Неумирающий снег. Повесть. Часть 3. Отстой

 ЧАСТЬ 3. ОТСТОЙ

Впереди туманность Андромеды.

Впереди остатняя печаль.

Я тихонечко сейчас уеду,

Милый друг, как тихо ты молчал…



Впереди красавица Пальмира,

А с тобой холодный пёс Байкал,

Пролечу сейчас всего полмира

И забуду, кто любовь алкал…



Кто звенящей ночью яро клялся,

Как божилась честь свою беречь.

Божий дар, на что нам в руки дался?

Слёзно-звездный путь, а я — картечь… И. Уральская

Зима не била ветрами в окно, а стояла за окном и морозила так, что люди застывали, не чувствуя этого. Стройматериалы на складе истощились.

Стройка встала.

— Маляров отправляют обратно в Ленинград, — Пётр Иванович печально оглядел маленькую команду и обречённо покачал головой.

— Зачем присылали, не знаю? Своим, бамовским негде работать.

Все понимали, что наверху знали такое, чего нам, простым, знать не дОлжно, не положено.

Много лет спустя это стало открыто называться своим именем — «отмывание капитала».

Сообщив это, он покачал головой и ушел, набычась.

— Как это, обратно? — спросила у пустой двери Марина, мучаясь тайными мыслями. — Это невозможно. Я не хочу!

— Так в Ленинград до лета, пока баржи не станут возить материал, — ответили отличницы в углу очень ехидно, им надоело здесь, и они с радостью стали собирать свои вещи.

Мариша чуть не заплакала, всё так и оборвалось в груди. Отвернулась, глядя в окно: «Почему ноет? Не пойму».

А тут еще группу прислали из Питера.

— Вот дураки! Нас отправляют, а маляров прислали! А знаешь кого прислали? Макрину Томку! Выдра пролезла в самое горячее место. Нашла нас и море мужиков! — сказала Леля, прибежавшая с мороза с красными щеками.

— Только этой тут не хватало воду мутить!

— Таким везде дорога, начнет парней как семечки раскалывать!

— Я балдею! Она что всеядная что ль? — Таня удивленно хмурилась, не зная Томки.

— Да она будет выбирать, а сама- то нос картошкой, глаза хитрые, артистка, вроде простая, добрая, а все с расчетом!

В комнате поселилось уныние. Последний вечер прошел тихо, и вот они уже едут по синей тайге. Парни ждали их около тоннеля и попрыгали на борт машины прямо на ходу. Яростно прощались и кричали, и средь этого гвалта не слышен был мягкий голос Павла. Смущенная Марина успела поцеловать горячего на морозе парня, а он ее, и этот поцелуй долго жег ее.

— Пиши, я летом приеду, — будто выдохнул с морозным паром Паша.

Обняла Марина последний раз любимого. Все растворилось, как будто и не было ничего.

Зимний роман был обречен на письма. Тайга загадочно молчала, а долгий снег месяцами заметал следы. Ведь снег так же долог, как проводы любви. Она смотрела на сопки, на Байкал и прощалась, прощалась, прощалась.

Никто так и не понял, кто послал этих невинных девушек в дальнюю даль под конец строительного сезона и зачем. Фронт работы выполнен не был. Заплатили мизерную зарплату, которую они там и проели. Воспитанные в крепком социуме вечного строительства коммунизма, они не задавались такими вопросами. Да и не тянул сюда никто, и не обещали золотые горы. Быть комсомольцами и значило приносить пользу стране без лишних вопросов.

ПИСЬМА

Ленинград встретил колючими ветрами. Вот уж где слякоть зимняя.

Промозглость длинных улиц и ветродуй коридоров метро.

Всё потеряло смысл, кроме писем. Письма маме и братьям, сестре, подруге Тиховой Ирине и Паше, ставшему таким дорогим. Редкие письма, как снежинки в Ленинграде — Питере. Письма скапливались и перечитывались потом с любовью… и хранились, хранились… целованные, умытые слезами.

***

196199

г. Ленинград.

улица Свеаборгская, 23—135

Добрая, милая моя, Мариша!

Люблю тебя, скучаю и жду в отпуск летом. Приеду домой уже с женой, так я написал маме. Тебе не обязательно заключать договор, приезжай прямо ко мне. Я люблю тебя. Я же отсюда уехать не могу, по договору осталось еще два года. Так что последнее слово за тобой.

Работаем, что еще сказать. Ты пишешь, не хожу ли я на танцы в Северобайкальский клуб. Нет, не хожу, работы много. Сроки поджимают, авралы одни, совсем нет выходных. Всё время хочу спать.

Всё ждём лета, и жду, когда ты зайдешь в нашу комнату и поцелуешь меня. Снишься постоянно. Твое фото я повесил на стену. Мне многие даже завидуют. Может, я к тебе приеду в отпуск, очень скучаю. Привет тебе от всех наших ребят. Целую, твой Павел Петрович. Жду на БАМе. Передавай привет Галюшке, Ленке всем девчонкам…



Любимый мой, Паша!

Письмо твое согрело. Плачем иногда с Лёлей.

Сфотографировались с хвостиком белочки. С вашим подарком.

Ленинград хворый город, ветреный, неуютный. Я не люблю ветра. Люблю наше казахское солнышко, нашу степь матушку и скучаю по жаре и горячему ветру., по маме и братишке. А еще по тебе, милый друг!

Целую фотку, но там вы все вместе, как бы не промахнуться.

Хожу вечерами учусь, на сметчика, в техникуме. Иногда выходим гулять по Невскому проспекту, посещаем кинотеатры, были на интересном фильме с американскими актерами и стрельбой и погоней. Фильм стереоскопический. Это новенькое в киноиндустрии. Дали нам специальные стерео-очки и фильм должен был быть почти как реальность, но мне не понравилось. Все так кричали, топали, смеялись, будто там действительно погоня и они её участники, стёб один. Нет там реальности, картинки расслоились и двигались параллельно. Жалко потраченного времени. А может я стала другая. На всё влияет моя тоска по тебе и грусть непроходящая. Душа рвется на БАМ, к вам в тайгу, на Байкал, к тебе. Обнять с разбегу.

