Подарок Мао Цзе-дуна

Рассказ моего отца, лётчика военно-транспортной авиации Сивцова Николая. Выдержка из книги «Своими глазами». Фотография из личного архива.

Свои отзывы, замечания, предложения можно писать и на адрес:
slawa-s@tut.by или звонить по телефону РБ, г. Гродно (+375) 296 855490.

Буду благодарен тем, и окажу содействие, кто решит экранизировать мемуары.   


    ...Вскоре пришел переводчик Сережа и попросил нас пройти в столовую.
Я расспросил, где она находится и отправил экипаж, а сам немного задержался с Сережей.
- Ошибались ли вы в переводе во время вчерашней беседы с Чжу Дэ? – спросил я его.
Сережа удивленно посмотрел на меня.
- Русский и китайский языки я почти одинаково знаю. Ошибки в переводе быть не могло.
Я объяснил, что мне не совсем понятно услышанное о Монголии.
Сережа начал отвечать в некотором замешательстве.
- Личное мнение Чжу Дэ мне, конечно, не известно. И об этом можно только у него самого узнать. А то, что он говорил, то я и переводил. Откровенно признаюсь мне и самому кое-что там не понятно.
Я сказал, что существа отношений Монголии и КПК мы точно не знаем, а потому и разговор об этом нам лучше всего прекратить. Сережа одобрительно кивнул головой, и мы отправились в столовую.
-  Кто она такая? – спросил я его про довольно симпатичную белолицую женщину, которая перед входом в штаб Армии Китая вдруг остановилась и как бы невзначай посмотрела на нас. И он рассказал о странной ситуации. Оказывается, рядом с главным штабом ставки находится американская метеорологическая станция – информационный центр, оснащённый современным радиотехническим оборудованием.
- Почему она так близко и именно здесь разместилась? Это же шпионский центр! Можно за это крепко поплатиться, - сказал я ему. Сережа объяснил, что по существующим международным соглашениям, по согласию китайского правительства эта метеостанция сама выбрала себе здесь место. Попросить ее удалиться отсюда – связано со скандалом, на который они не хотят в настоящее время идти. В отношении шпионажа, понятно, что американцы его, конечно, ведут. Если выгнать их отсюда, то они с другого места все равно будут продолжать свою «черную работу».
- Мы знаем и за ними следим. Это для нас даже удобней: известно, где и кого надо проверять, контролировать, - беспечно махнул он рукой.
Хотя я и кивнул головой, но абсолютно был с ним не согласен. Даже имея новейшие радиотехнические средства, контролировать американцев невозможно! Применяя условные знаки, секретные коды, они легко передадут любые сведения.
- А зачем, для чего эта американская дама ходит к вам в штаб? – продолжил я.
- Как вам удобней, объяснить, - глядя на меня, на время задумался Сережа. – Она как бы является женой, вернее любовницей одного нашего военного начальника.
- Знает ли об этом товарищ Мао Цзэ-дун? – не сразу спросил я его. Он ответил, что ему об этом известно.
- Быть советником в таких вопросах не только тяжело, но и неприлично, - посмотрел я на него, - но, по-моему, и метеостанции и этому командиру здесь не место.
- Это будет сделано, притом обязательно, - начал страстно говорить он. – Но сейчас председателю ЦК КПК этого делать нельзя, - вдруг задумался Сережа.
- Интересно, почему же нельзя, когда совсем рядом идут ожесточенные бои?
- Вы многое не знаете и лучше бы нам об этом не заводить разговор. Но я надеюсь, что это будет между нами. Видите ли, этот командир имеет солидный авторитет в армии. Ему подчинены довольно многочисленные войска. Имеется и кое - кто с затаённым недовольством, после образования Центрального Комитета. Когда все это сгладится, забудется, утрясется, тогда и будут решены товарищем Мао Цзэ-дуном эти вопросы.
