Письма злющей мамаши

                ПИСЬМА ЗЛЮЩЕЙ МАМАШИ.

                ИЗ ЦИТАТ МАТЕРИ ТЕРЕЗЫ

       Я попросила у Господа забрать мою гордыню, а Бог сказал мне: "Нет". Он сказал, что гордыню не забирают, от нее отрекаются.
       Я попросила у Бога даровать мне терпение, а Бог сказал мне: "Нет". Он сказал, что терпение - результат испытаний. Его не дают, а заслуживают. Я попросила Бога даровать мне счастье. А Бог сказал мне: "Нет". Он сказал, что дает благословение, а буду ли я счастлива, зависит от меня.
       Я попросила Бога уберечь меня от боли. А Бог сказал мне: "Нет". Он сказал, что страдания отделяют человека от мирских забот и приближают к Нему.
       Я попросила у Бога духовного роста, а Бог сказал мне: "Нет". Он сказал, что ДУХ должен вырасти сам.
       Я попросила у Бога помочь мне любить других, так же, как он любит меня, а Бог сказал: "Наконец-то ты поняла, о чем надо просить".
       Я попросила сил, а Бог послал испытания, чтобы закалить меня.   
       Я попросила мудрости, а Бог послал проблемы, над которыми надо ломать голову.
       Я попросила мужества, а Бог послал опасность.
       Я попросила Любви, а Бог послал нуждающихся в моей помощи.
       Я попросила благ, а Бог мне дал возможности.

   Я НЕ ПОЛУЧИЛА НИЧЕГО ИЗ ТОГО,ЧТО ПРОСИЛА. Я ПОЛУЧИЛА ВСЕ, ЧТО МНЕ БЫЛО НУЖНО.

               

 
                ***

       Как только моей дочери исполнился год, она серьезно заболела. Предпосылки были, конечно, Девочка из веселенького пухленького херувимчика стала потихоньку плаксивым ребенком с грустным взглядом. Но в год человечек еще не говорит. Не может пожаловаться, что у него болит.
       Я - ее мать - вовсю уже работала. Дочка оставалась дома со старенькой бабушкой.
       Пришло время отправлять ребенка в ясли. В то время матери шли на работу по исполнению ребенком одного года. Я вышла раньше.
       Перед яслями я попросила педиатра сдать дочкины анализы. О ужас! У моей малышки оказались больны почки. Это было началом моей и ее каторги на многие-многие годы вперед.
       Врачебная профессия - одна из самых ответственных в мире. Врач имеет дело с жизнью пациента. Даже в наш век электроники и вычислительной техники никогда точно не угадаешь, что творится, например, в щитовидной железе человека или в его левом легком. Каждую секунду в организме идут миллионы биохимических реакций.
       Мы состоим из клеток. Каждая наша клетка - это живой организм. А любое живое существо должно дышать и питаться. Наши клеточки питаются и дышат благодаря крови. Вот почему о крови человека слагают легенды.
       Моему годовалому ребенку было не до рассуждений. Почки начали отказывать, дочь начала погибать. Шел 1981 год, его начало. Так как мы живем в провинции, знания наших врачей оставляют желать лучшего. Я - мать - каким-то чудом, внутренним видением, первая поняла, что с моей девочкой. Догадалась по тому единственному дочкиному анализу, который сдала накануне.
       Теперешние врачи привыкли к "хорошей жизни". Я имею в виду серьезные лекарственные средства. Почти всегда в опасных случаях назначаются антибиотики, которых еще в начале прошлого века не было. Они буквально вытаскивают человека с того света. А если человеку всего один год и температура у него выше сорока, то и сам Бог велел назначить антибиотики. Вот только почки маленького ребенка могут и не выдержать.
       Начались  страшные  дни и ночи. Моя кроха отбивалась, как могла от болезни. Врачи помогали, чем могли.
       По больнице стал расползаться слух, что Никочка вот-вот погибнет. Антибиотики не только не помогали, наоборот, травили моего ребенка. Врачи решили, что у нее аллергия. Антибиотики отменили. Я поняла, это - конец.
       Даже далекий от медицины человек знает, что простудное заболевание любого органа человеческого тела сейчас лечат антибиотиками. Пневмония, воспаление легких иначе, - они дорогие. Носоглотка, ангина - антибиотики подавай. Пиелонефрит - простуда почек - тем более нужны антибиотики.        Именно это было у моей девочки. В последующем доктор медицинских наук как-то сказала мне, что в наше время, дескать, каждый второй ребенок переболевает пиелонефритом.
       Как любая другая мать, я взвыла:
     - Делайте что-нибудь, - кричала я. - Почему отменили уколы? Почему не назначаете серьезное лечение? Почему не назначаете капельницы?
       Я сходила с ума, а дочь моя уже угасала. Едва дождавшись понедельника, я с ножом к горлу пристала к педиатрам. Собрали консилиум. Я взяла дочь на руки и спустилась на первый этаж в кабинет с врачами. Я понимала: пан или пропал, если я не выиграю этот бой, моей дочери не жить.
       Хорошо помню ту обстановку: на креслах сидят человек пять-шесть полных матрон в хорошем возрасте и смотрят на меня с сожалением и сочувствием. Я сразу начала говорить, что ребенка моего неправильно лечат.               
     - Смотрите, какой анализ был у дочери: лейкоциты во все поле зрения. Антибиотики ей сначала помогли. Почему вы их отменили?!
     - Мамаша, у ребенка - аллергосепсис! Ей сейчас сделают один укол и ваш ребенок сразу погибнет. Антибиотики ей категорически опасны! Их нельзя ей давать ни в уколах, ни в таблетках!
       Я похолодела. Врачебные ошибки были постоянной темой в художественной литературе советских писателей, которыми я зачитывалась  с детства. Сейчас эта врачебная ошибка грозила смертью моему ребенку.
     - Нет, неправда! Никакой у нее не аллергосепсис! Исключено! У нее остановились почечки. Анализ именно об этом говорит. Я беру ответственность за жизнь моего ребенка на себя. Назначайте антибиотики и всю остальную реанимацию. Если же вы ошибетесь и моя дочь погибнет от мнимого аллергоселсиса, я до конца моей жизни буду каждую из вас развенчивать как врача. Я поеду в Москву, в Минздрав. Как вы думвете, что вам грозит, если сама мать называет правильный диагноз, а вы делаете все, чтобы угробить моего ребенка?!
       Боже! Как заобижались матроны:
     - Вы убьете антибиотиками свою дочь. Аллергосепсис - страшная вещь.  Ребенок слишком мал!
     - Назначайте! Лечите мою дочь. Иначе я сейчас уйду с ней домой. Дома сама начну колоть антибиотики. Дочь я, конечно, не спасу. Но я объясню в Минздраве Москвы, что именно вы виноваты будете в ее гибели! Назову каждую из вас по фамилии.
       Я выиграла этот самый первый, самый страшный бой. Главврач полезла в книги по нефрологии, дочери назначили антибиотики, гормоны и капельницы.






                *** 

       Пришла наша бабушка.Посмотрела сквозь окно на внучку, заплакала и ушла. Нас, детей,  у нее было шестеро.
       Главврач сама, спасибо ей, взялась лечить моего ребенка. Велела давать побольше шиповника. Бабушка притащила на следующий день целый литр его.
     - Давайте пить девочке столько, сколько она захочет, сказала главврач. - А сейчас идите на капельницу.
       Гемодез. Было тогда такое средство, которое спасало людей. Оно чистило кровь, убирало токсины из организма. Я понесла дочь в процедурный кабинет.
       Медсестра Жанна, век ей буду благодарна, уколола дочь в локтевую вену, малышка заплакала. Жанна хотела меня выгнать из кабинета, но я предложила дать дочери грудь, я еще кормила ее грудью. Жанна согласилась.
       Как сейчас вижу моего ребенка в красивом зеленом платьице, лежащей на спине в процедурном кабинете. Моей крохе сразу стало лучше. Сосет мамину грудь (кушетка была высокая, специальная), держит маму за руку, даже что-то довольно гулит,высасывая грудное молоко. Девочка моя была крупная и полненькая, в восемь месяцев уже ходила.
       Но так было недолго. Капельки гемодеза капали довольно быстро. Ника занервничала, стала крутиться, потом горько заплакала и, наконец, уснула.
Гемодез закончился, я взяла дочь на руки и понесла в бокс. Мы лежали в отдельном боксе, но еще с одной женщиной, у которой ребенок болел пневмонией в трехмесячном возрасте. Они лежали за перегородкой. Потом я думала, а что, если бы была не одна, а несколько полулитровых бутылок жидкости?! И всегда в последующем я сама регулировала скорость капель, делала их предельно редкими.
       Буквально через две-три минуты мне вдруг стало страшно почему-то. В боксе я положила дочку в ее кроватку и склонилась над ней,посмотрев на личико. Вдруг вижу: у нее справа на лобике, как цветок, расцветает красная паутинка из сосудиков, похожая на красный кустик. Я мгновенно подняла веко одного из ее глаз - о ужас! Зрачок расширен!
       Дальше, что я помню, я дико заорала и побежала вниз за дежурным врачом.
       Прибежала врач, пошла с фонендоскопом к ребенку. Я осталась в предбаннике, наблюдая за врачом и одновременно изо всех сил ударяясь головой о стену. Меня никто не видел, никто не наблюдал за мной, врач находилась ко мне спиной. Это была моя реакция на гибель ребенка.
       Но врач повернулась ко мне и сказала, что у девочки нормальное сердцебиение. Что, дескать, вы с ума сходите, мамаша? Я показала ей на розовый кустик из капилляров на лобике дочери.
     - Ну прямо! Просто расчесал ребенок, - успокоила она меня. Но я-то видела, как появился этот "кустик". Что же у малышки делалось в почках?!






                ***

       В одну из следующих ночей, а может быть, и в эту самую, случилось вот что. Бабушка принесла литр шиповника. Дочь стояла в манеже своей кроватки и все время тянула ручку к шиповнику. Ей, видимо, очень хотелось пить. Я, как велела главврач, давала пить его малышке столько, сколько она хотела. Ребенок сделался постепенно беспокойным, затем перевозбужденным, бесконечно прыгала в манеже. К тому времени нас перевели со второго этажа на первый в отдельную палату. Палата была небольшая, никого из других детей там не было и на ночь, кроме меня, в палату пустили и мою маму. Бабушка тихо сидела с книгой возле окна.
       Дочка, напрыгавшись, но так и не помочившись, наконец, заснула. И вот тут началось страшное. Моя бедная девочка вся отекла. Как в тот день, когда нас положили с ней в больницу. Но тогда Ника не спала.
       Температура стала резко снижаться. У меня в это время уже был в руках собственный фонендоскоп из дома. Сердцебиение ребенка становилось все медленнее и тише. Я плакала. Бабушка рычала на меня, что я, дескать, хороню живого ребенка!
       Это шла уже вторая неделя болезни моей дочери. Я была уверена, что она не доживет до утра. Тем более, что на первой неделе кардиограмма у моей крохи была хуже некуда. Был страшный ацидоз. Были плохие анализы мочи и крови. Была плохая биохимия.  Был повышен калий в крови, что очень-очень опасно: человек может погибнуть от остановки сердца.
       Но все это я узнала потом. А тогда я все время измеряла малышке температуру и слушала сквозь маечку ее сердечко. Часов в четыре - пять утра я пошла за дежурным врачом, чтобы он констатировал смерть.
       Пришел дежурный врач. Им оказался заведующий малышковым отделением, к которому мы с ребенком поступили в первый день и который первым назначил антибиотики, увидев плохой анализ мочи. Он первый спас моего ребенка. Как я благодарна ему всю жизнь! Он и сейчас еще работает в детской больнице.
       Тогда же повторилась ситуация с гемодезом.Я плакала, а врач, послушав спящего ребенка, удивленно сказал:
     - Что ты беспокоишься, мамаша? Девочка просто спит.
       Конечно, дочка не просто спала. Потом, в одной из книг по нефрологии я увидела фотографию отекшего мальчика, который тоже "просто спал". По-моему, навсегда.
       Врач ушел. Я перемерила температуру. Она увеличилась с тридцати четырех градусов на самую-самую малость. Я не поверила своим глазам. Мама подошла и дала мне пощечину. Мне было все равно. Нет, я была счастлива: ребенок выжил в эту ночь, это - главное! А мою маму после этой ночи всю обсыпало нервной сыпью, которая, как я узнала потом, продержалась сутки.






