Война и мир ВВ, гл. 3

Любовная лодка разбилась о быт (с)

Помните, с чего начинается программа «Что? Где? Когда?»
Правильно, с заставки. Мужчина хорошо поставленным голосом поёт: «Что наша жизнь? Игра!».

Вика с Валерой начали свою игру в семью в августе.
Да, это была настоящая игра. Потому что они были детьми. И рано, ну очень рано, решили попробовать стать взрослыми.

Мудрая мама знала, что запретный плод сладок, потому и пошла на поводу у молодёжи. Она предполагала, что эта игра в жену и мужа в скором времени может закончиться, потому что жизнь-то- не игра ни разу. Но они,дети, этого ещё не знали. Вернее, не хотели знать.
Она так и сказала сестре, Викиной крёстной: «Поживём - увидим. Лучше пусть они будут на глазах, здесь, дома, чем девочка, скрываясь ото всех, украдкой, будет встречаться не пойми где с человеком, от которого напрочь потеряла голову.»

Мама видела, что чистое и доброе сердце большой - ростом на голову выше неё – но такой ещё маленькой девочки всецело принадлежит неплохому в общем-то молодому человеку. Но тоже очень юному и совершенно неприспособленному к семейной жизни вообще и к жизни в частном доме – в частности.

Нет, сначала у Вики с Валерой всё было окей Первый месяц, август, был в полном смысле слова медовым, как и писали в литературе об этике и психологии семейной жизни, которую Вика тайком от молодого мужа почитывала, набираясь опыта. Не у мамы же спрашивать! Сами с усами.
Но закончилось лето, и с приходом осени зарядили дожди, в доме начали топить печки, и в «семье» молодых начались первые заморозки. Нет, вроде бы ничего такого, от чего хотелось плакать или бить посуду. Но жизнь стала невесёлой.

Юная «жена» предъявляла требования к юному «мужу» касаемо рационального использования его зарплаты, к слову скажем, далеко не зарплаты олигарха. А также касаемо мужской работы по дому, вернее, по содержанию в порядке большого частного дома с печками, с чурками нерасколотых дров, с водой из колонки, которой всегда мало, с уборкой двора, с ремонтом покосившегося забора и тэ дэ и тэ пэ.

Валера, который приходил со службы усталым, не отказывался помочь, хватался и за то, и за другое, но, не имея опыта , не обладая от природы какой-то особой мужицкой хваткой, не всегда доводил начатое до конца. Уставал, уходил домой и буквально засыпал на ходу под бормотание телевизора.

А ей хотелось, чтоб он делал всё хорошо и сразу, по первому же её зову. Чтобы все вокруг видели, какой у неё хороший муж. Ей стало казаться, что мама, и тётя, и бабушка смотрят на её любимого как-то не так, без особого восторга говорят о нём, таком замечательном. Ей становилось обидно, и она во всём винила себя. И его. И вообще их совместное решение жить вместе.


Валера говорил, что всё сделает в выходной, но наставало воскресенье, и они ехали к друзьям, в кино, в клуб. Отдыхать тоже нужно, она знала это, но понимала, что близкие ей люди верили постулату: «Сделал дело-гуляй смело». И она так привыкла жить. НО шла у него на поводу ,а потом ела себя поедом.

Мелкие, но больные стычки, разговоры по ночам на повышенных тонах вместо поцелуев портили нервную систему конкретно. Она стала говорить с ним, мол, мы поспешили создать семью, у нас ничего не получается. Увы.

Он слушал и не соглашался. Иногда ей хотелось его убить за непонимание. Иногда – обнять и пожалеть, как ребёнка.
Она боялась его потерять, но больше она боялась, что на смену любви к нему придёт ненависть. До которой, как говорят, всего один шаг.
Когда Вика прямо предлагала Валере расстаться, он крутил пальцем у виска, хватал ее на руки, кружил, просил не говорить ерунды и закрывал рот поцелуями.

Он отказывался понимать, что если оставить всё, как есть, дальше будет хуже, они начнут ругаться не на жизнь, а на смерть, оскорблять друг друга, и этим убьют любовь. Любовь, которую нужно сохранить любым путём.

Между тем уже начался декабрь. Приближалась сессия, она должна была уехать на две недели, и Вика поняла: сейчас или никогда.
-Надо что-то решать. Так больше продолжаться не может. Придёт Валера с наряда, буду говорить с ним серьёзно. Или-или.

