Аллилуйя!

    Небо тихонько снимает с себя чёрный балахон, усыпанный блестками. Затем серую холщовую рубаху.  Светило ночное бледнеет и прячет свой лик, накинув капюшон, сотканный из полутьмы. А светило, управляющее днем, простирает поручи своих лучей, обнимает небо и землю, готовясь к служению. Свет рождается в точке соприкосновения тверди небесной и тверди воды, разделяя их длинной, далекой, неяркой ещё полосой.
     Вскоре за этой линией, из рассеянного по горизонту сияния возникает огонёк свечи - отражение солнца. Вот он разгорается все ярче, и, поднимаясь выше,  все длиннее пролагает дорожку, бегущую от него к берегу моря. Она серебрится и сверкает, эта лестница, ведущая по волнам на амвон - к Царским вратам неба.   
     Вот-вот они распахнутся. Разворачивается действо. В воздухе звучит начало мелодии Божественной литургии: из света и бликов на воде рождаются тихие всплески - перезвоны колокольцев, сливаясь вместе, они бегут лёгкой волной по лествице  солнечной тропки к берегу и обратно, рассыпаясь и лопаясь пузырьками влаги, на берегу снова и снова ложится на песок живительная волна, пришедшая прямо с неба, издалека, из самого сердца моря, согретого восходящим светом. Вода полна живительной животной силы, и готова принять снисхождение Духа, чтобы освятиться им и стать готовой к новому рождению жизни. И вот родилось нечто, пробежалось по глади неба и моря. Где-то в глубинах возрождающихся миров возникает лёгкое звучание божественных струн, гул далеких колоколов… малиновый звон становится все громче,  и в отголоске накатывающихся волн слышится наконец отчетливое Слово: "Аллилуйя!.."

     "Али-лу-яя, али-лу-я", - вдруг пропел тоненький детский голосок. И я очнулась.
    Душная полутьма клубится кругом, слегка подсвеченная розовато- тусклыми светильниками по углам низкой крошечной комнаты. Её округлые, едва видимые стены облеплены сиреневой чуть искрящейся солью. Из маленького окошечка в другую комнату торчит трубка, исторгающая клубы пара. Они-то и обволакивают собой едва видимые фигуры людей, полулежащих на низких плетёных креслах. Откуда- то снизу звучит приглушенная музыка. Соляная пещера. Релаксация. Лечение испарениями морской соли.
    "Алилуя!"- снова этот робкий голосок с левого кресла.
     "Заткнись! - грубый голос с другого кресла – это, видимо,  мама - У меня это твоё шрековское "алилуя" ещё со вчерашнего крутится в голове. Привязалось же! И не балуйся, а то выгоним тебя"
     "О, алилуя, я счас так начну баловаться, так начну!"
     "Я тебе начну! Сиди и лечись. Ты зачем сюда приехал?!"
     "Баба! - это уже ещё более тоненький голосок справа - А можно я сделаю математику и пойду гулять?
     "Нет! - шевельнулась гора под простыней рядом - Не пойдёшь. Холодно на улице, ветер"
      Хныканье :"Ну ба-ба!" "Нет, я сказала!" "Ба..." Гора приподнялась, вздыбилась, - баба угрожающе подняла руку: "Счас получишь у меня! Лежи давай тихо, и накройся, а то вся одежда будет белая!" Комочек сьежился под простынкой, торчат острые коленки, но пищит: "Баб, ну че ты, я же просто спросила" "Заткнись, говорю!" "Ну баб..." "Так, все, я звоню отцу" В ужасе : "Нет, баба, ну пожалуйста!" "Если не заткнешься, я звоню, и в субботу отец будет здесь!" Комочек ещё больше съеживается, накрывшись с головой простыней, прошептав: «Ладно, о кей, алилуя», - и замолкает.

     Снова тишина. Клубы пара. Тихая музыка…

    .. Лёгкие пальцы пробегают по фортепианным клавишам… словно ветерок бежит по волнам, - они снова и снова, медленно набегают на берег, шурша камешками и песком… Мы, -  люди, в пещере... люди, пришедшие издалека... из иного мира ... Из вечности, из небытия, оттуда, где "земля … безвидна и пуста, и Дух Божий носился над водою"(Быт.,1:2) ... А потом явился свет, и разделился с тьмою, и сказал Бог…
   
     "Алилу-я! Осталось десять минут!"
     "Да достал ты уже, с этим словом! Чего ты все время поешь его, я не понимаю! Других песен нету, что ли! Сколько раз говорить!"
     «Пусть уж лучше Э т о слово поют, чем что- то другое" - не выдерживает сын.
      Он, так же, как и я, сидит на стуле (так как не хватило мест на креслах), возле самого окошечка, из которого все так же валит дым.