                ***

       Через пару дней, в конце второй недели, нас с дочкой переправили в Симферополь. Везли нас на маленьком автобусике, типа теперешней "газели", его выделила больница. Еще кто-то ехал с нами. И помогала мне моя старшая сестра. Она жила в Джанкое и у них с мужем было уже двое своих детей.
       Дочь сидела у меня на коленях, почти все время спала. Мне казалось, что я не довезу ее живой. Но нет, все закончилось благополучно, доехали мы нормально. Моя старшая сестра договорилась, чтобы ребенка посмотрела профессор. Возможно, договоренность была со стороны главврача Керченской больницы.
       Это была старушка, очень пожилой человек, фамилия ее была Иванова, великое ей спасибо! После моего подробного рассказа она, поставив ребенку диагноз ОПН, что означало "острая почечная недостаточность", положила дочку со мной в детскую больницу, находившуюся на территории больничного городка. Я боялась радоваться. Как оказалось позже, недаром.
       Начался второй акт Марлезонского балета. Я с величайшим трудом образно говоря, держала ребенка на этом свете. Я радовалась что, наконец, поставлен правильный диагноз. Что, наконец, будут мою дочь серьезно лечить остепененные врачи. В душе молилась, чтобы все закончилось благополучно. И как же я ошибалась!
       На следующее утро пришла в палату довольно молодая кандидат медицинских наук. Не помню, к сожалению, ее фамилию. И будь она проклята!
       Эта мадам сразу сказала, что профессор накануне ошиблась с диагнозом. Что у ребенка - аллергия, ничего страшного. Что "антибиотики не показаны". Назначила сульфаниламидные препараты, которые значительно токсичнее детским почкам, хотя и снижают воспаление в них. Капельницы, то есть реанимацию, отменила. Меня просто не захотела слушать.
       В то время я еще была молодой интеллигентной женщиной, очень стеснительной, с кандидатами мед. наук дела никогда не имела. Еще и боялась навредить дочери. Я молилась на врачей, которые помогали мне спасти ребенка. В основном это были простые рядовые педиатры. Я пыталась достучаться до мадам-кандидатши. Все бестолку. Что она сказала старушке-профессору, я не знаю, но та стала отводить от меня глаза.
       Ну еще бы! Меньшая по должности мадам уличила старого заслуженного специалиста в грубейшей диагностической ошибке. А девочке моей становилось все хуже.
       Самое страшное было ночами. Ника дергалась во сне, засыпала по-страшному с понижением температуры, в сердечке были перебои. Я показывала это врачам, объясняла, что дочь ничего не ест, только сосет мою грудь, что она очень слаба и я боюсь за ее жизнь. Но педиатры, в том числе и кандидатша, просто не обращали на меня внимания.
       В это время в Симферополь приехала моя мама. Она встала на сторону врачей. Просила прощения за меня, дескать, что с меня взять: единственный поздно рожденный ребенок.
       Однажды заведующая отделением сама накормила мою дочь хорошей молочной лапшой. Девочка, уже второй месяц ничего, кроме материнского молока, не евшая, распробовав, съела всю тарелку.И тут же все вырвала.Но даже на это кандидатша не обратила внимания.
       Тогда я, взяв свои документы и, оставив дочь на бабушку, пошла в центральную медицинскую библиотеку. Там в читальном зале взяла с десяток книг по нефрологии. И начала читать все об ОПН - острой почечной недостаточности.
       У меня все время глаза были на мокром месте. Боже, клиника один в один была похожа на симптомы моей девочки. До самых мельчайших деталей! Слезы у меня капали на книги, а я все читала и читала. Наконец, я подошла к библиотекарю, упросила дать мне эти книги до завтра, оставив под залог свои документы. К счастью, я сама была медсестрой и книги взять мне разрешили.
       Но до чего же возмутилась кандидатша! Как я усомнилась в ее знаниях и служебном соответствии! Однако и я закусила удила. Почему неправильно лечат мою дочь?! Об этом мне сказали все книги по нефрологии. В те места книг, которые я ей пыталась показать, она даже не заглянула.
       Наверное, мое лицо, красное как рак, многое сказали кандидатше. Она задумалась. Но не о том, что с ребенком творится. А о том, как избавиться от меня.
       Я понимала, что с диагнозом "аллергосепсис", в Керчи моей малышке - конец. Тогда я села за стол в том же зале библиотеки и написала письмо в Минздрав Москвы. Суть письма - я сама, мать, говорю, что с моим ребенком, а кандидат медицинских наук почти преднамеренно убивает мою дочь.
       Меня тут же выписали. Письмо я не отправила. А жаль!
     - Через две недели, к восьмому марта, ваш ребенок будет полностью здоров, - сладко пели мне врачи. Ах, как хотелось в это верить! Но не верилось.






                ***   

       Выписали меня в стационар Керченской детской больницы. Свободных боксов тогда не было. Дочь поместили в общую палату. Я была рядом, но что я могла поделать?!
       Надо сказать, что в Симферопольском эпикризе было расписано, как лечить Нику дальше. Мой ребенок был на гормонах, но капельницы, т.е. реанимация, запрещались. Антибиотики запрещались. Гормоны должны были отменить не через полгода, а через две недели. Что и было сделано.
       Бедный мой ребенок тут же заразился ОРВИ от соседних детей и опять медленно стал погибать. Я ушла с девочкой домой.
       В это время моя мать улетела в Тюмень к моему младшему брату. Его дочь тоже была очень серьезно больна. Я упросила маму отправить меня к моей старшей сестре в Джанкой.
       Как с хрустальной вазой, с больной дочерью я отправилась к сестре.
       В первый же день к нам пришла участковая педиатр Джанкоя. Как я ей до сих пор благодарна! Она послушала мою малышку, покачала головой и сказала, что ребенок плох. Я и сама это знала.
       С неделю я прожила у сестры. Мобильных телефонов тогда не было. Телеграммы из Тюмени не поступало, с мамой мне было все-таки как-то спокойнее. Но спасибо сестре.
       Она тоже видела, что с ребенком творится что-то неладное. По всей ночи моя маленькая дочь прыгала, прыгала, прыгала, но почки не срабатывали. Мочи почти не было. К утру ребенок засыпал страшным сном с понижением температуры.
       Ежедневно приходила участковая педиатр. В конце концов она сказала, да сделайте, дескать, для дочери все. Неужели вам ее не жалко? И написала направление в Симферопольскую детскую больницу, где мы лежали раньше.





                ***
    
       В этот день мой ребенок, заснув часов в шесть утра, уже не просыпался. Зять, посадив в свою машину меня с Никой на руках и мою сестру, свою жену, повез нас в Симферополь. Великое спасибо всем моим родным!
       Я все еще была наивной девочкой. Я упросила зятя и сестру отвезти нас с Никой в городское нефрологическое детское отделение. Уже темнело, когда мы оказались в приемном покое больницы. Я умоляла дежурного врача положить ребенка к ним. Думала, что здесь более опытные специалисты. Ведь нефрология же!
       Какое там! Меня прогнали за дверь. Дежурная врач позвонила заведующей отделением. Пришла та. Я стояла возле самой двери и четко слышала,как заведующая сказала:
     -  Да вы что! Зачем нам лишняя детская смертность! Пусть едут в Семашко. Т.е. туда, где мы и лежали. - Только окажите ребенку первую помощь.
       Моей крохе укололи сердечные, мочегонные, еще что-то  и мы отправились в ту же больницу, где лежали раньше. Оставалось несколько дней до 8-го марта.






                ***

       Боже, как вытянулись физиономии у врачей на следующее утро, когда увидели нас с дочкой в той же палате. Джанкойская педиатр написала в направлении диагноз "ОПН", т.е. списала его с одного из эпикризов, которые я ей показывала.
     - Какая, к черту, "ОПН", - бушевала кандидатша. - Элементарный пиелонефрит плюс аллергия. Уже и с гормонов сняли! Зачем опять к нам?! Что в Керчи детской больницы нет?
       Интересно, работает ли еще эта мадам? Жива ли? Я сама не слышала ее излияний, но медсестры мне их передали в лицах.
       В общем, на следующее утро, педиатр, которая делала обход, к нам даже не подошла. А ребенку после эуфиллина, мочегонных и сердечных немного полегчало.
       Наверное, врачи, проигнорировав меня, решили, что я сама уйду. Но не тут-то было!
       В следующую ночь Ника опять затемпературила, по телу пошли пятна. Такие же были в первые дни заболевания. Именно они говорили врачам, что это - аллергосепсис. Вдолге спустя, в книгах я нашла, что у маленького ребенка вместо уремической сыпи может быть гигантская крапивница.
       Я сидела в эту ночь на детской кроватке и слезы капали мне прямо на колени. А моя дочь опять всю ночь прыгала и не могла помочиться. Я пыталась показать ее медсестре, та отмахнулась.
       Моя девочка гладила меня по голове, утешая. Мы были как одно целое.
       В эту ночь я сломалась. Нет, не в том смысле, что решила, будь что будет. Я, образно говоря, озверела.
       Шел 1981-й год. Порядки были еще очень строгими. Я теряла дочь, а мне никто не хотел помочь, хотя состояние ее было угрожающим.
       Под утро дочь, наконец, заснула. В семь тридцать я пошла к дежурной медсестре. Она сидела за столом. Я ее отодвинула плечом и сама села на ее место. Видимо, вид у меня был страшный. Медсестра не посмела мне ничего сказать. А я сняла трубку телефона.
       Узнала и набрала номер аэропорта. Попросила к телефону начальника аэропорта. Женщина, видимо диспетчер, сказала, что она начальница. Я вкратце объяснила суть: дескать, моя годовалая дочь погибает, врачи не чешутся лечить, и мне надо в Москву к остепененным врачам-педиатрам для спасения дочери. Попросила оставить билет на самолет. Получив согласие, положила трубку.
       Это был чистой воды шантаж. У меня не было денег на Москву. Я понимала, что медсестра все это доложит сейчас на 5-минутке. Так и вышло. На этот раз ко мне с дочерью не только лечащий педиатр прибежала, но и зав. отделением. И главное, кандидатша.
     - А-а-а, говорю, прибежали! Очень хорошо. Я сегодня лечу с моим ребенком в Москву. Я, конечно, потеряю дочь. Но я зайду прямо в Минздрав с ней на руках. Можете быть уверенными, я найду, что там сказать и чьи фамилии назвать. Вы распрощаетесь не только со своими теплыми местами, но и с дипломами. Тем более, что и на этот раз ребенок поступил с диагнозом "ОПН".
       Как закрутились врачи вокруг меня с моей малышкой! Тут же опять был найден дефицитный гемодез. Принесли массу таблеток. Кандидатша сама что-то стала рассчитывать на бумажке.
       А я будто стальная стала. Но одновременно я будто прозрела. Я чувствовала, что за моего ребенка взялись всерьез. 
       Приехала опять из Джанкоя моя сестра. Как же я ей благодарна! Ее оставили с ребенком, а меня упросили отдохнуть одну ночь в гостинице. Я ушла. Сердце мое, казалось, сейчас разорвется.
       В гостинице в эту ночь я выдоила обе свои груди. Врачи все время заставляли меня бросить кормить дочь грудью. Но тогда меня не клали бы с ней вдвоем. Правила, говорю, были строгие. Я отвечала, что даже старые бабушки не советуют отнимать ребенка от груди, когда  он серьезно болен. И я все равно кормила ее грудью, тем более ребенок уже два месяца ничего больше не ел.
       Бутылка из-под шампанского была полна моим материнским молоком Я буквально раздавила себе обе грудные железы. Потом, вдолге спустя, в обеих в них нашли мастопатию. Но сейчас я пришла в палату, сунула под нос педиатру бутылку и сказала:
     - Проверяйте! Это женское, мое молоко, а не коровье. Вот на чем живет моя дочь!
       Сама же я пошла в процедурный кабинет. Там капали гемодез моей Никочке. Она кричала и уже хрипела. Я подскочила и выдернула иглу.
     - Вы что, с ума сошли, мамаша! Мы с таким трудом достали опять гемодез! - завопила кандидатша.
       По-моему я заскрипела зубами. Я готова была вцепиться ей в горло:
     _ Вы что, не видите опять пятен на теле ребенка?! - У дочки действительно они стали слегка проявляться. - Вы что, не знаете, что такое гипергидратация - переводнение на капельницах?! Опять принести вам книги, чтоб подучились?! - Кандидатша вмиг исчезла.
       Начитавшись книг по нефрологии, я многое узнала. Мне ласково говорили, что, дескать, вашего ребенка уже можно выписать. Я отвечала:
     - ОПН лечится до полугода в стационаре. Тем более - ребенка. Посмейте только выписать!
       И меня терпели. Теперь терпели безоговорочно. Я действительно стала, как стальная.






