Неумирающий снег. часть 4. Байкал 79 г

 ЧАСТЬ 4. БАЙКАЛ 79 ГОД

Дорога уходила в бесконечность,

И таял снег на встречке и губах.

Над миром плавал дух, его предтечей

Сокодвиженье в деревах.



Всё было хорошо, но бесполезно

Рвать душу по ушедшим от тебя.

Молитва слёзным дождиком воскресным

Давно уж пролилась.



А память вновь неистощимо

Зовёт, зовёт под образа,

Под звоны колокольчиков любимых

Вернуть любимые глаза.



Вернуть, и чашу вновь испить до дрожи,

Родные лица не спугнув.

Но улетает миг вельможно,

Оставив маленькую грусть.

И. Уральская



Северобайкальск зацвел багульником. Багульник был на маленьких корявых кустах, очень твердых, а цветочки сиреневыми и совсем малюсенькими… Что в них притягивало поэтов, Марина не поняла, но то, что она видела своими глазами этот недосягаемый багульник… волновало ее. Воспетый многими поэтами, мифический, цветущий, казалось бы, в недосягаемых для поэтов местах, некрасивый цветочек. Она смотрела, любуясь, и повторяя тысячу раз про себя: что-то в нём есть, есть неуловимое, загадочное что-то, что не удаётся пока открыть. Она не знала, что попавшийся ей некрасивый кустик на обочине дороги — всего лишь одна триллионная часть цветущих, покрывающих сиренево-синим покрывалом сопки и горы растений, буйно-цветущих в других местах и действительно завораживающие альпинистов и путешественников…

В общем, второй прилёт был уже домашним и родным. Ребята встречали их шампанским, а другого спиртного не было в магазине. Сухой закон. У каждого в руках по огромной бутылке шипучего вкусного «Советского» шампанского.

— Вот это парни! — сказала маленькая, щупленькая, с вечно затаившимся страхом в глазах Татьяна, глядя со второго этажа квартиры, в которую их заселили всей бригадой.

Бригада маляров была, мягко скажем, не из трудяг. Девушки со всего света как мотыльки летели в Северобайкальск на мужчин — их всегда не хватало. В основном ребят забирали в армию, брили, стригли, обучали держать оружие и отправляли в Афган — шла невидимая советскому народу война. Помощь братскому народу.

Цинковые гробы приходили закрытыми, и никто из бывших одноклассниц толком не знал, где война и почему. Шептались по ночным кухням, конечно. Что там, в цинковых гробах, тоже не знали. Не положено открывать. Девчонкам Маришкиного возраста было суждено задолго до рождения стать потом вдовами или одиночками. Война была предопределена высшими силами, и потом в будущем детей этих девчонок мужчин жениховского возраста тоже будут отправлять немало в помощь братским народам…

Поэтому сейчас женщины и наводняли стройки и заводы. Женщины были мужиковатыми и сильными, без шляпок и кокетства. Зина выделялась из всех. Обесцвеченные волосы, крутые кудри от ежедневной завивки на бигуди, густо крашенные, загнутые кверху ресницы, мраморная кожа. Из Ленинграда часто приезжали совсем бесцветные белокожие девицы. Недостаток солнца обесцвечивал всех. Зина была нахраписта и с голосовыми связками командира какой-нибудь солдатской роты. Но всё же была в ней кукольность от косметики, густо покрывающей уже неюное лицо. Мастер в первый же вечер пригласил Зину на природу, та отказалась неизвестно почему — ехала ведь за новыми ощущениями и знакомствами. Обиделась. Ведь сразу признали в ней то, что хотелось скрыть. А хотелось, может быть, найти женское счастье, замужество, как всякой женщине, уже повидавшей жизнь.

Паша, Дима и Николай, Артем и другие ребята тоннельного отряда №16 прибыли в полной боевой…

Обнялись неловко на лестнице, и пошла жара… Песни под гитару и невесёлое веселье-новоселье. Паша и Марина не оставались наедине ни минуты. Он молчаливый и серьезный, она от волнения смешливая и излишне живая.

Парни и девушки устроили веселую дискотеку с танцами. Катушечные магнитофоны сменились маленькими портативными Небольшие кассеты были удобными и записи чистыми, но больше пели под гитары. Удивительно перепившихся не было. Может они уходили отсыпаться, но предоставленная самим себе молодежь не хулиганила никогда. Это был признак БАМа… ни драк, ни разборок в компаниях. По крайней мере так было с Мариной. Она этого не помнит.

***

Лето на Байкале было удивительно теплым и вальяжным. Работа шла всё теми же темпами. Нехватка материалов, плохая оплата (малярам). Единственное изменение — вагончик-столовка. Обычные столы и еда, привезенная из большой столовой Северобайкальска. Еда была всегда вкусной и здоровой. Котлеты из мяса, подлива из томат-пасты, борщи домашние, а каша из настоящего молока. Вечером все те же каши с мясом в банках.

