Закон парности или Батраковы

Я не знаю, к какому жанру отнести эту небольшую вещицу. Она – просто зеркальце, возможно, выпукло-увеличительное.
А в нём – рельефное отражение нашей мученицы-России, нашей абсурдной и пёстрой жизни, если конкретно – восьмидесятых-девяностых.

А ещё в нём, в этом зеркальце ("свет мой, зеркальце, скажи...") виднеется отражение глубинной внутренней борьбы самого автора, полярности его устремлений: от страстно-жадного желания полноводной и красивой жизни до смирения и тишины, превращающей тебя в точку на грани небытия... Понеже всё слитно-гибридно и мучительно перемешано в нас, особенно в молодости.

И еще: сама осознаю странное сочетание в этом повествовании двух моих разнородных, вечно спорящих  ипостасей  –  поэта и экономиста/философа/социолога, что ли. С одной стороны - художество манит, творческая иррациональность; с другой – вылазят уши жёсткого аналитика и препода-ментора (профессиональный кретинизм - по чьему-то меткому выражению).

В чем это выражается? Ну, хотя бы уже в том, что, говоря словами любимого Пастернака,  "во всём мне хочется дойти до самой сути", например, в данном случае найти и заглянуть в глубь закона парности явлений. Известно, что Бог создает всё дуплетом. Это не я придумала. Но зачем дуплеты эти, спрашивается? Чтобы что? Мне рассказывал знакомый дантист: если приходит кто-то с флюсом, что сейчас крайне редко, мы точно знаем (проверено!) в этот же день придет и второй такой же бедолага – закономерность. Вот как-то так...

Но хватит предисловий. Пусть судит и складывает свои пазлы Его Высочество - Читатель. Может, кому-то придет ответ-подсказка на тему закона парности. Поделитесь тогда, ладно?

Речь пойдет о двух мужчинах – моих современниках и земляках, судьба которых на каком-то этапе тесно коснулась моей. Рукавами... Это она, госпожа-судьба произвела данное астероидное столкновение, вызвав во мне колоссальную импрессию  –  чтобы потом отдалить и унести их ветром истории насовсем... А может, и ненасовсем? Ведь нынче они возвратились? Значит, не зря их подвели ко мне в этом жизненном лабиринте?

Оба носили фамилию "Батраков". Говорящая, не правда ли? Исконно-русская. Родились тоже в одном году. Учились в одном вузе, причём оба – уже пройдя армию. А это немаловажно – авторитеты-старички для нас, желторотых, пропахшие пылью армейской и духом "воинов-защитников", с крепкими руками, носившими автоматы...
 
И отчества даже носили одинаковые – Ивановичи. Но не братья, и не родственники никаким боком. Более того, так и не познакомились друг с другом, ходя по одному зданию нашего "Технолога"...

Почему меня так притягивает сейчас эта параллель? Почему просятся на бумагу их истории?
Наверное, прежде всего потому, что личности незаурядные были эти "батраки". У первого и кличка такая имелась - Батрак. Пожизненная. У второго, правда, образовался никнейм "Чеслав" – от паспортного имени Вячеслав. Но это - в студенчестве с его битло- и англоманией, а как потом называли – не знаю. Сдается мне, что-то поэтическое,  ибо был он поэт. Причем настоящий. "Наш Сережа" - кто-то сравнивал его с самим ... ясно кем, не будем всуе.

Батрак – бессменный староста, нет вожак! группы "механиков", лидер однозначный и непререкаемый. Огромный, статный, русоволосый. Кстати, Чеслав – тоже весьма неплох: строен и светлоголов. Только глаза и взгляды их отличались сильно: у Батрака карие до черноты, чуть азиатские, прячущиеся под нависающими бровями и тяжелым надбровьем. Они всегда остренько втыкались в тебя, не открываясь сами. И далеко не каждый мог выдержать такую цепкость. А я и не зналась с ним, так, издалека видела.