                ***

       Моя бедная девочка сильно похудела. Бледная стала, как белая бумага. Ночами я все также боялась за ее жизнь. Но все-таки она жила. Даже начали почки понемногу работать.
       Почки фильтруют из крови мочу. Это, так сказать, отходы производства нашего организма. Эти отходы должны уйти из тела человека. Но, если не уходят, то отравляют нас. И отравляют тем сильнее, чем слабее работают почки. Почки остановились, жизнь прекратилась.
       У моего ребенка, как потом объяснила мне одна профессор, в левой почке был гнойник. Любой гной из тела человека должен быть удален. Видимо, до гноя у Ники дело не дошло, но нелеченый пиелонефрит, а затем - неправильно леченый, чуть не довел мою дочь до гибели. Кстати, ни в Керчи, ни в Симферополе моего ребенка не оперировали.
       Эта профессор сказала еще, что в Киеве мою дочь точно бы прооперировали и удалили бы больную гнойную почку.
       Я в душе подумала, что слава Богу, что этого не произошло. Удалять пришлось бы обе почки.
       А в Симферополе продолжали пичкать мою дочь сульфаниламидами, нитрофуранами, мочегонными и многим-многим другим. Но только таблетками. Без гормонов. Без капельниц. Без антибиотиков. Даже уколы не делали.
       Когда в теле человека не работает какой-либо орган, то человек погибает. Но сначала организм борется. Борется изо всех сил. Когда силы организма иссякают, начинают погибать другие органы и системы, которые вначале были здоровы.
       Вот и моя девочка: вдруг стала хрипеть, потекло из носика. Я знала, что при ОПН может быть отек легких.
       Помню такой эпизод. Тихий час. В палате все дети спят. Их человек шесть. Все тяжелые. Одна из мамаш подошла ко мне и попросила посмотреть за ее дочерью, пока она сбегает в ближайший магазин. Я согласилась. Ее дочка крепко спала. Я от своей не уходила ни на шаг.
       Вскоре после ухода ее малышка захрипела, стала кашлять, задыхаться и у нее пошли так называемые репризы.
     - Это яркий симптом коклюша, - сказала я прибежавшей матери. Их отселили. Коклюш подтвердился. То есть страшной инфекцией могли заразиться все остальные очень больные дети.  Но почему, я знала этот симптом, а врачи-педиатры, вплоть до главврача и остепененных "научных сотрудников" этого не знали? Почему? Все-таки я была просто медсестрой.
       На мой вопрос, не отек ли легких у моей малышки, врачи засмеялись. Дескать, вот дура-то мамаша. Но на следующий день вдруг назначили колоть антибиотики. Это после трехмесячного утверждения, что ребенку моему они смертельно опасны. Аллергосепсис же!
       Антибиотики помогли. Правда, я сама их отменила спустя несколько дней: кашлять Ника перестала, а почки начали травиться. Значительно позже я узнала, что все такие дети лечились не только антибиотиками, но и гормонами. Моя - моим "крикаином".
       Дочка опять мочилась все меньше по утрам. Единственный раз было много жидкости в горшочке - это когда в очередной раз приехала наша бабушка и привезла отварного цыпленка. Дочь с жадностью съела его почти целиком. И, о чудо, много помочилась. Но, Боже мой, что же с ней творилось той ночью!
       Почему же так сработала мочеполовая система? Дело в том, что почки заведуют белковым обменом. Белок цыпленка сработал как кнут на обессилевшую лошадь.
       Врачи, кажется, махнули на нас рукой. Кандидатша не появлялась, чему я была только рада. В конце концов я решила уйти из больницы сама. Ребенок обречен, думала я.
       За нами из Джанкоя приехали на своей машине сестра с зятем. Я была в страшнейшей депрессии.






                ***

       Последние дни моя кроха категорически отказывалась пить таблетки. Но врачи вынуждали, я подчинялась, да и сама понимала, что лечить ребенка надо. Тем более, что ни капельниц, ни уколов уже не назначалось. Я силой заталкивала малышке горсть таблеток в ротик, а она была слишком слаба, чтобы сильно сопротивляться. Ни я, ни врачи не понимали, что можем отравить ребенка.
       Моя сестра по дороге в Джанкой предложила мне показать дочку бабушке. Я согласилась. Это же советовали и педиатры в последнее время.
       Мы остановились возле какой-то деревушки, сестра с Никой на руках ушла к бабушке-знахарке. Пришла минут через двадцать. Ребенок был обрызган водой. Мы поехали дальше.
       Уже дома у сестры дочка попросилась на горшок, мочи выделилось семьдесят граммов. Это было чудо! Только потом я сообразила, что это была реакция на отмену всех таблеток. Почки, наконец, вздохнули свободно.





                ***

       Дома, в Керчи, мы оказались спустя несколько дней. Было начало мая. Таким образом мой ребенок лечился от уремии в общей сложности три месяца. Если это можно было назвать лечением. Диагноз "острый пиелонефрит" ей ставили во всех больницах. Диагноз "ОПН" не ставил никто.
       Если у больного прыгает давление, например, ну то очень низкое оно, то очень высокое, то врачи называют это "качелями". Вот такие же "качели" от надежды на выздоровление ребенка до убежденности, что все будет плохо, испытывала я. Я, как любая мать, чувствовала своего ребенка, интуитивно понимала, когда ей тяжело и плохо. И помогала, чем могла.
       Впервые моя дочь дома поела. Это был куриный бульон. Всю ночь потом просидела я над ней, вытирая лобик от пота и прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Фонендоскоп мама у меня отобрала.
       Опять я полезла в книги. Нашла диету при почечной недостаточности. Исключила временно белковую пищу совсем. И почти не солила каши, которые варила на воде. Потихоньку, муравьиными шажками, моя кроха стала выбираться из беды.
       Шло лето, жаркое лето. В это время года почкам легче. Во-первых нет холода, когда пиелонефрит поднимает голову, а во-вторых от простуды почки все-таки подлечили. Хотя и варварскими методами. Да и летом кожа - самый большой наш орган - берет на себя часть функций почек. То есть выводит жидкость из организма с потом. Здесь своя опасность: с потом уходит из организма калий. А сердце без него не живет. Страшно, когда много калия в крови, но не менее опасно, когда его недостаточно.
       Каждый человеческий организм самовосстанавливается от болезни. Он состоит у нас из клеточек, они - живые существа и хотят жить. И, если организму немного помочь, он говорит хозяину "великое спасибо", включает всю свою защиту, а защитных - иммунных клеток - в нашем организме насчитываются миллионы, - и живет. Живет!
       Моя дочь жила! Помню, как я приучала ее к меду, он снимал воспаление в организме. Я несла ложечку меда через всю квартиру бабушке, говоря, что это так вкусно! Бабушка причмокивала и отвечала, что это божественно вкусно. Потом то же самое я проделывала с дедом. Дочь прислушивалась и тихо просила попробовать
       Я никогда не заставляла ее насильно есть, помнила о насилии с таблетками. Да и дочка могла любую еду сразу вырвать. Почки очень связаны с печенью. Если "не тянут" они, то и печень "не тянет". Все в теле человека очень разумно объединено в одно целое. Однако, если какая-либо система выходит из состояния нормы, то со временем она потянет за собой целый комплекс нарушений в других органах.
       Каждое утро моя девочка после тяжелых ночей просыпалась будто сильно уставшая. Всю ночи напролет она сильно потела. Часто, наоборот, засыпала с пониженной температурой, тогда было особенно страшно: проснется ли? Утром я убегала на работу, оставив ребенка на бабушку. Да, я должна была работать. Я была кормильцем семьи.
       Тысячи раз я просила в то лето мою мать кормить ребенка  только по строгой диете. Однако мама считала иначе. Она давала Нике понемногу все. Возможно, это было правильно.
     - Несколько ягодок винограда не повредят, - говорила она. К сожалению, вредили. В другой раз давались несколько ягодок вишни или черешни. Повторялось, как с виноградом. Супы я готовила без мяса, на воде. Они оставались несъеденными. Зато колбаса давалась ребенку, почки которого едва тянули. Правда, пару раз вареной колбасой моя дочь крепенько отравилась и бабушка перестала давать ее малышке.
       В августе пошли арбузы. Я сама начала кормить девочку ими. Оказалось, что и арбузной жидкостью можно "переводнить" ребенка.
       Больше всего я боялась осени. Почки не любят холода - это я знала еще по художественной литературе. Так и получилось.






                ***

       Первые же холода вызвали обострение пиелонефрита. Как я ни кутала дочь, она затемпературила. Я не пошла на работу, вызвала педиатра к ребенку на дом.
       Почки дают температуру "свечкой". Что это значит? Ночью температура была 39,2, а утром - нормальная. Тем более я сразу дала полтаблетки аспирина.
       Пришла молодая врач-педиатр. Возмутилась, почему я вызвала ее к ребенку, который даже не температурит. Послушав легкие, сказала, что в них все чисто.
     - Я не дам вам освобождения, - выдала Анна Борисовна. И бабушка у вас дома.
     - Что-о-о? Не дадите? Хорошо! Когда у вас прием в поликлинике? С одиннадцати? Очень хорошо! Узнавайте у своего начальства, что делать со мной. Я приду на прием, если освобождения не будет, пойду в горисполком. Я мать-одиночка, имею право на освобождение не на два-три  дня, а на десять! Будете платить из собственного кармана.
       Я пошла в детскую поликлинику к двенадцати. Больничный мой меня уже ждал. Больше недоразумений  с А.Б, у меня не было.
       Что же делать дальше с ребенком? - думала я. Если уже в сентябре затемпературила, что же будет в октябре - ноябре и дальше? Надо что-то делать. Но что?
       Надо сказать, что я ночами почти не спала. Сторожила сон больного ребенка. Многие матери таких детей меня поймут.
       Засыпала я с вечера на час-два. Потом до утра читала. Читала, в основном, книги по нефрологии. Я их тогда буквально все изучила. И наших, советских авторов, и зарубежных. Благо, медицинская библиотека была под боком, мы живем рядом с главной городской больницей.
       Я понимала, что ребенка надо продолжать лечить. Я понимала, что одна я не справлюсь. Я убедилась, что Керченские врачи мало что понимают в почках. Пожалуй, еще меньше, чем я.
       Я уже знала, что в Киеве есть Научно-исследовательский институт урологии и нефрологии имени Коцюбинского. Но попасть туда трудно. Направление не дают. Нужно за направлением ехать с ребенком в ненавистный Симферополь. И попасть на прием к кандидатше? Нет, ни за что!
       Я пошла на прием к главврачу Керченской больницы и буквально выгрызла у нее направление в Киев. Подозреваю, что она сама звонила в отношении нас в Симферополь.
       Конечно, я вела себя не очень порядочно, но другого выхода я не видела. Вот, если бы я была женой какого-нибудь начальника...Работая всю жизнь в медицине, я сотни раз видела, как подхалимски крутится иной раз медперсонал вокруг начальства или родственников начальства. Противно!
       Тем временем Ника стала все время простывать и температурить. Нет, это, конечно, были не ОРЗ - острые респираторные заболевания, такие диагнозы стояли в детской карточке и в моих больничных листах. Это давали клинику простуды Никины больные почки. Пиелонефрит - это тоже простуда. Только почек.
       Я все время носила в ту больницу, где тогда работала мочу своего ребенка на анализ. Даже десять лейкоцитов в поле зрения снижали диурез моей девочки. Я уже всегда давала ей в то время отвары овса, березовых почек, толокнянки и других почечных трав. Но и они иногда травили мою кроху, если я их передозирывала. Что же говорить о таблетках? Пора было ехать в Киев.






                ***

       Где-то в начале ноября 1981г., собрав немного денег, я поехала с Никой в Киев. Вначале я с направлением на консультацию к профессору-нефрологу обратилась в поликлинику НИИ урологии и нефрологии. Дождавшись очереди, попали на прием к главному детскому нефрологу Украины, профессору, доктору мед. наук И.В. Ее имя я и на смертном одре не забуду! Приятная умная женщина средних лет. Она попросила раздеть ребенка до трусиков, что я и сделала. Послушала малышку, помяла животик. Ника даже не пискнула.
     - Одевайте ребенка, - сказала профессор. Я стала лихорадочно натягивать дочке колготки.
     - Мамаша, у вашего ребенка общие отеки были? - спросила она.
     - Да, - ответила я, - при поступлении в Керченскую детскую больницу. Есть выписка. Я уже знала по книгам, что это плохой прогноз.
     - А была ли ваша дочь вся как будто исхлестана крапивой? - спросила опять она.
       Я посмотрела с удивлением на профессора, откуда, дескать, она это знает?
     - Да-да, Нику тогда будто всю исхлестали крапивой, - ответила я.
     _ А у вас есть еще дети? Как вы живете с мужем? Надо еще рожать, надо обязательно!
       И я разрыдалась навзрыд. Я поняла, профессор не надеется на излечение моего ребенка. Моя кроха тут же стала меня утешать по-своему: гладить меня ручонкой по голове. 
       Нас направили в нефрологическое отделение детской больницы, которая находилась совсем в другом конце города. На обследование сначала.
       Сейчас, когда я пишу это,  мне 73 года, я - ликвидатор ЧАЭС, я - инвалид третьей группы, я - пенсионерка. С высоты моих лет я вижу теперь многое по-другому. Тогда же я была просто "мамаша".






                ***

       На мое счастье (или несчастье, кто знает?) профессор очень скоро уехала консультировать больных детей в Крым. В Симферополь и Севастополь, вроде бы. Ох, полгода бы назад! Ее не было около двух недель.
       При поступлении в детскую больницу меня не хотели класть с ребенком вдвоем. Я настояла, так как все так же кормила дочь грудью. Я продолжала это депать, даже конфликтуя дома с мамой.
       Сработало. Меня положили с Никой вместе, но дежурная врач приемного покоя осталась очень недовольной. Это недовольство передалось в понедельник профессору перед обходом. Слава Богу, вечером профессор  уехала в Крым.
       Когда мы с дочкой попали в палату, я поняла, почему врач приемного покоя ворчала и даже звонила профессору. Палата была страшная: ободранные стены бросались в глаза. К тому же палата была переполнена и забита детьми до отказа. Рядами стояли штук пятнадцать коек самого разного масштаба: от самых маленьких до почти взрослых. С детьми находились человек пять-семь женщин-матерей. Все дети были тяжелыми. Правда, через пару лет больницу отремонтировали.
       Нам с Никой досталась длинная кровать, сетка была продавлена чуть ли не до полу. И находилась она возле самого выхода. Но мне было все равно. Главное, я с дочкой. Она, устав с дороги, и после поликлиники НИИ, спала ночью неплохо.
       Некоторые матери, дети которых располагались в маленьких кроватках, спали ночью прямо на полу возле кроваток детей. В последующем никто из нас даже "ох" не сказал. Мы мыли лабораторную посуду, бегали по мелким поручениям врачей, часто мыли детские горшки, а иногда и туалеты. И были страшно благодарны врачам за спасение наших детей. Такая ситуация длилась годами.
       С утра мою дочь начали обследовать. Провели в течение нескольких дней самое внимательное обследование почек. Были взяты все анализы. Проверили, нет ли какой-либо врожденной патологии? И т.д, и т.п.
       Все оказалось в полном порядке. Врачи с довольным видом сообщали мне об этом. Только вот я, кажется, даже не слышала их.
       После первого же обследования на каком-то аппарате моя дочь захворала. Поднялась высокая температура, стало мало мочи. С ребенком начало твориться страшное. Педиатры сразу же назначили колоть антибиотики. Я объяснила им, что Никочка долго их не выдерживает. Меня, понятно, не послушались. Как всегда я пыталась показать врачам, что ребенок катастрофически болен, но меня игнорировали.
       Правда, мне сказали, что у ребенка - пневмония, и лечить антибиотиками ее необходимо. Помня Симферопольскую больницу, я промолчала.






