Женские хитрости или Сказ про кису Люсю

Предисловие.

В уже далеком 2001 году я приехала в город Ростов-на-Дону. Сын арендовал частный дом с большим, покрытым асфальтом, двором. Во дворе росли два дерева: старый, развесистый грецкий орех и высокий, тощий, еле живой абрикос. Хлипкую изгородь увивали лозы виноградника-изабеллы. От улицы двор наглухо отделяли высокие деревянные ворота с маленькой калиткой.
В соседнем домике жили супруги-пенсионеры. С нашим двором их дворик-ладошку разделял жалкий деревянный заборчик.

Незваная гостья.

Однажды, на крыльце сказочно уютного домика соседей появилась Киса. Хозяйка домика – чистоплотная и очень строгая немка – терпеть не могла кошек. Киса откуда-то узнала об этом и проявила свою хитрость: быстро, где-то под крылечком, поймала крысу и положила её у ног хозяйки. И – все! Сразу получила в домике прописку и право на ежедневное питание!

Мура.

Загадочная гостья была хороша собой. Довольно упитанная, стройная, с красивой, цвета топленого молока с шоколадом, гладкой шерсткой. Не разбираясь в породах, подумали, что она – «сиамская». Потом кто-то сказал, что – «восточная», так-как цвет глаз не голубой, а желто-коричневый. Но – какая разница! Просто – понравилась!
Она, явно, не бродяжничала раньше. Подушечки на лапках были гладкие, мягкие, коготки – ровные. Кто-то подбросил? Заблудилась? Не похоже. По какой-то кошкиной причине, она выбрала сама именно этот домик в Берберовке, тихом уголке города Ростова. Её назвали Мурой. Имя ей понравилось. Терпеть всем соседям казалось, что она всегда жила здесь. Удивительнее всего – так считала и хозяйка домика! А ведь раньше она гоняла всех бродячих кошек! Видимо, Мура владела каким-то секретом, что смогла покорить сердце новой хозяйки.

Жизнь по соседству.

Маленький дворик хозяйки был для Муры тесен, поэтому она сразу начала обживать наш большой двор. Очень красивая гордая высокомерная, она уверенно ходила, никого не замечая. Ни к кому не подходила. Снисходительно выносила наши восхищения ее грацией, отвергала попытки приласкать, погладить. Если и принимала угощения, то делала это, как бы из одолжения.
Завсегдатай нашего двора, одноглазый, вечно голодный кот Василий – застыл на месте, впервые увидев Муру. Отовсюду гонимый, шкодливый, блудливый – он постоянно совершал набеги на все, что «не так лежало». Моментально съедал все, что хоть отдаленно напоминало еду. Лохматый  грязный  коротконогий, с выбитым глазом – типичный представитель обитателей свалок, чердаков, помоек, подвалов.
Нагловато ухмыляясь, расхлябанной походкой он подковылял к Муре, с намерением представиться. Но наша красавица резко шлепнула его лапой по морде, круто выгнула спинку и злобно зашипела. Васька оторопел от неожиданности, но не очень-то огорчился. Его добродушие взяло верх. Всем своим видом он показал, что и не помышлял ни о чем, а… просто проходил мимо. Что он, мол, понимает разницу в происхождении, воспитании и не питает иллюзий на внимание такой важной персоны. Отвалил тихо, не думая дать сдачи!
А Мура? Она – оскорбилась! Провожала его злым, презрительным взглядом. Ее задело все: его дворовые корни, затрапезный вид, уродство. Она была вне себя от его бесцеремонности, фамильярности, хамства! Уж, очень дорожила собой, уж, слишком эгоистично лелеяла свою красоту и независимость! Или, в ее поведении была какая-то тайна? Чуть позднее мы узнали, в чем дело: Мура собиралась стать Мамой! Впервые в жизни!
Когда это стало бесполезно скрывать, она заметно подобрела. Иногда сама подходила, позволяла себя погладить. Садилась рядом, задумчиво вглядываясь в себя своими желто- коричневыми глазами. Каким-то , неведомым нам чутьем она, вероятно понимала, что скоро будет нуждаться в помощи человека. Уже не так резво лазила по заборам и крышам. Однако, исправно и ответственно выполняла свои служебные обязанности: ловила крыс и мышей. Всякий раз предъявляла добычу хозяйке, оставляя на крыльце домика.

Материнство.