     Все недоуменно воззрились на него: в белой простыне похожего на самого Бога, восседающего на облаках, или на римского патриция в банях, или, скорее, - на простого иудея, собирающегося сбросить одеяние и окунуться в купель Иордани...
      "А? Что?"
     Он ещё раз повторил эту фразу. Но смысл её, кажется, так и не дошёл, остался непонятым никем из возлежащих.

      Дети снова уткнулись в свои гаджеты, время от времени приставая к взрослым с какими-нибудь глупостями и мешая им впасть в дремоту.

     Одна протяжная мелодия сменяется другой. Потом третьей...
     Но отключиться уже не получается. Хотя с соседнего кресла доносится храп. Кто-то уснул.

     И снова в клубах пара вскидывается белая фигурка:"Алилуя, сейчас нас выпустят!" Мать, проснувшись, только вздыхает изнеможенно.
     Наконец после процедуры все выходят на улицу. Здесь, после душного полумрака,  все кажется теперь ярче, веселей, хотя все так же по-осеннему смурно, и прохладный ветерок шуршит в соснах вокруг санатория. Дети рванули бегом к основному корпусу, а их мама и бабушка грузно следовали позади. Потом, делая вид, что не слышат окриков, мальчик и девочка скрылись в дверях.
     Когда мы поднялись на свой этаж, они шумно гонялись друг за другом по всем коридорам.
     "Вот, чем больше их зажимают, тем сильнее хотят ребятишки вырваться. Носятся тут в духоте целыми днями, потом вылетают на холод, все потные, и простывают" - говорю я ".
     «Да, - соглашается сын, - сейчас их усадят за уроки, напичкают задачками и примерами, которые они скоро забудут. Лучше бы Закон Божий им почитали"
      "Да куда там! Они даже слово Аллилуйя знают только, как песенку из "Шрека". Жалко их: девочка, видимо, забитая, видел, как она шарахается от кулака бабки, а напоминание об отце приводит её прямо в ужас"
     "Пацан, наверное, вообще без отца растёт, и мать какая-то… мужеподобная".

     Дальше у нас ванны. Сын пошёл на бромо-йодную, а я погрузилась в хвойно-морскую. Но вода горячевата для меня, и что-то аромата хвои и моря я не почувствовала. А вчера была жемчужная ванна. Никто, естественно, жемчуга мне не насыпал, просто водичка бурлит кругом, щекочет кожу, и вскипает на поверхности многочисленными пузырьками воздуха. Они выскакивают и лопаются, создавая лёгкий шум, словно падает сверху невидимый дождь. И тогда я почти заснула под эту музыку воды, что добросовестно делает свою работу...
     "И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделит она воду от воды..." (Быт.1:6)) - пришли опять строки из Писания…
      Нагревшись в ванне, иду дальше - на гидромассаж. Тут ванна побольше, пошире. И водичка на этот раз прохладная. Медсестра прохаживается мощной струей из толстого шланга по рукам, по ногам, по спине, и вода колет, режет, полосует тело, кажется, - на мелкие полоски и кусочки. Тонизирует!

     Затем идём в бассейн. И тут работяга-вода довершает своё действо. Самая приятная, полезная процедура.

     Заскочив ненадолго в сауну, - где, кажется, раскалены не только стены и полки, но и даже свет ярких ламп, жгущий огнём кожу, - спускаешься наконец осторожно по ступенькам, уходящим в воду, под брезентовый тяжёлый полог. Поднимаешь его, проходишь уже по грудь в водичке через узкий тоннель, и вот она: изумрудно-голубого цвета лагуна, наполненная такой тёплой водой, что её почти не ощущаешь - так мягко она принимает в себя, обнимает, ласкает, оживляет все твоё тело и душу.

     Густой пар плывет над её поверхностью, поднимаясь вдоль кирпичных стен, окружающих бассейн, к верхушкам стоящих за ними сосен. И еще выше - к низко склонившимся облакам, вспученными пузырями клубящимся прямо над нами, - двумя человечками, зависшими внизу.
   
     А водичка становится все теплее и ласковей. Ляжешь на спину, раскинув руки-ноги, надуешь в груди воздушный шар, чтобы держал тело на поверхности, и паришь в невесомости, не зная, на каком уже свете находишься. Меж небом этим и землёй.