- Вы меня извините, но мне абсолютно непонятно об образовании, какого Центрального Комитета шла речь? – спросил я его.
- Это так сразу не объяснить. Об этом надо знать предысторию. На товарища Мао Цзэ-дуна когда-то налагали дисциплинарные взыскания и даже исключали из ЦК. Вот он взял и образовал свой Центральный Комитет, из которого его теперь исключить нельзя.
- Но ведь ЦК избирается. Как же его можно образовать? – недоумевал я. 
- Вот так: взять и образовать, так и образовывается, - смутился он и предложил забыть, больше не вести об этом разговор.
С завтраком я задержался и на аэродром возвращался один. Еще издали увидел около самолета с десяток гражданских лиц.
«Это наверняка американцы. Им известно о нашем отлете!»- беспокойная мысль подступила ко мне. Через несколько минут убедился в правильности своих предположений. Американцы не сразу заметили меня, так были заняты «делом». Они то сами фотографировались у самолета, то незаметно фотографировали членов экипажа, когда те проходили около красной звезды, нарисованной на фюзеляже самолета. Тревожные мысли промелькнули в голове: «Через день-два эти фотографии будут у Чан Кай-ши и в Америке. Начнется шумиха, газетная трескотня. Будет известно и нашим посольствам; узнают и наши военачальники. Мне крепко влетит не только за то, что американцы сфотографировали самолет, а и всех моих подчиненных! Надо как-то здесь, на месте решить эту каверзную задачу!?
- Почему вы так старательно фотографируетесь у самолета? – незаметно подойдя, улыбнулся я американцу, который приготовился к очередной съемке.
- Моя жена, - вздрогнув, показал он на трех женщин и двух мужчин, стоящих у самолета,- очень любит фотографироваться на фоне самолетов. Вот я и исполняю ее просьбу. А что, разве нельзя? Ну, если вы не желаете, - начал лукавить, расплываться в улыбке он, - то я не буду. Мне думается, вы коммунист и не суеверный. Это большинство наших летчиков не любят, когда их или их самолеты фотографируют перед вылетом, - продолжал хитрить американец.
- Напротив, - засмеялся я, - очень люблю фотографировать и фотографироваться у самолета. Если желаете, я и их и вас вместе с ними запечатлею на долгую память! 
- С удовольствием, с удовольствием, - обрадовался метеоролог, хорошо владеющий русским языком, среднего роста, в светлых брюках и черном пиджаке. Он вручил мне фотоаппарат и поспешил к своим. Я отвернулся и довольно долго рассматривал фотоаппарат. Затем раскрыл и засветил пленку.
- Что вы делаете! – чуть не оглушил меня подбежавший американец.
- Я плохо знаю эту конструкцию и никак не могу понять, что к чему, - спокойно вручил ему фотоаппарат и ушел к экипажу.
Все раздраженные американцы сгруппировались около своего, видимо, не главного «метеоролога», так как от нескольких резких слов другого их соотечественника тот окончательно побледнел.
- Хорошо сделали. Я хотел вам почти тоже подсказать, - встретил меня знакомый русский мужчина у самолета. – Багаж у меня небольшой, - показал он на чемоданчик у колеса, - я надеюсь, вы возьмете меня с собой, - весело улыбнулся он.      
«Откуда и этому известно о нашем вылете? Почему я не проверил у него документы? Возможно, он не с добрыми намерениями так усердно рвется в воздух!» - не находил себе ответов и места. 
- Вы такой настойчивый, что отказать вам просто одно удовольствие! – отошел я от него и стал смотреть на американцев. Но встревожился еще более: нигде не видно «метеоролога» в черном пиджаке! Вскоре я все же заметил его. Сзади женщин на корточках под пиджаком он что-то мастерил.
«Перезаряжает пленку!» - едва удержался я от крика. Я подошел к американцам и предупредил, что если они у самолета будут продолжать фотографироваться или хоть что-нибудь здесь снимать, то фотоаппарат будет «одолжен» на память. При мне вспотевший «метеоролог» больше не щелкал фотоаппаратом, но я не уверен, что этого он не сделал тайком.
