Новоселье

     Новоселье! Какое неописуемо радостное событие и величайший праздник из всех известных мальчишке в восемь лет. Наверное, суетливые люди, ни когда не придумают подобного этому, торжества. Что может сравниться с обретением  места и крыши? 
     Сколько помнил себя Вениамин, жить приходилось у самых разных людей. Гостить у кого-нибудь ему было уже так привычно, что гостем нигде он себя не чувствовал. С хозяйскими детьми Венька умел ладить или умело их избегать. Мать с утра до ночи находилась на работе, и у него была своя, занятая всякими делами, жизнь. К какому- то конкретному месту привязанности не было, и смену этих мест Венька переносил легко, так же легко расставался со знакомыми и заводил новых. Но вот пришло время удивительной новости – завтра мы едем смотреть новую, и теперь уже свою квартиру. Теперь он обретёт свою комнату, ведь у всех детей должна быть своя комната. И там он расставит по подоконнику оловянных солдатиков, а в самом укромном месте спрячет коробку с игрушечным пистолетом и пистонами, и никто больше не залезет в эту драгоценную коробку. Игрушек у Веньки было катастрофически мало. Ему даже стало досадно, ведь его комната будет практически пуста. У Аркашки есть целый сундук, в котором он вечно прячет самое интересное, у Юрки аквариум и настольный хоккей, у Сашки с Олегом огромная коллекция машин. Какой кошмар – не иметь всего этого, особенно когда есть куда поставить. Решив, что всё представляемое добро – дело наживное, Вениамин заснул крепким сном властелина мира.
     Сон был длинным и красочным. Велосипед и альбомы с марками, целые оловянные армии, колонны машинок и почему-то полная военная фуражка всяких значков приснились ему в эту ночь. Проснувшись раньше всех, (хозяева по обычаю спали долго) новосел, натянув штаны, отправился на кухню. Там,  набрав из духовки сухарей, залез на подоконник  и уставился в окно. Утро было прекрасным, окно прозрачным, а сухари вкусными. Потянулись часы ожидания. Эта квартира спала всегда чуть ли ни до обеда, а значит, можно неспешно строить планы и радоваться предстоящим приятным хлопотам. Погрузившись в, не спеша текущие, минуты, Венька наблюдал,  как постепенно просыпался двор старого, сталинской постройки, дома. Надо же, теперь и он сможет говорить: «…в нашем дворе…». Интересно, какой он?
      Дворов, как и домов, Вениамин знал много. Лучше остальных ему помнился и больше других нравился двор, в котором он никогда не жил. Этот двор находился рядом с детским садом, где работала мать, и Венька знал почти всех местных детей. Знал он и о старом чудаке, живущем там. Чудака звали дядей Ваней. Это был большой, добрый и молчаливый человек. Одевался дядя Ваня, как и положено военному на пенсии - фуражка, плащ без погон и высокие блестящие сапоги. В дни, когда детей во дворе собиралось достаточно много, дядя Ваня выходил с вещевым мешком за плечом, останавливался посредине двора и замирал. Ребятишки муравьями собирались вокруг  и поднимали радостный галдеж. От этого беспорядочного шума старый солдат улыбался и, не говоря ни слова, направлялся на пустырь позади дома. Там раскладывал небольшой костёр, в котором предстояло выпекаться картошке. Ребятня радостно кружилась у костра, картошка пеклась, а ветеран всегда молчал и чему-то грустно улыбался. Трапезничали печеной картошкой и лимонадом  у костра всегда по долгу, родители в такие дни не торопили детей. Дядя Ваня почти ничего не рассказывал, но всегда внимательно слушал детей, кивал головой, соглашаясь, или склонял в сомнении голову на бок . Странное дело – он никогда не делал замечаний и ни кого не одергивал, он даже почти ничего не говорил, но ребята с каким-то трепетом заглядывали в его грустные глаза и наперебой пытались рассказать именно свою весёлую историю. Не сговариваясь, дети почти ни о чём не спрашивали фронтовика. Им было известно, что  дядя Ваня воевал и бил фашистов, потом долго служил в армии, а вот семьи и детей у него никогда не было и поэтому он всегда грустный и неразговорчивый.
      Вениамин поёжился от пробежавших по спине мурашек, - «наверное, очень грустно жить одному…  ». В образе дяди Вани Вениамину грезился старый герой, о котором наверняка написаны книжки, сложены песни, именем которого звались пароходы и улицы больших городов. Он уж точно знает что-то такое, о чём никто не догадывается, и ещё долго не узнает. Да …- подумал Венька, дожёвывая последний сухарь.
      Уже после обеда, с невыносимой неспешностью Вениамина вывезли к долгожданному месту обитания. Дорога состояла из чередования пешего и трамвайного пути. Венька, пребывая в умопомрачительном счастье, маму о квартире не расспрашивал. Почему-то и мать не касалась этой темы.
- Вот наш дом.- Как-то уж очень спокойно объявила мама.
       Дом показался Веньке огромным, двор просторным, и он уже видел себя входящим и выходящим из этого парадного подъезда. Кроме того, дом был очень непривычным: подъезд был один, в парадной сидела строгая вахтёрша, а от парадной в право и влево шли длинные коридоры, утыканные по стенам дверьми. Пройдя по коридору, поднявшись по лестнице на какой-то этаж и  преодолев ещё один небольшой коридор, Венька, ведомый матерью, уткнулся в тупик, обозначенный дверью. Звякнули ключи, щёлкнул несколько раз замок, и перед Вениамином открылась дверь. Венька, прижимая к груди коробку с пистолетом, перешагнул порог и мгновенно сориентировавшись, ускорил шаг. Малюсенький коридор с нишей, большая комната с огромным окном, Венька покрутил головой и увидел дверь справа, шагнул к ней, рванул ручку,  дыхание перехватило – это, без сомнения, его комната… .  За дверью оказалась небольшая кладовка. Венька выскочил из кладовки, и вернулся в прихожую, вторая, пусть совсем маленькая, но его комната где-то здесь.  За дверью последней надежды оказался туалет. «Ка-та-стро-фа»,- подумал Вениамин. В состоянии вялотекущей паники он вернулся в комнату, прошёл к кладовке и, зайдя в неё, поставил свою драгоценную коробку в пустой угол…