Глава VI. Четвёртая мастерская

- Сашенька, уже можешь занимать кабинет. Но, я ещё до вечера наверно буду таскать всё, - запыхавшись, произнесла Мандаровская, перенося какие-то папки в другую комнату, расположенную буквально напротив её кабинета.
- Лидия Аркадьевна, я подожду сколько надо. Не думаю, что за мной прямо уж так и следят, как быстро я вошел в курс всех объектов мастерской. Давайте это дело провернем, как можно спокойнее. Да, и вот, что я ещё хотел сказать. Я хочу, чтобы вы знали о том, что я, впрочем, как и тогда, когда несколько лет назад вас назначали на эту должность – не строил никаких козней по этому поводу. Хотя бы только потому, что никогда не занимался такими делами и не собираюсь заниматься в дальнейшем.
Но, в глубине души он, конечно, спешил перебраться подальше от своей бывшей жены, хотя бы в другую комнату, расположенную всего в двадцати метрах от той, где он просидел одиннадцать лет своей жизни.
- Что ты, Саша, я ни в коем случае так не думаю. Понимаю все сама. Сняли меня из-за того, что он молодых пытается везде поставить. Надеждина только не трогает пока. Да и то из-за того, что у него завязки с ДСК серьезные, и на нём весь план института держится.
- Я и сам понимаю, что тоже долго здесь не просижу. Но, сами знаете, как бывает, когда предлагают, не хочется отказываться. Тем более, кого они ещё приведут-то? Видели же, кто эти люди, которые приходят к нам, посидеть на пару недель. Правда вот Опле задержалась чего-то надолго. Уже третий месяц пошёл. Ну, ничего страшного. Упрямая наверно очень? Но это ей знаний не прибавляет!
- Ирина Боруховна замечательная девушка. Мне она очень нравится, например.
- Да, именно, так и есть! Теперь о ней только хорошее, только хорошее. Отныне и на веки!
- Слушай, Саш, а ведь надо всех собрать, чтобы представить тебя! – вдруг на мгновение, остановившись и задумавшись, произнесла Мандаровская
- Да. Но они же все и так меня очень хорошо знают. Я одиннадцать лет проработал вон в той двери, - указал Саша на дверь в торце коридора.
- Так положено! Ничего не знаю. Традиции надо соблюдать!

* * *

Коллектив, был обо всём осведомлен, и людей не требовалось собирать. Люди постепенно накапливались в кабинете, переходящем в данный момент от одного руководителя к другому, что в стенах института происходило ранее очень редко, раз в десятилетие, не чаще.
Сама комната позволяла вместить в себя целую мастерскую, несмотря на все те шкафы с папками и проектной документацией, что стояли по её периметру, два стола, принадлежащие Мандаровской и её главному инженеру, и большой стол для совещаний.
Саша теперь по-другому выглядел перед глазами хорошо знакомых людей. Ещё вчера он мог позволить себе, проходя мимо одной из комнат этой мастерской, где была открыта всё время дверь, поменять местами трубки внутреннего и городского телефонов. Сегодня же все словно забыли об этом, понимая, что теперь это их руководитель, а не какой-то там Санек из мастерской Надеждина.
Он думал, как же будут к нему, относится все те, кто ещё совсем недавно знал его ГАПом. Но, народ подсознательно уважал его, чувствуя сосредоточенную в его руках власть. Пусть и не большую, но именно ту, что могла навредить им, в их размеренном рабочем ритме, заставить отказаться от многих, сформировавшихся с годами привычек.
Только одна бригада конструкторов, состоящая из ребят практически его возраста, лишь слегка помладше, стояла в стороне, улыбаясь происходящему, с выражением лиц, примерно такого содержания:
- «Была баба. Теперь мужик. Всё равно будем халтурить, как халтурили. Ничего не изменится».