Чжу Дэ на аэродром пришел пешком. Встречен он был всеми восторженно. Вскоре плотным кольцом его окружили соотечественники, и началась непринужденная оживленная беседа.
- У солдат патронов нет, - стал жаловаться мне Гринько. Он попросил винтовку у воина и открыл затвор, она была не заряжена, а в брезентовом подсумке не было ни одного патрона.
- Да, Арсен Григорьевич, с этим делом у них тяжело, - согласился я.
Гринько глянул на бойца НОА и оживился.
- Форма у них тоже защитная. А пошита, ну, точно, как у нас! По строчкам, ниткам, я ведь сразу определяю. Винтовки я еще вчера ихние рассматривал. Интересно, пушки и пулеметы наши у них есть?
- Всем, чем можем, мы помогаем нашим братьям, - показал я на бойца-китайца. – А в отношении пулеметов да пушек, это тебе надо у него спросить.
- Я по-ихнему, а он по-нашему не понимаем. Как же спросить? – недоумевал он.
Стрельцов находился рядом со мной и не мог удержаться:
- Как хоть один из вас научится, так все и узнаешь.
Гринько повернулся ко мне.
- Ого, куда гнет: китайскую грамоту надо учить.
Когда Чжу Дэ с трудом освободился от своих земляков, то опять подошел к нам. Мы проводили его в самолет, показали оборудование, приборы и ответили на все интересовавшие его вопросы. Я вспомнил, что у нас на борту самолета имеется пистолет, забытый каким-то нашим тяжело раненым офицером, три японских винтовки, из которых мы на досуге стреляли в тире, и более тысяч патронов к ним. Все это было вынесено из самолета и сложено перед ним. Я взял пистолет и начал показывать Чжу Дэ, как он заряжается и разряжается. Но вскоре понял, что мои старания напрасны, никчемны, что Чжу Дэ намного лучше меня разбирается в этом деле. Мой подарок ему понравился.
Сережа сказал, что отданные нами винтовки и патроны, по указанию Чжу Дэ, отправят на склад – в резерв главного командования.
- Сегодня утром я разговаривал с товарищем Мао Цзэдуном, - сказал Чжу Дэ, - он готовит послание, хочет вас видеть, поговорить перед вылетом, придется его дождаться.
Это известие было для меня неожиданным. Хотя мы начали подготовку к запуску моторов, но прекратили и стали ожидать его прихода. Я расспросил Сережу, а затем Чжу Дэ, с какой стороны следует ожидать Мао Цзэ-дуна. Часто поглядывая в указанное мне направление, я почти все время беседовал с ними. Стоило Чжу Дэ на миг отвернуться от нас, как он оказывался в окружении своих соотечественников, и у них завязывалась оживленная, захватывающая беседа.
- Чем бойцы докучают Чжу Дэ? – шутя, спросил я Сережу.
- Бойцы его любят и уважают как родного отца. У каждого из них есть свои заботы, свое горе, своя радость. Этим они делятся с ним, - улыбался мой переводчик.
К самолету с разных сторон непрерывно подходили бойцы НОА, видные деятели Коммунистической партии Китая. Складывалось впечатление, что здесь происходят не проводы экипажа, а состоится многотысячный важный митинг. Американцы, с метеостанции, стояли в тени дерева, ожидая дальнейших событий. Знакомый мне «метеоролог» пристально следит за каждым моим шагом. И я решил немного ближе подойти к нему. Американец сразу же засеменил мне навстречу.
- Как вам нравится такая чудесная погода? – показывая на разорванные облака, начал заискивать, лукавить он. – Она, надеюсь, будет благоприятствовать вашему полету.
Я вполне серьезно заявил, что вылетать мы и не думали, а собрались на митинг китайско-советской дружбы.
