые государства, стремившиеся строить свою жизнь на религии и правде, – и в этом отношении в особенности это было в Византии и других православных царствах – старались приближаться к христианскому идеалу, но все же никогда и нигде этот идеал не был и не может быть осуществлен, так как все здесь, на земле, строится на принуждении, а Царство Христово строится на свободе, и оно не от мира сего».
                Рассуждая о взаимоотношениях Церкви и государства, мудрый священник о. Анатолий Жураковский писал: «Может ли Церковь молиться за «державу», т. е. государство? Стихия государства, как и стихия власти, - языческая, она лишь терпится в Церкви, но отнюдь не может быть Церковью освящена и благословляема. Церковь может молиться за страну, молиться за тех, кто у власти, или за тех, кто в государстве, ибо на их плечах лежит тяжелый груз работы – послушания последствиям первородного греха, груз работы в атмосфере нелюбовной и жесткой, но молиться об институтах власти и государства Церковь не может. Так и звучат слова ап. Павла: «Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех на каноне начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную, во всяком благочестии и чистоте; ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим 2:1-4). Апостол тоже заповедает молитву за людей, стоящих у власти, но отнюдь не за институт власти. Такие же молитвы за людей находим мы во всех древнейших литургических памятниках, молитва же за государство – «державу» – есть что-то неслыханное и небывалое в церковной практике». Отношения Церкви и государства – это не симфония – «согласие короны и креста», а скорее трагический диссонанс. Церковь есть царство благодати и свободы во Христе, а государство – царство закона и мирской власти, поэтому между ними всегда будет разлад. Христос открывает Свое Царство для свободных и верных друзей, а не для подданных. Теократическое государство для христианина есть ложь и соблазн, оно противно Богу и хочет властвовать над душами, совестью и мыслью. Христос призвал воздавать Богу – Божье, а кесарю – кесарево. По историософскому замечанию Николая Бердяева, существует непреходящий конфликт между Христом и кесарем, между Богом и миром, между Церковью и государством. В основе государства – воля к могуществу, а в основе Церкви – любовь к Богу и любовь между людьми. Все теократические империи противны Христу, а этатистская мораль несовместима с евангельской этикой. Почему Сын Божия пришел в мир не в силе и славе Своего Божества, а как Искупитель, распятый на Голгофе римской властью, иудейским духовенством и народом? Христос есть истинный Царь мира, но Он пришел не как властитель вселенной. Спаситель мира был растерзан и распят, ибо Он отверг могущество земных царств. Высочайшая сила и слава Евангелия заключена в Божественной Любви, более сильной, чем Ад и смерть. Христос принес миру свободу, Он освободил нас от рабства у дьявола и греха, у тления и смерти, а Его Новый Завет – союз любви между Богом и человеком. Всякий враг свободы и любви есть враг Христа Богочеловека, он духовно пребывает вне Церкви, ибо мистическая Церковь – это жизнь с Богом и свобода во Христе.