                ***

       Две недели кололи педиатры бедного моего ребенка антибиотиками. Две недели я не просыхала от слез. Я не знаю, снижали ли врачи дозу лекарств или нет, но малышке моей было чрезвычайно трудно. Постепенно переставали работать не только почки, но и желудочно-кишечный тракт, печень, плохо было с сердечком. Каждую ночь девочка моя засыпала по-страшному - с понижением температуры. Правда, это было не так явно, как в Керчи в первый раз.
       Наконец, вернулась профессор. И сразу заспорила с врачами. Она доказывала, что у ребенка ничего страшного, просто пиелонефрит.
     - Сейчас каждый второй ребенок переболевает им. Ерунда! - Из ординаторской доносился ее гневный голос. Педиатры же доказывали, что у моей крохи гораздо серьезнее с почками, чем кажется ей. Профессор не соглашалась.
       Нас выписали. Я не спорила. Домой, скорее домой, дома и стены лечат!
       Надо сказать, что по сравнению с другими детьми моя Ника действительно казалась не так уж и опасно больной, Ну температурит, ну слабенькая. Так все там такие. Очень многие дети были на гормонах, а моя нет. Те, кто были на гормонах, были гораздо выше ростом сверстников, а главное - значительно полнее. Восьмилетняя девочка, лежащая в соседней палате, была ростом и объемом со взрослую женщину.
       Все эти дети были на капельницах. Все они мечтали о доме, во всяком случае те, которым уже исполнилось пять-шесть лет. Многие находились в больнице по полгода и больше.
       Подростки понимали, что больны серьезно. Некоторые из них махнули на себя рукой. Этот контингент был самый тяжелый. Большинству из детей ставили диагноз "часто рецидивирующий хронический гломерулонефрит с хронической почечной недостаточностью". Все они были на инвалидности. Гломерулонефрит значительно серьезнее, чем пиелонефврит - воспаление идет уже во всех тканях почек, а не только в чашечках и лоханке.  И канальцах почек, но не в нефронах - миллионах мельчайших фильтриках наших почек.
       Нас выписали 16.11.1981 г. Моей Нике в этот день исполнилось два года. Диагноз был "часто рецидивирующий хронический пиелонефрит  без хронической почечной недостаточности". Какой рок висел над моим ребенком?





 
                ***

       С маленьким ребенком тяжело путешествовать, с больным - тем более. Тянешь не только его самого на себе, слишком слаба была Ника  ходить за руку, но и массу детских вещей. Удивляюсь сейчас, как я справлялась? Но у меня даже мысли не было, что тяжело. Мысль была одна: как бы живыми до дома добраться! И не подхватить ОРВИ в поезде.
       Потихоньку добрались. Какая радость была бабушке и дедушке: внучка дома наконец! Только у меня было тяжело на сердце. Дочь слишком тяжело переболела в Киеве. Вместо помощи мы получили ухудшение. И все тот же неправильный диагноз. Одно хорошо - разрешили антибиотики. Вдолге спустя я узнала, что Симферопольский эпикриз, где в трех местах было подчеркнуто красным карандашом о запрете антибиотиков, уничтожили. Точнее, после Киева он исчез в неизвестном направлении.
       По приезду, буквально на второй день, дочь опять дала температуру свечкой. Я, конечно, вызвала педиатра. Показала выписку. Оригинал оставила себе, ей дала копию. И началось все сначала, но в худшем, чем до отъезда варианте. С месяц примерно я не была уверена, будет ли жить моя дочь после Киевской нефрологии или нет. Я готова была выть в потолок.
       Врач назначила антибиотики в таблетках. Дозу я сама снизила вдвое, так требовали книги. С тех пор так и пошло: температура, вызываю врача, лечим. Сначала дочка удивительно восстанавливается: улыбается, начинает есть, хорошо спать, относительно много утренней жидкости в горшочке. Но проходит день-два, почки травятся, я убираю лекарства. Опять все замечательно, почки отдыхают, но возвращается простуда. В анализе мочи - пять-семь лейкоцитов со скоплениями в поле зрения. Дочь перестает мочиться. Так продолжалось месяца три-четыре.
       Боже, это невыносимо. Ребенок погибает, а ты не в силах помочь. Меня могут понять лишь матери таких же больных детей. Но им хотя бы помогают врачи, им хотя бы со-чув-ству-ют! А мне хором говорили, да что вы, дескать, переживаете, мамаша, у вашего ребенка ничего серьезного, просто часто болеющий ребенок. Сейчас таких детей - воз и маленькая тележка. Перерастет, не переживайте.
       Но тогда, после Киева, я в очередной раз думала,что моя дочь не переживет эту зиму. Выплакала все глаза. Ночами держала дочь на коленях. Если она относительно неплохо спала, и я задремывала сидя. Если спала плохо, качала ее, вытирала от пота - она страшно потела, прижимала к себе. Я как будто сторожила ее. И она, несмотря на возраст, спала очень чутко. А утром я шла на работу. Там я хотя бы морально отдыхала. Никочка оставалась с бабушкой. Я просила маму, не будить ребенка до тех пор, пока не проснется сама.
       Участковая педиатр не успевала назначать лечение. Анна Борисовна всегда внимательно выслушивала ребенка, смотрела в ротик и говорила:
     - В легких чисто. Горлышко красненькое. Опять температурила? Подаем антибиотики. И назначала ампициллин.
       Я понимала, что большего она сделать не может. Но что-то должна была делать я. Вот только знать бы - что? Ведь, не дай Бог, случится самое страшное, меня же и обвинят в гибели ребенка. Но об этом не хотелось и думать.
       Однажды я села и написала письмо Брежневу. Просила поставить мою дочь на Д-учет в Киевском НИИ урологии и нефрологии им. Коцюбинского, где я уже однажды была. Это - чтобы не просить каждый раз направление туда. А пока взяла направление в детскую нефрологию Симферополя. В Симферополь  мне его дали без проблем. Через некоторое время из Москвы пришел положительный ответ, но я в это время уже была с девочкой в Симферополе.
       Я думаю, что сам Брежнев мое письмо, конечно, не читал. Скорее всего оно было послано в Минздрав, а оттуда пришло "добро" на Керчь или Симферополь.







                ***

       Эта десятидневная примерно поездка в Симферопольскую нефрологию была особенно интересной. Мы попали с дочерью к той самой заведующей, к которой когда-то нас привезла сестра с зятем. Та самая так называемая детский врач, которая сказала:
     - Зачем нам умирающий ребенок, зачем нам лишняя смертность?
       Таких "врачей" грязной метлой  надо бы выгонять  из детских больниц. Конечно, я сразу пыталась объяснить, что именно с моей дочерью. Глас вопиющего в пустыне. Я напомнила прошлогодний эпизод, никакой реакции. Я вообще заметила, чем хуже врач, чем неграмотнее он, тем меньше он всегда слушает жалоб больного. Или - жалоб матери больного ребенка.
       Назначила антибиотики. Дозу, конечно, не снизила. Ребенок через пару же дней начал погибать, другого слова не сыщешь.
       Отравление было настолько ярким, что даже соседские дети заметили это.
     - Тетя, а почему ваша девочка говорит, что ее бабушка сидит на оконных шторах?
       Я глянула в глазенки дочери и поняла: отравление коснулось головы. Так называемая токсическая энцефалопатия.
       Я опять озверела. Пригласила заведующую. Та пришла не одна. С ней были  два каких-то незнакомых мне врача. Они молчали. Я объясняла, что творится с моим ребенком. Кто они такие, я не знала, но понимала, что это касается моей Ники. Я думала, что это - очередной консилиум.
       Дочери я дала грудь, чтобы она немного успокоилась. Стала объяснять, что бабушка наша находится в Керчи и на окне сидеть никак не может. Ребенок отравлен и может погибнуть, если не снизить дозу лекарств. Объяснила, что дочь зимой 81-года перенесла ОПН -острую почечную недостаточность  из-за острого пиелонефрита. Оба врача молчали и внимательно смотрели на меня. Потом все они ушли вместе с заведующей.
       На следующий день, схватив ребенка, я убежала от такого "лечения" дочери. Напоследок пригрозила заведующей, что я этого так не оставлю.
       Моя подруга в подобной ситуации схватила такую же мадам за грудки и стала трясти, как грушу. И сказала, случись, дескать, что с ребенком, мадам не доживет до завтрашнего дня. Даже, если подруге это будет грозить тюрьмой.
       Позже оказалось, что заведующая в тот раз приводила не педиатров, а психиатров. Подхалимы меня поставили на учет в нашем психдиспансере. Сделав меня "душевнобольной", она снимала с себя ответственность за жизнь ребенка.
       Хотела бы я встретиться с этой мадам сейчас. Плюнуть ей в глаза. Если и с другими детьми она так же поступала, то не одна бы я плюнула! И каково ее дочери или сыну  сейчас читать такое?
       Конечно, я никаких угроз своих не исполнила, не до этого было. Больше я в Симферополь не ездила.






                ***

       Дома, в Керчи, началось все сначала. Обострение хронического пиелонефрита - отказывают почки - антибиотики один-два дня - почки травятся и снова отказывают - без гормонов они не выдерживают лечения. Даю отвары трав пару дней, но даже на травах временами почки моего ребенка травились. Гормоны дома не назначают.
       Пришло лето. Имея на руках разрешение наблюдаться в НИИ Киева, я не торопилась ехать с ребенком туда. Надо было отдохнуть после так называемого симферопольского лечения. Но я запомнила, как профессор в Киеве сказала нам при выписке, что неплохо бы показать ребенка еще раз через три месяца. Прошло уже не три, а месяцев семь-восемь, когда мы с Никой рискнули опять обратиться в НИИ Киева. Ребенок все так же был тяжелым больным. И очень-очень слабым.
       На этот раз мы с дочкой полетели самолетом. Я отчаянно трусила. Не так за себя, как за Нику. Не люблю я самолеты. Хотя раньше они так часто не падали. А, может быть, просто об этом не сообщалось.
       НИИ встретило нас как-то интересно. Я знала, что карточки в детской поликлинике НИИ хранились долго, не менее пяти лет вроде бы. Нашей карточки почему-то не оказалось. Нике завели новую. Потом, гораздо позже, я поняла, почему исчезла первая карточка. Но об этом - в конце.
       Профессор , доктор медицинских наук И.В. нас вспомнила, узнала. Я упросила положить Нику в бокс, так как боялась инфекции. Она не отказала. Даже мне разрешено было находиться с ребенком, хотя я уже не кормила дочь грудью, естественно. И.В. была к нам с дочкой очень внимательна. Большое спасибо ей!
       Через неделю нас выписали и мы улетели спокойно домой. Дочь не заболела, если не считать всего вышеописанного.
       Нам, как и другим детям, относящимся к этому НИИ и к этой детской больнице, был расписан график контроля посещений. Мы с дочкой должны были четыре раза в год приезжать сюда "на контроль". Это было верное решение, так как за ребенком в таком случае велось постоянное наблюдение.
       Все бы хорошо, но на это нужны были деньги. Я же работала медсестрой с окладом в шестьдесят пять рублей.  Временами я работала на полторы ставки и тогда получала восемьдесят рублей. Выручал отец ребенка. Он очень меня любил и всегда помогал деньгами. К тому же он уважал меня за то, что я не оторвала его в свое время от семьи. Оклад у него по тем временам был ну о-очень большой. И он буквально упрашивал меня брать деньги. Это было значительно больше алиментов.
       И, конечно, помогали мои родные. Как говорится, кто чем мог. Каждая копейка была на учете.
       В ноябре 82 года моему ребенку исполнилось три года. Десятого ноября умер Брежнев, к власти в Кремле пришел Горбачев. Никочка с грехом пополам начала справляться с пиелонефритом, а с ним уходили симптомы почечной недостаточности. Хотя до выздоровления было еще, ох, как далеко.
       Все так же в летнюю пору было полегче, зимой тяжелее. Острый пиелонефрит дал в год жизни ребенка острую почечную недостаточность - ОПН, хронический пиелонефрит давал клинику хронической почечной недостаточности - ХПН. А во всех эпикризах Киева стоял диагноз "хронический пиелонефрит". Этот диагноз НИИ поставил сразу. Но без почечной недостаточности.
       Я аккуратно возила ребенка в Киев. Мы обычно ложились с ней в бокс, И.В., спасибо ей, разрешала мне находиться рядом с Никой. У девочки брали все анализы, И.В. осматривала ее на обходе, расспрашивала меня о жалобах и отпускала домой. Я всегда спорила с доктором медицинских наук И.В., говорила, что уверена в том, что дочь болела ОПН, уремией. Правда, спорила очень аккуратно и тактично. И.В. ругала меня, но к Никочке очень серьезно присматривалась. Все время говорила, что я просто заколола ребенка антибиотиками. Я отвечала, что самолично ни разу их не назначала. Однажды предложила оставить Нику одну, а самой уехать в Керчь, я отказалась.