Лето 2001 года где-то заблудилось. Прошел холодный, дождливый май. Его сменил такой же мокрый , серый июнь. И вот, наконец !
Ранним хмурым утром Мура родила четырех котят. Трех мальчиков и четвертую, последнюю – слабенькую, крошечную, еле живую девочку. Все – как угольки – черненькие! Мальчишки – крепонькие зеваластые напористые – гордость и радость молодой Мамы.
Усталая и счастливая, она ласково и нежно подставляла им свой живот, осторожно подталкивая к набухшим соскам. Сладко жмурилась, довольная благополучным исходом, прислушиваясь к дружному чмоканью.
Дочку – как будто не замечала, игнорировала! Просто – невзлюбила свое неудачное творение! Откровенно отвергала малышку – будто, это не ее ребёнок и она не обязана кормить ее в ущерб красавцам сыновьям!
А дочь и не претендовала на большую любовь... Она, словно сразу поняла свою участь. Маленькая, слабенькая и очень робкая, она терпеливо ждала, когда объевшийся братья отвалятся от маминого живота. Только тогда, очень осторожно и нерешительно она подползала и всем своим крошечным тельцем припадала к мягкому, тёплому и такому желанному животу.
Неумелыми лапками нажимала вокруг соска и, захлебываясь, уставая, быстро-быстро глотала горячее молоко. Знала, что ей не будет позволено долго лежать около Мамы.
Мура недовольно урчала и, не закончив кормление, уходила из коробки.
Девочка не обижалась. Едва насытившись, она забивалась в уголок коробки и там засыпала, вздрагивая от холода.
Братья же, свившись в клубок, спали все вместе безмятежным сном.
Чем дальше, тем резче проводила Мура грань между детьми. Сыновьям снисходительно прощала многое, а дочь – наказывала беспричинно. Но мне удавалось, потихонечку, брать кислую из коробки, кормить ее из пипетки молоком и согревать за пазухой , или в кармане халата. Мура – не замечала. Или – не хотела замечать?

Про Муру:

Повзрослела наша кошка,
Располнела по весне.
Как усатая матрешка
Грелась в солнце на окне.

Лишь вчера ее капризам
Вовсе не было границ:
По плетням, ветвям , карнизам –
Без забот гоняла птиц.

Позже, строго из прищура,
Не грустна, не весела,
Вдаль смотрела Мура хмуро
И судьбу свою ждала.

И намыла лапкой счастье:
Милых крохотных котят.
Благородной лунной масти:
Черных – с головы до пят.

Близнецы-хулиганята
Мяли мамины бока.
Крепли быстро, чертенята
От родного молока.

Три котёнка-негритенка,
Три пушистых уголька.
И такая же сестренка,
Несмышлёные пока.

Ластясь в нежностях безмерных
И не думают пушки,
Что людей несуеверных
Трудно встретить на пути!

Вырастают детки рано.
Будут взрослой жизнью жить;
И поймут они, что Маму
Никому не заменить!

Выход в свет.

Ирбис, Марсик и Яша – так назвали мальчишек – росли неуправляемыми. Каждый – со своим характером.
Ибрис – крупный умный ловкий. Раньше всех уверенно встал на лапки.
Марсик – туповатый добродушный увалень.
Яша – гибкий сильный хитрый.
Коробка становилась им тесной, когда они превращали ее в полигон для потасовок.
Люся (так назвали девочку), забившись в уголок коробки, со страхом и ужасом следила за возней братьев.
Они давно поняли, что Мама её не любит и безнаказанно задирали сестру. Но играть с ней и даже бить её – было скучно. Она зажмуривалась от страха, сворачивалась в комочек и замирала .
Наконец, детвора начала осваивать наш двор. Сначала робко выглядывали из решетки забора, потом стали протискивать в щелки свои тельца. Когда выкатились, как медвежата, на середину двора – появилась Мура, зашипела! Она постоянно зорко следила за каждым их движением, пресекала попытки разбежаться, вскарабкаться на забор, деревья.
Видимо, еще не пришел срок !

Первые уроки.

Однажды утром во дворе дома появилась Мура. Оглянулась. Вслед за ней, друг за другом, братья. Потом – Люся. Мура пересекла двор и пролезла через дыру в заборе в соседний огород. Котята заволновались, сбившись в кучку, но не посмели последовать за ней без разрешения. Через минуту Мура выглянула и позвала детей.
Оказалось: она выбрала место для туалета под виноградной лозой. Там не было асфальта и Земля была рыхлая, мягкая.
Мура показала все сама, а потом проконтролировала премудрости выполнения кошачьей гигиены. Словно школьники, котята усердно рыли ямки, а потом - старательно их закапывали.
Одного урока было достаточно, чтоб запомнить место туалета. Только потом они уже бегали туда и вместе и по отдельности.
Потом Мура учила детей умываться. Это оказалось труднее. Ни у кого с первого раза не получилось. Едва подняв лапку, малыши валились на бок, не умея еще держать равновесия. Но и эта премудрость была ими усвоена со временем и практикой. Мама Мура была воспитательницей последовательной и методичной!
Строгость и ласка, как кнут и пряник, были самыми верными приятелями в её родительских ухищрениях. Каждого, кто выходил из-под её подчинения, наказывала резко и стремительно. Попытки сыновей до времени самостоятельно обследовать чужие заборы – всегда заканчивались трепкой. Она вытаскивала ребятню из соседних огородов за шкирки. Со злобным шипением, а нередко и с затрещиной, водворяла их в коробку!
И, все же, втайне любовалась прытью и ловкость сыновей.
Очень ревностно относилась к проявлению ласки к ним посторонних людей; тревожно и ревностно наблюдала, если кто брал их на руки.

Подростки.

