Новые приключения Швейка

Предисловие

Совсем случайно просмотрел полнометражный чешский фильм “Бравый солдат Швейк”, снятый в 1957 году. Сразу скажу, игра актера в роли Швейка показалась мне ужасной. Актер, исполнявший роль Швейка, при внешнем сходстве с рисунками Лады, чрезмерно суетился лицом, руками и всем телом, стараясь выглядеть идиотом.
Мой Швейк, каким я его увидел в романе, был совершенно другим. Это обычный добропорядочный гражданин, полный самоуважения и собственного достоинства. Он наблюдателен, изворотлив, и уверен в собственной правоте. Эти черты прекрасно   уживаются с абсолютным признанием верховной власти. Мой Швейк несомненно горд собой, и поэтому полностью не совпадал с экранным образом.
С большим трудом я заставил себя продолжить просмотр фильма, когда вдруг обнаружил, что по содержанию произведение Гашека удивительным образом созвучно нашему времени.
Не откладывая, я стал записывать свои мысли, следуя канве бессмертного романа Ярослава Гашека. Я доволен, что сделал это. Насколько удачно, не мне судить.
В отдельных случаях я цитирую Ярослава Гашека с целью сохранить прелесть его языка и подчеркнуть определенную аналогию различных периодов истории.
Хочу заявить, что любое сходство в именах и событиях носит случайный характер, и должно быть приписано скорее герою, а не автору. Должен признаться, что я, как истинный патриот и государственник, в значительной степени разделяю взгляды и убеждения Йозефа Швейка.

Вступление

Убили, значит, Харченко-то нашего,-- сказала Швейку хозяйка квартиры, в которой Швейк снимал комнату.

  Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия  признала  его идиотом, переехал в столицу. Там он промышлял продажей  собак,  которым  сочинял фальшивые родословные.
  Кроме  того,  он  страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе колени оподельдоком.

-- Какого Харченко? -- спросил Швейк, не переставая массировать колени.-- Я знаю двух Харченко.  Один служит в полиции. Однажды в его квартире обнаружили огромные суммы денег. Но самое главное в том, что он не знал, откуда они взялись. А еще есть Харченко, тот что собирает алюминиевые банки и ходит на митинги партии Неделимая страна. Обоих ни чуточки не жалко.
-- Нет, убили Главу республики Харченко, того что жил в Донецке.
-- Иисус Мария! -- вскричал Швейк, -- вот-те на. А где это с господином Главой приключилось?
-- Да там же в Донецке это и произошло. Убили его бомбой в кафе. Приехал он пообедать в автомобиле…
-- Скажите, на милость, в кафе! Конечно, глава Республики может себе это позволить. А наверно не подумал, что обеды в кафе могут так плохо кончиться. Да еще в Донецке! А подстроили это, видать, американцы. Да, странные дела у нас нынче творятся! Значит еще одна потеря для России. Ну, я пошел, -- сказал Швейк хозяйке, -- Заодно прогуляю пса. Если  придут брать  терьера,  за  которого я взял задаток, то скажите, что я недавно подрезал  ему уши  и,  пока  уши не заживут, перевозить щенка нельзя, а то их можно застудить. Ключ оставьте у консьержа.

  Так начался этот злополучный день. И виной всему была смерть Главы республики во время обеда.