               
                ***

       Профессор была строгой, нас, матерей, гоняла в хвост и в гриву. Мне как-то сказала:
     - Не будешь выполнять моих распоряжений, сниму с Д-учета и поедешь в свои Керчь и Симферополь. А врачи там - дубодолы! Ни хрена не понимают. - И постучала фалангами пальцев по столу. В выражениях она не стеснялась.
       Этот разговор произошел у нас, когда моей Никочке было четыре года. Профессор требовала "отправлять дочь в детский коллектив". Так она выражалась. А я подумать об этом боялась. Слишком слаб был мой ребенок. И когда она раньше заводила разговор о детсаде, я начинала реветь.
       Теперь же вопрос был поставлен ребром: снятия с Д-учета в НИИ я боялась, как огня. Но и вести ребенка в детсад, это значит подвергнуть ее смертельной опасности. Это я и сказала И.В. Она взъярилась:
     - Вот тебе мой личный телефон. Приедешь домой, оформляй дочь в детский коллектив. Если затемпературит, позвонишь мне. У девочки ничего серьезного! Просто вы все затравили ее антибиотиками. Пора ей выбираться из пухового одеяла.
       С тяжелым сердцем я на этот раз  отправилась домой. Но что делать, пошла оформлять Никочку в детсад. У нас рядом с домом был хороший детсад в старом теплом здании. Стояло лето. Я повела дочь где-то в июле в этот детсад.
       Буквально через неделю Ника дала температуру тридцать девять и шесть. Это было страшно.
       Вызвала врача.Анна Борисовна послушала, сказала, что у Никочки "жесткое дыхание" в легких и очень красное горло. Необходимы антибиотики. Я отказалась.
       Опять началось страшное. Ребенок горел. Прошли сутки. Анна Борисовна пришла сама. Опять послушала и сказала, что не отвечает за жизнь моего ребенка. Я взвыла и тотчас позвонила И.В. Та ответила дословно:
     - Никаких антибиотиков! Беру ответственность на себя. Позвонишь мне завтра. Я позвонила утром следующего дня. Конечно, ревела. Утром И.В. сама назначила антибиотики по телефону. Участковая педиатр же сказала, что боялась, что Ника не доживет до утра.
       Я почти никогда не клала дочь в больницу. Там дозу лекарств никогда не снижали. Гормоны не назначались. Зачем? - простой пиелонефрит! И, ясное дело, никогда никаких пропусков в лечении. То есть не давали отдохнуть почечкам от отравления. Хоть на денек! Дома же все это я делала сама.
       В Киеве таких детей сажали на гормоны. Однако очень скоро эти дети становились гормонозависимыми. А это - почти конец!
       Хорошо помню такой случай. Ночью в Киевскую детскую нефрологию привезли мальчика лет двенадцати. Тяжелый. Состояние плохое. Анализы аховые. Привезли одного, без матери. Говорили, что мать - на работе в ночь. Ему назначили антибиотики плюс гормоны. Через пару дней ребенок гонял мяч в полисаднике больницы.
       То есть: детей спасали сразу, но что будет дальше, никто не знал. А дальше было плохо. Когда почки отказываются работать, человек погибает.
       Помню девочку лет четырнадцати, которая всегда была на капельницах. Когда ни приедешь, она всегда тяжелая, всегда ее спасают. Однажды ее в отделении не оказалось.
     - А где она? - спросила я.
     - Умерла, - ответила мать, ребенок которой находился в больнице больше полугода.
     - О, ужас, - только и смогла сказать я.
     - Нет, это еще не ужас! - ответила женщина. - Девочка умерла вскоре после смерти своей матери. Они повздорили. Ее мать вышла из палаты дочери в коридор, села на диван, ей стало плохо, - инфаркт - и мать умерла. Девочку, спустя месяц, выдали хоронить отцу на руки.
      Бедная семья! Но у них еще один вроде бы был ребенок. У меня же, кроме Ники, не было никого. Конечно, надо бы мне родить другого ребенка, как  когда-то предложила при первой встрече доктор мед. наук, но вся моя семья во главе с моей мамой были категорически против. К тому же я понимала, родив другого, я поставлю крест на жизни Ники. И все в моей душе восставало против этого. Я должна была спасти свою дочь!






                ***

       В ноябре 83г. моей малышке исполнилось четыре года. Все также моя дочь была тяжело больна. Каждые три месяца я посещала НИИ урологии и нефрологии г. Киева. Теперь нас с дочкой не каждый раз клали в больницу. Иногда профессор И.В. проверяла анализы Ники в поликлинике, делала назначения и отпускала нас домой. 
       Три последние зимы дались моей девочке очень тяжело. Я тогда считала не годы дочери, а пережитые зимы. Зима 81-82 года, зима 82-83 года, зима 83-84 года. Осенью 83 года  И.В. направила меня с ребенком на консультацию в НИИ акушерства и гинекологии. Там моего ребенка осмотрела и  назначила лечение профессор Хохол. Спасибо ей! В назначениях было не менее десяти пунктов. В том числе и почечные травы, которыми я часто поила дочь дома.
       Мне очень понравился такой рецепт: один стакан хорошо промытого овса поместить в небольшую кастрюлю, залить пол-литром молока, вскипятить, закрыть крышкой с грузом и на медленном огне томить один час. Отцедить и дать выпить ребенку на ночь, когда он уже будет в постели. Таких процедур надо было делать номером тридцать.
   Я таких процедур делала каждую зиму потом несколько раз в год. И всегда номером тридцать. Только молоко я со временем заменила на воду. Когда молоко закипает, оно вылезает из-под крышки.
       Летом посещение Киева нам с дочкой обходилось терпимее. Летом, как я уже говорила, моя девочка уходила от пиелонефрита - причины уремии, а с ним - и от хронической уремии. Зимой всегда было страшнее. Симптомы хронической почечной недостаточности преследовали мою малышку. Если я показывала их врачам в Керчи, те делали круглые глаза и говорили, что ничего страшного, "анализы хорошие, перерастет."
       Иногда я срывалась:
     - Неужели вы не понимаете, что я не допущу пиелонефрит до плохих анализов?! Именно он убивал мою дочь в остром состоянии. Острый пиелонефрит - ОПН, уремия. Хронический пиелонефрит - ХПН, хроническая уремия. А диагноз "Хронический пиелонефрит", смотрите, в каждой киевской выписке стоит. Ведь это любой школьник может понять!
       Педиатры, обычно это были  заведующие отделениями или старшие педиатры, как попугаи, отвечали:
     - У вашего ребенка ХПН нет, Киев не ставит.
       Я попала в заколдованный круг. Из-за того, что в свое время так называемые врачи Керчи и Симферополя не ставили диагноз уремии, сопровождающей острый пиелонефрит, теперь, в Киеве, не находили почечную недостаточность, так как не было обострения хронического пиелонефрита. А простые педиатры, вроде Анны Борисовны, которые видели, что творится с ребенком, не решалась брать на себя ответственность спорить с остепененными нефрологами Киева и Симферополя.
       Есть такой роман "Не хлебом единым". Честный инженер из провинции поспорил с учеными мужами из Москвы о том, что придуманный и усовершенствованный им станок, производящий стальные трубы, гораздо выгоднее государству, чем их образец. Ученые мужи чуть не съели инженера.
       Та же ситуация была у меня. Только материнская любовь еще крепче, чем сталь. У любой матери, не только у меня.
       Помню, меня вызвали зачем-то в Керченский горздравотдел. Начальство в очередной раз начало меня убеждать, что я - дура. Я окрысилась:
     - Ах, я - дура. Я зря беспокоюсь за жизнь моего ребенка?! Хорошо, кладите меня в психушку. Я захвачу с собой художественную литературу, буду там читать. Хоть отдохну. Дочь останется с моей матерью. Что плохого? Однако я знаю точно, через полгода, а, может, раньше ее не станет! И я вместе с моими родными так этого не оставлю. Я подам на вас в суд, так и знайте! И все газеты узнают об этой истории. Ваши фамилии будут фигурировать на первых страницах газет. В Советском Союзе вовсю шла горбачевская гласность. Больше большое начальство меня не трогало.







                ***

       Лето 1984 года. Моему ребенку - пять с половиной лет. В очередной раз мы приехали "на контроль" в Киев.
     - Боже, какая у вас бледная девочка! И какая серьезная.
       Эти возгласы сопровождали меня с Никой все ее детство. Личико моей малышки было действительно  всегда белое, как бумага - симптом болезни почек. А в отношении серьезности  и говорить не приходилось. Больные дети всегда серьезные и умные, как маленькие старички и старушки.
       В это лето случилось вот что. Не успели мы заселиться в бокс, как мне врачи сказали, что Нику посылают в Киевский мединститут на сциентиграфирование почек. Я перепугалась насмерть.
     - Что будут делать?
     - Не бойтесь! Ничего страшного.
       Оказалось и правда, процедура не совсем приятная, но заболевания пиелонефритом не вызвала. В локтевую вену ввели радиоактивный не то йод, не то золото и посмотрели почки на снимке.
       Левая почка оказалась вдвое меньше правой, клубочковая фильтрация - как у древней бабушки, почки изуродованы болезнью.
       Мы ехали на такси назад в больницу и я, конечно, плакала. Я так привыкла, что мне всегда говорили, что с почками у моего ребенка "ничего страшного", что я и на этот раз была уверена, что все у Ники будет в норме. В смысле анатомии.
       Д.м.н., профессор, И.В. посмотрела заключение и сказала мне то, что когда-то сказала при первой встрече:
     - Тебе надо рожать другого ребенка.
       На этот раз я не заревела, привыкла к мысли, что Никочка не надежная. Я сделала удивленное лицо и ответила И.В. так:
     - Вы же сказали, что она перерастет. У меня нет мужа. Вы много раз говорили, что все будет хорошо. Нет, я уж Никочку буду поднимать.
       Профессор промолчала. Больше не сказала ничего. Наверняка подумала в душе: "Ну и дура же эта мамаша!"
       Вечером того дня, после сциентиграфирования почек, я сделала своей дочери шикарный подарок: я купила ей "Алису в стране чудес". Я выстояла очередь в Киеве за этой книжкой.
       Моя девочка прочла ее раз пятьдесят! А, может, и все сто!
       Лет через десять, когда такая же история повторилась с булгаковским "Мастером и  Маргаритой", дочь мне объяснила, почему ей так нравятся эти книги:
     - В них масса подтекстов, мама. Ну как ты этого не понимаешь!
       Не понимала и все тут. Зато хорошо понимала, что делается в ее организме.






                ***

       Надо сказать, что к этому времени, к Никиным пяти годам, ее знала уже вся нефрология. В смысле - все сотрудники детской больницы. Это началось еще в первый наш приезд.
       Помню, первый обход профессора. За И.В. шел хвост белых халатов. Это были врачи-ординаторы, студенты, аспиранты и другие сотрудники. Нас матерей выгнали в коридор. Двери палаты сверху были из матового стекла. Ника лежала на последней к выходу кровати. Кавалькада из белых халатов подошла к кровати моей дочери.
       Чтобы двухлетний ребенок не баловался, не плакал, не шалил, я дала Никочке штук тридцать-сорок маленьких-маленьких книжечек, которые я ей покупала дома. Иногда мы вместе вырезали их из "Мурзилок". Девочка моя их внимательно изучала.
       Профессор спросила, шутя, у Ники, что она читает? Дочь серьезно ответила что-то вроде "Маша и три медведя".
     - А что, ты умеешь читать?
     - Конечно, - ответил ребенок.
     - А ну почитай.
       И Ника прочитала первую книжечку, потом вторую, третью...
       И.В. сама стала выбирать книжечки, Никочка прочитывала все.
       Врачи не поверили. Подумали, что ребенок все это знает наизусть. Одна из врачей принесла какой-то научный журнал  из ординаторской. Моя дочь и его почитала.
       В коридоре я уже вовсю ревела. Другие женщины меня утешали. Что я могла подумать? Ни у одной кровати с детьми профессор так долго не задерживалась. Видимо, моя дочь - самый больной ребенок в отделении.
       Наконец, все вышли в коридор. Я подбежала к д.м.н. И.В.
     - Теперь я понимаю, какой мой племянник оболтус, - произнесла она. И все двинулись в следующую палату. На следующий день профессор уехала в Крым.
       Я тогда не поняла ничего. Только спустя несколько лет сами врачи напомнили мне об этом эпизоде. Какой же силы был мой стресс, если я совершенно забыла об этом!
       Потом я стала соображать: как мог двухлетий ребенок читать? Ведь это невозможно? Но я припомнила следующее. Лето первого года Никиной жизни, лето 80 года. Моей малышке примерно восемь месяцев. Она стоит у меня на кровати и мы играем. Игра для ребенка - это его жизнь. Она пальчиком тычет в азбуку, висящую на ковре, на стене.
       "Что случилось, что случилось? - с полки азбука свалилась".
       В этом стишке Сергея Михалкова перечисляются многие буквы русского алфавита.
       "Больно вывихнула ножку прописная буква  "М",
       "Г" ударилась немножко, "Ж" рассыпалась совсем."
       Какое счастье было Никочке угадывать буквы! Сколько радостного смеха! Неужели это помогло больному затем ребенку самостоятельно научиться читать?! Не знаю. Я действительно забыла об этом случае на много лет. Сами врачи потом, спустя годы, напомнили мне этот эпизод. А тогда мне было все равно, умеет она читать или нет. Жива и то хорошо!