Нет, коллектив мастерской не был избалован, как потом понял это Саша. Просто это были проверенные долгим отсутствием нормальных надбавок к зарплатам – люди. Они не боялись финансового голода, понимая, что главное в жизни – это, прежде всего коллектив, а остальное прилепится.
Мастерская была, не из передовых, и Саша понимал, что теперь его завалят работой. Но, работа, которой могли загрузить, представляла собой те же объекты городского муниципалитета. То есть, стоящие три копейки детские сады и школы, а также отделения полиции, и спортивные комплексы.
Чудес на свете не происходило. И то, что простые люди принимают за чудеса, на самом деле является не чем иным, как, каждодневной рутиной.
- Это ваш новый руководитель! Александр Александрович Шумейко. Любите и жалуйте. Но вы его и так знаете, поэтому ничего говорить не буду. А я переезжаю от вас вон в ту комнату. Поэтому со всеми вопросами жду у себя первое время, пока Саша сам не сможет все охватить.
- А, как же вы Лидия Аркадьевна? Чем теперь будете заниматься? – спросила Гальцева, один из ГАПов мастерской.
Рита Аркадьевна, женщина лет пятидесяти на вид, подвижная, коротко подстриженная блондинка, всегда отличающаяся, от остальных сотрудников мастерской своей смелой иронией и способностью выделить в работе самое главное, его то и делая, вообще не обращая никакого внимани на остальное. Бригада  у неё была так же настроена на данный принцип работы.
Её правой рукой была лучшая подруга, имеющая созвучную фамилию, Сальцева, по имени Раиса, она не то, чтобы дополняла её во всём, а скорее умела выполнить работу, поставленную Гальцевой, быстро, лихо, и так же небрежно, и неаккуратно. Причём степень качества падала пропорционально самой скорости выполнения.
Раиса Натановна, была опытным проектировщиком, и опыт заключался, в умении вовремя распознать беду. Она могла заранее, на первой стадии развития, пресечь любую, возложенную на неё работу, если видела в ней хотя бы малейшую надежду на то, что она может оказаться бесполезной. Данными знаниями, в наши дни обладает всё меньше и меньше проектировщиков, слепо, и безоговорочно повторяющих указания своих руководителей. А ведь, далеко не каждый из них, способен дать правильную команду, и сам-то, не понимая то, чего от него хотят.
Саша знал, что Сальцева дорабатывает последние год, два, которые ей оставались до пенсии. Да и её муж, как она говорила, вполне был способен тянуть её на себе, и в неработающем виде.
Саша разделял людей по степени одарённости. Сальцева подходила в данной классификации под класс сбережённых от данного, недуга людей. Это помогало ей хорошо сохраниться до её практически пенсионного возраста, что называется, не тронутой, муками поиска новых идей в архитектуре.
Достаточно было только одного взгляда на этих явных подруг, чтобы Саша уловил структуру внутренних отношений данной бригады, с которой ему предстояло работать. Встретившись глазами с Гальцевой, ему показалось, что перед ним мастер-приёмщик автосервиса, который весело и лихо соглашается со всеми ставимыми ему задачами, как гаражный механик из фильма «Берегись автомобиля»:
… «Вы знаете у нас заедает правый поворот.
- Поглядим.
- А при переключении скорости такой звук тук-тук-тук.
- Послушаем.
- У нас перегревается правое переднее колесо.
- Пощупаем.
- А позавчера в машине весь день пахло бензином.
- Понюхаем» …
Слишком уж смиренно соглашалась она со всеми Сашиными словами, при этом улыбаясь какой-то, слишком уж преданной улыбкой, которой он, почему-то никак не хотел верить.

Всего в мастерской было около сорока человек на тот момент, но сегодня человек семь отсутствовало по разным причинам. Кто-то болел, кто-то был в отпуске, а одна вообще числилась в декрете, и сидела дома с маленьким ребёнком. До этого в его подчинении бывало не более четырёх человек, но он почему-то не боялся вот так вот сразу умножить их на цифру десять.