                Для христианского миросозерцания душа – наследница Царства Небесного, она драгоценнее всех царств мира, а в столь чтимой этатистами воле к власти есть нечто демоническое. Государство не может простирать свою власть на душу и духовную жизнь человека. Христиане становились мучениками, не желая прославлять кесаря и воздавать ему Божье, а их кровь навеки нравственно обличила власть мира сего и религиозно засвидетельствовала духовную свободу Церкви. Христианские мученики хранили несокрушимую веру во Христа – Победителя Ада и смерти, которую не могли отнять ни темницы, ни пытки, ни казни, ни смерть, ни Ад, воюющий с Церковью. Церковь может оправдывать существование государства, но не может быть христианского государства – «священного царства». Государство – это явление природного и мирского порядка, а Церковь – явление благодатного порядка. Государство не может вместить в себя христианскую любовь, ведь в основе государственной жизни – законотворчество и политика. Существование государства имеет оправдание перед лицом христианской веры. Основы государства – духовны, а не материальны. Истоки государства метафизичны, а не эмпиричны, и у него есть своя цель и свое назначение в мире и мировой истории. В Царстве Небесном нет места государству и мирской власти, но в условиях нашего падшего мира, лежащего во зле, существование государств оказывается исторически неизбежным и оправданным. Русский писатель и философ Лев Толстой как религиозный моралист был убежден, что государственная власть связана с грехом и злом, а потому – несовместима с евангельской проповедью и нравственно возвышенным учением Иисуса Христа. В размышлениях Толстого есть религиозная правда, но будучи рационалистом, не признающим мистическую сущность христианства – Святую Троицу, грехопадение Адама и Евы, Богочеловечество Иисуса Христа, Его искупительную жертву и воскресение из мертвых, он не мог понять метафизический трагизм мировой истории – в условиях мира, лежащего во зле, нельзя упразднить государство и законы, это путь к всеобщей анархии, к  роковому торжеству греха и беззакония. В центре этики Толстого лежит идея «непротивления злу силой», но философствующий моралист, напоминая о любви к врагам – злодею, парадоксально предает забвению любовь к ближнему – к жертве насилия, которая нуждается в защите. Религиозный мыслитель В.С. Соловьев верно сказал, что государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в Рай, а для того, чтобы она не стала Адом. Для христианского мыслителя очевидно, что теократия и анархия нравственно неприемлемы и не могут быть религиозно оправданы. Государство имеет оправдание, если его законы защищают свободу, жизнь и честь человека и ведут общество к процветанию и духовому и культурному расцвету.
                Христос сказал: «Ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, а все остальное приложится вам» (Мф.6:33). В притчах Спаситель уподобляет Царство Небесное драгоценной жемчужине, за которую мудрый купец отдал все, что имел. История мира – это трагический путь к Царству Небесному, пролегающий через Голгофу. Сокровенный смысл истории и ее абсолютная цель есть Царство Небесное. Но Священное Писание возвещает, что Царство Небесное метаисторично и эсхатологично, оно предполагает конец истории. Мечта обрести царство Божие в истории, все грезы о вселенском христианском братстве и утопии «рая на земле» – это искушение и обман, прельщение царством мира сего и славой его. Искание Царства Божиего на земле есть соблазн иудейского хилиазма, обманчивый как мираж в пустыне, вот почему христианское сознание всегда обращено ко второму пришествию Иисуса Христа в силе и славе Божества Его, к горнему Иерусалиму – Царству Небесному, которое не от мира сего. Древние иудеи ожидали Мессию как земного царя, грезили о царстве Израиля, но Христос отверг искушение царствами и сказал, что Царство Его не от мира сего. Иудеи не узнали в Иисусе Христе чаемого Мессию, отреклись от распятого Спасителя, отвергающего мирское величие земных царств и искупающего грехи мира. Иудаизм обращен к Мессии – Царю мира, который осуществит Царство Божие на земле, но не хочет знать крестной жертвы и Голгофы. Но Христос открыл Церкви, что Царство Божие в земном мире, лежащем во зле – невозможно. Царство Небесное обретается через искупление, а Крест – это священный ключ от врат его. Преподобный Исаак Сирин учил, что Крест – это тайна распятого Бога, образ Божественной Любви, побеждающей смерть, «неограниченная сила Божия живет в Кресте» как в «святилище Господне», где неизъяснимо пребывает Всевышний, ибо Крест – прообраз эсхатологического Царства Небесного. В Откровении Иоанна Богослова таинственно рассказывается о горнем Иерусалиме, «который нисходил с неба от Бога» (Откр.21:10), на новое небо и новую землю. Наступление Царства Небесного есть преображение мира, победа над роковой властью неумолимого времени и неминуемой смерти. В Царстве Небесном времени уже не будет, смерть истребится, «и отрет Бог всякую слезу» – не будет более скорбей. Святой Григорий Палама утверждал, что Царство Небесное – это созерцание Божественного Света и преображение: «Славой Отца и Своим Царством Господь назвал свет Своего преображения». Господь нисходит в наше сердце, и человек призван в свободной любви открыть сердце Богу, стать причастником Божественного Света. Спаситель сказал: «Царство Божие внутри вас», оно – в сердцах святых, ибо святые уже в земной жизни становятся причастниками Божественного Света, поэтому в иконографии над их головами изображают нимб – венец небесного света.