Паша не обманывал Марину, он написал маме на Украину о своей будущей женитьбе, но мама строго-настрого запретила привозить кацапку домой: «Пашенька, может, подумаешь? Какая она невеста? Ты ее мало знаешь. Приедешь — тебя всё еще ждет Марийка, мы с ее мамой уже и скотину вам завели, и всё к свадьбе приготовили. Отец брезент купил у солдат, сделаем палатку. Так отгуляем! Я всего насолила, картошку посадили. Самогонки нагоним. Я потихоньку и сахара три мешка купила, тарелок, рюмок. Купите „Жигули“, внуков катать. У тебя скоро очередь подойдет, не зря ж ты там на этих кацапов пашешь, дня и ночи не видишь. А эта кацапка куда тебя повезет? К себе в Казахстан? Чего там хорошего? — степь голая… а у нас в Николаевской области сейчас лето в разгаре, кувшинки на реке цветут, шелковица скоро поспеет, вишня сочная. Я уже черешневого варенья наварила…»

Мариша видела пустоту в Пашиных глазах. От расспросов о его родителях и родном доме уходил. Марина не знала даже, где он жил раньше до БАМа. Что-то неуловимо изменилось в отношениях Паши и Марины. Он стал еще более замкнутым. А она и не хотела, и не могла заставить себя растормошить его, узнать, что всё это значит. Боялась узнать для себя не очень хорошие новости. Жить без надежды и мечты выше человеческих сил.

Думала, отвык в разлуке, так бывает… Они по-прежнему оставались ночевать или у него, или у нее, но близких отношений не было. Марина была в этом тверда. Приходил он всё реже, ссылаясь на авралы. После работы Марина с Олей и другими девушками ходили на Байкал купаться, пески на пляже были золотые. В безбрежной синеве она успокаивалась. Ледяная купельная вода принимала и освежала. К тому, что мелко, надо было привыкнуть. Шла и шла в бесконечность, подальше, будто можно было убежать от невысказанной грусти… Волны высокие, пенные. Молодежь усыпала весь пляж. Сидели небольшими группами. А стариков и детей не было совсем. Странно это, но так и было. После купания Марина сидела на берегу на гальке и смотрела вдаль, обхватив колени. Смотрела на горизонт, на чаек, на парней с гитарами, разжегших к вечеру костер, и к ней приходили стихи. Стихи приходят только в неведомой, необъяснимой сердцу грусти. Хотелось плакать.

Плачут не от слов чьих-то, а от накопившегося, плакать — это хорошо, это дождь души.

***

Шум веселья, танец у огня,

Ты лукаво смотришь на меня.

Смыли имя теплые дожди.

Дальняя дорога впереди.



И светились камушки на дне.

И смеялась милая во сне.

Скатывались капельки с лица.

Улыбалось солнце без конца.



Там вокруг зелёная тайга.

За леса стремятся облака.

Там всё лето строил и мостил.

Я в твоей душе три дня гостил.



Всё из сердца прочь, из сердца прочь

И не может прошлое помочь.

Сухо стонут сосны без дождя.

Я уйду немного погодя.

И. Уральская



Один раз к костру из темноты вышел Паша. Бог ее мечты. Она вбежала в темноту и обняла его за шею, почти повиснув. Он взял ее за руки, отнял от себя, взглянул как-то виновато, опустил чубатую голову. Дальше они пошли взявшись за руки по берегу Байкала.

— Смотри звезды какие крупные, — начала она разговор

— Да! — кивнул он

— Смотри падает, эх, не успела…

— Я загадал…

— Ой, смотри близко не подходи к берегу, выплывет русалка и на дно утащит…

Он посмотрел на нее, глупенькую девчонку.

— Пошли к ребятам.

— Давай хоть немного вдвоём побудем?

— Давай, только холодно, у костра теплее и я устал…

Так и не поговорили о главном.

ДИН РИД

В один из воскресных дней Марина уснула крепким сном… Тишина во всём доме была поразительной. Она проспала обед — накопившаяся усталость, работа и суета сразили молодой организм. Спать было сладко, сны снились цветные и солнечные. Радужными пятнами плыли, сменяясь, картины фантастические и незапоминающиеся.

Проснулась от гудков машин под окнами. Выглянула в окно. Со второго этажа была видна вереница машин. Медленно подъехав, легковые автомобили остановились, из них вышел высокий парень в джинсах, в приталенной рубашке, из машин выпрыгнули фотографы и начали съемку. Вокруг — ни души. Обычно кипучая стройка стояла. Был воскресный день, и даже любопытствующих не было, и в комнатах ни души.

«Странно, — подумала Марина и наспех надев сафари, побежала на улицу. Никого. Уже уехали. — Пойду в Северобайкальск».

Пройдя за двадцать минут всю тропинку по тайге, вдруг увидела толпы народа. Молодежь просто наводнила подлесок. Стояли жилые вагончики, друг за другом, там, где их вчера и не было. На вагончиках гремела музыка, и пел парень с гитарой. Марина не успела протиснуться и хоть что-то увидеть, хотя слышно было хорошо. Такая толпа была. Начала встречать знакомых.

— Кто это?

— Дин Рид из Америки, он по всей Байкало-Амурской магистрали с концертами поехал-сказала Миневра таким голосом, как будто каждый день к нам приезжают такие артисты.

— Дин Рид? Ого…

— Концерт уже закончился, это такой клёвый концерт, — рассказывала Таня.

— Что ж не разбудили? — с горечью спрашивала Марина…

— Да мы сами не знали, с середины тут. Представляешь, прямо на вагончиках выступал!

Народ стонал и кричал, люди свистели, всё волновалось.