- Лидия Аркадьевна мы будем без вас скучать. Кто же нас ругать-то теперь так по-матерински будет? – спросила Сальцева Мандаровскую, и тут же напустила на своё лицо вековую скорбь.
Мандаровская не ответила ей. Так, как она была занята снятием со стены планшета, с красивыми, «средневековыми» фасадами, двадцатипятиэтажного палаццо.
Та интонация, с которой прозвучал вопрос, говорила о некоей схожести характеров Сальцевой и Гальцевой. Саша знал, что коллектив формируется не просто так, а, прежде всего по принципу возможности совместного проживания в одном помещении. Эти люди, явно были способны на большее. Их вполне можно было отправлять одним экипажем в полёт на марс, будучи уверенным в том, что они не только вернуться оттуда живыми и здоровыми, но ещё и заработают на привезённых артефактах. Они были, что называется – два сапога пара.
Какой-нибудь посторонний человек, наверняка подумал бы: - «Как это мило! Какие ласковые, любящие друг друга женщины! Как тяжело они переживают навязанное им расставание со своим руководителем!» И он бы оказался неправ.
Саша, по природе своей, благодаря уже какому-то приобретённому за годы работы архитектором, опыту – умел разглядеть во всём этом совершенно другой, скрытый смысл.
Для него эта сцена звучала несколько иначе, чем её тут пытались преподнести. Он видел прощание не просто сотрудников со свим любимым начальником, а сцену страшной трагедии, постигшей данный, такой разнообразный и, скорее всего, любимый, Мандаровской, коллектив. Здесь, сейчас, была нарушена некая связь, между родными по духу людьми. Конечно, кто-то её недолюбливал, а кто-то, наоборот боготворил. Но все искренне переживали за неё, как за человека.
 Саша не пугал их своей биографией, которая лежала перед ними, как расскрытая книга. Он «вырос» в институте, его знали. И, если и побаивались того, что новый директор выбрал именно его, видя в этом скрытый смысл, то всё же верили, что он свой.
Райкин не сомневался в своём решении. Он, словно играл с людьми, как Гуливер с лилипутами. Все перед ним были, хоть и людьми, но, прежде всего рабами. Он любил своих лилипутов. Иногда наказывал их. Иногда прощал. Бывало, что и казнил. Но, это гораздо реже. Райкин, всегда был выше их, как он думал. Так, как не мог себе даже представить то, что среди подвластной ему лилипутии, возможны свои Гуливеры. Для него, человека «выросшего» среди поля битвы, не было равных среди «побеждённых». Он видел вокруг себя, либо подчинённых, либо руководителей. И те, что путались у него под ногами, не имели права быть умнее его. А то, что кто-то и способен видеть его насквозь, нисколько не волновало его, так, как это он даже и представить себе не мог.
Мандаровская любила бригаду Гальцевой по-женски. А уж сама Рита Аркадьевна для неё была самой, что называется, закадычной подругой. Именно им, этим женщинам позволялось многое, что было недозволенно другим. Поздний приход на работу, «сочная» архитектура, представленная им на откуп, лишённая зарытых в землю фасадов, как это бывает в подземных парковках, которые отдавались другим, как обглоданные кости. Иными словами, Саша наблюдал в глазах Гальцевой, не страх перед уходом Мандаровской, а трагедию прихода другого руководителя. Это были проводы, со слезами на глазах, а не встреча его на освободившейся должности.
Они боялись его, как палача всего того, что было создано для них прежде, пришедшего на помост, только лишь для того, чтобы совершить казнь. Эти женщины не сдадуться! Понимал он. Они никогда не положат свои головы на плаху. Скорее сделают так, чтобы именно его голова оказалась там.
В основном за малым исключением, мастерская была предпенсионного возраста. Молодежи до тридцати пяти лет имелось немного. Человек десять. Но этого вполне достаточно для того, чтобы разбавить коллектив свежей кровью, не дав ему окончательно потерять чувство юмора.
