Жалоба

      Участковый инспектор милиции Семен Василич Корнилов, пожилой, здоровый мужик, на доходе десяти часов вечера выключил свет в кабинете и подошел к замерзшему окну. Расковыряв ногтем на стекле маленькую дырочку, он пристально уставился на градусник.
      – Сколько там у нас сейчас? – прищурил он глаза. – Сорок семь?! Маму твою в душеньку! Не зима, а испытание. Сдохнуть легче, чем в такую зиму жить. Вроде на Урале живем, а все никак привыкнуть к холодам не можем.
      Передернувшись всем телом от озноба, он надел бушлат, серую ушанку и нехотя вышел из отдела прогреть свой «Жигуль», чтобы ехать домой отдыхать.
      На улице была лютая стужа. Каленый, морозный воздух мгновенно обжигал шею, лицо и руки.
      – Ну, с Богом. – буркнул Корнилов и осторожно повернул ключ зажигания. – Давай родимая, заводись. Заводись же ты моя хорошая. Мне без тебя теперь никак подруга. – маслал стартером участковый.
      Остывший за день движок капризничал, и ни в какую не хотел заводиться.
      – Не хочет зараза, и все. – негодовал участковый, дуя на свои окоченевшие пальцы. – Надо было днем прогревать, и щас бы я не мучился. Давай же милка, заводись.
      Вдруг машина ожила. Ее заледенелый кузов затрясся словно в лихорадке и из глушителя пошел густой, черный дым.
      – Ну, слава Богу! – заулыбался Семен и несколько раз нажал до упора на педаль газа.
      Пока прогревалось авто, Корнилов, чтобы не сидеть в промерзшем салоне зашел в дежурку.
      – Ну, как, завел? – посмотрел на него с любопытством дежурный.
      – Куда она от меня денется, холера. Я зря что ли аккумулятор-то покупал в прошлом месяце. Столько грошей отвалил. – прокряхтел Семен и поднес свои красные руки к чугунной батарее.
      – Добрая нонче зима. В такую зиму на печке хорошо сидеть. – возмущался дежурный. – Неделю уж держит мороз-то. Так вот сломаешься где, вмиг задубеешь. Или по пьянке ослабнешь, сразу каюк. Ты помнишь, Василич, у тебя на участке в Рябиновке мужик в прошлом годе замерз? Ведь тоже такие морозы стояли.
      – Как не помню. Сам за ним ездил. Дядя Ваня Галкин, тракторист совхозный домой со свадьбы пьяный шел по тропке, да оступился с нее в сугроб. Как ни барахтался, а выползти не смог. Воскресенье, все село в уматинушку, везти деда в морг не на чем. Постелил я тогда на заднее сиденье покрывало, и загрузил его, кочерыжку. Шутка, что ли, в такой мороз пить?! Щас трезвым-то опасно сунуться на улицу, не то что в стельку. Эх-хе-хе. – покачал головой участковый.
      – Вот и я своим пацанам сказал с утра, сидите в тепле. – оживился дежурный. – Раз в школу не пошли, то и на улицу ни шагу. Моя бы воля, сам бы от голландки не отходил в такую холодрыгу.
      – Ладно, поеду полегоньку. Поди прогрелась ласточка моя. – натянул потуже шапку Корнилов, пожал дежурному руку и вышел из здания.
      На улице было тихо. Даже служебные овчарки в вольере, и те сидели в деревянной будке, не подавая ни малейшего звука.
      Немного не доезжая до дома, свет фар «Жигуленка» пал на лежащего прямо по середине дороги человека.
      – Только поговорили о них, и нате вам. Легок на помине. – резко затормозил перед телом Корнилов. – Как нарочно лег, собака. Будто слушал нас в дежурке и разлегся специально. Этого мне еще не хватало. Тьфу, пьянчуги. Зла не хватает. И что за нужда такая, ей Богу, нажраться в дупель и на улицу ползти. Возись щас с ним с заразой.
      Прижавшись к высокому бордюру, инспектор не глуша движок подбежал к человеку.
      Одетый в черный, овчинный полушубок, замызганную каракулевую шапку и высокие пимы, он лежал не шелохнувшись, затаив дыхание. От одежды разило сивухой и куревом, под тазом парила небольшая проталина.
      – Да это же Гоша Жмуров, мать твою. Говорил я ему, не пей, загнешься под забором. Не послушал. Замерз до смерти, паразит. Оконфузился даже. – охнул Корнилов и присел на корточки возле бездыханного тела. – У кого же есть в улице телефон? – соображал про себя участковый, перебирая соседей. – Надо вызвать скорую, или наш милицейский Уазик. С меня хватит, навозился я трупов, довольно.
      Семейство Жмуровых, в поселке было хорошо известно, отец Георгия, Микеша Жмуров был кавалером двух орденов Красной звезды. Многие тогда удивлялись, как у такого славного отца, родился такой непутевый сынок.
      Вдруг человек зашевелился. Бормоча себе под нос, какую-то абракадабру, он перевернулся на другой бок и сладко причмокивая пухлыми, слюнявыми губами захрапел.
      – Да он живой! – прикрикнул Корнилов и стал его с силой толкать. – Поднимайся же ты. Околеешь, зараза.
      Гоша крепко спал и будить его было бесполезно.
      – Хрен с тобой, гад. Не хочешь по-хорошему, тогда будет по-моему. Не дам тебе сегодня умереть. – и участковый, подняв его на руки, аккуратно уложил в багажник и рванул в отдел. – Не в салон же его такого мокрого садить. Три километра потерпит, не барин. Ничего не случиться с холерой.
      Подскочив к милиции, Корнилов занес Жмурова в дежурку.
      – Это снова я. – показывая на груз, улыбался участковый. – Немного я до дома не доехал. Спасаю их, как дед Мазай. Оформляй за мной его Петрович. Как протрезвеет, выгоняй. – дал задание дежурному Корнилов и во второй раз за вечер пожал ему руку.
      На следующий день, придя рано утром на работу, Семен сидел у себя за столом и разбирал бумаги. О приключившемся вечером инциденте он больше не вспоминал.
      Ближе к обеду в кабинете участковых раздался телефонный звонок. Звонил начальник милиции Сазонов.
      – Ты вчера забирал пьяного из дома? – недовольным голосом начал он разговор.
      Корнилов сморщил лоб и немного напрягся.
      – Привозил, товарищ майор. Только не из дома. Пьяный Жмуров на дороге валялся, замерзал.
      – Зайди тогда ко мне на минутку. – уже по-доброму пригласил Сазонов. – Есть разговор к тебе, Василич.
      И Корнилов быстрым шагом зашагал по коридору к начальнику.
      – Валялся, говоришь? Замерзал? – улыбался майор и протянул Семену помятый тетрадный листок. – Посмотри на эту невинную овечку.
      И участковый стал внимательно разбирать каракули, кое-как накарябанные карандашом.