Когда уже мы увидимся?

Целую тебя! До свидания, твоя Марина.

Привет всем твоим и нашим общим друзьям…



***

Здравия желаю, бесценный брат!

Мишенька, братик мой, милый. Прости свою толстую сестру, ради бога и всех чертей и всех, кому ты поклоняешься или поклонялся когда-нибудь.

Прости, я не поздравила тебя с днем рождения. Оправдания уже не нужны тебе.

Как ты там поживаешь? Вообще ни слуху ни духу. Совсем нас забыл, иль это всё расстояние.

Мама тоже пишет мне такое же: «Может, ты обиделась? Не хандри, не глупи»…

Не знаю, как у тебя.

Строю догадки: ходит по морю, скучает по земле и нашему полу, смотрит однообразный морской пейзаж и людской, изредка видит Землю. Ходит неустойчивой морской походкой. Усмехается, изредка, словно чему-то удивившись, думает: «А что же дальше? Это ль мечта?»

Все это, конечно, мура — человеку нужно облачать свои поступки в красивую обертку-фольгу, в такую обложку, и всё. А может, ты уже не думаешь так — несколько возвышенно и пошлешь примитивно к чертям собачьим всех сестер (а особенно свою) и пойдешь спать, расчесав свою большую грудь!

И опять останется моё словоохотливое письмо без ответа.

А я? Если вам когда-нибудь это будет интересно:

«Живу, сыта, друзей — колхоз, сума пуста, а песен — воз», — это я сказала…

Читаю Маяковского. От нечего делать. Это пока. Записалась в библиотеку, но фантастики нет. Я привыкла воровать книги у тебя или просто честно брать. Где же ее искать? Украли сорок рублей в магазине. Поэтому сума пуста. Но я не нуждаюсь в деньгах. Ведь я сыта. Завтра аванс. Жить можно. Пиши, друг.

Витенька, братишка наш, пишет: «Когда у меня будет много денег, я их пришлю тебе, и ты купишь большую гитару». Хороший этюд. А вот еще один: «Когда у тебя будет немного денег, купи большой и толстый конверт и напиши письмо, подпишись и приложи фото и жизнь твоей сестры осветится светом, и озаренная твоей хмурой скупой улыбочкой, я пойду по жизни со вздёрнутым носом».

Чукчаночку там не нашел? А то мы их не видели еще.

Целую твой мокрый глаз.

До свидания, твоя вечно прожорливая сестра.

***

Письма были примерно одного содержания…



Радовали неожиданные подарки судьбы, одним днем вдруг случалось какое-нибудь малюсенькое событие, встряхивало и возвращалась прежняя энергия, и бурная деятельность.

НА ЛЫЖАХ В КАВГОЛОВО

Учебно-тренировочный центр «Кавголово» является одним из лучших мест для занятий лыжным спортом в окрестностях Санкт-Петербурга. Он находится в 17 км от окраины северной столицы в поселке Токсово, который в XIX веке именовали Русская Швейцария за живописные пейзажи окрестных холмов и обилие озер. Кавголово располагается у подножия склонов, на берегу Кавголовского озера.

Это в будущем, а в прошлом, в семидесятые, это всеобщее любимое место ленинградцев с небольшими спортивными базами, с международным трамплином, и лыжными колеями, утоптанными спортсменами, и пологими горами, и горками, самодельными лыжными мягкими спусками…

Марина попала случайно в команду спортивного общества строителей. Пригласили девчонки с другой бригады, нужен был человек на соревнования, и она поехала воскресным утром. Вчетвером попрыгали на электричку с Финляндского вокзала. Ехали, как показалось, долго, в окнах бежала за ними тайга. Казалось, весь люд едет в Кавголово.

«Красоты сродни северной природе», — подумала Марина, выходя из электрички. На базе выдали экспортно-спортивные лыжи с ботинками. Нормального спортивного костюма, не было. Надетые брюки мешали ходьбе, привлекали внимание.

— Как попугаи в полупальто и кепке! — сказала Марина.

— Кто? — одевая ботинки, спросил кудрявый стройный Сашка, плотник из УНР-71, того же управления, что и Марина.

— Да, мы в этой одежде.

— Нормально, пойдёт… главное — не отставайте на дистанции, заблудитесь.

Марине без конца задавали всякие вопросики на засыпку, но это были цветочки. Итак, старт, внимание, марш… Запомнился калейдоскоп, падений, кувырков, и хорошей слепящей лыжни… впереди, да гибкая спина с веселыми вязаными оленями Саши, всегда оказывающимся на много метров впереди… Марина летела вперед, любыми путями, хоть ползком, километров десять, по лесу, мимо сосен и берез, потом по Кавголовскому озеру и десять километров обратно. Вдали увидела огромный, настоящий, трамплин, возвышающийся наравне с горами. Ужаснулась смельчакам, которые могли бы одолеть его.

«Вид спорта страшный и холодный», — подумала она.

На базе все весело пили чай, ели принесенный обед на длинном дощатом столе. Получали грамоты те, кто выиграл, и благодарили за участие тех, кто дошел. Обошлось без травм, и все были счастливы и довольны. Марина обещала себе, что поедет еще раз сюда. Но зимы в Ленинграде мягкие и теплые, и снега почти нет. Больше ей не пришлось тут побывать. Как и с катанием на коньках, когда девочки таскали ее по катку, учили кататься, а она ну никак не могла научиться, только смеялась и падала.

Радовалась выходу на свадьбу, в ресторан, или походу театр на спектакль. Выбирая билеты, спрашивала:

— А нет ли спектакля с Боярским? — две ленинградские старушки в киоске, вздрогнули и косо посмотрели на Марину.

Наверное, в полуобморочном состоянии переспрашивали:

— Кто? Этот патлатый бездельник? Девушка, вы смеетесь? У него на Васильевском, квартирник, полный пьяных актеров, актёришко не стоит проданных билетов. Вот прекрасные билеты на «Царскую невесту» опера… Великолепное зрелище.

