Прачки. Глава 16

Весь день не переставая, шел густой снег. К концу дня он прекратился, но его навалило уже столько, что замело все тропинки вокруг землянок. Прачки, закончив стирку, выносили на морозный воздух белье и развешивали его на веревках. Они старались делать это как можно быстрее, пока их потные тела не успевали промерзнуть, к тому же хотелось, наконец, уже и отдохнуть.
День прошел, и все шло также как и накануне, как и в другие дни до этого: одни, одевшись, как можно теплее и, взяв в руки винтовку, ушли в дозор, другие сразу рухнули на кучу белья и тут же уснули. Были еще и такие женщины, которые находили в себе силы и накручивали тряпочки на волосы, а кто-то перешептывался между собой, или перебрасывался колкими фразами с Сидоровой. Но, однако же, в какой-то момент в землянке стало тихо.
Полина с облегчением подумала о том, что вот, наконец, можно отдохнуть от этой тяжелой, казалось бы, нескончаемой работы, уснуть, забыться не только от труда, но и от печальных мыслей о сыне, которые постоянно атаковали ее измученный мозг. Но стоило ей только закрыть глаза, как сон куда-то улетучился, сразу заныла и начала мерзнуть раненая нога и саднить натруженные руки. Рядом спала Рита, она, как маленький котенок, набегавшийся за день, все время вздрагивала и шевелила ногами.
«Бедный ребенок, мерзнет, наверное», – подумала Полина и покрепче прижала ее к себе.
Немного согревшись, Полина начала проваливаться в тревожный сон, поминутно, просыпаясь.
«Господи, мне как-то неспокойно сегодня на душе, как в ту ночь, когда началась война», – подумала она и испугалась своих мыслей.
Вдруг она почувствовала, как Рита трясет ее тихонько за плечо.
– Ты чего, Рита?
– Поля, я на двор хочу.
– Так мы же не так давно выходили перед сном.
– А я озябла и опять хочу.
– Ну, идем, что с тобой поделаешь.
Они потихоньку пробрались к выходу, и вышли из землянки.
Все вокруг было белым-бело, прояснило, и небо было усыпано яркими звездами. Стояла удивительная тишина, морозный воздух слегка пощипывал лицо, но он был какой-то особенный и необыкновенно вкусный, что хотелось вдыхать его полной грудью, выпуская клубки пара изо рта. Снег под ногами приятно поскрипывал, и на минуту Полине показалось, что она в своем селе, нет войны, и сейчас они снова войдут в натопленную хату и все окажется, как прежде, как в детстве. Она стояла, наслаждаясь своими ощущениями, и смотрела на небо, разглядывая низко нависшие над ними звезды, но в какое-то мгновение тишина вдруг почему-то показалась ей угрожающей.
– Полина, ты только посмотри какая красота! – тихо, с восторгом проговорила Рита.
– Красота-то красота, а видимость, какая хорошая. Вчера над нами немецкий самолет пролетал в сторону Москвы, боюсь, как бы он не засек наше хозяйство. Ну не пугайся, это я так. Мысли вслух… Идем спать.
Девушки, осторожно, стараясь не шуметь, на цыпочках вошли в землянку, и прошли на свое место. Они улеглись и, тесно прижавшись друг к другу, тут же уснули.
Вскоре тишину ночи разорвал оглушительный грохот, взрывы бомб сотрясали землю в землянке. Прачки услышали зловещий вой самолетов. Полина спросонья не могла понять, была ли это еще ночь или уже наступило утро. Она еще крепче прижала к себе Риту, но та, ошалевшая от ужаса, вырвалась из ее рук и ринулась к выходу. Натыкаясь друг на друга, женщины выскакивали из землянок. Многие, особенно новенькие прачки,  разбегались в разные стороны, не соображая с испугу, куда бежать.
Снаряды разрывались где-то совсем рядом, но Полина продолжала лежать. «Никуда не побегу, если суждено погибнуть, то хоть куда беги – настигнет», – с каким-то странным равнодушием подумала она. Девушка свернулась в клубок, зажала уши ладошками и замерла, вздрагивая всем телом после каждого взрыва. Неожиданно стало совсем тихо, Полина, словно, сжатая пружина, которую долго держали и внезапно отпустили, расслабилась и мгновенно уснула. Она спала так крепко, что не услышала, когда вернулись женщины в помещение.
