Мы - роботы часть 2

Когда до него дошло, о чём говорит ему голос, от отчаяния он чуть было не сорвался. Погожин почувствовал себя залитым в бетонный саркофаг, где не в силах шевельнуть даже пальцем. Это жуткое беспокойство беспомощности и сдавленности едва не взорвало его мозг, вызвав чувство тошноты и неимоверной слабости. Он стал проваливаться куда-то в небытиё и только знания, полученные от пришельца на Земле, спасли его от катастрофы. Он уцепился за этот лучик света во тьме отчаяния, как за соломинку и, твердя себе: «они прошли через это тысячи раз – и я смогу», стал потихоньку отходить от этого ужаса.
Первые полгода дались, конечно, тяжело. Погожин чувствовал себя как зверь запертым в клетке, и всё время норовил вырваться на свободу. Но неуклюжее тело малыша быстро приводило его в «чувство» и он, горестно вздыхая, на время замыкался в себе. Однако, время шло, малыш развивался и Погожин вскоре научился получать удовольствие от этой новой жизни. Незнакомые запахи и вкусы приводили его в восторг. Он тащил в рот всё, что попадалось ему на пути, и даже зная, что это не вкусно – всё равно оценивал на вкус. Ему стала нравиться такая жизнь и он с удовольствием изучал её, получая необычайное наслаждение. То забытое детство, которое он прожил когда-то, стало возвращаться к нему и он был безмерно счастлив, что к нему вернулся этот потерянный мир. Он радовался всему, что мог потрогать, погрызть или просто пощупать и заливался счастливым смехом, видя улыбки других. Он был счастлив, и мир был раем, созданным для него.

Когда Погожину исполнилось пять лет, то его, как и всех, оправили учиться в школу. К этому времени он стал вполне самостоятельным ребёнком, но не задавался, полагая, что находится среди таких же детей, как и он сам.

Спрашивать особо пока было не у кого и Погожин больше наблюдал, чем спрашивал. При всей развитости этой цивилизации, он искренне удивлялся, как он считал, местным анахронизмам. Зачем учиться в школе, когда все знания можно “закачать” и просто провести детство в играх и прочих прелестях юношеской поры? Тем более что писать что либо, после школы, не приходилось. На «дом» заданий не задавали.
На первых порах было всего три предмета – математика, родной язык цевет и литература. После пятого класса добавлялось ещё три: история, география и геометрия. И всё. Это вызывало искреннее недоумение и беспокойство у Погожина. Он-то рассчитывал обрести здесь знания, а не зубрить всякую фигню. Да ещё десять лет. Правда, с этим можно было пойти в библиотеку, но он сильно сомневался, что сможет постичь что либо. Пропасть в сотни миллиардов лет, а может и больше, не давала никаких шансов.

Вздох облегчения вырвался у Погожина, когда он узнал, что система обучения здесь базируется на так называемых кружках, где и преподают углублённые знания естественных наук. Но допускают туда, только со второго класса и Погожин загрустил, озадачившись вопросом: “а пустят ли меня, землянина, туда?”.
Полгода Погожин терзался в сомнениях и догадках, пока ему не сказали, что попасть в кружок можно только пройдя специальный тест. Если ты не способен к наукам – делать тебе там нечего. Это известие несколько успокоило его и, в тоже время, убило всякую надежду попасть туда. Было ясно, что его непременно сочтут таковым.
Несмотря на разочарование, учёбу он решил не бросать. В конце концов, эти знания хоть как-то пригодятся в дальнейшей жизни.

К своему удивлению, в списках на тестирование он увидел свою фамилию и мир снова показался ему добрым и радостным, а за спиной, выросли новые крылья надежды. В соответствии с особенностями языка цеветов его фамилия слегка изменилась и звучала теперь как Погозьин, но к этому он уже привык.
Он осторожно стал выпытывать – что же за это тест такой, чтобы хоть как-то подготовиться, но все, кто проходил этот тест, пожимали плечами и говорили, что видели на экране только шесть шариков, качающихся подобно волне. Больше они ничего вспомнить не могли.
«Варвары» – злился Погожин. – «Память стирают, чтобы никто не смухлевал». Но ещё больше он злился на то, что никто из этих олухов не прихватил на тест хоть какую-нибудь примочку, позволяющую сделать запись событий.
«Это ж надо быть таким идиотом!» – возмущался он.