Спорить с такими авторитетами Марина не стала. Но хотелось послушать песни Боярского, гитару. Билеты взяла и уговорила, девчонок из соседней комнаты сходить на оперу.

А потом, уже дня через два, девочки, обмирая, рассказывали с восторгом по пути в кухню:

— Такая опера, Марин, такая опера! Там певица пела, пела, вдруг упала на колени, а потом повернулась к залу и бюстгальтер лопнул, вся ее огромная грудь вывалилась из корсета… и мы ее прям с первого ряда увидели всю голую, перед залом, ужас.. Весь зал хлопал… Это атас!

Через много лет Марина смотрела эту оперу по телевизору и чуть не плакала от досады. Великолепные голоса лились из обычного динамика, пронимая до колик душу, и музыка, музыка, классика века, а она, дура, стояла тогда растеряно и хлопала накрашенными глазами, разочарованная. Вот тебе и опера. Вот тебе и классика. Думала она, а оказывается, не старушки ее надули, а эти девочки, не понимающие в музыке, совсем-совсем.

«Жалкие и несчастные, — запоздало думала она. — А может, и я тогда такая же. Что мы понимали-то?»

Бригаду перевели на другой объект, а четверых маляров оставили на ремонте раздевалки на заводе металлоизделий на Васильевском острове. Там делали тросы, и прочие изделия из отходов железа.

Теперь можно было опаздывать и расслабиться. Платили мало, закрывая совсем маленькие наряды, такой низкой зарплаты и не было, но их радовало то, что нет слежки и постоянного давления. По слухам, пьянки и брань, даже драки участились в бригаде. В перерывах на обед резались в карты с солдатами, которые тоже подрабатывали на заводе. Начальство смотрело сквозь пальцы, и то ладно.

В долгие финские ветра и питерские вечера вновь доставала Маришка синюю заветную тетрадь.

МОРСКИЕ БУДНИ

Итак, спустя некоторое время, продолжаю повествование.

В короткий срок на Земле, истратив большую половину денег, я вместе с товарищами прилетел в город Ейск. Там я, не подумав, пошел в техникум и, конечно, попался. Полмесяца оборудовал лингафонный кабинет. На неделю ездил в Горячий ключ.

Запомнилось одно. Поздно вечером мы втроем с двоюродной сестрой Ириной и двоюродным братом Сережей сели под дуб и пели песни. Голосов не было как у них, так и у меня. Замечательно пели, душевно.

Вернулся в город Ейск. Поселился на квартире, со мной жил товарищ Осинкин Владимир, тридцать три года. У него имелся катер — самодельный трамаран на эпоксидной смоле. Мучил я его насмешками над его детищем. Ходил под кодовым названием «Чернушник», а в ласковой обстановке «Маркиз». Родом из Рязанской области, долгое время работал в Дивногорске. Электрик и карефан, каких мало. Попрощался я с ним и с девчонкой. А девчонка появилась просто. Пошел на танцы, и она меня пригласила на танец. Пошел провожать, рвал ей из-за забора сирень. На следующий день была нелётная погода, пригласил ее в ресторан. Правда, со мной пошла еще одна чета, кореш из моего класса. Посидели культурно и пошли гулять. А девчонка хорошая, Мила ее имя. Какое имя, такая и она. На другой день я улетел и больше ее не видел и не писал — зачем зря ей душу травить.

Дома я поболтался по родственникам. Устраивал пикники на той стороне пруда, напился с Г. Каримовым, упал с мотоцикла… в общем, обычный моряцкий отпуск.



***

7 апреля 1977 д/э «Золотой рог «Торресов пролив»

…здесь страницы вырваны…



Т/х О. Карагинский, 8 ноября 1975 год.

По радио только что Москва порадовала — новости про погоду: «На Курилах — ураган».

А у нас сейчас готовятся к шторму.



Ночь, передаю: «10 баллов. Норд-вест».

Косой дождь хлещет в иллюминатор. От ударов волн судно качает мало — всё же сто пятьдесят метров длины. Но иногда попадает на девятый вал, и видно, как нос подпрыгивает на метр-два. Никогда не верил — убедился, увидел собственными глазами — страшно! Палуба гнется, как простая фанера, а после корпус еще долго вибрирует, причем со страшной силой.

В рубке, например, нельзя устоять на ногах. И это при трех баллах. А что будет ночью? Мужики говорят, это потому что мы идем пустые. С грузом такой тряски нет. На Сахалине будем завтра в 16:00 местного времени.

9 ноября 1975 года

23:45. А сахалинского, по-моему, 00:45. Но приказа не было о переводе часов. Таким образом, я пересек свой одиннадцатичасовой пояс. Сейчас мы находимся около сахалинского порта Корсаков, почти пришвартовались. По плану должны стоять на рейде и ждать подхода плашкоута с грузами для курильской и алеутской экспедиции. Просто повезло. Циклон задел нас краем, к счастью. А то из койки выбрасывало. Как ни крепи вещи, на утро по колено в барахле ходишь. Догадался обложиться подушками, только тогда смог сравнительно спокойно поспать. Завтра отпустят в город. Пива, говорят, очень много. А так — деревня.

10 ноября

21:50 влдв. время.

Закончился интересный день. Бродили по городу ребята-штурманы и я. Не просто бродили, а бродили по магазинам, фотографировались, пили пиво…

Город действительно большая деревня, только заасфальтированная, расположен на сравнительно ровной местности. По краям бухты видны горы. Утром был холодный туман, и море парило, к обеду разыгрался ветер, пригрело солнце, и открылась неописуемая красота. Синяя с коричнево-белым панорама. В городе встречаются люди восточного типа — камчадалы. Вообще, на Сахалине погода мягкая и многоснежная. Деревья с красными ягодами по всем улицам. Ходят автобусы и бродят пьяные… В магазинах всё то же самое, что и у нас. Продается кетовая икра по двадцать рублей за килограмм. Не пробовал. Население пятьдесят тысяч человек. Самый южный город Сахалина. Простояли целый день и отошли от стенки в пять дня.