Швейк включается в политическую борьбу

Хорошо начинается день, подумал Швейк, спускаясь по лестнице со щенком на поводке. Он не мог знать, что впереди его ждут серьезные испытания. Швейк уже забыл о судьбе несчастного Харченко и думал только о том, как бы повыгоднее сбыть свою собаку. Хотя Швейк старался держаться подальше от политики, он не смог пройти мимо группы мужчин, которые спорили, поздоровался Трамп с Путиным или нет на саммите G20.
Сам Швейк здоровался со всеми жильцами и даже с консьержем, от которого ему доставалось за несдержанное поведение собак в подъезде.
-- Конечно не поздоровался, -- высказал свое мнение Швейк. Стыдно, наверное, стало за санкции против России.
А про себя подумал, -- Теперь приличный корм для собаки не купишь из-за этих санкций. Вот и Харченко американцы убрали в кафе. Да еще сколько еды попортили, наверное. Пистолет, как в случае с эрцгерцогом Фердинандом, в этом отношении, конечно, лучше. Хотя был случай, когда солдат  решил застрелить своего капитана прямо в кабинете, но только попал в чернильницу и залил чернилами важные документы. Не повезло капитану. А все из-за того, что плохо учат солдат стрелять.
Швейк так увлеченно следил за спором, что не заметил, как щенок освободился от ошейника и куда-то исчез.
Плакали мои денежки, подумал Швейк, и бросился на улицу искать собаку. Дальше события приняли стремительный оборот.
Первое, что увидел Швейк, была огромная толпа, которую старались разогнать отряды ОМОН. Один из омоновцев рядом со Швейком замахнулся дубинкой на демонстранта с плакатом "Миру-мир", но потерял равновесие, споткнувшись о бордюр. Он так и упал бы, не подставь Швейк свои объятия. И тут же Швейк ощутил сильный удар по голове, как будто гвоздь воткнули. Его подхватили под руки и куда-то понесли двое огромных омоновцев. Как в дурдоме, -- подумал Швейк, вспомнив свою прошлую жизнь. В мгновение ока он оказался в битком набитом автобусе. Он тут же попросил мобильник у какой-то девушки и предупредил хозяйку, что сегодня он обедать и ужинать дома не будет. -- Может хоть на еде сэкономлю.
Любопытно, как они будут кормить столько задержанных? -- размышлял Швейк, надеясь получить бесплатную еду в полиции. 
Автобус долго кружил по улицам Москвы. Хотелось есть и пить, но Швейк терпел, любуясь в окно прекрасными видами столицы. Задержанных охраняли два дюжих омоновца, сидящих у дверей.  Никогда раньше Швейк не чувствовал себя в такой безопасности, как сейчас.
-- Тоже, наверное, не ели весь день, -- подумал про себя Швейк. Один из омоновцев был тот, кого Швейк спас от падения.
По дороге Швейк успокаивал тех, кто терял присутствие духа.
-- Господа либералы, демократию надо выстрадать, -- сказал Швейк. Вот у меня пропала собака, а ведь она денег стоит! К тому же я не успел выпить пива перед обедом, а меня уже везут в отделение. Но я не жалуюсь. Аналогичная история произошла с моей девушкой. Она тоже ходила на митинг, и у неё тоже пропала собака. Зато она познакомилась с омоновцем, который ее избил при задержании, и теперь они живут душа в душу. Так что еще неизвестно, чем закончатся сегодняшние приключения.
Уже стемнело, когда автобус приехал в отделение полиции, там всех высадили и провели в тесную камеру. Среди задержанных были представители разных общественных течений, но все были убеждены, что они ни в чём не виноваты. Некоторые теряли самообладание, видимо от духоты и неприятного запаха в камере, и Швейк решил их поддержать.
-- Раньше,--  заметил Швейк,-- бывало куда хуже. Читал я в какой-то   книге,   что   обвиняемые,   чтобы   доказать   свою невиновность, должны были ходить босиком по раскаленному железу и  пить расплавленный свинец. Да, теперь условия улучшились в нашу пользу.
 Едва Швейк кончил свою защитную речь в пользу современного тюремного заключения, как надзиратель открыл дверь и крикнул:
     -- Швейк, берите вещи и на выход!
Так и не успев поднять дух и пробудить сознательность в своих сокамерниках, Швейк оказался перед каким-то служащим. Строгий господин написал что-то на акте и, подавая  Швейку ручку, сказал ему, чтобы тот подписался. Не читая, Швейк  подписал  акт показания  омоновца со  следующим дополнением: "Все   вышеуказанные   обвинения   против   меня   признаю справедливыми.      Йозеф Швейк".
Подписав бумагу, Швейк обратился к строгому господину:
     -- Еще что-нибудь подписать? Или мне прийти еще утром?
     -- Вон! -- заорал служащий. -- Утром явишься в уголовный суд, -- последовал ответ.
     -- А  в  котором  часу,  чтобы, боже упаси, как-нибудь не проспать?
     -- Вон! -- раздался во второй раз рев по ту сторону стола.
Уже в дверях Швейк поинтересовался, где можно получить еду, но строгий господин побелел лицом и так взглянул на Швейка, что тот предпочёл не дожидаться ответа.