- Ага, ага, - взволнованно и одобрительно закивал он головой, повернувшись засеменил к своим. Я глянул на американцев и удивился: оказывается, женщин стало больше на одну! «Зачем вдруг пожаловала сюда эта особа? – стал молча определять я. – Возможно, кое-кто их торопит: вылетел ли самолет, интересуются почему происходит задержка?»
Вскоре незаметно появившаяся американка заулыбалась своим землякам и стала рукой показывать, что делать здесь нечего, скучно, надо идти домой. Но те не соглашались. Махнув рукой, она неторопливо побрела на свою метеостанцию. «Как хорошо будет, если она по всем каналам передаст, что вылета не будет!» - хотелось крикнуть ей вслед.
Хотя я и успокаивал себя, что медленно тянется время в ожидании, но никак не предполагал, что нам действительно придется ждать около четырех часов! У меня даже возникло сомнение: приедет ли сюда вообще Мао Цзэ-дун? Поглядывая на американцев, я высказал Чжу Дэ мысль, что улетать от них нам надо было очень рано, незаметно и быстро, так как от встречи с истребителями американцев или чанкайшистов нам ничего хорошего не следует ожидать.
- Вы с товарищем Мао Цзэ-дуном разговаривали, видимо, ночью, а не сегодня утром? – обратился я к Чжу Дэ, вспомнив рассказ Сережи, что по ночам тот занимается дискуссиями или написанием гениальных произведений.
Чжу Дэ ответил, что этот разговор у них состоялся два часа спустя, после нашего ужина, то есть в полночь.
- Сколько же вы тогда отдыхали? – удивился я.
Чжу Дэ глянул на меня, хотел что-то сказать, но передумал и махнул рукой.
- А может ли так случиться, что и на время доктора не отпустят товарища Мао Цзэ-дуна на аэродром?
Чжу Дэ посмотрел на часы, затем на американцев и ответил, что нам действительно давно надо было вылетать.
- Хотя мне точно и неизвестно, почему сейчас задерживается товарищ Мао, - глянул он опять на часы, - но знаю, обязательно приедет сюда. Доктора - не помеха. В этом не может быть сомнений. Я ответил, что мы будем в таком случае ждать сутки-двое, лишь бы выполнить порученное задание. Чжу Дэ кивнул головой, хотел что-то сказать, но бойцы обступили его. Я смотрел на Чжу Дэ и удивлялся: до чего же он простой, задушевный человек! Робость, скованность, натянутость или тем более отчуждение – все в разговорах с ним пропадает. Как-то незаметно он располагает к себе, увлекает. Забываешь, где находишься, с кем говоришь, как следовало бы себя вести. Но больше удивляло то, что ему приходилось твёрдо и решительно проводить свои приказы в жизнь. Управлять сотнями тысяч военнослужащих, посылать их на смертный бой, почти с голыми руками.

Часов в 11 показался знакомый автобус.
Ликуя, аплодисментами встречали присутствующие председателя ЦК КПК. А среди бойцов НОА, которые в это время были построены впереди самолета, стали раздаваться отдельные громкие приветственные возгласы.
Мао Цзэ-дун пожал руки некоторым, видимо близким, своим соратникам, приветственно махнул бойцам, затем подошел к нам.
Он поздоровался с каждым из нас и стал сожалеть, что вчера не смог побыть вместе с нами на ужине.
- Я и сегодня с трудом вырвался от врачей и умчался сюда, к вам. Не подумайте, что из-за неуважения или чего-то подобного меня не было вчера, - в конце добавил он.
Вид у него действительно был болезненным. Его побледневшее и, как мне показалось, немного женственное лицо выглядело усталым и не радостным.
- Говоря так, вы просто обижаете нас, - смущаясь, начал отвечать я ему. – У нас не могло возникнуть такой мысли. Вы очень заняты. У вас много неотложных дел. Кругом идут жесточайшие бои, за которыми надо непрерывно следить. Даже если бы вы были и совершенно здоровы, то все равно вам бы не следовало отвлекать себя для встречи с нами. Мы это понимаем, видим.