Дети росли, требовали все больше и больше материнского молока. Неуемная энергия и возрастающий аппетит котят уже не так радовали Муру. Она начала уставать от деток.
А однажды – зашла ко мне на кухню. Очень внимательно посмотрела мне в глаза, заглянула в комнату. Потом опять повернулась ко мне. В её взгляде был вопрос и просьба. И я поняла! Мура просилась ко мне на отдых! Я разрешила ей войти прикрыла за ней дверь.
Так и повелось: Мура отдыхала у меня от детей, получала что-нибудь вкусненькое из еды.
В благодарность – ластилась.
Уже сама просилась на колени. С удовольствием щурилась и потихоньку мурлыкала, когда я ее гладила. Видно было, что она сама нуждается в ласке, любви и поддержке. Я почувствовала, что Мура мне всецело доверяет. Наверно, оценила мое уважительное к ней отношение, ненавязчивое внимание в период ожидания детей и позднее – в первые дни материнства. Все запомнила и выбрала меня в соучастницы своих женских секретов. Друг за другом семью покинули два самых крупных и умных сына – Яша и Ибрис – «ушли в люди». Казалось, ни Мура, ни Марсик с Люсей не заметили этого.
Оставшаяся малышня начала получать дополнительный паёк: геркулесовую кашу с ливером. Люсе, конечно же, доставались остатки – братец сметал почти все. Кроме того, он постоянно требовал молока от Мамы. Она похудела, подурнела, но никогда не отказывала сыну. Материнское чувство брало верх над собственными проблемами.
В отсутствии братьев, Марсик быстро рассекретил убежище Мамы и тоже повадился ходить ко мне в гости .

Люся.

После ухода из семьи братьев Люся чуть осмелела. Она тоже начала выходить во двор и даже отвечала на задирания Марсика. Но очень быстро уставала и чаще где-то дремала, или просто наблюдала за всеми своими грустными глазками. Очень медленно развивалась и шла на поправку. Конечно же, сказался недостаток питания и заботы Мамы!
Сначала она неохотно, с опаской принимала мое участие: замирала в руках, будто ожидала какого-то подвоха. Постепенно оттаяла, поняла, что нашла друга и надежного защитника. И – даже – Маму! Ведь, только у меня она могла досыта наесться и получить что-нибудь вкусненькое: мороженное, фарш, другие деликатесы.
Она осознала, что обрела опору, поддержку и управу на братика в случае его придирок.
А карман халата! Это такое тёплое и надежное укрытие!
Как это изменило Люсю! Глазки повеселели. Она уже не смотрела затравленно и испуганно. Выглядывала из кармана фартука или халата и с любопытством наблюдала за братцем. А во дворе иногда сама подходила к нему и вызывала на игры. Они бегали, играли в прятки, догонялки, лазили по заборам.
Люся все еще быстро уставала и, увидев, что Марсик одолевает её, я забирала её на руки, сажала к себе за пазуху или в карман. Там она успокаивалась, засыпала, уверенная в своей недоступности.

Веселое детство.

Пришло время осваивать деревья. Во дворе рос огромный развесистый грецкий орех, а чуть поодаль – полуживой, но высокий и корявый абрикос. Ореховое дерево было мрачно из-за могучего ствола, развесистых веток, покрытых темно-зелёными листьями. Почему-то он мало привлекал котят. На его фоне абрикос был тоньше, понятнее.
Однажды, во время беготни, Люся и Марсик вознеслись по стволу абрикоса. С высоты раздался двухголосый вопль котят. Мы поспешили на помощь, стали уговаривать, подбадривать, звать, но-все напрасно. Никакие уговоры не действовали; они продолжали орать и даже не тронулись с места!
Люся сидела выше. Она первая замолчала и задумалась. И – сообразила! Задом, задом – быстренько спустилась на землю. Марсик, перепуганный насмерть, еще долго орал на дереве, пока я, с помощь швабры не стащила его вниз.
Очевидно, что  время одиноких раздумий в уголке коробки, наблюдения за братьями со стороны, не прошли даром. У Люси развился ум, смекалка, хитрость. Каждая маленькая победа утверждала ее в собственных глазах, поднимала авторитет у брата.
Впрочем, вряд ли он замечал это! Самый ленивый и добродушный «маменькин сынок», скорее всего,  не мог по достоинству оценить преимущества маленькой сестры. «Валенок» – так  назовёт его позднее хозяйка. Ему бы побольше поесть и сладко поспать! За победами он не гнался, врагов не опасался. Ведь рядом с ним и на его стороне всегда была Мама Мура!
Скромная и стеснительная, Люся никогда не навязывала себя, но уже с радостью принимала общение и ласку. Ко мне же прониклась каким-то особым кошачьим чувством. Окончательно оно закрепилось одним ранним августовским утром.
Мура абсолютно уверовала в моей помощи и поддержке. Вечером приводила ко мне котят. Присутствовала при их кормлении, иногда играла или нежилась с Марсиком. А ночью, по нашему с ней тайному согласию, уходила на охоту, или по другим кошкиным делам. Ребятня засыпала там, где их заставал сон: на диване, в кресле, у меня в ногах. Утром, едва проснувшись, затевали игру. Паркет  опасно скользил под лапками и они, как на катке, катались по полу. Падали, переворачиваясь и наскакивая друг на друга. С разбега вскакивали ко мне на кровать, как бы и меня вовлекая в игру; клубком скатывались на пол; играли в прятки.
В одной из таких потасовок Люся была особенно ловка и озорна и весела. Видимо, это было начало выздоровления, «вхождения в силу». Она бойко отбивалась от брата у меня на животе , копошилась в пододеяльнике, пыхтя и тяжело дыша. И тут случилось то, что случается иногда от избытка чувств, смеха, неразберихи. Она – описалась! Как нормальный ребёнок, как маленькая девочка.
Марсик, ничего не заметив и не поняв, убежал, в надежде на погоню, а Люся? Она – замерла, как-то вся сжалась, окаменела. В глазках появился ужас от предчувствия неминуемого наказания.
А я, смеясь, бережно взяла ее на руки, наговорила ласково-утешительных слов, прижала к себе. И она вдруг уткнулась жарким носиком мне в шею, обхватив ее лапками.. В этом порыве была и покорность вынести любое наказание и безысходность, и мольба о помощи, и внезапно возникшая благодарность! Но мне было не до нежностей: скорее мыться – стираться…
А Люся… Она запомнила всё и прониклась ко мне бесконечной любовью и преданностью. Позднее, этот хитрый приём с обниманием и тыканьем носом в шею, станет её главным козырем в смягчении наших отношений после разного рода её проказ!