12 ноября 1975 года

Утро. Встал рано, в шесть часов, чтобы принять сводку погоды. Ни черта слышимости не было, и я зашел на мостик. Огляделся — ахнул. Солнце еще в тучках, небольшая зыбь свинцово-серого цвета. По обеим сторонам — острова. Сразу же от земли, ну метров пятьдесят-сто, начинается белый-белый снег. Некоторые горы со срезанными верхушками — бывшие вулканы. Проходим четвертым Курильским проливом. Путь наш на север — прямо к Камчатке. Высота гор триста-четыреста метров. Встречает нас Тихий океан. Пароход переваливается, как утка, по небольшой зыби. Попали в зону антициклона, он движется вместе с нами. По карте циклон и антициклон идут друг за другом примерно по 50°с.ш.

Да — Курилы — это Курилы. Летают бакланы очень похожие на уток. Встречаются рыболовецкие суда. Мимо плывут и плывут берега острова.

23:30. Вот я и на Камчатке. Пришвартовались к какой-то старой посудине, ржавой, с надстройкой. Она лежит на мели около берега и вся исписана новыми и старыми надписями, в том числе и на английском языке. На берегу, на ней и на окружающих горах лежит снег. Ночью и днем нас окружает стена гор. Горят огоньки нескольких судов. Ночью морозно. На душе сказочно — нереально, будто сбываются мечты.

13 ноября

Потрясающий день! Утром разбудили в шесть часов взять сводку. Вышел на мостик и — дух захватило. Восход только начался и острые пики гор — чёрно-белые, в своей красоте фантастичные. Стало розоветь. Мазки ложатся по одному. На старом судне тишина. Градусов десять мороза. Воздух чистый-чистый. Тут вышел капитан и сказал, что неплохо бы сфотографировать бухту. Намек я понял. Запрещение ходить по берегу снято. Через два часа я уже, не дожидаясь шлюпки, по канату спустился на берег. Хорошо, что этого никто не видел.

Зашли мы сюда из-за шторма. Попутно — набрать воду. Там в горах озеро и по трубам вода подается на берег через пробитую надстройку полузатопленного судна. На мне — свитер, а на ногах ботинки типа «Третья молодость». Полез я на сопку по разлапистым густым кустарникам. Лез-лез, чувствую — ноги стали болеть от растаявшего снега. Едва успел спуститься и вытряхнуть снег и воду, показалась шлюпка, на которой меня доставили на пароход.

Пока ждал шлюпку, подошла тётка. Поболтали о жителях. Два дома водников и небольшая погранзастава. Вот и весь народ. Тетка привыкла жить здесь: снега много, бухта не замерзает, только шуга иногда с моря забивает бухту. До Питера (так они называют Петропавловск на Камчатке) добираются на попутных рыболовецких судах (сейчас в бухте в СРТМ, а мы и еще три судна). Рядом с ней вертелась собачушка по кличке Милка и по природе, как она сказала, утятница (спаниель). Всё перефотографировал и поднялся на борт, перезарядил фотоаппарат, и тут объявляют: «Костина на мостик».

Признаться, перетрухнул. Один «кадр» видел, как я по канату сползал. Думаю, дадут сейчас втык. Оказалось, кэп вспомнил обо мне как о фотографе, прихватил меня с собой на погранзаставу. Пошел я опять гулять по берегу, кедровника нарвал, прыгая с камня на камень, радовался солнцу и снегу. Фотографировал. А тут по мегафону (50 вт) объявляют, чтоб я поднялся на судно. Добежал и скоро был дома.

В двенадцать часов объявили отход. Навсегда впечаталась, в память —

Бухта Русская. 14 ноября, пятница

Сегодня пришли на Алеутские острова. Принадлежат американцам, которые расположили на них свои базы. По карте есть и городишки. Окружены шестимильной террзоной. Сейчас ночь, так что я их еще не видел. Новостей особых нет, разве что сегодня перевели часы во второй раз. Фотолаборатория на замке и ключи потеряли. Ничего, что-нибудь придумаем. Сегодня держал первую связь СРТМ «Квадрант». Без грехов не обошлось. Океан довольно спокойный. Писал музыку.

15 ноября

Идем от Алеут. Разыгрался шторм со снегом, принимать рыбу от судов нет никакой возможности. Недавно шли мимо одного из островов, так видна была база Америки. Фотографировал. Видны шары локаторов, бензохранилища, а также ракетные пусковые установки. А сейчас над нами чуть ли не между мачтами пролетел американский самолет, четырехмоторный. Ну и красив, чёрт побери! Пошел на остров. Острова такие же, как Курилы, и горы такие же. Острые, черно-белые и верхушки в облаках. Высота два км. По радио идет передача «Для тех, кто в пути», а в иллюминаторе видна палуба судна и по обе стороны качающиеся взвихривания волн.

16 ноября

11 ночи. Входим в бухту Наталии. В ночи веет холодом, и белые-белые горы окружают нас по мере прохода судна вглубь бухты. По синоптической карте и по извещениям передают, что завтра будет девять баллов — циклон идет с запада. Нам он уже не страшен, хотя сегодня немножко покачало. Вчера проявил плёнки, завтра буду печатать фотографии. Весь день был в радиорубке — тренировался. Сегодня день рождения младшего братишки Виктора.

19 ноября

Стоим в бухте Наталии, только в длинной узкой части. Со всех сторон сопки. Снег сыпет и сыпет. Кидаемся снежками. Погода теплая. Стоят большие и малые суда — ждут очереди. Прошел слух, что числа 10 декабря будем во Владивостоке. Тренируюсь. Печатаю классные фоты. Виды морского берега. Совсем нескучно.