      ЖАЛОБА

      Товарищ Сазонов!!! Обращаюсь к вам, как главному милиционеру в поселке. Кроме вас больше некому, одни жлобы и черствые физиономии. Я Гошка Жмуров, сын ветерана войны Микешы Жмурова, вчерась с самого утра колол дрова у бабы Дуси Аксарихи. Колол один, так как мой напарник Пашка чебак позавчера обморозил пальцы на правой руке, и я пошел робить один. За весь день я толком ничего не ел, а только колол березовые чураки и пил Аксариховскую брагу, закусывая ее солеными огурцами и хлебом. С собой за работу мне баба Дуся дала полулитровую бутылку самогонки, кусок сала и ватрушек. Я придя домой в девятом часу вечера затопил голландку, плотно поужинал, и лег спать. Утром я почему-то проснулся в камере, и толстый дежурный по фамилии Жабин, смеялся мне в лицо, что меня привез вечером участковый Корнилов в багажнике, так как я замерзал на дороге, и даже обмочился. На дороге я оказаться не мог, так как идти мне было некуда, и незачем. Прошу разобраться с Корниловым по какому праву он меня забрал ни за что, ни про что из дома, и катал в багажнике в такой мороз. Я на вас надеюсь, вы товарищ Сазонов мужик порядочный и за такое поведение своих подчиненных сдерете с них шкуру. Не примете мер, буду вынужден обратиться в райцентр к прокурору, а надо будет, напишу письмо в Москву. Грамоте мы нонче обучены.

      Гоша Жмуров.

      Дочитав до конца писанину, Корнилов сделал губы трубочкой и ухмыльнулся.
      – От смерти спас его собаку. А он писать, неблагодарный гад.
      – Забирай Семен Василич жалобу и иди потолкуй с этим фруктом. – распорядился начальник и хитро подмигнул.
      Выйдя из кабинета Сазонова, взгляд Корнилова пал на сидящего на лавке в коридоре самого жалобщика. Все его тело от пяток до затылка колотило с похмелья будто перфоратор. Его багровое, опухшее с перепоя лицо было покрыто крупными каплями пота и блестело.
      – Давай за мной, голубчик. – скомандовал Семен и Жмуров не сопротивляясь поплелся за ним по коридору.
      Открыв дверь своего кабинета участковый пальцем указал на стул.
      – Значит, грамоте, говоришь, обучен? – зло посмотрел Корнилов. – Грамотей, твою мать! Последние лет десять и ручки-то небось в руках не держал, а тут на тебе, азбуку вспомнил.
      – А нечего меня из дома было забирать, начальник, да в багажнике катать, как собаку какую. Мне дежурный все рассказал. По какому такому праву? – затрясся от волнения Жмуров и вспотел еще больше.
      – Про права вспомнил, гад? А я тебе щас про обязанности напомню. Из дома, говоришь, забрал? В багажнике? А ну, молчать! – закричал участковый. – Ты отца с матерью со своей пьянкой в могилу загнал. Дети твои от тебя отвернулись. Уже лет десять не работаешь нигде. Все по дворам шастаешь, как побирушка какая, дрова колешь, да пируешь. Скажи, какая польза от тебя от сорняка? – и с силой стукнул по столу кулаком.
      От удара Жмуров резко подпрыгнул со стула и испуганно уставился на Корнилова.
      – Дык я, я. – начал заикаться жалобщик.
      – Сидеть, я сказал! Значит, слушай меня внимательно. И только из-за уважения к твоему легендарному отцу я с тобой тут валандаюсь.
      И Корнилов рассказал с самого начала, как было все на самом деле.
      – Надо было все-таки мимо проехать. Щас бы чистеньким в гробу лежал. – ухмыльнулся Семен и безразлично махнул рукой. – А теперь пошел вон отсюда. И хоть черту лысому пиши.
      Лицо Жмурова тут же задергалось, глаза наполнились слезой и он опустил голову в пол.
      – Прости, Василич. Бес попутал. – всхлипнул Жора, схватил со стола жалобу, и порвав ее на мелкие кусочки пошел прочь из кабинета.