Испытание верностью.

Прошло лето. Мы покинули дом, переехав на квартиру в другой район города. С грустью расстались с котятами. Сын, на прощанье, подарил им большой пакет корма.
Закружились дела на новом месте. Но мой кошатник (сын) , оказывается, изредка наведывался – проведывал наших питомцев. Мне же говорил, что встретил бывшую соседку и она рассказывала, что Люся очень скучает , почти не ест и постоянно прислушивается к голосам, надеясь услышать мой. Я старалась не допускать до сердца эти рассказы, а еще: подозревала, что он все придумывает, преувеличивает неспроста!
Я очень боялась повторения когда-то пережитых потерь домашних животных. Уж больно прорастают они в меня, а потом долго не уходят из памяти. Поэтом решила давно: никого заводить не буду!
Но, никогда не говори: никогда!
Однажды сын вернулся с работы. Долго копошился в прихожей, загадочно улыбаясь. Когда я подала голос, воротник пальто отогнулся и из- под него высунулась мордашка Люси! Услыхав меня, она спрыгнула, бросилась ко мне на шею, обхватила лапками и начала тыкаться в нее, в лицо носиком, будто целовала!
Без преувеличения : ее глаза сияли таким счастьем, что устоять было невозможно! В тот вечер она не слезала с рук. Всем своим видом, поведением словно говорила, что готова на любые условия, лишь бы остаться с нами!
Вот таким образом Люся вошла в мою жизнь. Против воли, по обстоятельствам!

Новая жизнь.

В первые дни Люся буквально по пятам ходила за мной. При открывании входной двери пряталась – боялась наверно, что выгонят. По первому зову бежала с готовностью, узнать причину. А вскоре и подтвердила свою преданность. Когда я заболела, не спала ночами вместе со мной. Смешно прислушивалась к моему дыханию , тихонечко подбираясь к лицу. Принюхивалась и, успокоившись и лизнув меня, замирала на груди. Если я поднималась, шла вместе. Видя, как мне плохо, тоже вся измучилась, похудела. Тогда мы преодолели болезнь все втроем.
После вольготной жизни в частном секторе Люсе, конечно же, хотелось на улицу. На балкон мы её выпускали только под присмотром, так как она норовила сигануть на соседний каштан, или броситься за пролетающей птичкой.
Сын настоял на прогулке в парке. Купил поводок. Я связала платье – на выход. Люся с любопытством позволяла себя наряжать, но гуляла в нарядах неохотно . Ей , ведь надо было поваляться и в траве и в пыли, полазать по деревьям, да без поводка. Вволю побегать по травке... Но она, безропотно шла на поводке, привлекая внимание прохожих  и отдыхающих. Единственное для неё удовольствие от прогулок – справить кошачьи надобности в естественных, определённых природой условиях.
Мы встречали сына с работы и он разрешал Люсе иногда посидеть на дереве.

Первое путешествие.

Осенью мы засобирались в Нижний Новгород. Оформили Люсе паспорт, сделали прививки, собрали все необходимые документы, справки, купили ей билет. Во время сборов она очень нервничала, хотя во время посещения всех казенных домов вела себя очень достойно. А дома, видя нагромождение сумок, тревожилась – а вдруг – не возьмут?
Каждую поклажу проверяла сама: влезала на сумки, пакеты, обнюхивала.
Наконец, сели в такси. Поехали. Испуганно вцепившись в меня когтями, Люся смотрела в окно и, вздрагивая – подвывала, то тихо, то громогласно. Успокоилась сразу, как только вошли в здание аэровокзала. Поняла , что уж теперь-то точно – не оставят! По залам ходила спокойно и гордо в красивом розовом платьице с розочками, приводя в восторг и восхищение всех пассажиров. В самолете сразу крепко уснула у меня на груди.