На тест Погожин шёл со смешанным чувством страха и стыда. Стыдно было не только потому, что втайне он надеялся, что машина примет его за «своего», но и потому, что это была попытка примазаться к великой нации. Как ни крути, но они смогли сохранить свой род до этих дней и выжить вопреки всему. Уже только это вызывало уважение.
А страх был у него из-за четырех «жучков», с которыми он надеялся разоблачить обман, если ему «зарубят» тест. Конечно, никуда жаловаться он не пойдёт. Но хоть знать будет, что было на самом деле.
Его буквально колотило от факта разоблачения, но Погожин не сдавался.
«Ничего, – успокаивал он себя, – дело привычное».
 Он вспоминал студенческие годы и улыбался, припоминая подробности:  «И не такие фокусы проходили…».

После теста, Погожин морщил лоб, чесал висок и даже исступленно подпрыгивал, выкрикивая:
 – Чёрт возьми!
Но ничего не помогало.
Вот он входит в комнату. Видит на экране шесть злополучных шарика мерно качающихся в такт… и всё!
Да. Он прошёл тест. Слава всевышнему. Его не «кинули». Но что было на тесте – ни посмотреть, ни вспомнить он не мог. Только шесть шариков, которые он уже почти ненавидел.

Выбор предмета доставил немало сомнений и терзаний. Хотелось всё и сразу, но до пятого класса он мог посещать только один кружок. Детей здесь сильно учением не обременяли. Это, вроде, было понятно. Большинство училось далеко не первый раз и научить их чему-то новому было невозможно. Казалось бы, таких как он, вообще не стоило учить. Но наблюдая за сверстниками, он пришёл к неожиданному выводу: никто из них не выглядел стотысячным старцем и они, как настоящие дети, старательно выписывая слова, делали ошибки.
«Надо бы и мне так» – думал Погожин. Тем более, что он уже жалел что выбрал физику. Попытка постичь этот таинственный треугольник, которым цеветы владели в совершенстве, приводила его в бешенство. И если два параметра он ещё как-то соотносил со своей бывшей реальностью, то третий не укладывался ни в какие представления. Аналогов ему на Земле не было. Похожая история у него была с сопроматом и, стиснув зубы, он мучительно искал решения. Но тщетно. Возможно, с химией было бы намного легче. Можно было бы провести более точные аналогии и хоть как-то понять образ мыслей цеветов. Несмотря на то, что их жесты, мимика и эмоции в целом соответствовали земным, но восприятие мира в корне отличалось.
Возможно, давным-давно они были такими же как люди, но со временем превратились в нечто похожее на биороботов, мыслящие заумными категориями формул.
Правда, как заметил Погожин, они всеми силами пытались сохранить самобытный дух и физиологию цеветов. Делалось это незаметно и ненавязчиво, но Погожину были заметны эти стремления. Особенно это было заметно на примере питания. Достаточно было захотеть какого-нибудь фруктового сока и ты сразу начинал понимать, что что-то в этом государстве не ладно. Его вам, ни за какие коврижки, было не достать. Фрукты, любые – пожалуйста. Сок – только для туристов.