     Долго плаваем, наслаждаясь контрастом меж теплом воды - плюс тридцать, и прохладой воздуха - чуть больше ноля.
 
      "Я-частичка тверди земной, плоть от ее плоти. Кусочек глины, размоченный водой, так и расплываюсь по её поверхности. Как там дальше в Писании: "И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша" (Быт,1:9)  ...Вот, я - между твердью той, высшей, небесной, и твердью земной. А что такое "твердь" – материя? А материя - она ведь полуземля-полудух, потому что матрица её построена на энергии"

     С дуба, склонившегося над бассейном, слетел листок, и упал прямо мне на ладонь, как подарок. На листе рисунок: ствол, ветви. Точная копия отца.

     Забираю листик с собой - на память. Что-то такое написано на этом листе, какое-то послание… о чем? Надо будет поразмыслить позже. "...И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя по роду и подобию ее, и дерево, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле..." (Быт1:11).

      После плотного обеда - отдых. Потом полдник. Ужин. Вечерний чай. Все движение в санатории все это время - только спуститься на первый этаж в столовую и обратно. Все занятие, все развлечения  – только есть да лежать. Да еще, наверное, книги. Их здесь везде полно: лежат на книжных столиках и в фойе, и в коридорах на всех этажах, и в шкафчиках то тут, то там. Их, наверное, оставляли те, кто отдыхал тут все года существования санатория. Книги самые разные, в основном старых писателей и изданий. Но никто, кажется, их не читает. Каждый раз, проходя мимо книг, не могу удержаться, чтобы не просмотреть, что там, и вот уже в моей комнате целая стопа: давно забытые Жорж Санд, Золя и Стендаль; Лев Толстой с его "В чем моя вера" и «Рассказами для детей»; и "Воспоминания" его дочери, Татьяны Сухотиной-Толстой; и наши Чивилихин и Арнаутов; и ещё много всяких книг, которые так и хочется все просканировать. Не спеша и с наслаждением, с осознанием, что времени теперь много, можно не торопиться.

     Но с утра время идет быстро. Много его уходит на процедуры разные, массажи. Санаторий для того и нужен, чтобы тело подновить. Но где же место для душевной профилактики? Чем очистить её от пепла и гари житейских?

     Вот, вечером, устав уже от лежания, и закончив чтение вслух для сына книгу Чивилихина (он инвалид по зрению и читать сам не может), одеваюсь потеплее (мы, злоупотребив ли купанием, или подхватив грипп, - которым здесь болеют все, - теперь кашляем и чихаем, и скорее всего бассейн теперь будет какое- то время не доступен), выхожу на балкон.

     Ветрено, холодно, темно. Слева шелестят сосны, справа гудит и шевелит ветвями, и качает мощной кроной дуб. Вверху луна то раздвинет жалюзи облаков, то снова задернет. Снизу доносится там-там: в комнате релаксации танцы. Дети вместе с мамами пляшут под разные: и новомодные, и уже устаревшие песенки. Напрыгавшись, убегают поноситься по длинным коридорам, пока взрослые танцуют танго (ну куда же без курортных романов), потом снова возвращаются и прыгают под музыку: "Тополиный пух- жара- июль, ночи такие звёздные..."

     Ночь не звёздная. Но красивая. Что-то такое есть особенное в этих межсезоньях- межвременьях, переходах времён. Обостряется в такое время восприятие мира: видишь воочию, как меняется погода, природа, люди, время по-другому идёт в пространстве жизни, и даёт этим о себе знать, напоминая об изменчивости всего живого. И хочется думать: о зарождении жизни, о смерти, о смысле всего этого.
       И зависаешь  во времени: между летом и зимой… меж днём и ночью. Светом и тьмой.

     "И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для освещения земли и отделения дня от ночи, и для знамений, и для времён, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю" (Быт1:14)- пытаюсь читать Писание, откопанное мной в кипе книг на столе в центральном фойе. Но снизу снова и снова разносятся через открытые окна взрывы хохота: это старается развлекать публику тамада… или как он там называется.

     С водохранилища (моря, как называют его здесь), принесло чайку. Что она здесь потеряла, или нашла? Посидела, посидела на ветке сосны, покачалась и улетела обратно.

     Сегодня днём мы ходили на берег. Прошлись по пирсу, где сидел одинокий рыбак, посидели на лавочке, полюбовались видом: широко, просторно водохранилище, - «море», как его называют местные, искусственное, рукотворное море. Вода в далеке отделена от неба полосой земли, - желтовато- чёрной, словно выжженной, земли. Там пролегли каменистые холмы, кое-где подсвеченные золотыми пятнами деревьев. Красиво! Тихо, словно только что после сотворения мира. И чайки летают мелкие, речные.