Новый дом.

Квартиру в Нижнем Люся приняла сразу . Радостно обнюхивала мебель, разные предметы и вещи. Часто обращала свою головку ко мне, как бы делясь восторгом: «Как мне здесь все нравится!»
Несколько дней мы наслаждались общением все втроем. В последнее время, из-за работы сына частых разъездов это стало роскошью. Люся ближе познакомилась с нами и четко разграничила свои чувства. Вероятнее всего, меня она уже считала настоящей Мамой – ласковой, кормящей, которая: и кормит, и поит, и спать укладывает. Приголубит, но и наказать может .
А сын! Думаю, он стал для Люси сказочным котом – великаном! Сколько обожания во взгляде! Сколько кокетства, заигрывания, жеманства! Она вовлекала его в игры – прятки, догонялки; нападала, выгнув спинку и распустив хвостик! А как обнимала руку, царапала её всеми четырьмя лапками от избытка чувств! Когда он работал за столом, разваливалась перед ним, привлекая к себе внимание. Если же он прогонял её – ложилась под столом на его ноги и дожидалась перерыва в работе.
Люся быстро сообразила, что находится в центре внимания, что любима – это её положение неизменно и надежно. Начала капризничать, допускать хулиганские проказы: прыгала как белка на телевизор, с него- на мебельную стенку , зависала на коврах, под самым потолком. Телевизор, как объект её очень интересовал. Нравилось лежать на нем, ловить лапкой блики на экране, даже – засыпать на нем. Часто, уснув, скатывалась, но это не пугало – запрыгивала снова.
Особая причуда до сих пор не изжита: всех надо оповестить, если собралась на горшок! Требует сопровождение и присутствия при все своих делах, да ещё и горшок ей придержи, чтоб не свалилась! Да еще и похвали! Строго проследит уборку горшка, долго загребает несуществующую землю.
Как бы ни было хорошо втроём, но отпуск сына закончился и мы остались вдвоём. Люся хорошо ела, много и сладко спала, придумывала новые развлечения и проказы. Играла сама с собой, с мышками – игрушками, шариками. Лазая по стенке, любила открывать дверцы ящиков, проверять их содержимое. Охотно хозяйничала со мной на кухне, следя за руками . Обязательно сидела в раковине в ванной, когда я занималась стиркой.

Мой грех.

В феврале 2002 года Люся была прооперирована. Этому событию предшествовали долгие раздумья, консультации.
Я везла мою кислую-доченьку из больницы после операции домой. Держала в руках еще неподвижное , не отошедшее от наркоза тельце, смотрела в застывшие глазки и плакала.
Дома устроила ей маленький лазарет. На диване постелила специальную лежанку, обложив её подушечками. Рядом - столик-табурет с необходимыми для перевязки медицинскими препаратами: перекисью водорода, зелёнкой, ватой, стерильными марлевыми салфетками.
Тельце у Люси было сковано бандажом. Почти сутки я просидела рядом с ней, лишь позволяла себе чуть подремать. Она была очень слаба и долго не отходила от наркоза. До операции, как того требовали врачи, я её целый день не кормила! А когда начала отходить от наркоза... Сколько обиды я прочитала в ее глазах! Она не понимала – за что и почему подверглась такому чудовищному наказанию! Во взгляде поселилось недоверие и боязнь. Боялась моих рук, любых движений, обращённых к ней.
Десять дней и ночей, буквально стоя на коленях у дивана, я не отходила от Люси. Тихонько шептала ей ласковые слова, просила прощения, плакала, замаливая грех , который совершила, лишив её материнства! Поила её водичкой из шприца, носила на руках на подушке по комнатам, убаюкивала, напевая колыбельные песенки. Засыпала вместе с ней, предугадывала пробуждение. Во сне, заботах о Люсе, я вновь пережила детство сына, его бесконечные болячки, бессонные ночи, обрывающиеся от тяжести руки.
И Люся оттаяла, стала откликаться на ласку. Появился аппетит, а с ним – желание озоровать. Начала неуклюже ходить. Бандаж сковывал движения, она часто падала, не могла самостоятельно подняться на лапки. Выглядела очень забавно – прямо-таки обезьянка или медвежонок в сарафанчике! Но вскоре она привыкла к нему и вспрыгнула на свой любимый телевизор. Перевязки терпела и даже пыталась помогать. Шов заживал и начинал чесаться. Люся с удовольствием подставляла пузико погладить и почесать.
На двенадцатый день поехали снимать швы. Похвалили: меня – за хороший уход, Люсю – за примерное поведение.
Вскоре, от перенесённых страданий остался только сарафанчик. Люся возобновила свои проказы, игры. Подросла, но осталась изящной, длинноногой, грациозной. Наша Майя  Плисецкая!

Интеллигентная пассажирка.