У Чеслава же – голубизна незабудочная, кротость голубиная плескались в очах. И отводил он их обычно, будто боясь кого-нибудь ранить. Что-то такое спросить, от чего потом спать не сможешь... И вообще, на своей волне плыл – в сторонку отходя, что-то шепча про себя. Стихи, видимо. Которые тогда, если честно, мало кому были интересны. То ли дело – диппёпловская "Стена"! Или Yesterday...

Но он шептал, и вот одно из них:

Зима! Ты ветром обожжёшь лицо
И выбелишь мой взор
метельным цветом жёстким,
Так весело мне выйти на крыльцо
И улыбаться снежным – в солнце –
блёсткам.

Зима, ты образумливаешь пыл
И катишь вдаль морозным комом гулким,
Где в вечный мир, как снег, простор поплыл
По улицам, полям и переулкам...

Чеслава в основном уважали. Он тогда еще не был блаженным, и мужское начало в нем присутствовало. Хотя натура непубличного одиночки уже сквозила... И охлаждала многих наших сотоварищей как одного, так и другого пола. Одно время мы – пару-тройку раз – мы с ним "гуляли", ну то есть в самом прямом смысле – "по улицам, полям и переулкам"... Провожал до дому, читал стихи, скромно философствовал.

Мне нравился его негромкий, но интонационно окрашенный голос, его неподдельность и отсутствие всяческой бравады. Словом, что-то нас объединяло. Однако уж очень неуловимое - до высокой, тем более, надмирной, поэзии мне было еще далеко (или низко?), и я быстро на что-то или кого-то - в данном случае неважно – переключилась. Да и он через пару лет – в год дипломного выпуска – женился. По любви!
Но ходили слухи, что живет трудно, бедно, в старом домишке бабушки жены, нигде не держится долго, увольняют. А там и вовсе – "катастройка" (выражение гениально-противоречивого Александра Зиновьева) накатила. Бифуркация хренова...

Стихи у Чеслава тогда рождались такие:

Как будто пробел заполняя в судьбе,
На горечь утрат радость прежнюю выменяв,
Тревожное чувство ношу я в себе,
Не зная его настоящего имени...

Или:

Весь мир занемог от причин
Людской пустоты духовной.
Давайте, друзья, помолчим
Пред толщей ее огромной.

Так манит удобность мест,
Где каждый хозяин дельный,
Так каждый несёт как крест
Ханжества знак нательный...


... А в это время Батрак с его неуёмной энергией организовал какую-то прибыльную артель по сооружению металлоферм или модулей в посёлках, у него это отлично выходило. Начал свой бизнес. Забыла сказать, что его уникальным даром был голос – бас такой громкости и гула, что его слушать приходилось, только закрыв ладонями уши. От него – куда там Шаляпину! – начинало сотрясаться всё, вся видимая и невидимая материя. Голосу под стать была гиперактивность Батрака. Редко по жизни потом мне пришлось встречать подобную глыбу, мощь, богатырство... А пожалуй, и никогда.

Одна беда – без мата не мог и минуты. И бесполезно просить... Не мог и всё тут.
А развернулся Батрак на полную катушку после перестройки. Вот уж нашлось, где разгуляться Святогору! Нет, скорее, Соловью-разбойнику. Его иерихонская труба пришлась ко времени - великого разрушения устоев и безмерной хитрости жадного ума. Как нельзя кстати были и гипнотизирующий скифский взор, и мозги, а как же? Считать-просчитывать умел без калькулятора, мгновенно операции в голове буйной крутил, мышь не проскочит.