Идиот, сказал сам себе Швейк, когда вышел на улицу в незнакомом районе без копейки в кармане. Надо было попросить, чтобы его оставили в полиции на ночь. Но уже было поздно, и обратно его не впустил вооруженный автоматом полицейский, стоявший у ворот.
Когда он, наконец, вернулся домой, дверь долго не отпирали, а потом вышла смущенная хозяйка и сказала, что уже не ждала, что он вернется. А тут к ней случайно зашел слесарь водопроводчик, -- добавила она. И Швейку осталось только дождаться утра и часа, указанного в судебной повестке, на улице.


Швейк в суде

Остаток ночи Швейк провел на подоконнике на лестничной площадке. Рано утром с тяжелой головой он вышел из подъезда. Вот что бывает, когда люди без надобности лезут в политику, думал Швейк, вспоминая минувший день. Но все, что он мог сейчас сделать -- это приехать в суд пораньше. -- Наверное у судей сегодня много дел, и нехорошо заставлять их ждать, -- продолжил размышлять Швейк.
По дороге он съел пару пирожков, запивая их мутным кофе, купленным на вокзале, -- хорошо хозяйка успела сунуть ему пару монет, и настроение его немного улучшилось.

Двери суда были еще заперты, и Швейк решил подремать часок на скамейке. Нет, думал он, политика -- это не для меня. Точнее, не для моих колен, которые ныли от ревматизма. В полудреме он вспомнил как однажды, когда он проходил освидетельствование в псих больнице, ему предложили вступить в партию Неделимая страна. Тогда он отказался и правильно  сделал -- нельзя засорять партийные ряды идиотами. Хотя со временем стало ясно, это решение не улучшило состав партии. Да и предложение было  сделано активистом, которому во всем виделось вмешательство потусторонних сил. Что, впрочем, не мешало ему в свободное от процедур время выступать по телевизору. Там он, не стесняясь, объяснял причину всех недостатков происками соседей. Как по мне, думал Швейк, мы и сами можем добиться такого же результата без постороннего вмешательства. Нельзя же так не верить в собственные возможности.