И тут взгляд её упал на подшивку журнала «Юность». Такие подшивки за разные годы из районной библиотеки часто приносила мама почитать, они даже выписывали его когда-то. Вика тоже с удовольствием читала, что нравилось, особенно стихи.

Она открыла наугад стихотворную подборку, пробежала глазами по строчкам, и вдруг…
Вдруг она увидела слова для неё.
Слова – про НИХ! Слова –приговор и слова- избавление от мук. Последние строчки девчонка уже едва видела из-за слёз. Это были стихи Риммы Казаковой:
Пока еще не врем
запутанно и грубо,
давай с тобой умрем,
хотя бы друг для друга.

Пока еще не ложь:
фантазия, не боле!
Пока еще на грош
не накопилось боли.

Пока еще, как гость,
ты добр и осторожен…
Пока еще поврозь,
хоть как-нибудь, да сможем!..

«Пока еще поврозь, хоть как-нибудь, да сможем! Пока еще поврозь, хоть как-нибудь, да сможем!» - повторяла она вслух, - мне нужно его потерять, чтобы его сохранить. Не так. Чтобы нам сохранить любовь и дружбу - нужно расстаться.

И Вика решительно направилась в комнату, где на антресолях должна была лежать большая походная сумка Валеры.
Почему-то подумалось, что если бы он не был таким аккуратным и не клал вещи в её доме туда, куда она говорила… Ели бы сумки не нашлось на антресолях… Может быть, она и не начала бы в приводить приговор в исполнение.

Но сумка лежала там, куда она приказала её засунуть.
Мама была на работе. Никто ей не мешал собирать вещи любимого. Никто не видел, как она оплакивала каждую из его тряпочек. К слову, их было не так уж много.

Валера шутил, мол, хорошо контрактникам: нас одевает государство.
Носки. Трусы. Несколько футболок.
Вот футболка, в которой они встретились. А эту рубашку ему купила она, выбирала под цвет глаз, в ней был такой красивый, когда они ходили на Успение на крестный ход в монастырь.
Вика плакала, подфыркивала невесть откуда взявшиеся сопли, вытирала слёзы тыльной стороной ладони. Второй стороной ладошки она разглаживала свитера, футболки и складывала стопочкой в сумку. Шапки! Шапки с вешалки не забыть, зима же, морозы…

Новый год.
Без него.

И юная женщина зарыдала в голос.
Потом умылась. Решительно надела старую верную дублёнку, надвинула на глаза пониже шапку и шагнула на мороз.

Сумка на длинном ремне оттягивала плечо и стучала по бедру. Рукавички Вика забыла, поэтому руки держала в карманах. Шла быстро. На Юрьевской, в начале забора воинской части, слёзы снова полились, она их не вытирала – было нечем, а руками - холодно. Просто изредка потряхивала головой, как лошадь, отгоняющая слепней и мух.

Перед входом на КПП она вытерла лицо рукавом и вошла в помещение.
- Позовите такого-то, - громко сказала, обращаясь к дежурному.
Валера прибежал почти сразу.
Увидел её заплаканную.
Набитую свою сумку у её ног.
Шагнул к ней через вертушку, обнял, и…и ничего не спросил.
Он всё понял.

А дальше – прямо какая-то сцена из плохого фильма. Представляйте.

Они стояли друг напротив друга. Молча. Смотрели в глаза и плакали. Оба.
Два больших ребёнка, которые нарушили правила взрослой игры.
И теперь их за это дисквалифицировал тренер с короткой фамилией Жизнь.
И ничего уже нельзя сделать.

Как она дошла до дома, Вика не помнила.
Очнулась уже в прихожей. Сбросила на пол дублёнку на собачьем меху, шапку, стала снимать сапоги и поняла, что сил нет совсем. Медленно опустилась на пол, съехала по стеночке с одним сапогом в руках и тихонько завыла, как брошенный щенок.

В таком положении её и застала мама.
Помогла раздеться, уложила в постель, заставила выпить чаю с мятой и долго гладила по голове, пока дочь не забылась сном.
Наутро у Вики поднялась температура.
Валера пытался звонить, но сама Вика говорить не могла, она боялась, что скажет: «Приходи!», и всё начнётся сначала.
Бедный ребёнок.
Она ещё не знала, что от судьбы не уйдёшь. А мы-то люди взрослые… Мы это знаем.