В основном это были люди рабочие и достаточно спокойные. Так что охране Дина Рида можно было не волноваться. Комсомольцы вели себя достойно, стараясь показать лицо своего государства СССР. Концерт заканчивался. Было сказано несколько дружеских слов на ломаном русском. Всё. Дина сняли с импровизированной сцены на руках.

Постепенно всю аппаратуру убрали, Дина увезли, народ разошелся. Вагончики растащили кранами. Одним словом, не успела… Она много куда не успевала. Она знала, что в Москве на Таганке выступал Высоцкий и не смогла попасть, хотя мечтала. Она знала, что Ахмадулина и Рождественский тоже бывают в «Ленинграде-городе у пяти углов». Где они все? Когда проводят свои вечера?

Работа, работа съедала всё время. А после работы хотелось побыть с друзьями и ходить в те места, где им не было скучно. Это как-то останавливало ее мятущуюся душу. Признаться, что хочется совсем другого, быть немного смешной, совсем не хотелось.

«Может всё-таки не та это дорога, не та стезя?» — думала Мариша…

Она не знала, что до смерти Высоцкому оставался всего год, да и Дину Риду тоже недолго любоваться голубой тайгой и бескрайним видом из самолёта, ему не простят этого вояжа…

Вечера превратились в скучные действа. Смотреть на девчат, вечно искавших развлечений, не хотелось. Перебирая вещи в чемодане, опять нашла синюю тетрадь… Миша! — вспыхнуло всё в ней… Скука и тоска по дому… И опять начала читать.

БЛИНЧАТЫЕ ЛЬДЫ

3 января 1976 года

Фу! Кажется, отошел. Новый год встретили, старый проводили. Прислали радиста — он в Ейском техникуме со мной учился, только с плавцензом перещеголял. Вот мы с ним и встретили Новый год.

В каюте, при ёлке и музыке встретили. За три дня я поспал часа три. Всё было: погони, драки, любовь. Даже обо всём неудобно писать. Сошло благополучно. Я, главное, насмеялся. Получил половину денег, отоварился. Сегодня выгрузка закончилась — хотят толкнуть на рейд, что плохо. Погода в эти дни стояла изумительная +3, +5, ночью -5. Без ветра. Получил четырнадцать писем, одну телеграмму, бандероль, перевод десять рублей.

5 января идем в Петропавловск за жестяной тарой. Я сразу заболел. По карте погоды впереди ужасные циклоны.

6 января

Сильно качает. Бортовая качка, снег, метель. Часто даём гудки. В каюте все привязано и в ящиках.

8 января

Качка страшная, так как на пути стоял и стоит циклон. Курс у нас буквой «П». Через циклон кэп идти не решился. Проскочили уголок Охотского моря и нырнули в пролив Екатерины.

Пошли, прикрываясь островами, на север. Хорошо, когда за островом идешь. Как вошли в пролив, крен — 40°. При таком размахе вылетаешь из койки и по воздуху летишь в противоположную переборку. Я ночью, по-честному, ожидал — сейчас перевернется. На такой громадине — такие качки! Никогда бы не поверил.

Вечер. Идем четвертым курильским проливом, поперек. Днем судно валяло, как ваньку-встаньку. В обед сбавили ход, иначе есть невозможно. Красота страшная. Солнце иногда выглядывает, освещая дантовый ад. Волнение восемь баллов.

9 января

Вечер. Стоим в Петропавловске на Камчатке. Видел залив Авачинский. Синее с белым переливается. Температура около нуля. Вокруг огни, огни.

11 января

Не могу прийти в себя. Вчера целый день бродили по городу, спасались от бурана, который гнал нас по тротуару метров двести, заходили в магазины и на кинофильм «Афоня». Город мне понравился очень — в снегу, в сопках, и со своей зурбаганской красотой. А от залива Авачинского у меня захватило дух. Таких бухт немного на земном шаре.

А сегодня! Мы ездили всей толпой в поселок Паратунка и купались под открытым небом в горячей вулканической пещерной воде. В бассейне. Вход — полтинник да полтора на дорогу. Зато удовольствие колоссальное. Сверху сыпет снег. Валялись прямо в плавках в сугробах, плавали, орали и играли в догонялки. В углу, откуда бьют ключи, температура достигает, наверное, градусов 60. Там парная. Все краснеют и парятся. Кидаются снежками — жуть! Пообедали, взяли напрокат лыжи и два часа катались с горы. У меня левая лыжа слетала с ноги, и снег прилипал. Всё равно — носились, как угорелые и от радости поохрипли. А потом еще полчаса плавали в тридцатиградусной горячей воде. В пять вечера уселись в автобус и дремали всю дорогу от обилия впечатлений.

Предполагалось, что стоянка будет сутки, но задержались из-за погоды (25—30 м/с ветер). А вокруг синева — горы зубастые, снежные, лесом поросшие. Домишки под деревьями и розовощекие люди с добрыми и угрюмыми глазами. Сегодня я был по-настоящему счастлив. Даже захотелось остаться здесь. По крайней мере, один знакомый поклялся здесь жить.

13 января

Тоскливо воет ветер, проникая в щель иллюминатора, слегка качает. Сегодня покинули Камчатку. Путь наш, как было сказано одним товарищем — во мраке. Опять ждем шторма. Слегка приболел — последствия вчерашней эпопеи — неумеренного потребления холодного пива. Толпа довольна. Всё.