     "… Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной... И сотворил Бог душу живую и пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую, по роду её" (Быт.1:20.

     Душа прямо оживает на природе, оживает и расцветает все растительное в ней, данное от земли, и все пресмыкающееся, и животное, рожденное от воды и земли. Прямо слышишь песнопения, возносящиеся от земли, воды, травы, деревьев и чаек этих: «Всякое дыхание да славит бога своего!» У земли – свой бог, у травы – свой, а чайки – свой. У неба и человека – тоже Свой Бог. И вот здесь и сейчас слышишь присутствие Его. И крылья готовы вырасти и раскрыться навстречу небу, чтобы унести в полёт. К Небу небес. Тому, где начало и конец всему.
И  чувствуешь себя человеком, - не земным и суетным, а существом, способным вместить в себя все это, осознать себя со-творением Творца. Чуть ли не бого-человеком! Аллилуйя!

     "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, и да владычествуют о н и  над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами пресмыкающимися по земле... И сотворил Бог человека по о б р а з у своему, по образу Божию сотворил его, мужчину и женщину сотворил их" (Быт.1:26).
    
       «Вот получается, Бог сказал: "С о т в о р и м...  по образу Нашему". Тогда, когда ещё не было сказано, что Бог - это Отец, Сын и Святой Дух, не было еще Бога Слова, которому суждено было прийти в мир позже, чтобы нести людям свет этого Слова.  Было только Слово, создающее этот самый мир. То есть в самом Начале Создатель был единым целым, состоящим как бы лишь из света и тьмы? И царил великий Хаос. Но Бог увидел, "что свет хорош", и " отделил его от тьмы". Свет заключает в себе все доброе, чистое, Любовь. Тьма - она и есть тьма, зло, ненависть.  Она появилась, когда любимый ангел отпал от Отца, - тот, что был создан Им Самим. Получается, что зло, самый начаток его, уже изначально был частью Творца? Если, конечно, считать его Мирозданием, а не отдельной творческой личностью, то – может быть…
     Но вот начало твориться все: весь материальный и духовный мир. Миры, состоящие из света и тьмы, - доброго и злого. Разобщенного, но единого в синергии, соработничестве этих систем.

    А люди- это просто глина. Комочек земли, политый живой водой - Духом Святым оживленный и одухотворенный, освященный Им. И обточенный на гончарном круге жизни. Плоть от земли, дух – от Неба. Все смешалось в человеке: по образу Отца в нем сочетаются и свет, и тьма.
 
     Вот приблизительно - как создаётся, воплощается замысел?

     Берётся болванка, налепливается на нее глина, вращается, все набирая обороты, гончарный круг, рука мастера осторожно лепит форму. Вот вроде бы что-то начинает вылепливаться, обретает черты. Что это будет? Горшочек для еды? Для того, чтобы ею наполнять эту емкость снова и снова, время от времени выплескивая отходы. Еще цветочный горшок можно вылепить. Посадить в нем какую-нибудь герань, поливать ее, удобрять, радоваться появляющимся всходам и грустить об отцветающих бутонах. То и дело меняя почву на новую.

     Можно сваять амфору:  изящные, симметричные формы, покрытые росписью и лаком. Красивые, но...наполненные пустотой.

     А вот - простой кирпич. Грубовато сработанный, всего шесть граней. Но хорошо обожженный в печи, - пройдя испытание огнём, глина и вода в нем приобретают такую прочность, что из него станет возможным построить надёжный дом. И в нем найдется место для всех горшков и горшочков, и для амфор тоже.

     Даже златоглавую церковь можно возвести из кирпича этого!

     Есть люди - горшки, а есть люди-кирпичи, но все мы - кирпичики в Царстве Бога. Глина - не мрамор, не гранит, её, необожженную, можно, разбив на кусочки, и размочив чистой водой, лепить и лепить заново, придавая все новые формы. До тех пор, пока она, не попав в огонь, приобретет наконец нужную форму, близкую к совершенству, и прочность.