Моя встреча с ним произошла уже в середине 90-х. Передо мной сидел настоящий матерый бизнесмен в шикарном столичном прикиде, с флюидами зелёных и крупных дензнаков. Они перебивали даже брендовый парфюм и едкий дым табачища - без него Батрак не мог ни мига, как и без непечатной лексики. Мы собрались в кухонке общих знакомых, и эти восемь с половиной (!) метров не выдерживали энергии Батрака - трещали по всем своим неэстетично-бетонным швам. Друзья же гордились и этой площадью - недавно полученной, "последней бесплатной квартирой в стране", как они говорили. Её получил - по честной очереди! - хозяин, наш сокурсник, оттоптав себе ноги в резиновых сапогах на стройке социализма. Но ордер - нехотя - дали только когда жена пошла в храм и потом они оба окрестились.
Мы все это вспоминали, смеялись, пили – Батрак литрами свою привезенную Smirnoff-ку (не наше пойло кубинско-валуйское), запивая жутко-химическим "Просто добавь воды" – слушали, прикрывая бедные уши, громовую арию московского гостя.

"Низколобый и противный хвастун – думала я, оценивающе, исследовательски, как НЛО. Но не дешёвый. И не так глуп, как остальные новорусские...".

Да, желание удивить, поразить нас в самое сердце, в том числе меня, доминировало в нём. Я, уже получившая степень кандидата наук, пыталась спорить с его асфальтово-катковой философией жизне-бизнеса, цитировала Лао-Цзы и тому подобное, но куда там! Он к этому не привык. Привык сражать масштабом.
И ближе к трем ночи, после полуящика выпитого, от Батрака последовало приглашение поехать посмотреть квартиру, купленную им для гражданской жены.
О! Оказалось, он еще и двое- (если не трое) женец. Кажется, местная жена была значительно младше и ждала ребенка – не помню точно. И Батрак этого вовсе не стеснялся – тренд, мол, такой сегодня.
Молодая на тот момент вроде отбыла к маме в деревню.
И мы поехали.

Сказать, что ему удалось меня поразить – ничего не сказать. Хотя и не в сердце. Впервые вступила я в инопланетное пространство – и не виртуальное, а самое что ни на есть "весомое, грубое и зримое". Но иного измерения – это точно! Откуда в нашем городе взялись тогда уже такие фешенебельные "квартиры", такой пентхаус –до сих пор не пойму. Объединили три-четыре для Батрака по спецзаказу? Или сразу такое заказывал? Квадратов четыреста, роскошно отделанных. А со страху показалось – тыща? Возможно. Больше я там не бывала.

Репетиция шока началась еще в машине Батрака – антрацит, кожа и никель, размер однушки-хрущевки (почти), хайтек в управлении и сотовая – невиданно-волшебная – связь. Марку этого дома на колёсах даже не запомнила – сознание отказывалось, по ряду причин, включая и спиртное, и утробно-низкие частоты голоса хозяина этой роскоши.

Батрак же будто и не пил: развалясь в мега-кресле, он бодро-одновременно отвечал звонившим партнерам ("Давай, х...рь цемент, "... мать!"), увещевал по второй линии многочисленных жен и нежён, мониторил метровый (из Парижа) экран телека (в адрес томной красотки Ветлицкой: "да, такую трудно прое...ть") и комментировал стоимость и источник происхождения наиболее выдающихся элементов неземной обстановки - для нас.
Всё плыло в тумане.

Я потерялась в этих апартаментах, не зная, к какому окну – во всю стену – броситься, чтобы обозреть разные ракурсы картины спящего городка. Пялилась долго на камин и фонтан. На подлинники картин... Потом отправилась искать туалет, но всё время попадала на несовмещенный и необъятный джакузи... (как оказалось, ванных было  три) А потом наступил предел и моим моральным силам, тоже обычно немалым. Но тут они покинули меня. И друзья отвези мое тело на такси, и убыли сами.

Больше мы с Батраком не виделись.
Он умер - от рака мозга, в начале 2000-х. Не прожив и полувека. Операции не помогли. Уходил в муках, более даже душевных, всё понимая своей умной головой, усохшей до черепных костей. Собственное призрачно-желтое отражение в зеркале вызывало у него вспышки яростного гнева – поначалу. Потом, по слухам, смирился...