20 ноября 1975 год

Сегодня у меня день рождения. С утра освободили от вахты в радиорубке, поздравляли. Объявляли по спикеру. Волновался «по-черному». Отметили этот день заранее припасёнными припасами, прошло всё нормально. Неожиданно пришла радиограмма от Вани и Веры Швецовых (адреса я не давал).

Сегодня мне 20 лет!

Открутил уже второй десяток. С юностью расставаться не собираюсь. В этом десятке много было крайностей, ломки. Третий десяток, надеюсь, пойдет лучше. Я и доволен прожитым, и жаль немного, и грустно. Мне будто 16 лет исполнилось.

21 ноября

Вокруг нас бушуют шторма. На картах погоды циклоны идут один за другим по 10—12 баллов.

БМРТ «Казахстан» потерял обе локаторные антенны, и в ходовой рубке вышибло все стёкла. Еще что-то загорелось — но вовремя потушили. Пошел в порт своим ходом. А мы стоим, как у Христа за пазухой. Со всех сторон сопки, сыпет снег, и тепло, только ночью морозит. К нам подходят и, разгружаясь, уходят БМРТ. На горах снег, по воде блины снега плавают и чайки — кричат и едят рыбу.

24 ноября

Все дни стоим в бухте Павла и принимаем рыбу от судов. Сегодня на нас циклон набрел (по карте еще вчера было видно). Валит снег, судно всё в снегу. За полчаса по колено навалило. Стоим около базы «Комсомольск на Амуре», так огни сияют, размазывает видимость.

Даже в такой маленькой бухте появились волны. А в море сейчас делать нечего. Время бежит незаметно. Чуть ли не целыми днями сижу в радиорубке, пишу музыку, тренируюсь. Завел хорошие отношения с камбузом и буфетом, и теперь калории не исчезают из моего поля зрения. Читаю книги и журналы. Послал три радиограммы: Вите-братишке поздравительную, одну Пупу (Пупкову Вите) и Ване Швецову. Со стенки на меня смотрят две забавнейшие фотографии одной камчатской собачушки. В общем, интересно.

25 ноября

Утром начался и до девяти часов вечера падал крупный снег. В ночь начался буран. Судно всё в снегу, а так как снег падал и сразу таял, на палубе сантиметров десять намёрзло льда, сверху покрытые еще снежными пластами. Стояли в защищенной бухте, но волна идет метра полтора. К нам прибился еще БМРТ, и мы стоим в середине. Грузим рыбу.

26 ноября

Снег. Сугробы. Тихая погода. Солнце покрутилось за сопкой и обратно зашло. Забыл совсем, что рядом полярный круг. По палубе протоптаны тропинки, как в лесу. Сосульки висят. С крыла судового мостика убирал снег лопатой. Колоссальное удовольствие, если вспомнить, что в прошлую зиму снега я не видел. В бухте Павла собралось до десятка полтора судов, сейчас расходятся на рыбалку. Стоит научник, весь белый. В четыре часа солнце закатывается полностью.



2 декабря

Получили р. д. о. и пошли в бухту Русскую обратно. Выгрузили т. р. «Горнозаводск» и пошли домой. Проскочили три циклона. Один ураган больше двенадцати баллов, и мы почти подошли к нему, но убедились, что он ушел на восток. Неожиданно всех потрясла весть — идем не во Владивосток, домой, а пойдем в порт Ванино, на побережье недалеко от Совгани. Сейчас ночь, находимся у входа в пролив Лаперуза, капитан икру мечет и шлет радиограммы о нецелесообразности выгрузки в Ванино — всем хочется домой. Да, сейчас со мной живет пассажир с БМРТ «Пахача» — начальник радиостанции. Не скучно. Заставили делать газету к 5 декабря, пью кофе и навещаю радиостанцию.

Сегодня любовался красивым закатом солнца и своими воспоминаниями. Всё нормально.

3 декабря

Через два часа должны прийти в порт Ванино. Татарский пролив спокоен, только часто заряды снега налетают, и что-то вроде тумана стоит. Сыро.

7 декабря

Стоим в порту Ванино, выгружаемся. Город балдёжный, маленький. Обошел его вчера за два часа чуть ли не полностью. Правда, метель была — медленно ходил, спешить не давала. Отморозил мизинец. Люди все розовощекие, особенно дети и девки. Всю левую часть занимают двухэтажки и трехэтажки на горе, старые. Распадок застроен хибарами и новый район пятиэтажными блоками, центральные магазины и так далее. Потом снова распадок, и на гору лезут хибары. Сопки — невысокие белые возвышенности, и в белом снегу воткнуты низкорослые деревца.

Чахлое, болотное впечатление, к тому же холодное. В порту куча судов, порт торговый, в основном наши. В магазинах пусто. Ночь, мороз крепчает. Над гладким зеркалом воды слой холодного, даже на расстоянии — пара: он вьется и летит, летит во тьму. Холодно.

10 декабря

Я всё-таки поехал в Совгань. Нашел себе попутчицу 51 года рождения, пассажирку с Корсакова, взял у третьего механика пальто. Сели на автобус сразу же после обеда и через десять минут были на станции Сортировочной на вокзале. На красном деревянном доме написано «Советская гавань». Там поймали такси, и через час тайга расступилась и взору предстала застроенная домами сопка. На самом верху в окружении пятиэтажек стояло странное сооружение — я его принял было за радар. Оказалась, водокачка. Слева и дальше — порт.

Говорят, на проходной обыскивают людей. Как войти? Между прочим, первое мое впечатление о тайге оказалось обманчивым. Дорога тянулась по распадкам, склонам, мостам и так далее. Дорога извилистая тянулась змеёй. Мы огибали множество заливчиков, озёр, так что я смог рассмотреть тайгу подробнее. Пихтач в основном, ветви торчат под прямым углом к стволу, кое-где зелёные. Они и создают труднопроходимую зону. Вдобавок внизу лежит снег. Впечатление, не столько унылое — сколько боязливое — как представишь себя где-нибудь километров за сто от людей и жилья, становится не по себе.