Иду ужинать.



14 декабря

Идем во льду. Называется он «блинчатый», поля его перемежаются с окнами чистой воды. Холодно, луна позади слева. Солнце закатилось. Волны идут от носа судна и колышут лёд.

15 января

Стоим у мыса Наварина. Вокруг льды. Стоим в полынье. Сегодня утром видал несколько тюленей, двоих около самого борта. Метра полтора-два, коричнево-красные с усами. Вылезают на льдины и греются. Небо низкое, серо-розовое, в облаках.

Ветер. Мороз. Как матросы на палубе работают — чёрт их знает. Пришвартованы два БМРТ — грузимся. Совершенно не качает.

16 января

Мороз 15°, ветер — 15м/сек. От воды сплошной пар, плюс еще дымы с судов по воде растекаются.

Матросы в тулупах, иначе нельзя. Я вылез фотографировать, меня чуть за борт не сбросило, и чуть не отморозил пальцы. Дыхание перехватывает. Пока сетку с мешками муки дотащат до нашего трюма, стрелами ее раскачает чуть ли не под 90°.

Стоят два корабля, большой морозильный рыболовный траулер и старый рефрижератор «Титания».

19 января

Вчера отправил с «Титанией» письмо домой, а сегодня три телеграммы. На улице ужас чего делается. Мороз минус 18—22°, ветер 20—25 м/сек. На железе в сантиметр изморозь. Вокруг сплошные льды, кое-где окна. Вода парит, вся в белом молочном тумане. Горизонт исчезает в сотне метров и сливается с однообразной белой водой и небом. На небе такое же белое марево, сквозь которое высвечивается кровавым кругом солнце. На его фоне видны быстро летящие клочки тумана и пара. Сплошной вой стоит в снастях — выйдешь — как на кладбище. В фуфайке выдерживают не больше пятнадцати минут (это я так думаю, потому что больше пяти минут мои прогулки не продолжаются).

Вчера был ураган. Только мы зайдем в лёд — нас через час-два сносит оттуда. БМРТ «Третьяково» сегодня в третий раз подошел разгружаться, так как первые два раза он экстренно отвязывался. Второй раз даже команду у нас оставил (тех, кто работал на трюмах). Сивухи (а не тюлени, как я раньше думал) все куда-то попрятались — ни одного не видать. Чаек тоже нет и бакланов. Вчера ближе к вечеру все в полушубках и валенках заиндевевшие, едва шевелились и бегали отогреваться. На иллюминаторах толстый лёд намерз. В каютах довольно тепло, работает кондиционер. Солнце стоит низко над горизонтом.

24 января

Стон во льдах, грузимся. Пару дней солнышко светит, и льды становятся розовыми. По сводке погоды около мыса Олюторского, что около «Питера» — ураган 30—40 м/сек. Нас это не колышет в буквальном смысле слова. А так новостей особых нет. Занимаюсь фотографией.

5 февраля

Сегодня отошли от плавбазы «Авача». Выгрузили еще БМРТ «Медик» и — домой. Погода стоит прекраснодушная — солнца много, льдов тоже. Между льдами разводья, и всё это называется — языки льда. Смотришь вокруг — такая синева, ярко всё, небо бездонным кажется. Ледяные плоские поля придают окружающему ландшафту какой-то нереальный, фантастический вид. Кажется, ты находишься в середине плоскости (именно плоскости), края которой вдали резко загибаются за горизонт, низкое солнце освещает эту картину косыми лучами и получается реальная обыденность.

Отдельные сине-белые льдины сверкают хрустальными гранями и с шумом раскалываются под носом корабля, покрываясь сначала зигзагообразными трещинами.

Иногда фыркнет, проплывет десятка за два метров и бесшумно уйдет в прозрачную пепельную (под цвет неба) с тёмным оттенком воду вытянутое тело сивуча (морж — по-северному).

Вовсю летают чайки, целыми стаями садятся на воду и на льдины, и негромко кричат. На небе сейчас появились объемные облака, лохматые и сливающиеся с окраской неба. Вверху всё приглушенно, мягко, напоминает о возвышенном, внизу — ярко и напоено жизнью, и движением нашего судна. Час назад трубила база «Волчанск» и БМРТ «Пахача», провожали нас домой. Они стояли вместе, и я очень жалел, что угробил фотоаппарат, уронив его на палубу. Пропал такой кадр. Внезапно посыпалась крупа с небес. Погода, вероятно, испортится. Так кончается работа на промысле.

7 февраля

Идем со скоростью девятнадцать узлов. Скоро траверз Питера. Траверзом называется линия, проведенная перпендикулярно какому-нибудь объекту. Впереди нас и где-то мористей идет т/х «Сахалинские горы». Он вышел на двенадцать часов вперед нас, но скорость у него меньше — семнадцать узлов. Кроме того, приняли карту погоды — нас ждут весёлые времена — циклон, как паук, раскинул паутину прямо по курсу. Уже сейчас начали, как утка, валяться с борта на борт, хотя ветер попутный. Кэп во что бы то ни стало хочет обогнать т/х «Сахалинские горы», а их кэп, наоборот — убежать. Машину раскрутили на полный ход. Гонка. Небо стало серым. Ночью разыгрался не на шутку шторм. У нас аврал. Крепят муку на палубе, так как размётывает волнами. Громадные валы догоняют нас и заливают палубу нашего т/х «Остров Карачинский». А если чуть изменят курс — судно ложится на борт. Матросы ходили на палубу, вернулись все мокрые по пояс, некоторые — с головой.