Видеть глазами ребёнка, слышать и думать – совсем непросто. Особенно, когда над тобой витает дух пытливого землянина, пытающегося переложить всё на свой лад. Погожин едва не плакал от отчаяния пытаясь усмирить своё второе я и забыть его хотя бы на время. В младенчестве это сделать было легко. Ему просто не с чем было сравнивать свои ощущения. Но сейчас, в период обучения, второе я не давало и шагу ступить без его ведома. Только ценой неимоверных усилий Погожину всё же удалось усмирить его.
Потихоньку, но дело пошло на лад


В восьмом классе появился дополнительный предмет – гражданское право. Один раз в неделю приходила бойкая, очаровательная старушенция и учила, как надо правильно жить. Мягко, но проникновенно она вкладывала в души кодекс чести цеветов и без устали раздавала тычки и подзатыльники нерадивым ученикам. Удары её сухоньких ладошек и кулачков были легки и безболезненны, но заставляли устыдиться вдвойне. За это её, наверно, больше всех боялись и любили.
Погожин и до этого слышал, что институт семьи был здесь во главе угла. Это поначалу у него вызывало искреннее недоумение: с чего этим бессмертным заботиться о семье? Подумаешь, ребёнок родился. Вырастят – как его вырастили. Но теперь он понял, что всё значительно серьёзней. Каждому давались лишь три реинкарнация на это дело. Если за это время ты не родил ребёнка и не воспитал из него достойного гражданина, то тебя ждало вечное забвение. В этом мире тебе делать было больше нечего.
Для этого существовала специальная комиссия, и провести её, как говорили, было невозможно. Ехидный Погожин в этом видел подвох и удивлялся, просмотрев некоторые биографии «недостойных»:
«Почему когда у «недостойного» гражданина вырастал «достойный» ребёнок никто на это не обращал внимания?»
Ответа не смогла дать даже милая учительница-старушка и оставалось только одно объяснение: хороший способ убирать неугодных цеветов.
Но это не слишком заботило Погожина. Всегда находился цевет, который без сожаления прожигал свои три жизни и плевать ему было на какие-то устои общества.
Чем ближе становился день окончания школы, тем больше Погожин нервничал. А годы летели стремительно.
Погожин перебирал все возможные варианты своей будущей жизни на Земле и мрачнел всё больше. Да. В новой жизни он добьётся большего. Учтёт те ошибки, что допустил тогда и возможно, станет знаменитым. Но всё это теперь уже не казалось ему притягательным. Опять жена, дети, работа. В чём-то унылые, серые будни с вечными проблемами и такими маленькими радостями жизни. А здесь, казалось, сам воздух был наполнен вечной молодостью, будоражил мозг и заставлял идти вперед, переступая грани неизведанного. Но он понимал, что здесь его не оставят и старательно избегал всяких мыслей об этом будущем.  Где-то он даже боялся этого. Несмотря на все свои старания, везде и во всём, он чувствовал себя первоклашкой, где каждый ответ на его вопрос грозил перерасти в бесконечность. Одной жизни для осмысления было явно маловато.
 
Оставалось три дня до выпускного и его вдруг вызвал директор.
«Ну вот» –  уныло подумал Погожин, получив известие. – «Сейчас скажут “гуд бай” и прощай Инжирия. Не видать мне далёких планет и галактик. Может и память сотрут. Вообще вспомнить будет нечего. Глупо всё как-то кончилось…».
В директорскую он вошёл совершенно убитый и даже не понял, что ему говорит директор.
Погожин молча кивал, заранее согласный на всё, и только одно слово вернуло его к действительности: «и зря».
– Что зря? – переспросил Погожин, понимая, что пропустил что-то важное.
– Я не совсем понял: что зря?
– Вы что, не слушали меня? Кому я это всё говорил?
– Я сегодня что-то очень рассеян. Будьте добры повторить ещё раз. Пожалуйста, – умоляюще простонал Погожин.
Директор сердито насупился, но повторил:
– Департамент госбезопасности уведомляет вас, что вам разрешено остаться на Инжирии на неограниченный срок. Вы получите статус гражданина, но правило реинкарнации на вас распространяться не будет. Если вас это не устраивает, то можете вернуться на Землю. Память вам не сотрут. Желаете вернуться?
– Что?! Меня оставляют?! – осипшим вдруг от волнения переспросил Погожин  и радостно воздел руки. – Господи! Можно я вас расцелую?
Директор сердито посмотрел на Погожина и насупился ещё больше.
– Нельзя. Вы действительно не в своей тарелке. Минуту назад вы были согласны вернуться на Землю. Идите и подумайте хорошенько. У вас на раздумья есть ещё три дня.