     Глина и вода - плоть и кровь земли и неба.  А человек - нечто среднее. Колосс на глиняных ногах между небом и землёй. Но с крыльями ангела за спиной... Одно крыло белое, другое черное… От рождения данные. Выходит, уже с самого начала в замысле Творца заложена эта двойственность природы его? И против этого не попрешь, как говорится, и так и будешь всю жизнь разрываться надвое, пытаясь идти к свету, но не в силах оторвать от себя черную тень свою, следующую по пятам и тянущую назад?! Или возможно все же стать этаким маленьким солнышком, балансирующим на грани полусвета-полутьмы?.. Светом, славящим Бога. Аллилуйя!..

      Внизу, наконец, наступила тишина, дискотека закончилась. На соседнем балконе хлопнула дверь, кто- то пропел: "Алилуя, пора ложиться спать. Ник, быстро в постель, чего ты там мерзнешь на балконе?» «Ну мам, я не хочу спать! Можно я еще поиграю на планшете» «Нет, я сказала! Завтра будешь наказан. Вы вообще с Лизой вели себя сегодня безобразно! Иди ложись, я сказала» «Алилуя, иду я, иду!»

     «Мам, а что же, все-таки, означает слово это – «Аллилуйя?» - спрашивает сын, решивший тоже подышать свежим воздухом перед сном.
     Набираю в Гугле: «Сегодня это слово одно из самых распространённых в русском языке. Большинство людей часто используют его в своей повседневной речи, не задумываясь над его истинным значением. Поэтому интересно будет узнать поподробнее о слове аллилуйя».
      Вот уж точно – от мала до велика повторяют, а сами небось вообще не задумываются и не интересуются, что произносят их уста.
     Я сама, хоть и считаю себя воцерковляющимся человеком, а имею об этом самое приблизительное понятие. Знаю только, что это восхваление Богу, часто звучит на богослужениях при выносе Евангелия и чтении псалмов, и наряду со словом «аминь» это слово часто произносится на службах и сохранилось с древнейших времен неизменным. Итак:
     «На иврите это слово произносится как - hаллелуйя. И состоит оно из двух слов: «hаллелу» и «йя».
    Первая его часть - это множественное число повелительной формы глагола, образованного от ивритского корня из трех букв - ѓэй, ламед, ламед. Буква ѓэй часто раскрывает суть понятия, которое переводится на русский язык как - «постижение проявления Всевышнего в мире». Ламед (в переводе - «познание», «освоение») имеет также и такое значение: «передача знаний другим людям». Таким образом, повелительное наклонения глагола hаллелу переводится - «постигайте проявление Всевышнего и передавайте приобретенные знания другим».
    Вторая часть слова hаллелуйя - йя (в оригинале на иврите буквы йуд и ѓэй) - представляет собой одно из Имен Всевышнего. Это Имя, как правило, выражает аспект проявления в мире Мудрости и Доброты Творца.
    Итак, слово hаллелуйя - это призыв постигать и передавать другим знание и ощущение Мудрости и Доброты Творца. Обычно оно используется в контексте праздничных молитв, а также - для выражения возвышенной благодарности».
   
    «Вот так, сын, ни много, ни мало, а - постижение, познание Творца, его Мудрости и Доброты, и передача этих знаний другим!»
     «А дети думают, что это просто песенка из «Шрека», которую поют мультяшки! Но песенка на самом деле не плохая, набери ее»
     И вот мы слушаем эту песенку, потом читаю перевод:

«Я слышал, тайный был аккорд,
Что Давид сыграл, и это было угодно Господу,
Но музыка ведь не интересует тебя, верно?
Он звучит так: четвертая, пятая,
Минорное падение, мажорный подъем,
Растерянный король сочиняет: «Аллилуйя»

Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя

Твоя вера была сильна,
Но тебе требовалось доказательство.
Ты увидел ее купающейся на крыше,
Ее красота и лунный свет ошеломили тебя.
Она привязала тебя к кухонному стулу,
Она сломала твой трон, она отрезала твои волосы,
И из твоих губ выманила: «Аллилуйя»...

Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя

Может, я бывал здесь раньше,
Я знаю эту комнату, я ступал по этому полу,
Я привык жить один до того, как узнал тебя,
Я видел твой флаг на мраморной арке.
Любовь – это не победный марш,
Это холодное и сломленное: «Аллилуйя...»

Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя

Было время, когда ты мне говорила,
Что реально и ждёт нас впереди,
Но теперь ты этого мне
Никогда не показываешь, верно?
И помнишь, когда я двигался в тебе,
Священный мрак содрогался тоже,
И каждый наш вдох был: «Аллилуйя»...

Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя

Может, на небе есть Бог,
Но все, чему я научился у любви,
Это стрелять в того, кто тебя превзошел.
Это не вскрик, что можно услышать ночью,
Это не некто, кто узрел свет,
Это холодное и сломленное: «Аллилуйя»...

Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя

     Да уж. Может быть, конечно, не совсем удачный перевод, но вообще не понятно, что хотел сказать автор. «Ты увидел ее купающейся на крыше, Ее красота и лунный свет ошеломили тебя» - наверное, самые лучшие строчки. Про царя Давида и Вирсавию – жену его полководца, по-моему, в которую великий будущий псалмопевец влюбился, увидев обнаженной в купальне, во дворе соседнего с его дворцом дома. Возгорелся страстью и решил заполучить себе, отправив мужа на войну, на верную смерть. От Вирсавии у него родится сын, который умрет во младенчестве. В горе и покаянии и появился пятидесятый псалом Давида («Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…»), который читаем в Утреннем правиле, и строчки из него есть в Покаянных канонах, Последовании ко Святому причащению: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей… Не отвержи от мене Лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене…»). А дальше… причем здесь кухонный стул, отрезанные волосы, и вообще бред какой-то. И строчки, вовсе уж не для детских ушей, и - «холодное и сломленное «Аллилуйя»?! Разве может быть это слово о Любви холодным и сломленным?!»
    
«Мам, а есть еще другая песня – ее поют дети» «А, да, вот она:

Спасибо, Бог, за лунный свет,
За дивный мир других планет,
За каждый миг, который проживу я.
За радость, грусть, за свет и тень,
За самый лучший в жизни день,
За каждый новый вздох мой, – аллилуйя.
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
Спасибо, Бог, что Ты со мной,

За каждый новый день земной,
За всё, что в этом мире так люблю я, –
За шум листвы, за дождь и снег,
Минут неумолимый бег,
За свет в моём окошке, –  аллилуйя.
 Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…

Прости, что эти люди злы,
Что в мире сумрака и мглы,
Живут, всем вопреки, с собой воюя…
Позволь, забыть, простить, любить,
И жить добром и просто быть
За благо этой жизни, – аллилуйя.
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…

Спасибо, Бог, за лунный свет,
За дивный мир других планет,
За каждый миг, который проживу я.
За радость, грусть, за свет и тень,
За самый лучший в жизни день,
За каждый новый вздох мой, – аллилуйя.
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…

     «Прямо мурашки, какие слова, и поют детки изумительно! И слова Вознесенского – ни в какое сравнение не идут с теми словами».
     «Шрек просто нервно курит в сторонке!»
     "А ведь по сути Шрек – это ведь болотный дух, нечистая сила, черт по-нашему. И такая песня! Хотя… вообще-то бывают люди еще хуже, злобнее, чем черти или даже сам сатана. Бесы хоть только подталкивают человека на зло, а уж он сам творит его, и с большим удовольствием! Да, песенка, конечно, хорошая, емкая, очень трогательная. Но вот слово это, «аллилуйя», все же не стоит, наверное, вот так повторять, к слову и не к слову. Хорошо бы завтра поговорить с мамами об этом…"