Одет он был в штатское, но не как все остальные. Черного цвета костюм, белая рубашка, галстук, полуботинки. Я почему-то не находил, как и о чем надо вести с ним разговор, чувствовал себя неловко и скованно. Мой взгляд невольно перенесся на окружающий нас людской круг: все с напряженным вниманием молча смотрели на своего вождя. Но подходить к нему, как это было с Чжу Дэ, не только бойцы, а и руководящие деятели партии не решались. Председатель ЦК стоял в театральной позе, щурясь, кончиками пальцев потирая лоб, показывая всем глубокое мысленное напряжение.
Со стороны казалось, что он был для них непререкаемым авторитетом, решение которого окончательно, не подлежит обсуждению. А возможно это китайская ментальность – почитание руководителя.
Произнеся короткую и отрывистую речь, которую Серёжа нам не успел перевести, Мао Цзэ-дун молча и неторопливо, издали, начал разглядывать самолет. Изредка он поворачивался назад, где находились его боевые соратники. И каждый раз, видимо, через своего адъютанта, он вызывал кого-нибудь из них к себе. Подходил и Чжу Дэ, с которым Мао Цзэ-дун поздоровался и недолго разговаривал.
Я предложил Мао Цзэ-дуну пройти в самолет. Как и Чжу Дэ, мы все рассказали и показали ему. Выйдя из самолета, он пригласил нас всех к себе в гости после победы. Я мельком глянул на своего радиста, сержанта Шахова, и мне стало казаться, что как и в гостях у Чжу Дэ, тот поспешит ответить: «В то время вы будете большим государственным деятелем….  И это приглашение просто можете упустить, забыть».
Я поблагодарил и сказал, что мы обязательно воспользуемся этим любезным приглашением и постараемся приехать не только смотреть, а если будет необходимость, то и строить новую жизнь.
- Аналогичное приглашение мы получили и от товарища Чжу Дэ! – в конце радостно добавил я. Мао Цзэ-дун долго и как мне показалось неодобрительно посмотрел на Чжу Дэ, затем стал интересоваться жизнью в России. Я ответил и спросил, был ли он у нас на Родине, встречался ли со Сталиным? Немного помедлив, он ответил, что ещё нет, но возможно скоро для этого будут веские обстоятельства.  Оглядевшись вокруг, попросил построить экипаж.
- Мы пока бедные люди, и я долго думал над тем, что бы вам подарить на память. Но не взыщите! – начал он вручать каждому из нас по одеялу из верблюжьей шерсти и по два малых коврика.
- Есть ли у вас хоть какие-нибудь ваши фотографии? – спросил Николай Стрельцов, глядя на Мао Цзэ-дуна и Чжу Дэ. – Мы будем показывать, и рассказывать своим соотечественникам о встрече с вами. А они у нас такие, что без этого могут и не поверить.
Вскоре нам вручили по две небольших обрамленных фотографий: Мао Цзэ-дуна и Чжу Дэ. Просьба Николая Стрельцова навела меня на мысль попросить их оставить нам на память свои автографы. Злополучные американцы, не выходившие из головы и за которыми я продолжал следить, отвлекли и я упустил. Позже мы не раз сожалели экипажем об этом. Несколько раз я прошелся по самолету, но долго не находил, чтобы подарить Мао Цзэ-дуну. Затем взял свой летно-меховой комбинезон и резиновые сапоги.
- Возможно, вы будете северней. Там снег, грязь, да и намного холодней. Это поможет вам в непогоду, сохранит здоровье необходимое для борьбы - передал я их ему.
Мы попрощались и начали готовиться к вылету. Русский мужчина тоже попрощался с Мао Цзэ-дуном и Чжу Дэ.