Он даже не помнил как оказался в своей комнате. Внутри всё кипело и бурлило от безумного восторга.
«Оставляют».
Поделится радостью было не с кем. Пару друзей, которых он приобрёл за это время, удивить этим было сложно. После стольких реинкарнаций, которые они пережили, их вообще, похоже, ничто не могло взволновать. Погожину даже порой казалось, что они уже давно устали жить и только тлеющий страх перед вечным забвением, заставлял их «воскресать» снова и снова. Поэтому он решил пойти в спортзал, чтобы как-то снять напряжение, гордо неся при этом глупую улыбку, озарявшую счастливое лицо. В спортзале он вдруг почувствовал страшную усталость и буквально свалился на скамейку. Погожин вдруг осознал, что потерял что-то большое, важное и никогда уже не обретёт этого снова. Вспомнилась жена. Незатейливый домашний быт и не такая, вроде, уже теперь и скучная работа. Всё это было как бы чужим, далёким, но таким до боли родным, что сердце болезненно сжалось от этой горькой потери. Он опустил голову на колени и тихонько заплакал.

Что это на него так накатило, он так и не понял. Через полчаса Погожин бодро зашагал в директорскую и был твёрдо уверен, что судьба подарила ему великолепный шанс доказать всему миру, что он способен на великие дела и он быстрее умрёт, чем не сделает этого.
Как он и предполагал, всё было уже решено за него. Ему вручили направление в научное заведение под непонятным названием «Параллакс» и на шесть лет забыли него.
Первый год пролетел незаметно. Погожин усердно изучал приборы, с которыми ему предстояло работать в будущем, и потихоньку грыз гранит науки. На рожон он не лез и учился тихо и мирно. Но к концу учебного года коварные мысли всё же одолели его.
Здесь изучали всё что угодно, кроме этого самого параллакса и вставал вполне закономерный вопрос: кто или что из них должно получиться?
К его удивлению – никто из сокурсников тоже не знал ответа на это вопрос. Это сильно озадачило Погожина, и в тоже время, внесло в размеренную жизнь полную сумятицу.
Вопрос: кем же он станет после окончания сего заведения? – не давал ему покоя.
Было как-то неловко спрашивать об этом у преподавателей, но пришлось с позорным лицом идти к ним на поклон.
Однако, вместо укоряющих взглядов и ехидных смешков, он получил нечто невнятное о таинственной спецификации иноземцев. Они и сами толком не знали что это такое, но в один голос уверяли, что к концу четвёртого курса всё устроится само собой. Мол, он не первый такой.
Нет. Такой вариант событий Погожина не устраивал. Он должен знать это сейчас и сегодня. Тем более, что эта неопределённость граничила с безумием – он мог получить практически любую специальность.
Почему-то сразу вспомнился дворник и Погожин поёжился от лёгкого озноба.
Дворник с высшим образованием?! Нет. Это явно не его вариант.