Как ударяют первые заморозки — брусника. Грибов — пропасть, тоннами собирай. Вышли мы в центре и сразу же задохнулись от резкого ветра. Зашли в кинотеатр на фильм «Любовь земная». Хороший фильм. Оказавшись на улице, задохнулись от ветра и побрели в кафе. Слёзы текли не переставая. Солнце клонилось к вечеру.

Перекусили и через весь город, через центральную, современную площадь, окруженную магазинами, сквозь плотный синий сумрак, уже окутавший землю, спустились вниз. Там продавалась пиво «Таёжное». Набрали пива, я поискал запчасти к мотоциклу, не нашел. Купил пленки и из-за поломки очередного рейсового автобуса мы вынуждены были ждать два с половиной часа на остановке. Я почти отморозил левую пятку. Зашли к диспетчеру, согрелись. Путь до Сортировочной обратно был нескучен, ехали с анекдотами, на заднем теплом сиденье. Быстро нашли такси — повезло и трусцой поднялись по трапу родного теплого «о. Карагинского».



На теплоходе царило оживление, завтра идем во Владик. Смотрели фильм «Два товарища». От этого фильма я расстраиваюсь. Жизненный фильм.



11 декабря

Сегодня во сне мне приснилась любимая. Я любил ее так, что когда проснулся — сердце билось у меня, словно хотело проломить грудную клетку. Даже имя помню — Маша… Откуда? Чёрт его знает.

…Ходил сейчас в город, купил кое-что из книг.

12 декабря

Крупные неприятности у меня со штурманом. Не знаю, как выпутаюсь. Во всяком случае характеристика будет плохая. Но я сказал себе: если расстраиваться по каждому поводу, то можно до старости не дотянуть. Между прочим, сегодня уходим к южным Курильским островам догружаться… Ночь. Снялись и идем к островам Японии, где тепло, где яблоки…

13 декабря

Идем Татарским проливом вдоль Японии. Часов через восемь пойдем Сунгарским проливом. Кэп похвалился, что у него уже показывает телевизор. Тепло — 0 градусов. То туман, то снег. Качает слабо.

14 декабря

Идем на юг вдоль острова Хонсю. Море солнца и очень тепло. Прошел мимо японский паром со скоростью двадцать узлов. Пролив прошли ночью. Вчера весь вечер смотрели телевизор по нескольким каналам.

Утром на берегу виден был вулкан. Кучевые облака. В эфире болтают на японском языке и гоняют музыку. Телевизор при хорошем прохождении показывает так, что виден падающий снег и волосы на одежде и человеке. Состязания: футбол, гольф, бокс, теннис и так далее.

Самым интересным состязанием был таиландский бокс. Ринг и два японца колошматят друг друга ногами и руками. Руки в боксёрских перчатках, ноги босые и забинтованные. И смех и грех. Все смотрели фильм про самураев. Я был на вахте. Шесть человек сделали себе харакири. Один режет живот, другой срубает ему мечом голову. Перед этим молятся в церкви. Боксёры тоже молятся в углу.

16 декабря

Вторые сутки стоим в заливе Исиномаке. До берега десять миль, уже вторая БМРТ выгружается. Довольно спокойно.

Вокруг несколько наших советских судов. Тепло, солнечно, облачно. Теплый ветер. Оживлённое судоходное движение. Берега гористые. Смотрим японское телевидение и слушаем рассказы о Японии. Фильмы про самураев, секс, новости и в основном реклама. Честно сказать, реклама уже надоела. Качество показа исключительное.

Ночью нас со всех сторон японцы огородили сетями. Красные флажки ушли на несколько миль в стороны. Глубина сорок метров. Послали телеграмму домой о том, что японцы нарушают правила МПС. Мы можем нечаянно порвать им сети. Нам нужно догрузить три тысячи тонн рыбы. Уже полторы догрузили. Обстановка прежняя. Ночью штормило, и мы подошли поближе к берегу.

Сегодня ветрено, солнце светит как бы над крышами. Судов наших много, несколько плавбаз. А вдалеке бороздят море разноцветные лайнеры, танкеры, сухогрузы и катеришки. Сети японцы сняли. Тепло. Телевизор смотрю реже. Занимаюсь фотографией.



19 декабря

Сегодня ночью снялись и пошли домой, туда, где морозы, где снег и ветер. Здесь останутся солнечные, яркие цветные дни с синим океаном и облаками над ними, с лунной-лунной ночью, когда месяц стоит в зените и белый сверкающий океан качает на своих ладонях яркие огоньки и чуть освещенные силуэты судов. Здесь останутся наши бдения у телевизоров до поздней ночи, когда мы щелкали кнопками по каналам и проклинали очередной самурайский фильм вместо показа секса. А по ходу действия слушали многочисленные комментарии друг друга, так как в Японии побывали почти все, и у каждого есть что рассказать.

Прощай — первое мимолётное знакомство с тобой, Япония!

СНОВА В ДОРОГУ

Незаметно подкралась расхристанная мокрая ленинградская весна. Весна в Ленинграде появляется с желтыми солнечными мимозами. А лето — лето со знаменами Первого мая и грозами. Почему лето в мае? А кто его знает. Май — это уже лето.

Дожди в Ленинграде чисты и многоструйны. Они льют и льют, и мокрый асфальт отражает параллельную жизнь города. Марина расцветала от любви и надежды. Вроде наливавшегося бутона цветка. Они с Лёлей бегали на Невский проспект в знакомую фирму узнавать, когда будут отправлять бригады в Северобайкальск. Пока бригады набирались с вербовкой на три года на Гусиноозёрскую ГРЭС.

Снова подкрался отпуск, и она уехала домой в свои казахстанские степи, в свой совхоз, на этот раз без особых приключений. А брат, решив сделать ей сюрприз, настукал телеграмму.

«Жди. Вылетаю 15 мая. Буду 16 мая. В Питере».

Получила эту телеграмму вся компания. Валя Николайчик принесла в комнату Лёли.

Лёля загорелась встречать моряка, о котором столько слышала.