Длина судна — 149 метров. Вместимость — 9000 тонн. Постройка — Франция. На палубе под брезентом триста тонн рыбной муки в мешках. Кстати, триста тонн рыбной муки в мешках — это примерно пятьдесят КамАЗов по объему. Идем в Находку, в трюмах еще мороженая рыба. Планы в СССР всегда перевыполнялись. А на флоте — всегда за счет перегруза корабля. Из-за этого тонули суда. Например, т/х «Комсомолец» из Находки, контейнеровоз перевернулся у Японии из-за перегруза — план пароходства перевыполняли.

Почти всю муку смыло за борт. Я потом ходил с кэпом писать объяснительную в пароходство.

8 февраля

Воскресенье. Чёрт бы побрал это воскресенье. Особенно ночка была удачная. Уверен — никто не спал. Катает по койке — подушки не помогают.

12 баллов. Ветер 33 м/сек. Мокрый снег. Муку, наверное, разбросает. Она сейчас промокла, центр тяжести повысился сильно. Как положит на борт — думаешь — всё, не поднимется. Особенно под утро — все бледные стали. Ничего. Просился на палубу — помочь — запрещают. Отвечать за меня никому не хочется. Уже почти прошли всю Камчатку. Осталось сто миль. Волны высотой семь-восемь метров, как видно из сводки. Но если честно говорить, для нас никакой опасности нет. Другое дело, если бы мы шли бортом к ветру.

9 февраля

Вечер. Проходим остров Щикотан — почти последний из Курил. Дали сег 11 ср. Находку. Сильный западный ветер, но высота волн маленькая — полтора метра. Защищает остров. На душе последние дни тяжело.



***

У Марины тоже было тяжело на душе. В дневнике все было исписано мелким почерком и так, как будто из души вынуто.

Марина вспоминала приезды брата домой. Его великолепные подарки каждому. Знала бы она, как эти подарки достаются, каким тяжким трудом. Вспоминались его рассказы. Однажды он начал ругать советское правительство. Ругать танкеры типа Т — польские. Они изначально были сделаны для Египта, три трюма вентилируемые, а один на корме, для заморозки, рефрижераторный. Миша работал на «Терновске» два рейса, кое-как сбежал. Началась Оранжевая революция и по требованию США, Египет отказался от судов (солидарность). Вот нам в контору их и навязали. А поляки, когда узнали, что суда пойдут в СССР, наделали очень много в каждом судне всяческих бяк и подлянок. Миша рассказывал, а мама в ужасе закрывала уши и не разрешала хаять ни поляков, ни правительство, ни даже США. У них в поселке царили мир и дружба всех народов Земли.

Марина улыбнулась, вспомнив школьные вечера, Первомай. Танцы и песни народов мира. Как она забыла украинский венок и им снизили балл за выступление.

Она продолжила читать…



***

10 февраля

Подходим к Находке. Рейс закончен. Вокруг суда. Дымка на солнце. Знакомый берег залива. Америка, только сопки без зелени, серые, в снегу.

14 февраля

Стоим в порту уже третий день. Срочно поставили, потому что в четвертом трюме загорелась мука, и температура поднялась до 80°С.

Хожу по Находке. Мокро. Ездил в УАМР, хотел узнать о своих пацанах — не вышло. На судне пьяные почти все.

15 февраля

Сегодня вечером проветривался по территории УАМР и случайно набрел на магазин. Взял пива. Возвращаясь, увидел товарищей, они дергали кота за хвост перед микрофоном, его мяуканье слышно было далеко за пределами порта.

28 февраля

Утро туманное, утро ненастное. Сегодня уходим в рейс. Стоим на рейде, ветер свистит. Город сливается с тёмными сопками, и только корабли выдают его месторасположение. Сопки сильно очерчены и четко просматриваются сквозь прозрачный воздух, пугая своей чернотой и строгостью. Ветер.



***

Марина все книги читала Мишины. Он присылал их посылками. Читал он запойно. Книгу в день сглатывал. С детства. К этому и приучал Марину и младшего брата. Дневник был написан живым языком. Поэтому и прикипела она к этим морским рассказам. Все, что касалось личной жизни, было вырвано из дневника. Марина знала, что верный своим принципам, Миша встречался с девушкой, любил её, была и фотография, говорить об этом не хотел. В ответ на расспросы матери или сестры, махал руками и уходил в себя. Только однажды обмолвился, что от моряков нужны только деньги, и что девушка ждать не захотела, и сделала аборт от него. Рассказывал и о веселых пирушках с друзьями. Марина просилась к нему во Владивосток:

— Люблю море, хочу работать на судне. В рыбцехе.

— Девушкам там не место! — отрубал он.

Берёг. Знал, как тяжело в мужском коллективе работать. Как девушки тяжело переносят путину. Как к ним относятся моряки, вдали от большой Земли. Не нравилась ему эта идея и точка.

БАГУЛЬНИКОВОЕ ЛЕТО

Будущее становится прошлым, а прошлое — будущим.

Ирина Уральская



К Марине, задумавшейся и тихой, в шумной компании подошел Валера:

— Марин, ты всё грустишь? Пошли на танцы сегодня.