Поразмыслив, Погожин решил навестить ректора, а если и это не даст результата, то рванёт в академию наук. Должен же там кто-нибудь знать эту треклятую спецификацию.
Невдалеке прогуливался Трис и Погожин направился к нему. Может он что-то знает?
Формально Трис числился старшим группы, но кто он был на самом деле никто не знал. За порядком он не следил. В преподавательский состав не входил и на лекциях не появлялся. Зато в совершенстве знал работу всех приборов и машин, и всегда присутствовал на практических занятиях, помогая осваивать их. Одним словом: консультант. Но какой-то нелюдимый. Держал всех на расстоянии.
– Послушайте, Трис, – махнул рукой Погожин, увидев, что тот заметил его.
– Тут такая нелепая ситуация получилась и никто мне ничего внятно сказать не может. Может, вы просветите? Кем мне предстоит стать в этом запутанном мире?
Выждав, когда Погожин подойдёт поближе, Трис улыбнулся.
– Это обычная практика. Не волнуйтесь. Насколько я знаю, показатели у вас хорошие и исключение вам не грозит. Но всё же, истинное ваше предназначение определится не скоро. Здесь не готовят бездарей или карьеристов. Они никому не нужны. Поэтому, наберитесь терпения и учитесь.
– Я не против, но хотя общее направление я должен знать.
– Здесь нет естественных наук – одна физика. Какое направление вам ещё нужно?
– Ну, – смутился Погожин, – в какой хотя бы области мне предстоит работать?
– Это определится не скоро, – ответил Трис и вдруг сурово добавил: – На вашем месте я бы радовался, что вас допустили в такое место и усердно учился, не задавая глупых вопросов. Кем бы вы ни стали – это принесёт пользу хотя бы вашему народу. Я не одобряю политику нашего правительства по этому поводу – от иноземцев ещё никогда не было проку. Но раз вы здесь – пользуйтесь благами нашей цивилизации и не ропщите.
Погожин несколько опешил от такого поворота, но отступать он не привык.
– Я не иноземец! – надвинулся он на Триса. – Душа, конечно, моя, земная, но мозги на сто процентов ваши.
– С чего вы взяли, – усмехнулся Трис. – Думаете у вас тело цевета? – он покачал головой. – Нет. Вас впихнули в такое же земное тело, как и вы сами. Поверьте, я читал ваше досье. В противном случае, вы бы закончили свою жизнь в психушке. Это только внешне мы с вами выглядим одинаково. Внутри – мы абсолютно разные.
– Что там такого разного?! – взъярился Погожин. – У вас, что, гены в другом порядке построены? Или клетки без ядра существуют? – И ядовито улыбнулся: – А-а-а, я знаю. У вас игрек хромосомы нет.
Трис пристально посмотрел на Погожина и было видно как наливаются кровью его глаза, но сдержался.
– Меня бесит ваше невежество, но мне не к лицу спорить с подопытным кроликом. Прощайте.
– Что вы сказали? – ухватил Триса за локоть Погожин. – Подопытный кролик? Я требую объяснений. Вы должны…
– Ничего я вам не должен, – вырвал руку Трис. – Там, – указал он за забор, – в двух кварталах отсюда, вам всё объяснят. Если сочтут нужным, конечно.
Погожин понял, что он малость переборщил и тут же сменил тактику.
– Подождите, – взмолился он. – Простите бога ради за всё. Я вам больше ни одного худого слова не скажу, только объясните мне ваши слова. Богом прошу. Не откажите.
– Что я должен сказать? – отстраняясь, недовольно пробурчал Трис.
– Ну, это… про кролика.
Легкая ухмылка мелькнула на лице Триса, но он решительно заявил:
– Я пошутил. Прощайте.
– Да будьте же вы человеком! – не выдержав, вскипел Погожин. – Неужели так трудно…
– Только этого мне ещё не хватало, – недовольно пробурчал Трис, – Стать человеком!
Он оглянулся по сторонам, словно ища спасительную лазейку, но так и не найдя ничего, вздохнув, примирительно буркнул:
– Ладно.
На миг задумавшись, он кивнул в сторону столовки и предложил:
– Пойдём, газировки выпьем. Что-то пить хочется.
Погожин радостно кивнул и поспешил вслед за ним.