— Ладно, ты езжай в аэропорт. Я сварю суп и второе. С дороги захочет что-нибудь поесть. Приготовлю. Схожу к коменданту, пусть живет у меня. Я переселюсь к подруге ниже этажом.

Лёля волновалась в аэропорту. Какой он? Миша. Моряк — дальневосточник. Наверное, невысокий, полный, как Маришка. С трапа самолёта спускались люди, она видела их через стекло. Показалась пара. Он в военной форме. Нет, это не он. Откуда у него женщина? Были еще люди, то старые, то маленькие дети. Появился высокий молодой человек с кейсом, в джинсах, обтягивающих фигуру. «Джинсы-то Levi Strauss & Co, — подумала Лёля, — фирма. Какой там Миша? Красавец с обложки журнала. В кожаной куртке, очках-капельках. Это не может быть он».

Прошли последние прилетевшие этим рейсом люди, пошли получать чемоданы. Она разочарованно повернулась, села в автобус и поехала в общагу. Приехав, шла мрачная, на ходу доставая сигареты. Стала послабее курить. Тонкий аромат и лучше, и о здоровье пора думать. Куда к чёрту «Беломор». Не спишь из-за него. Шла по коридору. В комнате — кипучая жизнь, шум слышен издалека. «Готовятся, а его-то и нет, — незлобиво подумала она, — шиш вам!»

Зайдя в комнату, не поверила глазам своим. В кругу девчат сидел давешний парень в клетчатой рубашке и вынимал из кейса дорогой коньяк.

— Здравствуйте, я — Михаил!

— Ольга. А я вас встречать ездила… не распознала.

Ольга стала рассказывать, как она его распознавала по приметам, схожим с Маришкой.

— У нее нос курносый! Лицо круглое. Она широкая в кости.

Девчата смеялись. Миша был высок, узколиц. Точные мужские черты лица, уже закалённого морскими ветрами.

Он оказался достаточно коммуникабельным. Ему нравилось быть в центре внимания. Человек, соскучившийся по земле, был рад любому обществу. А тут девчонок полная команда на него одного. Лёля не отходила ни на шаг, не давая никому приклеиться к парню, но бегая за очередными бутылками вина, тратя его деньги, упустила момент. Миша выдохся и ушел спать в Маришкину комнату. Моряк ушел на дно. Утром Валины куриные бульоны, котлетки на пару разбудили в нём все живые чувства. Соскучившийся по домашнему обиходу, не вылезал из комнаты. А потом уехал.

Маринке остался только дневник и великое разочарование. Вместе по городу мечты не погуляли. А столько планов было! Сюрприз не удался.

ЛЁЛЬКИНЫ ПАДШИЕ ПТИЦЫ СЧАСТЬЯ

Девушки ждали вызова на Байкал, к своим женихам. В один из солнечных дней девушки загорали на крыше двадцати двухэтажного дома. Солнце — это редкий бриллиант в серых днях питерцев, это божье благословение, его ждут, как знак, если выглянуло солнце, все стараются насладиться, напитаться, наглядеться. Серые каменные, старинные здания приобретают розовые и желтые оттенки и в ответ светятся. Каменные львы и маковки церквей становятся золотыми. Все праздничное и нарядное. Было дело девчата загорали и на кочках болот в лесу, между деревьями, и на берегу самодельного озера, метраж которого был метров двадцать, и у стен Петропавловки, напротив Эрмитажа… Да где только не ловили момент. Был обеденный перерыв, а новостройка кипела до ночи, поэтому свободного времени практически не было, чтоб пойти погулять, хотя бы вечером. Аккорды — это работа сверхурочно, обычное дело на строительстве новостроек. Один час передышки все загорали на редком солнце.



Марина закрыла глаза и уплыла в родные края, на бурную реку Урал, в степь, к маме. Оля с утра отпросилась по своим делам.

Вдруг она влетает на плоскую крышу, и с разбега бухается на коврики, и тормошит всех:

— Ура… Ура, едем на Байкал в Северобайкальск.

Увы, эта новость обрадовала только Марину.

— За аккордные наряды нам так хорошо платят, и зачем в такую даль переться? — сказала Лена, разомлев на солнце, повернулась лицом вниз, а потом, отряхнув опилки, и вовсе ушла с крыши, помахав парням, сидевшим на соседней крыше, только выше, и наблюдавшим за полураздетыми загорающими девицами.

— Я тоже не поеду, мой золотой оказался женат. Я ему написала пару ласковых, гаду, — пожаловалась Татьяна.

Бригадирша Миневра уезжала домой под Саратов, но обещала вернуться.

— Не хочу работать на стройке: грязь, холод, парни смотрят, как на дешевок, будто мы не такие, как все, — им бухгалтерш подавай с маникюром. А я тоже хочу ходить на чистую работу, вечером не сверхурочно работать, а в бар пойти или даже в ресторан. А что? Что смотрите как на врага народа? — быстро сказала Галина, Галюшка, — но, поеду, куда деваться.

Действительно, все смотрели удивленно на Галину. В ресторане никто и не был ни разу. Это из другой жизни в самом деле. Рестораны не для строителей-комсомолок.

— Ишь, краля, какая выискалась! В ресторант ей захотелось, на какие вши? — усмехнулась добродушно Лёлька.

— Ладно, не переживай, — она обняла подругу, — заработаем кучу денег с Маришкой в Северобайкальске и закатимся в самый лучший ресторан.

Лёлька была проницательной. Все любили ее именно за то, что она понимала внутреннее состояние человека. Могла поддержать не длинными разговорами, а какой-то одной немного грубоватой фразой. Сходу вставала на твою сторону, не рассуждая долго. Один слушок, что тебе плохо, передавался ей на расстоянии, когда все еще только входили в твоё положение и мусолили, и сплетничали. Лёлькина помощь уже прибывала мгновенно.