Огромная площадка, народищу много. Ансамбль — класс! Паша не придет.

— Пошли! — тряхнула плечами и химическими кудряшками Марина.

В Питере новая мода — химия, и она, сделав эту химическую завивку, стала похожа на известную африканку Анжелу Девис, борца за справедливость, равенство и братство народов мира.

Может эта завивка и оттолкнула Павла, думала наивная Марина. Музыку из огромных динамиков было слышно далеко в тихом прохладном воздухе и черноте чернильной ночи. Пахло свежеструганными досками и сосновой смолой. Ночи были бескомариные. Тысяча пар плыла в ночном мираже по воздуху. Мариша забыла о своем печальном Ромео. Вельветовый сарафан очень ей шел. Коричневый и модный, он облегал и подчеркивал фигуру.

Надя из бригады и соседней комнаты дала на вечер, попросив быть аккуратной:

— Там не пуговки, а кнопки, их уже не купишь и не пришьешь…

Взамен взяла ее блузку и юбку.

Вечер был одним из несгораемых памяток в душе, а Валера еще месяц оставался неизменным другом в надежде на продолжение отношений.

Работа опять выплывала на первое место. Девушки должны были сдать целый подъезд. Начались разлады с Ольгой. Лёлька, привыкшая флудить и увиливать от работы, подводила их с Мариной тандем.

Они взяли квартиру на двоих, но Оля отлынивала.

— Лёля, я научусь курить и материться, как ты. Мы будем или работать или отлынивать вместе.

— Пошла ты знаешь куда… Нашлась работница. Не заплатят, как и в прошлый раз. Надрывайся одна.

В Лёле была скрытая ненависть и злость к таким, как Марина. Эта природная злость была необъяснимой. Ее нельзя было заставить работать много по часам, труд для нее должен быть недолгим и нетрудоёмким, а так работать и не знать, заплатят или нет, просто потому что взялись и дали слово — фигушки. Этого от нее не ждите. Взяла слово и — обратно, если что-то не понравилось. А уж работать сверхурочно — вообще беспредел!

Схватив сигареты, исчезала в подсобке или свешивалась с балкона, крича проходившим парням глупости и подколки, а ровно в шесть вываливалась домой.

Бригадирша Миневра переживала. Мастер бродил тёмной тучей. Грозил всех отправить обратно и опять предлагал Зинаиде поехать с ним на шашлыки в лес. Аппетитная Зинаида не соглашалась — был у нее ночной всадник…

А материалов толком не давали. Стены были сырыми, хоть и лето. Дыры — огромными. Застеклённых окон так и не было.

— А обои требуют полной изоляции от внешних воздействий, — кричала бригадир

— Что-о-о? Нахватались словечек из книжек…

— Что-что? От сквозняков отклеиваются!

— Сказали вам — клейте без окон, значит оклеивайте, мать вашу…

Нам главное — сдать к сроку, всё равно жители всю эту галиматью переклеят. Обои блеклые, дешевые. Кто будет с такими жить? Так что главное — сроки. Люди в балках живут.

— А батареи где? — отвечала язвительно Зина, внезапно успокаиваясь, глядя заискивающе и призывно в глаза начальнику.

— Не красить же батареи в комнатах, уже оклеенных обоями.

— Будут завтра вам сантехники! Самые лучшие, — оглядывая плотненькую обтянутую рабочими черными брюками попку Зины, ухмыльнулся мастер…

Маленькая, страшненькая, с красными глазами Татьяна с завистью смотрела на Зину и молодого мастера. А на нее никто не глядел, хотя… Приехав сюда, обрела она себе всех неудачников и мелких незаметных ребят в ухажеры.

Они пьяные даже на спички считали, кому с Татьяной оставаться на ночь. А ее и не спрашивали. Одних таких Мариша вытурила из квартиры, так жалко стало безответную Танюху

Еще один ухажер, такой же безответный и безответственный Сенечка, которого все звали Семечка, тихий пьяница. Он спал на лестнице, поджидая девчат с работы, а коты сидели у него на голове, свернувшись клубочками. Марина гоняла его и выкидывала из квартиры ближе к вечеру и сну, но девчата жалели и брали его обратно, а Таня спала с ним иногда и кормила его.

Однажды Семечка здорово выручил грозную и неподкупную Марину. Марине захотелось учиться на гитаре играть, пошла по объявлению, не испугавшись и оплаты тридцать рублей. А зарплату давать им не собирались, обещали, что заплатят потом, когда отправят обратно, уже в Ленинграде. Семечка оплатил ей курсы. Она так его и не разыскала потом, и долг висел на ней долгие годы, напоминая о ее черной неблагодарности и, главное, о ее некрасивом вытряхивании его из комнат, пьяного и тихого, совсем не сопротивляющегося. Совершенно сивая его голова и круглое доброе лицо вечных пьяниц России всегда были перед ее глазами укором всех женщин, ненавидящих свое пропитое родителем детство.