– В общем-то, тебя собирали по кусочкам, – устроившись поудобнее, усмехнулся Трис, отхлебнув прохладного сидра и задумчиво рассматривая пузырьки на стенках бокала. – Ты, к тому времени, к несчастью, совсем испортился, а подходящего материала поблизости не нашлось. Вот и пришлось нашим кудесникам твоё тело из других тварей по кусочкам собирать.
Погожин понял, что беседа пошла не в нужном ему направлении и вежливо перебил его.
– Я не совсем это собирался от вас услышать. Меня интересует в этом плане не моя никчёмная персона, а человечество в целом.
– Причём тут человечество? – не понял Трис.
– Ну, вы же сказали, что я подопытный кролик. Верно? Вот я и подумал, что это относится ко всей моей расе. В том смысле, что нас кто-то создал.
– А-а. Вон оно что, – понимающе кивнул Трис. – Нет. Такой информации у меня нет. Но это можно легко выяснить. Если, конечно, мы каким-то боком причастны к этому. Но я, честно говоря, ни разу не слышал о подобных проектах. Какой в этом смысл? – озадаченно пожал он плечами.
– Смысла может и никакого, а вероятность, должно быть, существует, – витиевато заметил Погожин. – У нас таких самих полно. Поставят опыт, а потом смотрят что получилось. Правда, иногда и случайно нечто получается. Само собой. Может, и здесь так?
– Где это здесь? Вы ещё ничего не знаете, а уже обвиняете нас, – насторожился Трис.
– Да это я так, к слову. Никого я не обвиняю. Я разобраться хочу. И в истории нашей. И в происхождении человечества. И вообще – вселенной.
Взгляд Триса слегка потеплел и он иронично улыбнулся.
– Зачем вам это? – надменно бросил он. – У вас не будет второй жизни. Так что наслаждайтесь тем, что имеете.
– Я понимаю, – согласился Погожин. – Знать и понимать – разные вещи. Я хочу хотя бы знать. Это выше меня. Вот хочу – и всё. Хоть убейте меня.
–Жажда знаний, – Трис полупрезрительно хмыкнул и снова уставился на бокал, пытаясь там что-то разглядеть.
– Да. Можно и так сказать, – поддакнул Погожин. – Мне помирать будет легче, если я это буду знать, – с надеждой проронил он.
Трис с нисхождением посмотрел на Погожина и задумчиво причмокнул губами.
– Забавный вы народ – люди, – после некоторого раздумья сказал он. – Помирать ему будет легче. Надо же придумать такое? И что же ты хочешь у меня узнать?
– Больше всего меня интересует откуда всё это взялось, – предметно развёл руками Погожин. – Планеты, звёзды. Вселенная наша… У нас есть теория Большого взрыва – может слышали об этом? Она как бы всё объясняет… происхождение вселенной, материи. Нас с вами. Но я как-то в это не верю. Такая прорва материи практически из ничего. Да ещё и взрыв откуда-то взялся… Может у вас более достоверная информация имеется?
Трис откинулся на спинку стула, стараясь припомнить что либо из этой области, но растерянно пожал плечами.
– Нет. Не помню такого. Может, взрыв и был когда-то, но этих теорий так много, что всего и не упомнишь.
– Значит, вы тоже не знаете, откуда всё появилось, – расстроено выдохнул Погожин.
– Что появилось?.. – наморщил лоб Трис, видимо потеряв нить беседы.
– Вселенная эта, – буркнул Погожин, начиная злиться.
– Ну почему же. Знаем.
– Так поделитесь этой секретной информацией, – чуть не закричал от радости Погожин. – А то я её нигде найти не могу.
– Не знаю, – задумчиво повёл глазами Трис. – Ничего секретного там нет. Может, вы не там искали? Но до вас доведут все эти сведения. Так что не беспокойтесь. Если конечно, пройдёте все тесты и закончите институт.
– К чёрту все эти ваши тесты! – застонал Погожин. – Я хочу знать это сейчас. Сегодня!
Трис удивленно приподнял бровь и поспешил успокоить Погожина:
– Хорошо, хорошо. Если это для вас так важно, – растерянно пробормотал он. – Но должен заметить, что я всего лишь техник, а не учёный. И знаю об этом лишь в общих чертах.