Саша обратил внимание на огненно-рыжие волосы полненькой девушки, явно стремящаяся своим видом добиться результата схожести с цирковым персонажем, устроившимся на работу в Макдональдс для поднятия его рейтинга. Она, словно бы специально стояла, скрестив руки на груди, как будто всей своей позой хотела изобразить немой вопрос:
- Ну, что это ещё за чудо такое!? Мы быстро тут его перевоспитаем, как нам надо! И он станет нашей частью. Покрасим ему волосы, прикрепим пластиковый нос, и он, начнёт, как мы, за милую душу, проектировать многоэтажные дворцы, с колоннами.
Её неестественно яркие волосы, были закручены каким-то неимоверным образом в устрашающую причёску, которая напоминала грамофон, надетый на голову, с прорезанным отверстием, как раз в том месте, где было лицо. Только красной пластиковой крышечки, на резинке, не хватало на носу, для полного сходства с клоуном. Но клоуном недобрым, а каким-то грубоватым, неуклюжим, противопоказанным детям из-за своей скрытой, готовой вырваться наружу агрессии.
Самым интересным представителем данного коллектива являлся Челноков.
Он привстал за своим рабочим местом, когда в кабинете начали собираться люди. Александр Сергеевич, будучи главным инженером мастерской, всегда оставался бледной тенью Мандаровской.
Этого человека, вообще непонятно зачем и для чего когда-то, в свое время достали с верхней полки хранилища нестандартных кадров. Но даже там он выглядел настолько необычно, что резко выделялся среди остальных. И выделялся он не то чтобы внешним видом, скорее отсутствием такового.
Имея имя и отчество подобное Русскому поэту, самой фамилией Челноков противопоставлял себя ему. Он, как бы плыл по длинной и извилистой реке жизни, а мимо него проплывали новые проекты, объекты, которые никак не могли сбить с пути истинного. Поэтому Челноков продолжал мирно раскачиваться на её волнах, даже и не пытаясь входить в гавани, жаждущие принять его у себя. Гораздо интереснее ему было мирно раскачиваться на волнах, ни о чём не заботясь, а только смотря в небо, на облака, или звёзды, лёжа на дне лодки.
 И на великого поэта он был похож разве, что только цветом своей одежды, так, как всегда ходил в чёрных брюках и чёрном, слегка бархатном пиджаке. Галстук того же цвета, всегда плотно сдавливал его горло. И Саша специально пытался поймать его в тот момент, когда он глотал. Но, это не происходило. И, тогда ему казалось, что это не человек, а робот, выдающий себя за гомосапиенса.
Ему тогда было около семидесяти пяти лет на вид. Седые, очень коротко подстриженные волосы, с большим, квадратным, морщинистым лбом, в сочетании с провалившимися в кругах из темной кожи, глазами, придавали ему вид не выспавшегося вампира.
На фоне яркой молодежи, и слегка поспокойнее одетых сотрудников средних лет, он выглядел опасно, отдавая речной сыростью. Рядом с ним не хотелось стоять. Многие, скорее чувствуя это и понимая, что на самом деле он вполне добрый и вовсе не опасный человек, тем не менее, старались держаться подальше. Не ближе полутора метров. Именно это расстояние оставляли те, кто ничего не мог поделать со своими неуправляемыми ощущениями. Сам же Челноков за свою жизнь не обидел и мухи, но его внешний вид, увы, говорил о другом.
Маленькая, худенькая женщина, запенсионного возраста, которая, как знал Саша, была ГИПом, скромно стояла рядом с Челноковым, словно бы прячась под его защитой. Она была меньше его ростом, примерно на полторы головы.
Саша не знал её имени отчества. Но помнил фамилию с инициалами, выучив по табличке на её двери.
Поймав на себе его взгляд, она, словно бы догадываясь об этом, с достоинством произнесла:
- Я ГИП, Шалеева Лариса Ивановна.