САНТЕХ-ВЗАИМОПОМОЩЬ…

На другой день багульникова лета прибыла бригада сантехников. Лучшие из лучших. Девчата украдкой и с любопытством посматривали на хмурых мужиков. Работа волшебным образом закипела. То, что не давали другим, этой бригаде доставляли без проволочек и проблем. Бригадир — мужчина лет сорока — основательный мужчина, удивлялись девушки, Федор Степанович. Всё у него было отлажено до одной минуты рабочего времени. Всё шло по расписанию. Привезли и трубы, и батареи. Работа кипела так, что малярши не успевали за сантехниками и главное — и дыры заодно латались там, где это требовалось, и шкафчики ставились деревянные, встроенные, и краска для труб прибыла, хорошая серая эмаль.

Вечером Морозова Зина сказала:

— К субботе они заканчивают нашу пятиэтажку.

— За неделю всё сделают? Лихие ребята, — удивилась Валечка.

— Да, перейдут в другой дом. Их увезут вместе с инструментом. Они нас приглашают на выходные на рыбалку.

— Я балдею! — рассмеялась сразу ставшая довольной Танечка, хлопая холодными рыбьими красными глазками.

Это была безобидная девушка. Не злая, но бесхарактерная что ли.

Жизнь принимала как есть. Ко всему и ко всем могла притерпеться. Ни с кем ни ссорилась. Ей могли говорить все что угодно, а она тихо улыбалась и прощала. Не зацикливаясь на неприятностях. Лишь бы жить. Никого не трогая и никому не делая вреда. Трава у дома тоже такая. Никто ее всерьёз не принимал. О чем она по настоящему думает не знал никто. Да и думает ли? Если б она пропала, кажется, никто бы и не вспомнил.

— Когда это ты успела договориться? — спросила курившая «Беломор канал» Лёлька, прищурившаяся от едкого дыма.

— Успела. Курили вчера с бригадиром. Он пообещал хорошую поездку, без глупостей, организовать. У них место есть на полуострове, недалеко. Стол, лавки сколочены, место под костер. Лодка есть. Всю еду и прочее они купят. Водки мало возьмут. А едем на два дня с ночевкой. Едем на машине с крытым брезентовым верхом.

Можно некоторым на катере, по Байкалу, если плавать умеют.

Уху сварим. У них сети есть.

— Нет таких мужчин, которым бабы не нужны на ночь. Что-то картинка маслом и гламурно больно.

— Темнят мужики, — сказала осторожная Миневра.

— Это по желанию. За ноги никто никого держать не будет, но и насильничать никто не собирается. Бригадир отвечает за порядок и неприкосновенность.

— Что, едем? — Зина обвела команду крашеными глазами. По ней видно было — она уже давно всё решила.

— Я поплыву на катере, — сказала Марина. — Мечтаю по Байкалу прокатиться на лодке.

— Катись, — улыбнулась пухлыми розовыми щеками Зинаида, — а мы не будем рисковать.

— Берите свитера, платки — ночи холодные.

Новая Гала, обесцвеченная, круглолицая и имевшая немного нерусские раскосые глаза, все та же Галюшка, потянулась и сладко пропела:

— Мужика-а-а-а хочу.

— Атас… с, девки- крикнули из соседней комнаты.

Марина покосилась на нее. В этой комнате девушками не пахло. Все ехали за мужиками и деньгами. «Ау, комсомолки», — думала Марина, глядя на этих вальяжных женщин сомнительного поведения. Кстати, вели они себя достаточно терпимо, об остальном, скрытом и затаённом, можно было узнать только при ближайшем рассмотрении. Это и углядел бригадир сантехников, решивший побаловать своих работящих мужиков, не обращая внимания на комсомольских ударниц, работающих в другой соседней бригаде.

Пригласил именно эту команду разбитных женщин.

***

Утро субботы было взбалмошным и суетливым. В приподнятом настроении к ним постучался Моня — высокий парень, личный инженер бригады сантехников. Моня учился заочно в политехническом институте в Иркутске. Вся бригада помогала ему. А он закрывал наряды под руководством умного бригадира, как положено, всегда по самым высоким тарифам, урезая у других.

— Машина ждет, собирайтесь. Особо ничего не надо, только теплые вещи, хлеб, крупу и, если есть, одеяла.

Байкальское утро всегда солнечное и холодное. Марина села посередине моторки, ребята — на корму и нос.

К катеру привязали надувную лодку, груженную доверху, и покрыли целлофаном.

— Плавать умеешь? — спросил невеселый мужик.

— Умею, не бойтесь.

Зачихал, зарычал, зарыдал мотор, перекрывая шум байкальских волн. Лодка тронулась, качаясь по волнам.

— Если что, здесь неглубоко, но очень холодно, ноги свести судорогой может, — закричал, стараясь чтоб его услышали, мужик.

Марина кивнула в ответ.

Грузовая машина с брезентовым кузовом шла параллельно и сначала Маринка видела ее.

Ветер бил в лица. Было так хорошо хлебануть этого шального ветра, холодного воздуха, отрешиться от земных проблем. Хорошо не думать о Паше, об их любви, ноющей болью, сидевшей в сердце, мчаться по самому красивому озеру в тёмный сосновый лес с этими надежными людьми, настоящими таёжниками и умельцами на все руки.

Волны дыбились и бились о невысокий борт, брызги обдавали изредка и холодили лицо… Молодое тело быстро адаптировалось к прохладе.

Через час подплыли к полуострову. Сразу показалась малюсенькая пристань из нескольких камней, печка-коптильня и куча мала народу и скарба, прибывшего с людьми.