Что касается второго Батракова, Чеслава... Там имелось продолжение. Иначе бы передо мной сейчас не лежала эта зеленая книжечка в сорок страниц, с названием "Дикое сердце". И с его черно-белой фотографией.

Однажды, где-то в конце девяностых, мне позвонили с вахты  – просили спуститься, так как "какой-то бомж рвётся к Вам, но нам таких пропускать не положено". Кто же? Подойдя к парадному входу вуза, увидела невыносимое: это стоял Вячеслав! Но какой! Распухшее в синяках лицо, слипшиеся волосы, в ободранных шмотках-обмотках не по сезону. Такие полутени прибиваются в нашу монастырскую трапезную в полдень  –  получить чашку горячей каши и чая с булкой. Ненадолго прибиваются, быстро исчезая  – из этого неуютного мира...
Слава!!!
У меня не оказалось нужных слов. Он кротко смотрел на меня и тоже ничего не говорил. И что тут скажешь?
А еще невыносим был запах, идущий от него. Грязи, гноя, распада.
Из бормотаний всё же кое-что прояснилось: с женой расстались, он страдал, любя. Но ничего не мог с собой поделать: русская болезнь, тяга к инобытию. Валялся по больницам - психушки, тубдиспансер, по ночлежкам, по деревням, где когда-то жили предки... О жене - с  болью говорил, и  только хорошо, с состраданием. Мол, она терпела, старалась, лечила, ездила за ним по клиникам и общагам. Искала. Но... не выдержала этой страшной бесконечности. Сама заболела.  А детей у них не случилось.
И он ушёл – так, чтоб не нашла. Отправился по своей орбите – в никуда. Жил как мог. Как рядил Бог. Кочевал и скитался, кровоточил душой, не зная и не думая о том, где приклонит вечером уже седеющую, когда-то русую голову. Он сталкерствовал...

И писал, писал  –  на грязных листочках:

И падает свет за окном беспокойно,
И тени ложатся на свет,
И сети раскинуты летнего зноя,
И падает духом поэт...

Что-то я дала ему тогда: денег, чаю, печенья, что было у меня в кабинете.
Дала свой номер. Направила в монастырь. Кажется, договаривались там встретиться.
Уже прощаясь, я заметила на руке Славы багровую опухоль: в плоть безымянного пальца на правой глубоко вросло широкое обручальное кольцо. Оно вросло намертво, и начался некроз...

Он тоже ушел в начале 2000-х. Примерно тогда же, когда и Батрак. Не удивлюсь, если в один день...
А, самое главное: тогда, при последней встрече он передал мне эту книжечку, изданную еще в 1995-м, уж не знаю, какими путями. Как только научусь, я вставлю его портрет на фоне березок к этой выкладываемой через пять минут, спонтанно писаной вещице (может, и он помогает?). Чтобы вы тоже посмотрели на него - Вячеслава Батракова, чтобы тоже полюбовались его светлой красотой. Которая когда-то реально присутствовала рядом с нами...

Напоследок еще стихи настоящего русского поэта Славы:

Время замерло
В плавном
Биении
Пульса.
Я сегодня не сам,
Я во власти твоей,
Проводник,
Ухожу в неизвестность
Тобою намеченным курсом,
И останусь вдали  –
Там, где миг изначальный возник...

Он назвал это стихотворение "ШАГ ВО ВРЕМЕНИ".

Не удержусь, простите, добавлю еще одно, его последнее:

Слетают звёзды, падают во тьме.
И тот, кто мне всех ближе и дороже,
И кто стремится думать обо мне,
Пусть жизнь свою
на смерть мою умножит.

22.12.18

П.С. а эти стихи сегодня пришли ко мне как посвящение Вячеславу:

Происхождение стихов –
тот миг, когда открылась Книга
всех книг...
Смещение слоёв
от тектонического сдвига.

Герметизация земли
нарушилась – возникла дверца,
в неё стихи, как корабли,
плывут –
из измеренья сердца...