- Очень приятно. Думаю, что в скором времени мы узнаем друг о друге больше, - смутившись, отведя свой взгляд, произнёс он в её сторону.

У самой двери в кабинет стоял мужчина пенсионного возраста, худой и высокий. На его голове не было и намёка на лысину. Саша давно уже знал его, а один раз даже возвращался с ним на своей машине с какого-то совещания.
- Пежон! – сказал тогда Лукин, имея в виду марку машины, которая тогда была у него.
Это был яркий человек. В мастерской он работал ГАПом, и его бригада состояла из женщин. Данная ситуация была хорошо знакома Саше, по аналогии с бригадой его учителя Стасова, которая распалась, когда-то за один день. Лукин не был самодуром, умея смиряться и не замечать ту глупость, что всегда уместна в женском коллективе.
Саша видел в нём эти качества со стороны, будучи ещё ГАПом. Он понимал, что ради этого можно смириться с многим тем, что не давало бы покоя неопытному, блатному ставленнику, вроде тех, что привёл с собой в институт Райкин, жаждущему, прежде всего получить высокий КПД, а не мир и согласие.
Саша наблюдал за его коллективом и раньше и сегодня он не спешил распознать в один день личные качества каждого человека, оставляя это на потом, зная, что в процессе работы, постепенно познакомиться с каждым сотрудником отдельно.
- Ну, Александр, я думаю, что представлять всех наших сотрудников вам не обязательно. Вы ведь всех знаете сами. Поэтому давайте просто поздороваемся и примем факт вашего назначения, как данность. А о тех, кого вы ещё не знаете, я с удовольствием расскажу и представлю, - стоя в центре своего теперь бывшего кабинета, несколько возбужддённо от волнения, сказала Мандаровская, придерживая, приготовленный на вынос, метровый, дорогой ей планшет.
- Да, я думаю, что сам, постепенно познакомлюсь с каждым поближе, в ходе работы, - ответил Саша, будучи уверен в том, что всё равно не запомнит всех фамилий.
- Так, а, где же у нас ещё две бригады!? – не дощиталась Мандаровская.
- Мы тут! – донеслось из народа.
- Я знаю, что ВЫ тут, а вот где ваши ГАП и два ГИПа!? – нервничала Мандаровская, сделав ударение на слове «Вы», словно бы Саша мог как-то негативно повлиять на её будущее, которое было теперь уже не так перспективно, как его.
- ГИП в экспертизе, - ответил мужчина в брюках с оттянутыми коленками.
- Так это ж, ГАП, с обеда ещё не пришла, наша, - отчиталась знакомая Саше, женщина, фамилию, которой он не знал.
- А наш ГИП, тоже на обеде, - развязно, явно сочиняя на ходу, ответила девушка с рыжими волосами.
Из сорока, числящихся в мастерской сотрудников, сейчас в кабинете присутствовало чуть больше половины. Но этого уже было так много для Сашы, который обязан был знать каждого, со всеми его недостатками, или преимуществами.
Какой же колоритный коллектив! Подумал он.
Ничего страшного в этом не было. И у него в бригаде были тоже разные люди. Он умел найти ко всем им подход. Почему бы ему и здесь не найти его. И опять же нет ничего опасного в том, что количество подчиненных здесь в несколько раз больше. Энергии у него хватало, в чём он был уверен. И не с таким справлялся! Один только Анатолий, чего стоил!
Так, постепенно, он знакомился со своими новыми сотрудниками, догадываясь о том, что в жизни ему, теперь, видимо не раз ещё придётся вливаться во всё новые и новые коллективы. Но, надо было работать, разгребать долги, срывы сроков по объектам, и менять структуру мастерской. Саша понимал неминуемость этого, но, пока не представлял себе, за, что именно нужно браться в первую очередь, да ещё и так, чтобы не испортить, а улучшить ситуацию. У него не было ещё такого опыта, но, что он не хотел точно, так это рубить с плеча.