Прошло время. Сын опять решил забрать нас в Ростов. На этот раз предполагалась поездка поездом. Удобно расположившись в корзине, Люся прибыла на вокзал. Ни вокзальная суета, ни повышенное внимание окружающих её не волновали. Уверенность в том, что она – тоже пассажирка и путешествует в составе семьи – уже прочно вошла в неё.
В купе она по-хозяйски обнюхала все полки и опять забралась в корзину. Проследила за нашим размещением и, когда поезд тронулся, долго смотрела в окно. На ночь привычно улеглась в ногах , но поезд так грохотал и раскачивался, что она (на всякий случай) перебралась поближе к моей голове.
Утром вышла на перрон на поводке, но остановка была слишком короткой. Несколько раз порывалась обследовать и вагон, но, не получив разрешения, спокойно ехала у себя на нижней полке.
Пассажиры вагона, проводники, заглядывали к нам, удивлялись, восторгались ее «интеллигентностью» – как выразился бригадир проводников. Она понимала, что её хвалят, но недоумевала – «а как же может быть иначе?»
На больших остановках гуляла по перрону, норовила нырнуть под соседние вагоны, или дать дёру за воробьями. А как ей хотелось поваляться в пыли между рельсами! Праздные пассажиры со смехом сопровождали каждый выход Люси.
Умиление нашей кисой было ещё и от того, что в дальнем купе нашего вагона ехала еще одна кошка. Она следовала в Сочи из Сибири, не переставая всю дорогу вопить. Под конец пути совсем охрипла – так протестовала против поездки!
Наша красавица – как будто и не слыхала её криков. Уж она-то ехала не абы как, а с паспортом и билетом! И, к тому же – с личным багажом в виде корзины с подстилкой, одеялком, пакетом с питанием и горшком! Её положение настоящей пассажирки исключало проявление дурных эмоций! Позднее Люся ещё раз ездила на поезде на море. Но красоты юга с его благоуханием, морскими приливами-отливами – не порадовали её. Единственная радость – птички, которые гнездились под каждой крышей южан. Но охотиться на них тоже не разрешали. Жара, духота, стесненные условия – не для  Люси! Еще эта постоянная суета, громкие разговоры, чужие люди, посягающие на её неприкосновенность. И – отсутствие режима!
Но самое неприятное  для нее путешествие было впереди. Через какое-то время мы опять собрались ехать в Нижний. На этот раз сын решил вести нас на своей машине – «Жуже». Люся была хорошо с ней знакома и не раз ездила с нами на пикники, к озёрам , в степь. Но на этот раз предстояло серьезное испытание. Стояла страшная жара. Поездке предшествовали сборы, загрузка машины. Все это настораживало Люсю. С самого начала поездки Люся, то тихо, то отчаянно громко выговаривала нам свое неудовольствие.
Проверив все закоулочки в машине, она, наконец успокоилась у меня в ногах. Там было темно и душно, но зато – не так страшно. Не мелькали машины, люди.
В гостинице она была зарегистрирована как член семьи согласно предъявленного паспорта. Маленький полулюкс осмотрела бегло и равнодушно. Не поев, не попив, развалилась поперёк кровати и заснула, подергивая лапками, хвостиком. Лежала как бревно на дороге, не обращая внимание на наши хождения, плескания под душем, приготовления ко сну. Измучилась!

Из опыта нашего совместного проживания.

Опыт поездок на разного вида транспорте, проживания в разных условиях, подтвердил ранее прочитанные истины об их вредности, бесполезности для кошек. А для нашей – особенно! Люсе нужен дом, свои тайные местечки в нем, любимые игрушки и цветы, которые можно потрогать лапкой, а листики – даже покусать! Очень важны уют и тишина. Выросшая в неге, любви и ласке, она по сути – настоящая кошка, которая ходит сама по себе, хотя и вынуждена иногда подчиняться причудам человека.
Как бы то ни было, но она добилась-таки, что мы стали подстраиваться под нее. Вернее, я. Мои интересы, желания , планы – ушли на второе и, даже десятое место. Кошка привязала меня к дому. Не могу отлучаться, уехать, лечь в больницу. Когда это случается, Люся паникует: плохо ест, спит, очень беспокоится, зовет. Потом, когда я возвращаюсь, долго обижается: два или три дня не выходит из своего укрытия, не «разговаривает»! Зато, «прощает» очень бурно: обнимает, тыкается носом, лижет руки, лицо.
При такой жертвенности с моей стороны в её пользу по-настоящему, по-женски, она любит только сына. Самозабвенно, страстно! Надо видеть, как она встречает его после разлуки! Без обиды – как меня, а радостно. Только, почуя его приближение к двери, несётся во всю прыть, трется об ноги, нетерпеливо дожидается, когда он обратит внимание на свою красавицу. А что вытворяет: крутится, вытягивается на полу перед ним, хватает за ноги… Вот вам ещё одна загадка женского сердца! Он лишь играет с Люсей; не кормит, не холит (не вычесывает шерстку, не моет глазки), а лишь играет с ней – но какую получает любовь!
Кто-то долго и тщательно подыскивает себе домашнего питомца, выбирая помоднее, подороже. Я – наученная горьким опытом привязанности к ним, всегда трагически переживающая потерю или разлуку, когда-то зареклась заводить кого бы то ни было .
И вот, пожалуйста !
Но мне думается, что Люся еще тогда, сидя в своей родовой картонной коробке, просчитала все свои жизненные ходы до мельчайших подробностей! Что еще тогда, прячась у меня в кармане, завоевала, растопила мое сердце. Поистине поверишь: слабой женщине подвластно все! Видит Бог! Не мы её выбирали! Это Люся выбрала нас! Завоевала и пленила своей кротостью, беззащитностью. А, может – хитростью?!
В июне 2016 года ей исполнилось 15 лет. Она – величава, спокойна. Весит почти десять килограммов - не шутка! По утрам делает со мной зарядку: выгибает спинку, тянет лапки. Я ей делаю легкий массаж: прохожу пальцами по всем частям тела; особо – по позвоночнику. Но – возраст заметен. Уже не так прытка, больше спит. Во сне сопит, храпит и дергается. Часто подолгу смотрит на меня – как на свою собственность.
И я понимаю: Люся мудрее и ловчее меня устроила свою жизнь!