     Назавтра были снова процедуры. Иду сначала на мехмассаж. Заняв очередь, роюсь в книгах на стеллаже. О, вот тоненькая стопочка журналов Душа. Выбираю один из них и присаживаюсь на диван. Но в тусклом свете декоративных светильников плохо виден текст. Рядом сидит молодая женщина и пытается читать книжку.
     «Что читаешь?» - интересуется Надежда, - мама того мальчишки, что все время «поет» аллилуйя. Она отправила сына на ингаляцию и кислородный коктейль, а сама прикорнула в полудреме на диванчике: видимо, не выспалась. Ночью из коридора доносились отзвуки голосов: это мамы, уложив деток, продолжали «отдыхать» со своими кавалерами.
     «Про любовь, конечно!» «Ооу, про любо-овь!» «Да-а, отрываться, так по полной! Зря приехала, что ли? Откопала вот книжку вот среди этого хлама старинного» «Интересная?» «Да так себе. В жизни интереснее…» И они зашушукались о чем-то, хихикая.
     «Мы видим, - читаю я, - что малое деревцо легко склоняется в любую сторону, и как наклонилось, так и растет. То же случается и с юношей: чему научится, к тому и привыкнет, то впоследствии и будет делать. Научится ли добру в своей юности, добро будет делать во время последующей жизни. Научится ли злу – будет злым в течение всей своей жизни. Из того же отрока может выйти или ангел, или дьявол. Какое воспитание и пример получит, таков и будет, ибо от воспитания, как от семени, зависит вся последующая жизнь. Поэтому-то слово Божие увещевает родителей воспитывать детей своих «в учении и наставлении Господнем» (Еф.6:4). И в Притчах Соломоновых написано: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его» (Притч.13:25).
     Тут прибегает запыхавшийся Ник («Алилуя, и все прошел, мам»), и, плюхнувшись рядом с матерью на диван, надевает очки и утыкается в телефон.
     «Так, сколько раз говорить, чтоб не бегал по лестнице. Ты со своим зрением убьешься когда-нибудь. Итак инвалид, да еще совсем угробишься, что тогда я буду с тобой делать, горе мое?!»
     Но сын не слушает, играя : он уже в другой, параллельной реальности. А Лизу сегодня, похоже, вообще не выпустят из комнаты – приехал все-таки по звонку бабушки ее отец, и теперь она наказана.
     «Поэтому, - пишет дальше Святитель Тихон Задонский, - христианин, в первую очередь, позаботься научить детей своих жить по-христиански, ибо без этого все науки пойдут не на пользу. Бог с тебя не взыщет, учил ли ты детей своих светскому обращению и иностранным языкам, но взыщет, учил ли ты их жить по-христиански, наставлял ли их в благочестии. Горе юным детям, у которых злые отцы! Чему они могут от них научиться, кроме зла? Ибо как может злой научить добру? Хотя и бывает, что злой отец наказывает своих детей за своеволие. Но своим плохим примером соблазняет их, ибо юных людей больше учат дела, чем слова и наказания. Отсюда происходит, что у злых людей дети злые, а внуки еще более злыми становятся.
     И, таким образом, бедный человек, научившись злу и привыкнув насыщаться нечестием, как хлебом, падает от зла во зло и от беззакония к беззаконию и стремится к погибели, подобно камню, брошенному с горы».
     Подошла моя очередь, и, войдя на застекленный и зашторенный балкон, я укладываюсь на одну из кушеток. Медсестра включает таймер: «Вам посильнее или послабже?» «Средненько, как всегда» И подо мной оживает твердый валик, пробегая вдоль спины, затекшей от долгих валяний на кровати и ничегонеделания.
     «Хорошо, – думаю, - все-таки писали святые отцы и о воспитании детей, и о том, как жить в браке, «в благочестии и чистоте», и вообще - как существовать в мире этом: в мире с ним и со всем в нем, - мире этом. Да и у классиков литературы много полезного можно почерпнуть. Тот же Толстой, например. Читаю в «Воспоминаниях» его дочери о том времени, об отце как она пишет. О том, как воспитывались дети дворян и дети крестьянские. В то время только дворяне да церковь сохраняли и развивали культуру. Тот же Лев Николаевич, хоть к концу жизни и впал в ересь и был отлучен от церкви, но ведь отказался же от своего владения богатством в пользу жены и детей, не пожелавших стать бедными и жить своим трудом. Он и сам помогал бедным, создавал школы и писал буквари и книги для крестьянских детей, и своих детей приучал сострадать и заботиться о бедных.
     Начала вот еще читать его «В чем моя вера». Он пишет, что нужно, как я поняла, уничтожить государство как таковое и его суды, которые не ведут к исправлению человека, а только к еще большему его нравственному разложению… Но ведь это же утопия!
     Мне, конечно, сложно в этом разобраться, но, наверное, исходя из этих утопий и вышли потом такие «великие деятели», как Ленин и Сталин. Сломали государство, сломали веру, и вообще все человеческое, все ценности переломали. И вот… пожинаем теперь плоды. И видя не видим, и слыша не слышим...  и так и уйдем, слепыми и глухими, когда время наше истечет…»
     «Время вышло» - возвращает меня в реальность медсестра.