                ***

       Пришел 1986-й год. В очередной раз я должна была везти дочь на контроль в Киев в мае 86-го года. В конце апреля произошел Чернобыль.
       Чернобыль. Самое страшное, что случилось в ту весну. В детстве и юности я много читала о радиации. Это были рассказы о Японии. Хиросима. Нагасаки. Тысячи смертей. И вот у нас, в Советском Союзе. Чернобыльское радиационное облако поплыло в сторону Белоруссии, Скандинавии. Ужас!
       Ясное дело, ни в мае, ни в июне, ни в июле я в Киев с Никочкой не поехала. Какое там! Детей оттуда эвакуировали, а я повезу больного ребенка?! Смешно.
       Нет, не смешно. Я понимала, что со временем ехать туда все равно придется. Но не сейчас. И не завтра. Чем позже, тем лучше.
       В голове все время стучала  гневная речь д.м.н. И.В:
     - Не будете выполнять мои назначения, поедете лечить своих детей  в свои города. К дубодолам!
       Что это значило, я как никто другой, знала. Что же делать? - думала я. И придумала.
       В своей больнице я стала говорить, что поехала бы поработать в Чернобыль. Никто особо туда не стремился. О Челябинске в стране ходили подпольные слухи. Чернобыль говорил откровенно о радиации и о смертях.
       Надо сказать, наконец, что я родила ребенка в тридцать четыре года, как говорится - себе на старость. Официального мужа у меня не было. Даже фамилия у меня оставалась девичья. Не то, чтобы я была совсем лишена ухаживающих за мной мужчин, но таких дураков, которые бы женились на "слишком умной", хотя и не плохой на лицо женщине, не находилось. Тем более, я сама была чересчур переборчивой.
       Нет мужа - нет денег. Женщина хочет подзаработать, да ради Бога!
       Однако прошли сентябрь, октябрь, ноябрь, а никто особо в Чернобыль меня не приглашал. Я очень переживала, не забывая все-таки готовить документы.
       Документами мы называли выписку из детской карточки и сетку анализов ребенка за прошедший период. И в конце концов сработало! Меня вызвал главврач больницы к себе в кабинет. Там же находился какой-то начальник из КГБ. Предложили мне поехать поработать в Чернобыль. Я с радостью согласилась. Позвонила маме, она сразу все поняла, но запретить мне было невозможно.
       В Чернобыле я пробыла ровно месяц. Ничего интересного там не было.
Запомнились только постоянный ночной вой одичавших брошенных собак, сбившихся в стаи да тревожное ожидание конца командировки. Мы жили при больнице, ночевали на тех самых кроватях, на которых умирали пожарники. Работы было немного: мы осматривали людей, которые работали на самом реакторе. Домой я звонила ежедневно.
       К нам часто приезжало большое начальство из Московского и Киевского минздравов. Собирали нас вместе, беседовали с нами. Однажды одна из молодых женщин спросила, а можно ли ей теперь беременеть и рожать? На что получила ответ, не раньше, чем через два года, дескать.
     - А чем вообще, грозит нам пребывание здесь? - еще спросила она.
     - Считайте, что вы стали старше на десять лет, - улыбаясь, ответил инспектор. Немного подумал и добавил:
     - Те же, кто приехал сюда с каким-нибудь хроническим заболеванием, добавили себе двадцать лет.
       Мы засмеялись. Но он пояснил:
     - Не лет жизни, а заболеваний.
       Меня это заставило задуматься: я с как раз была хроником по легким.
       Пришел новый 1987-й год, который я встречала в Чернобыле. Дома бабушка повела Нику на елку в школу, находящуюся рядом с домом. Ребенок сразу затемпературил. Я об этом не знала до приезда, но я чувствовала, что что-то там неблагополучно.
       Кстати: в Чернобыле, в самом конце пребывания, заболела и я.Радиация там была серьезная. Я, сама выросшая на лекарствах в свое время, к концу месяца вдруг почувствовала себя плохо. Однако у меня даже мысли не возникло обратиться к кому-нибудь из врачей, с которыми работала. Я просто поглотала левомицитин и все. Бесплатных лекарств там было в избытке.
       Голова у меня, как говорится, работала в одном направлении: как сделать так, чтобы не везти Нику в Киевскую радиацию.
       Командировка закончилась. Собрав всю группу, нас повезли в Киев, затем все отправились в Крым. Я осталась в Киеве. Прямо на железнодорожном вокзале я начала звонить из автомата в НИИ доктору мед. наук. Часа через два дозвонилась. Она взяла трубку. Не называя себя, я спросила, можно ли заочно проконсультировать ребенка, так как я - мать - возвращаюсь из Чернобыля.
     - Да, конечно. А вы кто?
     - Я - мать Никочки.
     - А, ну безусловно. Не надо и спрашивать было.
       Как это отношение  разнилось с Симферопольским! Спасибо профессору!
       На следующий день, дождавшись своей очереди в НИИ урологии и нефрологии, я показала И.В. сетку анализов и выписку из амбулаторной карты Никочки. Получив рекомендации, спросила главное:
     - А можно я привезу дочку на контроль следующим летом? Не хочется везти ее в радиацию.
       Получив и на это "добро", я с легким сердцем отправилась домой.






                ***

       Сразу после Чернобыля у меня сильно испортился общий анализ крови. Лейкоциты были гораздо ниже нормы. Меня направили на консультацию в онкодиспансер к гематологу. Но, слава Богу, все обошлось.
       В ноябре 86 года Нике моей исполнилось семь лет. С неполных шести лет она уже ходила в школу. В семь лет был второй класс. Я все-таки исполнила приказ д.м.н. и повела дочку в детский коллектив. Не придерешься - школа. Практически первые два года моя дочь обучалась дома, со мной. Читала она уже толстенные книги, остальное приложилось. Считала лучше многих пятиклассников. Писала, как курица лапой. Сказалось то, что и писать она научилась тоже самостоятельно еще перед школой.
       За оценки я ее не не ругала и не хвалила. Сказала так: что будешь получать, то и будешь. Да и не думала, что она удержится в школе.
       После окончания первого класса ее провели по всем первым классам от "А" до "Г" и показали детям, как надо читать.
       Я ее стала поругивать за другое. Оказалось, что моя дочь пишет стихи. Мне это казалось глупостью. Спасибо, моя мама накричала на меня и я перестала ругать малышку. Вот одно из ее первых "опусов":
       Как хорошо, что вылилось наружу
       То, что давным давно ждала душа.
       Сижу я в туалете, не дыша,
       Пуская долгожданнейшую лужу.
       Помню, мы с мамой здорово посмеялись. Ребенку тогда было три или четыре года. Дочка очень любила читать стихи русских классиков - от Пушкина до Тютчева и Некрасова.
       В школе я в первые годы дико боялась инфекций. Я знала, что дети с ХПН часто погибают именно от них. Поэтому, когда после первого сциентиграфирования в Киеве профессор в эпикризе написала, что моя дочь может обучаться на дому, я очень обрадовалась. Но не тут-то было. Моя Никочка показала характер. Если в первый и частично во второй класс она почти не ходила в школу - все время болела, то в третий, а потом и в последующие отправлялась безо всякого. Бабушка всячески это приветствовала. Зато, если температурила, что все так же случалось очень часто, она имела полное право лежать в постели и читать. Потом у Солженицына, по-моему, в ГУЛАГовской литературе я прочитала, что те дети, которые часто болеют, всегда много читают. Моя оказалась как раз такой.
       Ника и сейчас любит хорошие стихи, серьезную литературу, классику, которую тогда прочла всю. Сама серьезно пишет. А тогда, в свои десять лет обожала сказки, фантастику, уже начала печататься. Ее заметили в школе, показали сотруднице Дворца пионеров. Одновременно моей дочери понравились языки: немецкий, который изучали в школе, английский и французский, которые потом учила в институтах. В десять лет ее наградили путевкой в "Артек", Боже, как я боялась за нее там! По-моему, лет в двенадцать единственная в городе получила премию Войновича. Ей стали ежемесячно выплачивать какие-то деньги.
       Но все это было потом. А сейчас все также каждое лето едем в Киев. Все также  она у меня личиком белее белой бумаги. Худая неимоверно, в чем душа держится. И все также болеет каждую зиму сотни раз. Не просыхает от простуд, хотя казалось бы никогда не замерзает, ноги не промачивает, ледяную воду не пьет.
       Низкий иммунитет, говорят Керченские врачи. И.В. в Киеве вообще молчит об иммунитете. Я думаю, что иммунитета у дочери вообще нет. И каждый насморк, каждый кашель, каждый подъем температуры - это удар по больным почкам. И - результат больных почек.
       Что такое иммунитет? Это - защита организма от смерти в общем смысле. В нашем теле имеются миллионы клеток-убийц, которые безжалостно расправляются с врагами, попавшими к нам. Но организм не всесилен. Когда силы этих клеток-убийц патогенных микробов, грибков и вирусов обессилевают, наша жизнь заканчивается.
       Самые слабые человеческие создания - это дети и старики. Моя мама, которая родилась еще до революции и прожила 86 лет, рассказывала, что каждое лето маленькие детские гробики несли мимо их дома на кладбище. Это был результат отравлений желудочно-кишечного тракта. Каждую зиму такие же гробики несли уже по другой причине - простуда, воспаление легких. А еще детские инфекции откусывали детей у родителей.
       Помните, у Крамского картина есть "Неутешное горе"? А у Некрасова: "Вот идет солдат, под мышкою детский гроб несет детинушка..."
       Теперь такого не сыщешь. Матери перестали отдавать Смерти своих детей. Но это вылилось в другую крайность: массово стали вырастать больные дети. Одни более  больны, другие - менее. Некоторые взрослые, бывшие больные дети, вырастают инвалидами. Если не внешне, то внутренне. Но кто в детстве из них не пил антибиотики? Покажите мне таких!
       Антибиотики - это великое достижение человечества. И одновременно это его бич. Почему? Да очень просто. Антибиотики убивают не только болезнетворные микробы, но и нашу здоровую флору в желудочно-кишечном тракте. Тут же появляется так называемая грибковая инфекция. Это - дрожжи, плесень. А она создана природой, чтобы когда-то утилизировать нас. Грибки это начинают делать еще при нашей жизни. Поговаривают, что эта грибковая флора - предтеча онкологии.
       Мало болеющие дети справляются с этой бедой и вырастают крепкими, здоровыми. А вот часто болеющие... Боже, сколько их сейчас! А ведь это уже - второе, а может быть и третье поколение.
       И еще. На вирусы антибиотики не действуют. Вирусы - это просто программа. Как в компьютере. Микроб имеет все  для своей жизни. Он состоит из клеток, это большое образование. А вирус - нет, его задача попасть в клетку, в ее ядро. И клеточка вместо своих деток начинает рождать вирусы. Вирусы живут миллиарды лет. Приловчились. Не только Земля, но  и Космос им не преграда. С вирусами человек еще не придумал, как всерьез бороться. Впрочем, крепкий иммунитет сам справляется с вирусами.
       У часто болеющих детей иммунитет нарушен. Может быть, поэтому так много сейчас матерей, которые просят помощи по телевизору для спасения своих детей. Они сами выросли слабыми. И родили еще более слабых детей.
       Сужу по себе. В два моих года у меня была крупозная двухсторонняя пневмония. Чудом меня тогда спасли первые антибиотики. Все детство я потом прихварывала. Взрослой перенесла тоже  много болезней. В том числе - острый пиелонефрит дважды. И в сорок лет - радиация.
       Дочь я родила здоровой, но предрасположенность к заболеваниям почек и легких, видимо, была. А разве я одна такая?






      
                ***

       До двенадцати лет я возила своего ребенка в Киев. Ровно десять лет.
       В 1991 году, когда моей Никочке было уже  двенадцать лет, я попросила в НИИ урологии и нефрологии у И.В. направление обследовать дочь за границей. Многие матери тогда это проделывали.
       Профессор хорошо знала, что представляет собой организм моей дочери. Однажды на обходе И.В. предложила аспиранту, который вел мою девочку, рассказать "об этом ребенке". Тот замялся. И.В. сама четко, ясно и предельно точно рассказала о болезни моей дочери. А потом добавила:
     - А теперь посмотрите за окно. Ее мать наверняка сидит где-то поблизости и читает книгу.
       То есть дала понять, мать сторожит дочь. Так и оказалось. Я действительно сидела с книжкой в полисаднике детской больницы и ждала окончания профессорского обхода. Мне это потом рассказала, смеясь, моя двенадцатилетняя дочь.
     - Мама, все студенты подошли к окну и посмотрели. И ты действительно сидела там с книгой.
       Десять лет я надеялась на И.В., десять долгих лет! Я понимала, как тяжело больна моя девочка, но я надеялась. Я и сейчас надеюсь. Но только на себя. И на ум моей дочери. Объясню, что я имею в виду.
       Д.м.н., профессор, И.В отказалась дать справку, что ребенок мой тяжело болен. Без этой справки Минздрав Украины не дал "добро" на обследование за рубежом. Я поняла, мою дочь обрекли на смерть. А я, как говорится, "рылом не вышла" везти дочь за границу за большие деньги, которое должно было дать государство Украина.
       Я добилась приема у министра здравоохранения. Он сказал "нет" без справки. А справку не дала И.В. Ей, чтобы дать такую справку, надо было признаться, что она ошибалась с диагнозом моего ребенка минимум пять лет (до сциентиграфирования) и еще пять лет - скрывала его, то есть не писала полностью диагноз: "Хронический пиелонефрит с ХПН". Хотя и не по анализам. До плохих анализов пиелонефрита, который дал когда-то уремию, я бы умерла, но не допустила. Я и сейчас продолжаю сторожить анализы дочери. К сожалению, теперь не только почечные.