Чистые,  уютные  комнатки  районного суда произвели на Швейка самое благоприятное  впечатление: выбеленные стены,  черные  начищенные решетки и стеклянные камеры для подсудимых. В таких камерах любой мелкий жулик будет казаться не меньше чем серийным убийцей, подумал Швейк.
     Некоторые считают, что суд - это место, где в  большинстве  случаев  исчезает  всякая  логика и побеждает параграф, а судьи -- жонглеры законами,  жрецы  мертвой буквы   закона,   пожиратели   обвиняемых,   тигры  австрийских джунглей, рассчитывающие свой прыжок  на  обвиняемого  согласно числу параграфов. Оказалось, это далеко не так.
Когда  ввели Швейка, судья, добрая и симпатичная дама, со свойственной ей любезностью попросила его сесть и сказала:
     -- Так вы, значит, тот самый Швейк?
     -- Я думаю, что им и должен быть,-- ответил  Швейк.
Любезная улыбка скользнула по лицу судьи.
     -- Хорошеньких дел вы тут понаделали!  На  совести  у  вас много кое-чего.
     -- У  меня  всегда  много  кое-чего  на совести,-- ответил Швейк,   улыбаясь   любезнее,   чем   сама судья. --  У  меня  на совести, может, еще побольше, чем у вас, ваша честь.
     -- Это видно из  протокола,  который  вы  подписали, --  не менее любезным тоном продолжала судья. -- А на вас в полиции не оказывали давления?
     -- Да  что  вы,  ваша честь. Я сам их спросил, должен ли это подписывать, и, когда мне сказали подписать, я  послушался. Не драться же мне с ними из-за моей собственной подписи. Пользы бы это, безусловно, не принесло. Во всем должен быть порядок.
     -- А что, пан Швейк, вы вполне здоровы?
     -- Совершенно здоров -- так, пожалуй, сказать нельзя, ваша честь, у меня ревматизм, натираюсь оподельдоком.
     Дама опять любезно улыбнулась.
     -- А  что  бы  вы  сказали,  если  бы  мы  вас направили к судебным врачам?
     -- Я думаю, мне не  так  уж  плохо,  чтобы  господа  врачи тратили на меня время. Меня уже освидетельствовал один доктор и признал меня полным идиотом.
     -- Знаете   что,   господин   Швейк,   мы  все-таки  попытаемся обратиться  к  судебным  врачам.  Подберем  хорошую   комиссию, посадим  вас  в  предварительное  заключение, а вы тем временем отдохнете как следует. Еще один вопрос. Из  протокола  следует, что  вы распространяли  слухи  о  том,  будто скоро разразится война?
     -- Разразится, ваша честь, очень скоро разразится. Но чтобы это понимать, нужно быть полным идиотом.
     На  этом  вопросы у судьи  закончились.   Швейк   подал   судье  руку  и,  вернувшись  в коридор, сообщил соседям:
     -- Ну  вот,  будем ждать решение… -- Я  думаю,--  сказал  Швейк,--  что на все надо смотреть беспристрастно. Каждый может ошибиться,  а  если  о  чем-нибудь очень  долго  размышлять,  уж наверняка ошибешься. Судьи -- тоже ведь люди, а людям, даже полицейским, свойственно ошибаться. Вот сегодня, когда я хотел помочь полицейскому, ко мне подошел его напарник и  хвать  меня  по голове;  я,  понятно,  свалился  наземь,  а  он  кричит: "Ошибка, это не он!" Да так эта ошибка разозлила его напарника, что  он  взял и огрел меня еще раз по спине. Так уж человеку на роду написано -- ошибаться до самой  смерти. Вот, например, убили Харченко… А ведь он только и хотел, что пообедать. Когда такое происходит, жди большой беды. Третьей мировой. Или еще чего похуже.   
И Швейк задумчиво замолчал. А присутствующие, как один, стали кричать, что они-то ни в чем не виноваты. На что Швейк заметил, -- Это не имеет никакого значения!
Выслушав  страшные истории этих государственных изменников, Швейк счел уместным разъяснить заключенным всю безнадежность их положения.
-- Наше дело  дрянь,--  начал  он  слова  утешения.--  Это неправда, будто вам, всем нам ничего не будет. На что же тогда  полиция,  как  не  для того, чтобы наказывать нас за наш длинный язык? Раз наступило такое тревожное время, что убивают известных политиков рядом с Кремлем, так нечего удивляться, что тебя ведут в полицию за пост в Фейсбуке. Чем  больше  нас  здесь наберется, тем лучше для нас: веселее будет сидеть. Уж коли попал в руки правосудия -- дело плохо. Плохо, да ничего не попишешь. Все-таки надо признать,--  не  все  люди такие мерзавцы, как о них можно подумать. Но как нынче отличишь порядочного  человека  от прохвоста, особенно в такое серьезное время, когда вот даже ухлопали главу республики.
    -- Я не виновен, не виновен!  --  повторял  взъерошенный человек, -- Я просто шел по улице.
    -- Иисус  Христос  был тоже невинен, а его все же распяли, -- сурово заметил Швейк.


Швейк в больнице

Швейк не долго ждал решение суда. Оно было коротким:
 1. Судебное следствие по делу Йозефа Швейка прекратить и
 2.  Направить  Йозефа  Швейка в психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой  мере  его  психическое состояние является опасным для окружающих.

С этим решением на следующий день он отправился в психбольницу. Из дому он вышел пораньше, чтобы не терять времени и успеть к завтраку. Настроение у Швейка было приподнятым -- ему не терпелось окунуться в знакомую среду. Он ни о чем не сожалел. Похоже, что от происшедшего больше всего пострадала хозяйка, которая в один день лишилась и своего пса, и квартиранта.
Конечно, лечебница была не самым приятным местом, если сравнивать ее с пивной или ночным заведением. Можно и схлопотать от санитаров, но били они без злости и за дело. Не то что  полицейские. Те сначала бьют, потом смотрят, кого ударили, с досадой вспомнил Швейк. Хотя совсем без строгости нельзя. Где же должен быть порядок, если не в дурдоме? -- продолжил свои размышления Швейк. Зато пациенты клиники могут беседовать о чем угодно, высказывать любое мнение, и никому не придет в голову назвать собеседника идиотом. Вот что писал об этом Ярослав Гашек :