И это надо было пережить...

Есть еще одна страница в нашей с Люсей жизни, умолчать о которой было бы нечестно.
Так случилось, что в нашем доме появилась еще одна кошка – Сима. Осталась после ухода сестры. Она просила усыпить её, но на тот момент об этом не могло быть и речи. Охваченные горем после ухода сестры, мы приняли Симу в свою семью. Без ведома и согласия Люси.
Сима – по характеру – полная противоположность. Месячным котёнком, с разбитой мордочкой, еле живую сын принёс её своей тете, моей сестре Светлане. Она выходила её. Образовалась чудесная кошечка: коротенькая, толстенькая, чёрно-серой окраски с огромными глазами-блюдцами. Но норов! Никого не признавала кроме хозяйки: набрасывалась на посторонних, шипела, а при попытке сделать какой-то жест в её сторону – набрасывалась, кусалась. Видимо, так жестоко была обижена на человека, что не могла забыть и простить! Вот такая она была при хозяйке. А без неё! Пряталась, шипела, набрасывалась на нас с необычайной злобой.
Мне пришлось довольно долго подчинять-приучать её к нашим порядкам. Конечно же лаской, нежностью. Постепенно, но Сима оттаяла, смягчилась.
Все это время Люся тактично пребывала на втором плане. Ждала перемен, готовилась примириться с новым членом семьи и даже подружиться с новой обитательницей. Но Сима тоже была не проста.
Внешне – чистый ангелочек! По характеру – злая, мстительная, жестокая – она тоже вычислила, что находится на особом положении и не думала что-либо менять! Очень резко отвергала Люсины попытки подружиться. Била её, прогоняла от меня.
Люся тактично отступала и уступала. Я всё понимала и, при случае, старалась приласкать её. Но, она с опаской оглядывалась на Симу, уклонялась при ней отвечать – боялась злости соперницы. Порой мне казалось, что Симе доставляет удовольствие страдание Люси. Наверно, я преувеличиваю, но у Люси в те годы в памяти возникло детство с братьями, нелюбовь Мамы Муры. Она стала жалкой, пугливой. С такой тоской глядела на Симу, возлегавшую на моих руках!
Потом Сима заболела. Это был тревожный для всех период. С болезнью боролись долго и мучительно. С ссорами, конфликтами.
Люся еще больше отдалилась, наблюдая как много внимания уделяется Симе: постоянные медицинские процедуры, перевязки. Опять эти болячки – домашний лазарет! И эта неспособность контролировать свою гигиену...
И произошло то, что долго накапливалось. Как в агонии, я приняла решение, что и Симины и мои мучения надо прекратить.
Последствия оказались чудовищными! Прошло время, прежде чем я смогла все проанализировать. Сейчас уверена, что это Света мной руководила! Это она увидела мою усталость, от навязанной мне безысходности.
А сын не простил , Написал вскоре:

Мой пушочек озорной!
Что случилось, что с тобой?
Помнишь ласковые руки?
Помнишь голос дорогой?
Хоть бы каплю страшной муки
Умолить любой ценой.
Ты – по-своему просила…
Ты вставала на дыбы,
Только, видишь, я не в силах
Разорвать спираль судьбы.
Совесть гложет, душу крошит…
«Что, хороший мой...»
Хороший...