                ***

       На меня это так подействовало, что я просто перестала возить ребенка в Киев. Я поняла, что без толку. Мне это таких трудов стоило, я так надеялась на И.В., на то, что, несмотря ни на что она поможет мне спасти дочь, а она давно поставила на моей дочери крест! Я запрезирала профессора. Мне стало противно смотреть ей в глаза. Да, неудобно, конечно, признаваться в многолетней диагностической ошибке, но это несравнимо с жизнью человека. Тем более - ребенка. Вот тебе и клятва Гиппократа! Именно тогда я догадалась, почему и куда исчезла первая амбулаторная карточка моего ребенка из регистратуры НИИ.
       Моей Нике в то лето было уже двенадцать с половиной лет. Последнее, что посоветовала И.В. - это свозить дочь в Трускавец. Я возила дочь в Трускавецкий детский санаторий три лета подряд. Каких трудов мне это стоило, не передать, но мой ребенок вместо зарубежной клиники три лета подряд пил Трускавецкую "Нафтусю" и все меньше болел простудными заболеваниями почек и легких. Может, этот вариант был лучшим. Некоторые матери вернулись из зарубежных клиник без детей. Дети там умерли.
       К этому времени я сама стала очень часто попадать в больницу. Здоровье мое после Чернобыля пошатнулось. Анализы все ухудшались. Меня часто стали направлять в онкодиспансер пересдать анализы крови и проконсультироваться у онкологов. Онкологи пока, слава Богу, своего не находили, но что-то все более в моем организме происходило неправильное. В конце концов меня посадили на постоянный прием кое-каких препаратов.Так как времени у меня на себя, как и у многих других матерей больных детей и работяющих женщин, всегда не хватало, я с таким положением вещей, конечно, смирилась. Только лекарства иногда переставали действовать и их приходилось менять на все более серьезные и многочисленные. Однажды я подсчитала: за последние несколько месяцев мне назначили разные врачи двадцать одну таблетку три раза в день. Итого шестьдесят три таблетки в день. Отравление бы наступление в течение суток. Но я не слушалась врачей, пила таблетки один-два дня и бросала. Острое состояние уходило и хорошо. Правда, основную группу лекарств приходилось пить постоянно. И когда они переставали помогать, приходилось обращаться к еще более сильным из этой группы.
     - Вот, что делать? - думала я. - Когда перестанут помогать самые сильные из них, ложиться и умирать? А дочь? Однако думать о себе было некогда.








                ***

       Дочери между тем исполнилось уже пятнадцать лет. Она закончила десятилетку и встал вопрос об учебе дальше. Шел 1995-й год. Нельзя сказать, что я совсем не уделяла внимания ее образованию. Я понимала, что мой ребенок физически работать никогда не сможет. Ей нравились книги, она писала стихи, ее хвалили за них. Я много лет возила ее во Дворец пионеров на литературный кружок. Не пускала ее туда только, когда она температурила. В десять лет ее даже наградили месячной путевкой в Артек. Потом она стала в Симферополе членом МАН - малой академии наук, куда возили их из Дворца пионеров (затем он стал называться Дворцом детского и юношеского творчества). Никино стихотворение напечатали в Московской "Пионерской правде". Кажется, это было большим достижением.
       В общем, моя дочь послала свои стихи в Литературный институт Москвы. Сразу пришел вызов.
     - Ну ты и замахнулась! - сказали мы с мамой и не пустили туда больного ребенка. Пришел повторный вызов уже на заочное отделение. Я повезла ее в Москву сама. Моя девочка поступила на заочное отделение Литературного института в свои пятнадцать лет. Для нас всех это было удивительным достижением. Нельзя забывать, что мы, Крым, были Украиной.
       Ровно пять лет мой ребенок самостоятельно ездил на сессии в Литинститут. Всего было десять сессий. Ни с единой она не вернулась здоровой. Всегда я боялась за ее жизнь там. Всегда она приезжала, если не с температурой, то с кашлем, насморком, красным горлом и с лейкоцитами  в общем анализе мочи. Я сразу начинала лечить дочь.
       Никочке было восемнадцать лет, когда умерла наша бабушка. Дед умер двумя годами раньше. Еще с нами жил мой брат, но и он со временем умер. Мы остались вдвоем.
       Ровно год после Литинститута Ника проработала в журнале, но потом он закрылся. Финансово жить стало очень сложно, хотя и раньше было не до разносолов. Но я не сильно горевала по этому поводу. Моя дочь была жива, это - главное. Правда, каждую зиму - постоянный прием антибиотиков "рваными циклами".
       Встал вопрос о дальнейшей работе, которой не было. Никому не нужны были русские литераторы. А Украине - тем более. Ника же категорически не хотела менять свою классическую русскую литературу на украинскую, которую терпеть не могла. И я предложила дочери:
     - Тебе только двадцать один год. У нас открылся филиал  Московского гуманитарного института. Иди, учись дальше.
       Дочь с удовольствием согласилась пойти на факультет изучения языков. Ровно пять лет мы жили, можно сказать, впроголодь, но и этот институт она с легкостью осилила. Тем более здесь не надо было никуда уезжать на сессии, все происходило в Керчи. Курсовые она защищала одна из лучших. Второй диплом говорил о том, что дочь знает английский, немецкий языки и изучала вдобавок французский.
       Все бы хорошо, но здоровье! Здоровья как не было, так и нет. А без него не нужно ничего. Об этом говорили еще философы древности. Которыми дочь теперь зачитывалась всерьез.
       Однажды ее положили в пульмонологию со страшным кашлем. В одной палате с ней умирала молодая наркоманка. Главврач, видимо, решил, что и моя дочь - наркоманка, так как она очень худая, буквально кости, обтянутые кожей.
       И хотя я объясняла, что с моей дочерью, он даже и не подумал снизить дозу антибиотиков, явно даже не зная об этом. Нику я забрала из больницы через несколько дней. На полной дозе антибиотиков у нее всегда по ночам плохо с сердцем - перебои, так как почки начинают потихоньку отказывать.
       Вот так и живем. Каким чудом ее организм справляется с болезнями, один Бог знает. Наверное, потому, что я всегда рядом. Но меня скоро не станет. Что тогда? Но тут пришло наше спасение оттуда, откуда я совершенно не ждала.








                ***

       Кто сейчас не слышал о БАДах? Где-то лет двенадцать - четырнадцать тому назад меня пригласили однажды посетить лекцию по здоровью в одной фирме. Ни на что не надеясь, я пошла. Фирма называлась "Нейче Саншайн Продакс". "Натуральный солнечный свет" - в переводе. Их продукция оказалась и в самом деле абсолютно натуральной и действенной. Травами человечество лечилось тысячелетиями. Травы я давала дочери еще в ее детстве. Здесь были те же лечебные травы или их сборы, но просто сильно размолотые и помещенные в желатиновые капсулы. В продукции не было ни капли синтетики, как в аптечных лекарствах. Для нас с дочерью - полных хроников - это оказалось панацеей. БАДы, в переводе, - это биологически активные добавки, т.е. те биологически активные вещества, которых нет теперь в нашей пище. И которые как воздух необходимы больному организму. Да и не только больному, конечно.
       Все чаще ученые говорят, что в нашей еде сейчас присутствует вся таблица Менделеева, Что уж говорить о лекарствах! Химия, сплошная химия!
       Полностью разобравшись с продукцией компании, я стала сама пить их капсулы и таблетки. и понемножку давать их Нике.
       Еще в моем детстве моя мама никогда не жалела денег на лекарства. Я никогда не потрачу тысячу рублей на одежду или еду, если мне необходимо будет купить нам с Никой что-либо из натуральных лекарств нашей компании. К сожалению, это стоит немалых денег. Но я буквально молюсь на их продукцию, настолько она качественна, сильна и не токсична. Вот например: есть у нас нефровыводящие и гепатовыводящие вещества (почечные и печеночные). Все антибиотики нефротоксичны, особенно:  стрептомицин, гентамицин, тетрациклин, олететрин и др. Я никогда не разрешала педиатрам назначать именно эти антибиотики моей дочери.
       К сожалению, множество и других аптечных лекарств тоже нефротоксичны: весь ряд парацетомолов, все сульфониламидные препараты и пр. Лишь фитосборы лекарственных трав абсолютно безопасны. Они тоже убивают опасную инфекцию и тем снимают воспаление в почках.
       Магазинные продукты тоже небезопасны: вся лимонная кислота (а какой детский сок сейчас без нее и сахара?), все маринады, уксусы, все кислые шипучие напитки и т.д. А в результате сейчас у множества детей диагностируют так называемую метаболическую нефропатию. Что это? "Метаболическая" значит вследствие обмена веществ,  "нефропатия" - неправильная работа почек. Но впереди же - вся жизнь! В том числе алкоголь, курево, простуды и болезни, камни в почках, аллергия и непереносимость множества пищевых продуктов. И т.д., и т.п. В каждой почке у человека около двух миллионов нефронов (рабочая единица почки), которые фильтруют мочу из крови. Слава Богу, у моей Ники были поражены канальцы, а не нефроны. Когда поражаются нефроны, заболевание носит название "гломерулонефрит", когда канальцы - пиелонефрит". Страшнее же всего, конечно, онкология, поражающая почки, когда они сдаются окончательно. С двумя миллионами нефронов в каждой почке человек может жить сто лет. Сколько живут люди в Тибете или горной Грузии? А мы? Почки долго терпят, но когда-то их терпение заканчивается.







 
                ***

       После окончания второго института я сделала дочери подарок: подкопила денег и  предложила съездить в Индию, о которой она давно мечтала и даже учила хинди. Дочь и сама внесла большую часть денег. Она уже хорошо изучила компьютер и серьезно работала на нем.
       По путевке Ника пробыла в Индии полтора месяца. Вернулась в восхищении. Вернулась с гепатитом С. Я была в ужасе, так плохо она выглядела.
       Я сразу добилась обследования Ники в Симферопольской нефрологии. Именно там и обнаружили гепатит. И сразу сняли с Д-учета по хроническому пиелонефриту. У нас всегда так, если не можешь вылечить, постарайся отделаться от больного. Заведующая Симферопольской взрослой уже нефрологией была именно из таких так называемых врачей. А вот обычный ординатор сказал мне следующее:
     - Говорите, ваша дочь искупалась в Ганге? Очень возможно, что она переболела после этого гепатитом А - Болезнью Боткина. А он спровоцировал у нее сидящий в ней вирус гепатита С. Я вспомнила, что и действительно, печеночные анализы у Ники и до Индии иногда были не совсем хороши. Ведь  все детство - на уколах! И к стоматологам я ее все детство водила. А как раз перед Индией она пролечилась у частного стоматолога.
     В Ганге моя дочь искупалась перед самым отъездом домой. В аэропорту в Индии у нее поднялась бешеная температура. Она теряла сознание. Кто-то из интеллигентных индусов дал ей две какие-то таблетки. Видимо, это были сильные антибиотики. Они помогли. Первую она выпила прямо там же, в аэропорту, поблагодарив пожилого индуса по-хинди, вторую таблетку - в самолете. Я ничего не знала, хотя сердцем чувствовала неладное.
       Я спрашивала потом Нику:
     - Зачем ты купалась в этой грязной реке? Оказывается, ей очень хотелось забеременеть от своего уже второго в жизни друга. И первый, и второй очень хотели от нее ребенка. Моя дочь никогда ни разу в своей жизни не забеременела - следствие болезни почек. Гордости моему ребенку не занимать, она сама ушла и от первого и от второго своего друга. Сейчас у нее третий официальный муж, который тоже мечтает о ребенке от Ники. Но, как говорится, брат любит сестру богатую, а муж жену - здоровую. С личной жизнью у Ники всегда не ладится.