“Описывая впоследствии свое пребывание в сумасшедшем  доме,
Швейк отзывался об этом учреждении с необычайной похвалой.
     -- По  правде  сказать,  я не знаю, почему эти сумасшедшие
сердятся, что их там держат. Там разрешается ползать нагишом по
полу, выть шакалом, беситься и  кусаться.  Если  бы  кто-нибудь
проделал  то же самое на улице, так прохожие диву бы дались. Но
там это -- самая обычная вещь. Там  такая  свобода,  которая  и
социалистам не снилась. Там можно выдавать себя и за бога, и за
божью матерь, и за папу римского, и за английского короля, и за
государя  императора,  и  за святого Вацлава. (Впрочем, тот все
время был связан и лежал  нагишом  в  одиночке.)  Еще  был  там
такой,  который  все кричал, что он архиепископ. Этот ничего не
делал, только жрал, да еще, с вашего позволения, делал то,  что
рифмуется со словом жрал. Впрочем, там никто этого не стыдится.
А  один  даже  выдавал  себя за святых Кирилла и Мефодия, чтобы
получать двойную порцию. А еще там сидел  беременный  господин,
этот  всех  приглашал  на крестины. Много было там шахматистов,
политиков, рыболовов, скаутов, коллекционеров  почтовых  марок,
фотографов-любителей.  Один  попал  туда  из-за каких-то старых
горшков, которые он называл урнами. Другого все  время  держали
связанным  в  смирительной  рубашке, чтобы он не мог вычислить,
когда наступит конец света. Познакомился я  там  с  несколькими
профессорами.  Один  из  них все время ходил за мной по пятам и
разъяснял, что прародина  цыган  была  в  Крконошах,  а  другой
доказывал,   что   внутри  земного  шара  имеется  другой  шар,
значительно больше наружного. В  сумасшедшем  доме  каждый  мог
говорить  все,  что взбредет ему в голову, в отличие от парламента.”

В этом отношении психбольница выгодно отличалась от таких программ телевидения, как “Время накажет” или “Дайте мне сказать”, где все кричат друг на друга, и никто никого не слушает. А ведущие этих программ больше всего напоминали Швейку злых санитаров, которые не умеют сдерживать себя и не стесняются использовать неприличные выражения, называя собеседников идиотами и недоумками.

Встретили Швейка в палате, как он и ожидал, приветливо, точно старого знакомого. Санитары помыли его  в ванной, выдали удобную пижаму и проводили в столовую.
На все вопросы Швейк открыто отвечал, что он здесь случайно, и что ему необходимо официально подтвердить слабоумие. Получив такой ответ, спрашивающие смущенно отходили со скептическим выражением на лице. Швейк не выдержал и прямо спросил, в чем дело. Старик, который все время стоял рядом и протирал очки без одной дужки, водрузил очки на нос и произнес в никуда: “Все течет, все изменяется”. Этот больной страдал тем, что изъяснялся только пословицами и поговорками. Иногда он запевал грустную песню, но больше молчал.
Швейка удивило еще одно обстоятельство -- состав больных заметно изменился. Исчезли Наполеоны, изобретатели вечных двигателей и великие мыслители, с которыми Швейк любил обсуждать устройство мира, внеземные цивилизации и существование всеобщего разума.
Едва Швейк присел на койку, к нему подошел Мавроди, предлагая выгодные условия вложения денег. Разобрать, что он говорил, было трудно. Рядом стоял член парламента, который мечтал о едином законе, которым можно запретить все сразу. Он ни на что не реагировал, и только вскрикивал “Запретить!.. Запретить!.. Все запретить!..”

Ситуацию прояснил санитар. -- Трудно вам будет, господин Швейк, пройти комиссию. Лично я нисколько не сомневаюсь, что вы полноценный идиот.  Но недавно ввели новые требования к идиотам. Слишком много их стало, господин Швейк. Не объявлять же идиотами всех подряд. Здесь еще много таких, которых мучает страх, что иностранцы отберут у них природные ресурсы, их самих превратят в рабов и заставят пить кока колу и питаться только бургерами. Поэтому они ничего не едят, а полученную еду прячут на случай войны. Мы даже им рацион сократили, ведь все равно еда пропадает. Вам еще повезло, господин Швейк, в вашем отделении все тихие. А в соседнем корпусе полно таких, кто хотел бы уничтожить всех наших противников до того, как они нападут на нас. Есть еще такие, кто готов умереть, не откладывая на потом, чтобы занять для себя в Раю местечко получше. Таких, к сожалению, приходится держать в смирительных рубашках.
-- Это не так уж и глупо, заметил Швейк. В случае войны мы все попадем в рай. А это никак не меньше 100 миллионов человек сразу. И каждому надо определить место. Представляю, какая будет неразбериха.