— Я балдею! — кричала малюсенькая на фоне громадных сопок Татьянка

Большой стол и скамейки стояли в кругу сосен. На стол поставили портативный маленький магнитофон, и он сразу заорал голосами Владимира Высоцкого, группы «Битлз» и Пугачёвой с новой песней «Лето, ах, лето, лето звонкое, громче пой. Лето, ах, лето, лето звонкое, будь со мной».

«Наша девочка», — называли Пугачёву бамовцы…

— Девчата, кто свободен, идите за дровами, а то дров много надо на ночь, для костра, — строго и спокойно сказал бригадир, привыкший командовать.

Прекословить ему никто и не собирался.

Сразу несколько человек пошли ставить сети.

Марина и еще несколько человек побежали в лес за дровами. Трава в этом лесу была совсем другой, чем, например, в степи — мягкой, тонкой и высокой. Земля была рыхлой и такой чернозёмной, что хотелось съесть ее, как ржаной хлеб. Сопки заплывали одна за другую, а напротив — Байкал с их уютным, тут же скрывшимся от глаз теплым местом, которое теперь можно было определить по голосам. Марина шла и шла безбоязненно. Деревья благородно обступали тропу — ни бурелома, ни чащобы, только просвечивающийся насквозь лес вокруг. Ее догнал высокий молодой мужчина, без единого зуба во рту.

— Шаша, — улыбаясь и деланно шипя, представился он.

— Марина.

— Жубы делаю…

— А… — говорить не хотелось, а хотелось не пугать тишины.

— Пойдем, речку покажу.

Они забрались еще выше и вдруг оказались на краю обрыва. Внизу бурлила таёжная речка.

— Смотри… смотри…

Внизу медленно против течения шли рыбы. Их большие чёрные спины с плавниками были хорошо видны.

Марину охватил щенячий восторг. Всколыхнулись давно забытые папкины рыбачьи рассказы о ловле рыбы на реке Урал. Папоротники с огромными резными листьями кланялись, а солнечные пятна играли на лицах. Жужжали тоненько невидимые осы. Было тихо-тихо и благолепно, как в церкви. Марина и Саша собрали огромные охапки сушняка и пошли вниз. Тишину сразу нарушил треск ломающихся сухих веток.

Ребята развели костер до неба. Сушняка навалили много и место для костра оставили огромное… Костер сначала вспыхнул очень высоко, а потом огонь уняли и, подкидывая в меру ветки, кипятили чаи, пекли картошку и варили суп из тушенки, а потом и уху из налима, которого ребята ласково называли «бурятом».

Сети уже поставили. Браконьерничать было нельзя, и всё же хотелось ухи. Не на продажу же… так что рискнули. Сети с поплавками ставили особым способом. Внизу привязывали камни, и сеть была не видна, стояла на дне. К обеду сели за длинный дощатый стол. Минимум водки для бодрости.

Выпили и по старой русской традиции расселись вокруг костра и ну петь песни, под растрескавшуюся старую гитару, рассказывать дорожные истории и хвалиться кто чем.

Фёдор Степанович, которого все Степанычем кликали, оглядывая Марину, хвалил Моню.

— Мы же его сами вырастили, инженером сделали, послав учиться. Он у нас теперь на вес золота. Объекты дает жирные. Наряды нам хорошие закрывает. Сам зарабатывает неплохо. Ему бы жену хорошую.

…Погода — мягкая и прохладная. Температура, не больше 25 градусов, к вечеру стала понижаться, ветер обласкал всю компанию и принес легкий дождь.

Марине опять захотелось одиночества. Взяв тарелки и другую грязную посуду, пошла их помыть, а заодно посидеть на камушках. Опять удивленно созерцала Байкал, буйство почти дикой природы. Вечером под шатром звездного неба стелили постель из еловых веток, сверху покидав матрасы и укрывшись одеялами и рулоном тонкого целлофана. Общая кровать была десятиметровой длины. Мягко и пахуче в лесу. Девки в одной стороне, мужики в другой, посередине Степаныч — «блюдел».

Лена с Мариной легли рядышком на краю, как всегда. Ночью кто-то спал, завернувшись в одеяло, как в шкуру, а кто-то перемещался и сопел. Этого счастливая Маринка не слышала — сон сморил.

Правда, к ней подкатывался Саша, но оттолкнув беззубый смеющийся рот, уставшая, более она притязаний не учуяла. Слава Богу.

Часть компании на другой день уехала к бурятам. Вымирающее поселение было всегда радо гостям — бамовцам. Вот решили посмотреть на последних на земле, бурят.

Часть компании пошла собирать клюкву, с ними и Марина. Под малюсенькими листьями — крохотные кислые ягодки. Даже устала искать. Видно, неурожай, разочаровалась только.

Опять жгли костер, варили уху и травили байки. Бригадир Степаныч подробно рассказывал, как коптить налима. Налимом буряты называли хариуса. Коптильня чернела в темноте за камнями.

— Шкуру с него снять можно, как чулок, обдав кипятком, — говорил он разрезая рыбу пойманную в сеть.

Вторая ночь была отдохновенной. Одна ночь на всю жизнь отдыхом осталась. Спали, убитые накопленной усталостью и пахучим пряным воздухом, раскинувшись в безопасном сне, охраняемые, наверное, только ангелами…

Плыли назад с хорошим настроением, благодаря мужчинам, устроившим этот незабываемый, насытивший всех отдых.