Этот крик – во мне. Мой грех и отчаянье. Мне носить его в себе, замаливать . Но я ведь не о себе. О Люсе.
Она чувствовала, что произошло что-то ужасное. Не попадалась на глаза, сжалась. Прислушивалась, присматривалась, принюхивалась. Ловила мой взгляд, страдала от слез в них, но долго не решалась проявить свое участие и тревогу за меня.
Потихоньку оттаяла, осмелела. С оглядкой, но начала садиться рядом, потом попросилась на руки. Замерла. Когда окончательно поняла, что опасности нет и ей никому не надо меня уступать – расслабилась, обмякла. Её память стёрла страшное время страха и унижения. Она стала прежней, но и другой.
Удивительно , но она многое приняла от Симы! Во-первых, заняла место Симы на кровати. Раньше спала у меня между ног, как в колыбели. Укладывалась, когда Сима успокаивалась и мы засыпали. Как бы я ни ворочалась – никуда не уходила, пока не просыпалась Сима.
 А тут! Начала укладываться у головы, вдоль вытянутой руки, утыкаясь носом в ладонь – как Сима! От нее переняла манеру болтать. Раньше только с птичками бормотала, а сейчас – за двоих старается ! Сима четко вымяукивала: «Мама». Люся и это выговаривает! Причём, совершенно осмысленно, по делу!
Иногда, за делами забываюсь и вдруг – чувствую взгляд. Поворачиваюсь – Люся! Её глаза. А в них – такая любовь и преданность и еще что-то глубокое, настоящее. А как она стала обнимать меня! Это – не кошачьи объятия! В них такая нежность, любовь! Она, как будто понимает мое состояние, необратимость и неизбежность того, что было и предстоит…
Годы берут свое… Мы обе постарели. Понимаем друг друга по взгляду, интонации. Хорошо изучили привычки друг друга , вкусовые преференции. Ночами плохо спим.
Год назад я решила отучить Люсю спать со мной и все ей высказала очень серьезно, со всеми долгими объяснениями – оправданиями: мол, мне жарко с тобой, твои шерстинки щекочут нос, и т. д. Люся внимательно слушала, не понимая, что мне надо? Тогда, я выставила ее за дверь спальной, погрозила пальцем и легла на кровать. И она поняла!
Более того – приняла условия и, даже (мне показалось) сказала: «могла бы и раньше сказать, больно-то хотелось с тобой спать!»
 Теперь она сама выбирать место ночлега. Предпочтителен стул с мягкой подстилкой на кухне. Но, иногда утром выходит из раздевалки – там у неё есть домик в ящике. Днём – спальная сына, или диван. А ещё: коврик на подоконнике на лоджии, полка на мебельной стенке… Много всяких других укрытий.
Бессонными ночами мы встречаемся в большой комнате и Люся просится на руки. Обхватывает лапами шею и тихо мурлычет, как  бы успокаивая. Мы ходим по комнатам, думая каждая о своём.
Она давно переменила отношение к сыну. Тот, для кого она – просто живая игрушка – уже не так сказочен и желанен! Мы думаем о том, как бы сложились наши жизни, не будь той встречи в Ростове-на-Дону?
Пустые хлопоты : что толку думать о том, что непоправимо?

Написано в июне 2015 года.

Эпилог.

К сожалению, жизнь конЕчна. 29 марта 2017 года в три часа дня Люси не стало...


* * *

Как много пространства Она занимала!
За сутки – везде наследить успевала:
Диван исцарапала, стулья и кресло,
Для игр выбирала и время и место...

Квартиру собою Она заполняла
Всё видела, знала и всё понимала.
Следила за тем, что варилось на кухне,
Встречала покупки, все сумки обнюхав;

Оценку свою выставляла продуктам,
Питала пристрастие к свеженьким грудкам;
Варила со мной и цветы поливала,
Следила, чтоб чисто горшки промывала...

Вот, только с уборкой случился курьёз:
Никак не могла полюбить пылесос!
Как шума боялась и грозного вида,
Как прочь убегала, его лишь увидев...

Гостей не любила и их разговоры...
А как огорчали её наши споры!
Вникала во всё: нашу жизнь, отношения...
Имела на всё своё личное мнение...

Меж нами любила лежать на диване,
Иль, напроситься в объятия Мамы...
А как Она бегала, в прятки играла,
Как сына на шалость сама зазывала!

Всё! Дом опустел. Нас теперь только двое.
Зачем тишина и пространство такое...
И это – не сон! С этим надо смириться!
А с Люсей придётся навеки проститься!


* * *

Вот и свободна!
А, что с этим делать?
Как на себя эти путы примерить?!
Эта свобода – страшней заточенья,
А тишина – как застенков мученье!

Всюду – Она, её глазки блестят,
Цокают ножки, пушинки летят...
Ночью зовёт – слышу тихое "ма- ма",
Или, спорхнула с подушки дивана...
Утром бегом на зарядку спешит,
Днём – на окошке под солнышком спит...

Кто теперь лапками цепко обхватит,
Когти вонзит, продырявит халат мой,
Кто, потихоньку залезет в кровать,
Песню мурлыкать, меня обнимать...

Всё промелькнуло за дни испытаний:
Детство в Ростове, сомненья, скитания,
Аэропорты, вокзалы, гостиница...
В розовом платьице – Люсенька, умница...

Вот, по перрону Она семенит,
Вот, на капоте машины сидит,
Вот – с Папой в платье по парку гуляет,
Утром его до дверей провожает...

Деться куда от тоски невозможной,
Боль нестерпимая душу корёжит...
Не убежать от неё, не унять,
Сердце – не вынуть и не поменять!

Конец.