Только после этого я перестал упрекать себя, что не проверил у него документы.
«Видимо, он не какой-нибудь бродячий бездельник. Пусть садится. Довезем, возможно, и в Россию!» – показал ему рукой, чтобы проходил в самолет. Он заулыбался и подошел ко мне.
- А я ведь знал, что не откажешь соотечественнику в любезности. Ну, а приглядываться к незнакомцам, конечно, надо.
- Сережа, что же тебе подарить? - сказал я ему и повел в самолет, – смотри все что есть у нас. Если что понравится, не стесняйся, забирай!
Сережа поблагодарил и сказал, что ничего ему не надо. Я под руку с ним дважды прошелся вдоль всего самолета и даже сам не находил чего-то порядочного, подарочного. Потом достал из чемодана гимнастерку и брюки, собрал весь остаток шоколада и заставил его взять.
- Передавайте привет доброй, милостивой и могущественной России! – крепко обнял он меня. Слезы закрывали глаза. Так прощаются с близкими и родными, искреннее, от души.
- До свидания, братья! Счастливых вам побед! – прощались мы из окна пилотской кабины.
В тот день над Яньанем облачность была не полная. Сквозь разорванные серые облака подолгу проглядывал раскаленный огненный шар. Мы взяли курс прямо на Чанчунь, и вышли за облака. Всем, в том числе и пассажирам, была поставлена задача вести круговой осмотр. Пулемёты были заряжены и стояли на взводе.
Реку Хуанхе мы миновали по расчету времени. Кучевая, с мощной болтанкой облачность скрыла ее от нас.
- Надо входить в облака, - только я сказал Стрельцову, как вдруг послышался тревожный голос Гринько.
- Командир, истребители слева!!!
Полностью был убран газ. Самолет, резко снижаясь, мигом начал падать в облако. Перед глазами, что то щёлкнуло и хлестнуло по лицу. Щеку и лоб немного кольнуло, понял, что по лицу течёт кровь. Пуля крупного калибра, пробила окно возле меня, осколки осыпали с ног до головы. Было немного страшновато, но радостно, сердце билось, а не стояло. 
- Слава богу успели, - осматривая плоскость самолета, проговорил Павел Ефремов.
- Если бы, Паша, что-то было, то, не глядя, все давно узнали, - возразил ему Стрельцов. Но опасения Ефремова, оказывается, были не напрасны. По прилету в Чанчунь он первый обнаружил ещё две солидные пробоины ниже пола на левой стороне фюзеляжа. Мы много раз меняли курс полета: то на Порт-Артур, то на Чанчунь, то на порт Дальний. Самолет, как щепку, бросало и вверх, и вниз на 500, 1000 и более метров. Чтобы не пеленговали самолет, связь с базой я запретил держать радисту. Потому в Чанчуне нас никто не ждал и не встречал.
- Не сможете ли вы мне помочь найти автомашину, чтобы проехать в город, - обратился наш пассажир ко мне.
Я прошел в штаб, доложил о выполнении задания и вызвал автомашину.
На следующий день мы осматривали и подготавливали самолет к полетам.
- Газик к нам едет! – вдруг закричал гвардии старшина Гринько. «Это, наверное, не к нам. А если к нам, то кто же это?». Пехотный генерал быстро вышел из автомашины.      
- Здравствуйте! – уверенно подошел он к нам. – Я думал вас не застану, вы куда-нибудь улетели, - стал пожимать он нам руки. – Мне очень хочется поблагодарить вас за перелет и попрощаться. Завтра я улетаю в Россию.
Лишь только когда генерал взял под руку и стал шутить с борттехником Ефремовым: «Персональный привет приятелю!» - я с трудом поверил, кто и о чем говорит с нами. Оказывается, русский мужчина, к которому мы не совсем любезно, с недоверием относились в Яньане, генерал! Хотя у него и много неотложных дел, но он все же выкроил время, чтобы попрощаться с нами…