После ужина Швейк имел приятную беседу с создателем новой криптовалюты. Тот предлагал подключить мобильники пациентов к своей майнинговой сети. Швейк вежливо отказался инвестировать в проект, но оба согласились, что технология блокчейн -- это ключ  к развитию страны.
Правда была в том, что Швейк опасался новых технологий после того, как его привлекли к ответственности за распространение экстремистской информации. Дело было так. Ему понравилась фотография девушки в Фейсбуке, точнее собачка, которой девушка на фотографии  прикрывала свои прелести, и он не читая текст поставил лайк. В тот раз его спасло  только то, что судье понравилась та же собачка, и  она освободила Швейка с условием, что он достанет ей такую же. После этого Швейк избавился от смартфона и купил обычный кнопочный телефон.

Утром его разбудили и отвели в помещение комиссии, где он предстал перед двумя докторами. Все дальнейшее лучше всего описал Ярослав Гашек.
   
    “Оба доктора переглянулись, и один из них спросил:
     -- Ваше     психическое    состояние    уже    исследовали
когда-нибудь?
     -- На  военной  службе,--  торжественно  и  гордо  ответил
Швейк.--  Господа военные врачи официально признали меня полным
идиотом.
     -- Сдается мне, что вы симулянт! --  обрушился  на  Швейка
другой доктор.
     -- Совсем  не  симулянт,  господа! -- защищался Швейк.-- Я
самый настоящий идиот. Можете справиться в канцелярии Девяносто
первого полка в Чешских Будейовицах или в Управлении запасных в
Карлине.
     Старший  врач  безнадежно  махнул  рукой  и,  указывая  на
Швейка, сказал санитарам:
     -- Верните  этому человеку одежду и передайте его в третье
отделение в первый коридор. Потом один из вас пусть вернется  и
отнесет  все документы в канцелярию. Да скажите там, чтоб
не канителились, чтобы он у нас долго на шее не сидел.
Так  как  Швейка выписали из лечебницы перед самым обедом,
дело не обошлось без небольшого  скандала.  Швейк  заявил,  что
если  уж его выкидывают из сумасшедшего дома, то не имеют права
не давать ему обеда.
     Скандал  прекратил  полицейский, который  отвел  Швейка  в
  отделение на Сальмовой улице.”

Так печально завершился еще один эпизод из жизни нашего героя.