– Меня это вполне устроит, – страстно заверил его Погожин.
– Ну, если так… – удовлетворился Трис. – Хотя, как ни странно, вся ваша дальнейшая работа будет состоять именно в этом. Но раз вы настаиваете…
– Настаиваю, – нетерпеливо подтвердил Погожин.
– Я это понял, – кивнул Трис. Он ненадолго задумался и спросил: – Вас же уже посылали на тестовые объекты? И что вы там делали?
– Да ничего. Так... Следили за приборами, в основном.
– Суть этих исследований состоит в том, что нам нужно уловить хотя бы одно взаимодействие с внешним космосом – пустотой, как мы говорим. Но пока нам этого не удаётся сделать. –  Трис бросил на Погожина изучающий взгляд и улыбнулся: – Надеюсь, вам повезёт больше. Вопрос этот достаточно серьёзный и вот почему. На самом деле пустоты не бывает. Пустота – это тоже пространство и там происходят всякого рода флуктуации – как и в нашей вселенной. И значит, наши миры должны непременно взаимодействовать друг с другом. Но мы, почему-то, этого не наблюдаем.
– Может, дам другие законы физики? – высказал своё предположение Погожин. – Как в туннелях этих.  Вот и нет никаких взаимодействий.
– Вас чему  в школе учили? – вдруг рассердился Трис. – Какие ещё другие законы физики? Есть только один закон природы – закон взаимодействия.
– Ну, я и говорю, – поспешил вывернуться Погожин. –  нет взаимодействия – нет и зависимости от этого.
– Ну, где-то так, – смягчился Трис. – В туннелях мы наблюдаем лишь распад вещества,  вызванный другой структурой пространства. Но само это пространство, при этом, себя никак не проявляет. Но ведь оно бывает. И довольно часто. Пример тому наша вселенная. И ещё сотни тысяч других. Не могут же все эти вселенные быть только кем-то созданные? По крайней мере, одна, самая первая, не…
Погожина вдруг осенило.
– Вы хотите сказать, – перебил он Триса, – что ваша вселенная кем-то создана?
– Конечно, – спокойно ответил Трис. – Вы этого не знали? Они живут даже рядом. В соседней галактике.
– Вы… вы это… не шутите?
– Какие тут шутки? Это давно всем известно. Кроме, вас землян, конечно. Но эта обычная практика и ничего необычного здесь нет. Вселенные, как известно, рано или поздно разрушаются и если поблизости нет подходящей, то создаётся новая, чтобы переселиться туда. Жить-то где-то надо.
– Допустим, – Погожин терялся в догадках и не знал, что сказать: – И что? Они такие же как мы? Выходит.
– Нет. В отличии от нас они потеряли свою физическую сущность и выглядят больше как привидения. Но их это вполне устраивает, видимо. Хотя, я, честно говоря, не понимаю, как можно жить такой жизнью.
–  Хотите сказать, что их жизнь лишена эмоций? – догадался Погожин.
– Да. Но утверждать, правда, этого не могу. Возможно, они нашли другой способ выражать свои чувства. Они к себе никого не пускают и наши знания о них, в основном, отрывочны. Лишь одному цевету удалось добиться их расположения, но к сожалению, правда, ненадолго.
– Он жив? – воскликнул Погожин. – Я хотел бы поговорить с ним.
– Живой. Вы его видели и даже говорили с ним.
– Правда?! Жаль, что я не знал этого раньше. И кто же это?
– Для этого вам придётся вернуться на Землю, – усмехнулся Трис. – Его сослали туда за буйный нрав и сорванные переговоры с денертами.
– Денерты это те, в другой галактике? – уточнил Погожин.
– Да. Они самые.
– Значит, нервы у них есть всё-таки? – задумался Погожин. – Как же вы послали такого неуравновешенного цевета к ним?
– Выбор они сделали сами. Мы тут ни при чём. Но на сегодня, пожалуй, хватит. Надо идти работать. У нас ещё будет время поговорить.
– Хорошо, – согласился Погожин. – Я с нетерпением буду ждать этого момента.