                ***

       Шесть лет после Индии я билась с гепатитом С препаратами-травами компании Нейче Саншайн Продакс, сокращенно НСП. К сожалению, анализы потихоньку все ухудшались и ухудшались. Я понимала: больные почки и больная теперь  печень - это приговор. И что делать, я не знала. И только Никочкин оптимизм меня успокаивал:
    - Мама, что ты беспокоишься? - утешала она меня. - Да все сейчас такие, как я. Наше поколение все больное.
       Все, да не все. Девочки, с которыми она училась, уже все были с детьми. Некоторые уже по два раза замужем. У двоих - по трое детей. Лишь моя дочь не могла иметь детей, а здоровье все ухудшалось. Только продукция НСП держала нас с дочкой на этом свете. Надо сказать, что к тому времени я стала фанатом этой продукции. Пыталась рассказать о ней врачам, без толку. Меня не слышала медицина от санитарок до главврачей. Не помогала даже логика.
     - Поймите, говорила я фомам неверующим, - вот вы сейчас назначили больному антибиотики. Необходима флора, верно? В одной нашей капсуле находится восемнадцать пачек "Линекса"! Вы же спасете больного от дисбактериоза. "Линекс" лишь лизнет слегка его кишечник, толку не будет. Человек станет хроником по болезням ЖКТ. В кишечник заселятся грибки - вид плесени. Это -предтеча онкологии со временем!
       Как когда-то врачи оставались глухими к моей борьбе за правильный диагноз моей дочери, так теперь они игнорировали меня насчет лечебных трав и продукции НСП. Между прочим, инвестиционный индекс (количество денег в предприятии) этой компании был наголову выше такого же индекса нашего Газпрома. Деньги Газпрома кормят в том числе всю нашу страну. А тут какая-то американская фирма по травам! Но, оказывается, и в Америке есть порядочные люди. Поставив на качество, продукция НСЛ покорила весь мир, далеко оставив позади конкурентов. Мощно пошли в компанию деньги. Ни одно производство не будет работать себе в убыток, но это производство не жлобилось вкладывать все научные достижения в свое дело. Все мыслимые и немыслимые сертификаты в компании присутствуют. Кое-какие капсулы изготавливаются даже по нано-технологиям. Во главе НСП стоит человек, который сам когда-то был сильно болен. В крупных городах у нас умные люди вовсю уже лечатся этой продукцией. Наше население очень больное. Эх, если бы и в России была такая НСП! Такой же силы и благородства!
       В шестьдесят пять лет я вышла на пенсию, работать больше не смогла. Наши хитрые дамы соединили свои болезни с пребыванием в Чернобыле, мне было недосуг это сделать в то время. Зато я долго работала. Они поуходили на пенсию в сорок пять лет, а я еще двадцать лет работала. Уже не в больнице, а в фельдшерско-акушерском пункте. Там было легче. Но пенсия у них была, конечно, значительно больше, чем у меня, так как  они ее соединили с Чернобылем, а мне мое дорогое украинское здравозахоронение этого сделать не позволило.  Инвалидность мне дали просто по общим заболеваниям, хотя у меня есть свидетельство, что кровь моя испортилась сразу после пребывания в Чернобыле. Ну да что поделаешь?







                ***

       Продукцию компании НСП я всю пропустила через себя. Узнала, как мощно она помогает. Я была уже серьезно больным человеком, но думать о себе мне было некогда. Мне все также надо было спасать дочь.
       Я об НСП узнала все необходимое мне. Например, я узнала, что качество их натуральных препаратов - самого высокого качества, простите за тавтологию. Что это значит?
       О! Для меня это очень много значило. Вот, например, сушка трав у них проводится при низкой температуре, поэтому не теряются лечебные свойства растений. Проводится более шестисот методик проверки качества(!), в том числе: тонкослойная хроматография, инфракрасная спектрометрия, газовая хроматография, плазменная спектрометрия, жидкостная хроматография, тесты на наличие кишечной палочки, сальманелеза, тяжелых металлов, плесени и дрожжевых грибков и многое-многое другое. Я и слов-то таких раньше, как хроматография или спектрометрия, не знала, но, принимая сама их капсулы с лечебными травами, сразу начинала себя чувствовать значительно лучше. Кроме лечебных трав в НСП было еще сырье из морепродуктов и из специально выращиваемых  и многократно проверенных животных.
       Потихоньку мы с Никой стали все время пить эту продукцию. Ее состояние тоже всегда улучшалось. К тому же я помнила, что кишечную палочку в ее анализах мочи когда-то находили.
       Я давно уже не носила еженедельно ее мочу на анализ, но по ее лицу и самочувствию знала, когда ей хуже, а когда лучше. Присоединившееся грозное заболевание печени - гепатит С - подкосило и без того слабое здоровье моей дочери.
       Летом прошлого года мы решились все-таки обратиться к инфекционистам по поводу гепатита С. Печеночные анализы стали угрожающими. Хроническое можно лечить травами, острое - необходима медицина.
       Почему целых шесть лет я этого не делала? Да просто боялась, что Ника не потянет тяжелого лечения. Слишком слабо работал ее организм. Слишком тяжело она переболела почками. И помогали БАДы компании НСП.
       Врач-инфекционист нам попался замечательный. Неравнодушный, это главное. Сразу направил дочь в Симферополь на комиссию по гепатиту С. Там тоже отнеслись по-человечески.
       Я присутствовала на комиссии, объяснила, что почки моего тридцати восьмилетнего уже ребенка  - ни к черту. А теперь и печень. Ника была конкретнее и точнее в симптомах. Мы получили квоту на дорогостоящее лечение. Большое спасибо врачам.
       Как описать последующие полгода? Тяжелейшие таблетки, три вида, и раз в неделю  не менее тяжелые уколы.
       Моя дочь дошла. И так-то худая, она к концу лечения при росте метр семьдесят восемь весила сорок три двести. Лицо страшное, отечное. Худая настолько, что в Бухенвальде, наверно, женщины были полнее. Есть ничего не может. И не хочет. Страшно. Уже не только мне, но и ей самой. Призналась моей подруге, а та - ине, что чувствует себя на краю. К счастью , лечение закончилось. Вирус гепатита С исчез. Дай-то Бог!
       Думаю, что и это лечение должно было проводится у такого человека, как моя дочь, под контролем гормонов, как минимум. Но нефролог не обратил внимание на мой рассказ об уремии. Наш врач-инфекционист ушел в отпуск, а я повела дочь к участковому врачу. Та особого внимания на состояние моего ребенка не обратила. А я понимала, что моя дочь  на краю гибели.
       Помимо своей воли я опять взвыла. Потерять взрослую дочь по-глупости я не могла. И я опять написала письмо. На сей раз в Минздрав Москвы. Ксерокопии отнесла начальству поликлиники и участковому терапевту. Возымело действие.  Анализы оказалмсь плохими. Мою дочь посылают в крутой медицинский центр вне Крыма. Но почему бы сразу не прислушаться к тревоге уже не только матери, но и самой больной? Хотя дочь моя - это второй Павка Корчагин, который терпит до последнего.  И стесняется, образно говоря, ударить кулаком по столу. Почему наша медицина такая равнодушная?! Ведь у каждого из врачей есть свои дети. Одна лаборант пригрозила, что я сама убью продукцией НСП свою дочь. Не выпив самолично ни единого нашего натурального витамина!
       Даст ли что-то серьезное обследование? Не ухудшит ли и без того аховое состояние моей дочери, как когда-то в детстве? Ехать дочери придется одной, я уже не смогу по здоровью. И вот еще что: неужели вся наша медицина не может понять, что с моей дочерью?! Даже с моей подсказкой! Что же это за медицина! Ведь все равно Нику, так часто бюлеющую, никто не будет держать на работе. После меня ей не на что будет даже хлеба купить. Тем более покупать продукцию НСП! В больницах ее сразу отправят на тот свет без правильного диагноза. Те несколько раз, когда она попадала в различные Керченские и Симферопольские больницы ей даже дозу антибиотиков не снижали ни разу. Ни в детстве, ни сейчас.
       Под конец я хочу сказать вот что. Думаю, что моя дочь - единственный человек в мире, который перенес острую почечную недостаточность, закончившуюся хронической почечной недостаточностью, без правильного диагноза. Причем ОПН, уремия, была у нее в год жизни, когда ребенок еще ничего не может  рассказать о своих жалобах врачам. Причем с диагнозом "Аллергосепсис", который требовал диаметрально противоположенного лечения.





                ***
 
                Детские стихи моей дочери. (только те, которые печатались).

                ПОЭМА ОБ АЮ-ДАГЕ.

       10 лет: Стоит на берегу Гурзуфа
               Гора - великий Аю-Даг.
               Медведь тревожно поднял ухо,
               Но не проснется он никак.
                Стоит, коснувшись головою,
                Волны, стремящейся на брег.
                А у Медведя за спиною
                Несется вдаль который век...( и так далее).
       (За эту поэмку мою дочь наградили Артеком).



                ***
       
                НА САПФИРОВЫХ МОРЯХ.

        11 лет: Где-то там, во мгле туманной, 
                На сапфировых морях,
                Пляшут стайки рыб алмазных,
                Крабы ползают в камнях.
                Катер, луч поймавши килем,
                Спит в пространстве голубом.
                И Нептун во время штиля
                Гладит море утюгом.



                ***

                СОЗВЕЗДИЕ ГОНЧИХ ПСОВ.

         12 лет: Кармен несется из последних сил,
                Но Желтый Клык ее вот-вот догонит.
                Вчерашний волк его все ж укусил,
                И знают все, чем кончится погоня. 
                Душа уже устала, ждет прыжка,
                Того последнего и рокового.
                Жизнь севера сурова, нелегка,
                Там все должны быть к трудностям готовы. 
                Прыжок! Но небо сжалилось над ней,
                Ее с Клыком к себе оно впустило,
                И там их навсегда остановило,
                И там они бегут до наших дней.



                ***

                СОН.

         13 лет: Серые улицы в городе сером,
                Серое море, серое небо,
                Серые тени на мостовой,
                Мостик сереет над серой рекой,
                На тротуаре - серые птицы,
                Серые люди, серые лица.
                И среди серой безмолвной столицы
                Мечется синяя-синяя птица.
                Вдруг... это ж надо такому присниться:
                Чудится мне, будто я - эта птица.
                Страшно метаться по серой столице,
                Страшно смотреть в эти серые лица,
                Страшно дышать безразличием серым,
                Страшно летать над волнами, под небом,
                Крылья слабеют, держаться нет силы,
                Ближе Земля, как преддверье могилы.
                На перекрестке, средь серой столицы
                Лежит распростертая синяя птица.
                Больше не бьется она, нету сил,
                Чей-то сапог ей на грудь наступил...
                Я просыпаюсь. На улице солнце.
                Лето теплом озарило оконце.
                Рядом краснеют ленты портьер,
                Как хорошо, что наш город не сер!




                ***    

                КАК АССОЛЬ.
.
     14 лет:     Где играют отблески розовой зари,
                Мягкий свет романтики льется мне в глаза.
                Выплывают, кажется, гордо корабли,
                Алые раскинув паруса.
                А в тумане выгнулись горные хребты
                И переливается спелая лоза.
                Выплывают, кажется, корабли мечты,
                Алые раскинув паруса.
                И заря румяная тучи разметет,
                И разбрызжет ветер волн пугливых соль,
                Волшебство прекрасное и ко мне придет,
                Если верить в чудо, как Ассоль.




 

                ***

     15 лет:     Я вышла в полнолуние
                Увидеть дрожь безумную
                Продрогших проводов.
                Я вышла в полнолуние
                Творить заклятья буйные
                И жалобы без слов.
                Творить молитвы стройные,
                Блестящие и ровные,
                Как море ковыля.
                Творить молитвы стройные,
                чтоб, как зерно, упорною
                Была судьба моя.
                Чтоб чайкой полупалевой,
                Исколотой, израненной
                О колышки светил,
                Чтоб чайкой полупалевой
                Она догнала стаю - и,
                Чтоб ей хватило сил



 
                ***

        16 лет:  За что, о Господи, и почему?!
                Не задают таких вопросов Богу.
                Эдип, родившись, не свернет с дороги.
                О, Боже, как? Скажи. Пойму - приму.
                Гляжу вперед. Там все пути - во тьму.
                А дальше как? Ад снова глянет строго.
                Не задают таких вопросов Богу.
                Но если не ему, тогда кому?
                Риторика, патетика и штамп:
                Захлопнуться, увязнуть в них... А или...
                "О, знал бы я..." Черту переступили.
                Нас ослепили абажуры ламп.
                А вот на деле - ужас и гроза,               
                А слева - смерти желтые глаза.


         


                ***

        17 лет:  Тень от блюда на стене -
                Наковальней.
                Этот дом сегодня - как
                Отравили.
                И набита пустотой
                За день спальня,
                И часы оглохли вдруг,
                Обессилев.
                Лампа слева за плечом -
                Желтым светом.
                Ангел слева за плечом -
                Желтоглазый.
                Только вертится волчок
                незаметно.
                Остановится волчок -
                Лучше сразу.


 


        И отдельно - стихотворение, написанное в 15 лет, как предчувствие?






                ***

                То, что осталось от города,
                Придаывлено темнотой.
                Воздух все реже режет
                Ушедший в сторону бой.
                То, что осталось от города -
                Полсотни голодных глаз,
                Из глубины времени
                Молча глядящих на нас.
                Прошлое это? Будущее?
                Время исчезло совсем.
                Ночь все время режет
                гул бесчеловечных проблем.
                Прошлое это? Будущее?
                Но наведите бинокль,
                Всмотритесь - увидете
                Молча кричащую боль.
                Вот, присмотритесь пристальнее:
                Проволока над Землей.
                Изморозь злых колючек
                Дикой грозит высотой...
                Вот, присмотритесь пристальнее:
                Белая, слабая зыбь.
                Да. Фигура женщины
                На проволоке стоит.
                Альтернативное время, да?
                Времени тут просто нет.
                Стоп. Глядите на женщину:
                В странный вцепилась букет!
                Альтернатива истории? -
                Может быть, все может быть...
                Земля-букет загорелся!
                Как его потушить?!
                Вот покачнулась, глядите же! -
                Думаю я, что она
                Сердцем, душой и телом
                Цветам своим отдана.
                Снова качнулась, глядите же!
                Букет потушить должна.
                К сожалению, не выйдет,
                Если идет война.
                То, что осталось от города,-
                Полсотни голодных глаз.
                Канатоходец-История
                Молча идет на нас.
                Воздух все реже режет
                Ушедший в сторону бой,
                То, что осталось от города,
                Придавлено темнотой...