Швейк опять в тюрьме

По дороге в полицейское отделение Швейку хотелось узнать, по какой причине его отправили в отделение и даже не дали пообедать. Он пытался разговорить своего конвоира, но тот все время молчал. Все стало проясняться, когда он заглянул в газетку господина, стоящего рядом. Там крупными буквами было написано МЫ НА ПОРОГЕ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. Ну, что же, подумал Швейк, этого следовало ожидать. Когда долго и упорно стучишься в дверь, не удивляйся, если окажешься на пороге.
Плохи мои дела, подумал Швейк. Выходит будут судить меня по законам военного времени. А все из-за того, что на некоторых господ вовремя не надели смирительную рубашку. Ведь есть же заведения, где учат правильно мыслить. И это не только психлечебницы. Но похоже на то, что недооценивают проблему. И тут Швейк понял, что можно запретить лайкать или постить, а думать - нельзя. Можно только уничтожить всех думающих. Похоже, что по этому пути мы уже далеко продвинулись, -- признал Швейк. --  Ну, что же, лично я готов. Швейк остановился и под влиянием охвативших его чувств громко прокричал: “Погибнем все как один, но победим! Урраааа! Победа будет за нами!”
Прохожие начали скапливаться в ожидании продолжения, кто-то бросился к Швейку, чтобы пожать ему руку. Толпа увеличивалась. Те, кто стояли подальше,  не знали, в чем дело, и начали громко скандировать: Свобода мореплавания!... Остановим рост цен!... Нет пенсионной реформе!
Последнее, что увидел Швейк, были известные политики Тывлинский и Дуганов, которые пытались пробиться к нему сквозь толпу в надежде перетянуть его на свою сторону. Давно уже они не собирали столько людей под своими лозунгами.
-- Предателей вон! -- прокричал Швейк, но его уже оттирал в сторону наряд полиции.
-- Это просто так тебе не пройдет, -- шипел полицейский, заталкивая Швейка в патрульный автомобиль. -- Отправим тебя на фронт с первым эшелоном.
-- Ну, что ж, ваша воля. Может так оно и лучше. Если меня и дальше будут гонять из полиции в психушку и обратно. Ни пива выпить, ни с девочками время провести, ни поговорить с умным человеком. С этой мыслью Швейк вошел в здание полицейского отделения.
-- Вот привел вам придурка, организовал массовые беспорядки в центре города, призывал к войне , и обещал всем место в раю, -- заявил полицейский, и удалился.
-- Видели, видели, -- ухмыльнулся начальник отделения, -- кто-то уже разместил клип в трубе. Поверьте, им уже занимаются. А кто вас заставил говорить  такие глупости и подстрекать толпу? -- ласково улыбаясь обратился он к Швейку.
 -- Никто, это я сам, -- гордо заявил Швейк. -- Разве я мог поступить иначе. Представьте себе, мы окружены врагами, которые стремятся отобрать у нас природные богатства и разрушить наши ценности, а люди занимаются своими делами, как будто это их не касается. Ни флагов. Ни криков “Слава нашей армии”. Ничего. Сейчас редко встретишь настоящего патриота. Это не глупости, господин начальник, осмелюсь с вами не согласиться.
-- Это так, -- сказал начальник, и задумался. -- А что, если мы вас направим на телевидение?
-- Осмелюсь доложить, господин начальник, у меня нет образования. Лучше пошлите меня в армию.
-- Да на телевидении полно образованных умников. Не хватает честных идио… патриотов, -- чуть не оговорился начальник.
-- Ничего. Все нормально, -- сказал Швейк, -- я никому не скажу. Даже президенты иногда оговариваются… Вот был случай с президентом США, когда он ...
-- Встать! -- заорал начальник, но тут же заулыбался и добавил, -- Ладно, сиди. Я хотел сказать посиди, потом решишь, где тебе лучше.
Он вызвал конвоира и коротко приказал: В Панкрац!


Швейк на свободе

Швейк еще не вышел из отделения, как начальник увидел в окно толпу, которая ждала решения. Некоторые даже начали мастерить плакатики из картонных коробок, украшая их надписью “Свободу героям”. Однако, -- подумал начальник. -- За считанные минуты собрал сотни сторонников. Не хватало мне лишних забот.
Он вернул конвой и вызвал инспектора. Конвоиру он велел отпустить Швейка, а от инспектора потребовал не спускать с того глаз и докладывать о каждом его шаге.