Так было и с ее подругами, которые постоянно без ленинградской прописки проживали в ее комнате, ходили в ее вещах на танцы — танцульки. Она не упрекала за безнравственность распущенных девиц и находила тётушек-медсестер, которые делали аборты на дому за небольшие тридцать рублей. Она давала в долг протратившимся растяпам, бригадиров и мастеров не боялась, резала правду-матку. Она прогуливала работу, если была причина поспать лишний часок, а потом как ни в чём не бывало, пришлепывала и отрабатывала смену за двоих. То, что другим не прощалось, ей сходило с рук.

— Лан, поедем одни, Марин, да? — она проницательным взглядом охватила Марину.

Марина с Лёлей — арбуз и лимон, настолько разные, что и не определишь сходу, что их соединяло с некоторых пор и надолго. Лёлька принимала Марину такой, какая она есть. Ей казалось, что Марина, избалованная домашним теплом, тепличная девушка — мамкина дочь, она с любопытством и удивлением взирала на Марину. Лёле нравилась Маринкина воспитанность в пределах разумного. Хотела ли дружить с девушкой из приличной семьи? Да не особо, просто тут еще и фатум, судьба, что свела их, таких разных, вместе.

В школе учителя казались злыми мегерами, а жизнь дома — неуютной, но дом, его же не выбирают.. Марина ей рассказывала о такой школе, что просыпался интерес к другой, более порядочной жизни. Вот она рядом, казалось, протяни руку, будь рядом с такими, как Марина, и получится уйти от кармы, не считать себя низшим сортом, не мириться с этим.

Она опять пытливо посмотрела на Марину: «А чёрт ее знает, может она такая, как я, только притвора хорошая, и как иногда предают! Так что, тепличным доверять нельзя. Научена».



***

Еще в девятом классе Лёле купили пальто, и мать, провожая ее, утирая пьяные слёзы, обняла на пороге дома и сказала:

— Может тебя карма моя обойдет?

Лёля выдернулась из объятий и крикнула зло и нахально:

— Жди, обойдёт, с чего бы это?

Мать сжалась на холодном сквозном ветерке и, охнув, ушла, даже не утирая слёз.

Пальто ей было не в радость.

Накануне Лёльку изнасиловал Георгий. Они пришли к парням в студенческое общежитие в Капорье. Все разбились на пары. Четыре подруги чокались как взрослые и «шабили» папиросы. Целовались при свете. Гора сидел, и ни один мускул не дрогнул, даже не глянул на бесцветную Олину красоту. Правда, заметил — губищи большие и грудь тяжелая — в первом соку. Волосы у нее редкие, это мучение, а не волосы, но было видно, что Оля на такие мелочи не обращала внимания — расчесала и ладно. Глаз она не мулевала, они плавали, как яишня в блюде, то ли зеленые, то ли синие. «Ничего девка, ножки тоненькие, прям не ножки, а кошачьи лапки, — думал Горка. — Сама бегает за мной. Давно. Пора ее посвятить в жизнь взрослую, чтоб знала, как за парнями бегать». Горка был лидером компании. Злой и нахрапистый, если скажет, то сделает. Перечить Горке никто не смел.

— Пошли, Лёль, разговор есть.

Она и пошла, загипнотизированная. Вошли в комнату. Он повалил на кровать, одной рукой рот закрыл, другой рукой нехитрую юбку задрал и сделал свое мужское дело. Пять минут и ор, и слезные крики о помощи Лёльки прорывались сквозь голос Боярского: «Ап, и тигры у ног его сели… Ап и…»

— Давай, Горка… покажи ей любовь! — подбадривали друзья

— Лёлёк, расслабься, а то удовольствия не получишь, — недобро шутили девушки.

Дальше как в детективе.

— Что ты наделал? Что сотворил? Дурак… — плакала Леля… Оля.

— Я любила тебя. Так сильно, вот тут ты у меня был, — она сжала белый кулачок, и приложила к груди.

Тело у нее было белое-белое. Косточки хрупкие, каждая отдельно видна сквозь прозрачную кожу. На груди — лиловые синяки, потому что щипал от страсти, со зла и ненависти ко всему роду женскому, от из любви к садизму.

— Ты сама дала повод. Бегала? Глазки строила? Караулила везде? Что, не так? Сюда припёрлась, я тебя звал?

— Так, не так, перетакивать не будем, ты пожалеешь, — сжала потрескавшиеся губы.

Оля встала и прямо, одернув юбку, пошла в комнату к подругам и друзьям, которых знала с детства. Не чужие, может, поймут, что не шутка с ней произошла…

Друзья, пьяные и довольные, не засуетились, не посочувствовали. Постояв, Леля наскоро привела себя в прядок и пошла домой, заявлять в милицию было бессмысленно. А с тех пор Лёля спала с парнями, как будто из мести Георгию. Только не с ним. Сколько он ни задерживал ее, ни пытался застукать пьяной или найти ее среди знакомого круга, она всегда была с кем-то, но не с ним, пока в Ленинград не уехала. Отбивать ему, имевшему любую девицу в этом Копорье, не было желания: «Пусть, не я виноват, что она по рукам пошла. У нее и матушка такая». Горка сам с ней спал первый разок. Ухмыльнулся, не давала покоя Леля ему. Ее обида — детская. Удивление. Наивность.

— Дура — дурой, — тосковал он, и бил себя в грудь, вспоминая ее маленькие белые кулачки, а потом завербовался на Север и уехал. Отравила жизнь ему Лёлькина наивность.



***

— Мне, Марина, жить стало неинтересно. Давала мужикам то, что они хотят. Они чего-то возятся, вздыхают, а я как мёртвая ничего не чувствую. Вот, думаю, парня нашла, будет с ним всё по-другому. Смотрю на него, что-то в нём не так. Как до секса доходит, будто волк на добычу кидается и только одного хочет. Не пойму, все разговоры к этому идут. Даже не знаю, есть ли какая-то любовь, о которой говорят. Что это такое? Ни дома этого не видела, нигде, а в кино врут по-черному.

Такие долгие разговоры они вели, лёжа на кроватях в Северобайкальске, в своей комнате, тёмными ночами.