     И правда: механическая змея подо мной исдохла. Поднимаюсь с трудом – мало помогают эти процедуры. Надо лучше побольше двигаться, и, желательно, на свежем воздухе. Не пойдем мы с сыном сегодня ни в пещеру соляную, ни на ванны, ни в бассейн: заболели. Остаются только еще ингаляция с травами и кислородный коктейль.  А может, ну их, забить и пойти лучше погулять?! Тем более, что на улице, кажется, разъяснивается. Но нет, надо лечиться, раз уж приехали. Вдруг поможет? Хотя прежде тела надо, конечно, лечить бы лучше душу свою…
     В очередях перед кабинетами продолжаю читать статью. «И хотя бывает, что некоторые из таковых, видя свою беду и погибель, ужасаются, но, увлекаемые плохой привычкой, как веревкой, обращаются к нечестию. Зло же это происходит от плохого воспитания и примера. Горе таким детям, и особенно отцам, которые не только не научивают детей добру, но соблазнительным примером подают повод ко всякому злу. Такие отцы убивают не тела, но их души, за которые умер Христос, и лишают их не временной, но вечной жизни. Узнают они об этом своем ужасном несчастии там, где все будет явлено, и где всякому будут представлены перед глазами его дела. Ради этого отцы, в которых есть искра благочестия, должны стараться научить своих детей жить по-христиански и вливать в их юные сердца «чистое словесное молоко, дабы от него возрасти им во спасение» (1 Пет.2:2). Учить наукам и искусству полезно, но учить жить по-христиански – нужнее всего, ибо без этого главного все остальное – ничто».
     Вот дать бы почитать это Надежде и другим мамам. Но где там! Сегодня все особенно ленивы и расслаблены, дремлют в креслицах, ожидая своей очереди на лечение. Да и в лучшем случае – просто не поймут, чего от них хотят. Или обидятся, оскорбятся, - ведь их заподозрят в плохом воспитании детей! Скажут небось: «А вам какое дело? Отстаньте и занимайтесь собой!»
     Да и какое я имею в общем-то право вмешиваться? Это их жизнь, их путь. Каждый идет своей дорогой, как хочет.  Я и сама, как мать и жена, наделала много ошибок в своей жизни. И судить меня может только Бог. Так же, как и всех остальных.
     «Внимайте этому, родители, чтобы не сделаться убийцами тех детей, которых вы родили на свет. Истинный отец не тот, что родил, но тот, который хорошо воспитал и научил жить по-христиански. Живут на свете и язычники, находящиеся во тьме и идолопоклонстве более чем самые скоты, но добродетельно живут только христиане. Поэтому мы являемся должниками отцов, нас родивших и крестивших, но в отношении отцов, научивших нас жить благочестиво, мы являемся еще большими должниками, ибо они родили нас для вечной жизни.
     Блажен «кто сотворит и научит» хорошо (Мф.5:19). Блажен родитель, который родил детей не только для временной, но и для вечной жизни! И, напротив, окаянен родитель, который своим детям закрыл дверь к вечной жизни – то ли по своей небрежности, то ли своим соблазнительным поведением. Лучше было бы ему не родиться, чем родиться и стать причиной вечной гибели – своей и своих детей».
       Может, это святотатство, но я считаю, что все же не только христиане могут жить благочестиво.  Но и представители других религий, которые живут добродетельно, по-божески. И даже атеисты и язычники, - но те, которые стараются не совершать зла, «делом, словом, помышлением, и всеми чувствами, ведомые грехи и неведомые» - как говорим на исповеди. Лучше бы, конечно, «ведать». И чтобы лучше понимать себя и то темное, что есть в душе, и знать, как развеять его, надо почаще брать в руки Писание и труды святых отцов, жизнь свою положивших во Имя Христа, чтобы нести свет людям. После таких мыслей и слов так и подмывает нечистый воскликнуть: «Аллилуйя!» То есть воззвать Бога… И да будет так – аминь! Но лучше слышать и говорить слова такие только на молитве или в церкви. Завтра воскресение, процедур в санатории не предвидится, и мы с сыном хотим пойти на утреннюю Литургию в местном поселковом Храме.
    Проходя по коридору в течение этого дня, как и всех предыдущих и последующих дней, я всегда обращаю внимание: на одном из журнальных столиков как лежало, так и лежит Евангелие. Никто, видимо, не заинтересовался и ни разу не взял в руки, не открыл… Но если и открыл, то ничегошеньки не сказали ему эти странные, непонятные, чуждые и непривычно звучащие слова. И все так же носятся, шумят и кричат, дети - нарушая покой отдыхающих…

     Только ближе к вечеру собрались мы с сыном и вышли снова на берег «моря».
     Какая тишина царит в природе! Слушаешь, и не наслушаешься. Ее прямо можно увидеть воочию.
     Тихое свечение небес отражается во всплесках воды, в шепоте листьев. Малиновый звон течет по небу и по воде, огибая всю землю, и возвращается обратно. В это время по всей планете звонят колокола.  Эти звоны, перезвоны… окутывают ее, и в их малиново-голубом небесном сиянии плывет она в великой тишине и пустоте – сияющий крошечный плотик, островок жизни. Жизни, созданной Словом. 

     Аллилуйя!