Первое, что сделал Швейк, выйдя на свободу -- купил камуфляжную форму и надел ее на себя вместе с пилоткой, которую нашел в шкафу у хозяйки.
В таком виде он и явился в пивную, -- Вот  я  и  вернулся! -- весело сказал Швейк.-- Дайте-ка мне кружечку пива. А где же хозяин заведения?
     Вместо  ответа  хозяйка  залилась  слезами   и,   горестно всхлипывая при каждом слове, простонала:
     -- Дали ему... десять лет... неделю тому назад...
     -- Ну,  вот  видите!  -- сказал Швейк.-- Значит, семь дней уже отсидел. Как он встретил приговор?
-- После приговора, когда его уводили, взял да  и  крикнул  им  там,  на лестнице, словно совсем с ума спятил: "Да здравствует свободная мысль!" Он был такой... осторожный! -- рыдала хозяйка.-- Он сам это всегда о себе говорил...
     -- Осторожность   --   мать   мудрости,--   сказал   Швейк, усаживаясь за стол и подвигая к себе кружку  пива.-- Нынче время такое, приходится быть осторожным. Кликнешь лайк, и готово! Дело сшито, приговор подписан - двушечка.
Швейк сделал хороший глоток, и попытался привлечь внимание к своему военизированному наряду.
     -- Интересно,--  сказал  Швейк,--  как  будут  происходить военные похороны во время войны? Я почему спрашиваю… Если обе стороны будут применять ядерное оружие,   то сколько же надо похоронных команд! Кто нибудь думал об этом?
     Посетители поднялись, расплатились  и  тихо  вышли.  Швейк остался наедине с инспектором, который до этого момента тихо сидел рядом.
-- А что вы думаете о новом законе о самозанятых гражданах? -- вкрадчиво спросил инспектор, пересаживаясь к Швейку.
-- Это меня не касается, -- ответил Швейк, отпивая из кружки, -- я регулярно наведываюсь к соседней вдовушке, и мы мило проводим с ней время. Надеюсь, это не противозаконно?
   -- А как же щенки, которыми вы торгуете?
-- Я не торгую, я их пристраиваю. Хотите, и вам пристрою. Терьер экзотической окраски. Только, простите, залог вперед.
-- Какие могут  быть  дела!  --  сказал  инспектор, --  Ну,  разопьем по четвертинке на мой счет...
     Когда  они  выпили,  Швейк  тоже  заказал  за  свой   счет четвертинку  вина. Потом заказал инспектор, он убеждал Швейка не бояться его. Он заявил, что сегодня он не на службе и потому Швейк может свободно говорить с ним о политике.
     Швейк заметил, что в трактире он  никогда  о  политике  не говорит,  да  вообще вся политика -- занятие для детей младшего возраста. Все эти политики только и делают, что стремятся к власти. Наше счастье, господин инспектор, что во главе нашей страны такой  достойный человек. Он единственный, кто у нас не рвется к власти.
     Инспектор напротив,   держался   самых   революционных убеждений.  Он  провозгласил,  что  каждое  слабое  государство без смены власти обречено на гибель, и спросил Швейка, каков его взгляд  на  эти вещи.
     Швейк  на  это  ответил, что с государством у него никаких дел не было, но однажды был у него  на  попечении  хилый  щенок сенбернар,  которого  он  подкармливал солдатскими сухарями, но щенок все равно издох.
     Когда выпили по пятой, инспектор объявил себя либералом и стал добиваться у Швейка  совета,  в  какую  организацию  ему записаться, Давального или Тывлинского.
     Швейк  рассказал,  что  однажды  какой-то рыжий либерал купил у него в рассрочку щенка для своей жены Дуси, но до сих пор не  отдал последнего взноса. При напоминании о долге злился и говорил что-то о человеческой неблагодарности.
     За шестой четвертинкой инспектор высказался за революцию и против мобилизации, на что Швейк, наклонясь к нему, шепнул на ухо:
     -- Только  что вошел какой-то посетитель. Как бы он вас не услышал, у вас могут быть неприятности. Зачем  пережевывать  одно  и  то же? -- сказал Швейк .-- Должны победить -- и баста! Ну, мне пора домой.
     Швейк расплатился и вернулся домой в комнату своей хозяйки, которая  очень  испугалась,  увидев,  что  мужчина, отпиравший ключом входную дверь, не кто иной, как сам Швейк.
     -- А  я,  сударь,  думала,  что  вы вернетесь только через несколько лет,-- сказала она с присущей ей откровенностью.
-- Такие, как я, нужны моей стране, -- гордо заявил Швейк, проходя в свою комнату.
Ночью от всего пережитого у Швейка поднялась температура. Ему снилось, что военный министр призывает его помочь стране, а Глава администрации прямо так и заявил: Пока есть Швейк - есть страна, нет Швейка - нет страны.
Еще не понимая, где он находится, Швейк позвал хозяйку тихим голосом и объявил, приподнявшись на постели: -- Я иду на войну.
-- Матерь божья! -- воскликнула хозяйка.--  Что  вы там будете делать?
     -- Сражаться, --   гробовым   голосом  ответил  Швейк.--  Наши дела очень плохи. Кругом одни враги. Ни на кого нельзя положиться. Еще  вчера  я  читал в газете, что "дорогую родину заволокли тучи, мы на пороге войны".
     -- Но ведь вы не можете пошевельнуться!
     -- Неважно,  я поеду на войну в коляске.
     Хозяйка заплакала.
     -- Не сбегать ли мне, сударь, за доктором?
     -- Никуда не ходите, я вполне пригоден для пушечного  мяса,  вот  только  ноги... Но когда дело дрянь, каждый калека должен быть на  своем  посту. 
     И   в   то   время   как  хозяйка,  заплаканная  и растроганная, варила кофе, Швейк, лежа в кровати, пропел гимн от первой до последней строчки. От запаха кофе Швейк и проснулся.
-- Надо же, -- подумал Швейк, потягиваясь -- приснится же такое! Он быстро оделся и вышел на кухню.
-- Убили, значит, Харченко-то нашего,-- вместо приветствия сказала Швейку хозяйка квартиры,наливая ему ароматный кофе.