– Смотри, Фируза, а Полина спит, – удивилась Рита. – Она, что не выходила из землянки совсем?
– Выходит так.
– Всем спать, – привычно скомандовала Космыгина.
Утро наступило, как всегда резко и беспощадно, ему не было дела до того, что прачки почти не спали. Они нехотя поднимались, с трудом разлепляя глаза, лица у большинства были хмурые, страшно было даже подумать, что натворила эта бомбежка.
Еще не совсем рассвело, но к радости женщин было видно, что прямых попаданий в землянки не было, раненых осколками было несколько человек и их уже отправили в санчасть.
К девушкам подошла Товаркина. Ее лицо, обычно, жизнерадостное было непривычно хмурым.
– На Москву летали гады. Видимо, не прорвались, вот на нас и решили сбросить. Завтрака, бабоньки, не будет, терпите до обеда. Сухой паек попозже раздадим.
Увидев Риту, она улыбнулась, ободряюще обращаясь к ней.
– Как дела, курносая?
Девочка застенчиво улыбнулась в ответ и робко произнесла:
– Хорошо, тетя Фая.
– За работу, мои родные, за работу, – сказала Товаркина и поспешно удалилась к другим прачкам.
Женщины, молча, приступили к работе. После такой ночи, их лица были хмурые, и долго не хотелось разговаривать.
В землянку с ведром горячей воды вошла Рита.

– Ох, и напугалась я ночью! – возбужденно заговорила она. – В Москве в прошлый год каждую ночь бомбили. Мы сначала с бабушкой в бомбоубежище бегали, а потом решили в метро на станции Павелецкой спускаться.
– Она же еще недостроенная, – кто-то недоверчиво перебил ее.
– Так ну и что же. Внутри-то уже все нормально, только ступеньки вниз деревянные. Бабушка еще кое-как спустилась, а утром надо же подниматься, а у нее ноги никак идти не хотят, коленки болят, и щиколотки толстые, как у слона. Намучилась я с ней, – шмыгнула носом девчушка. – А рядом еще Валька с одеялами идет, ноет. Один день туда бабушка сходила, потом и говорит, не пойду больше никуда, я уже старая, все равно умирать скоро, так лучше уж дома, чем на ступеньках этих. А нас с Валькой каждый день отсылала, как время к шести приближалось, одеяла даст и выгоняет из дома, – воспоминания о бабушке, навеяли на нее грусть и голос ее начал дрожать. – Придешь к метро, а у входа уже народ стоит. Спустимся вниз, займем места, там деревянные лежаки на полу, мы на них и спали до утра. А в пять уже надо оттуда выходить. В первое время бока страшно болели, потом вроде привыкли, – как-то жалобно сказала она. – Проснешься и с голодухи еле-еле ползешь   вверх по этим ступенькам. Валька считала как-то ступеньки, говорит, штук двести, а может и триста. А я не считала, какая разница, двести или триста – все равно много. У меня голова часто кружилась от голода, где уж тут считать.
– А у меня дедушка в зоопарке всю жизнь проработал, – оживленно заговорила Люба  Грищенко.
– Он уже и на пенсию вышел, а все не бросал работу, животных очень любит. В начале января в этом году бомбы угодили в зоопарк. Он в обезьяннике в основном трудился. Дедушка рассказывал, как зажигательные бомбы угодили к ним. Кругом столько дыма и огня было, зажигалки пробили крышу и начали гореть стропила. Бедные обезьяны от страха мечутся, орут. Так жалко животных, им же не понять, что война идет. Хорошо хоть бомбы быстро затушили и проветрили помещения. Взрывной волной стекла выбило, а на улице-то  тридцать градусов. Дедушка говорит, что они тут же начали окна  и пробоины фанерой заколачивать. Зоопарк большой: слоны, бегемоты, жирафы, львы, тигры. Представляете, как им там всем пришлось туго. У меня все детство в этом зоопарке прошло, сердце прям щемит, так жалко животных.
Она замолчала, сглатывая подступивший комок к горлу, изо всех сил стараясь не заплакать.
– А мы во время бомбежек сразу на чердак дежурить бежали, если вдруг зажигательные бомбы упадут, то тушить кому-то надо же было. В наш дом два раза попадали. Страшно это, девчонки. А что делать? Берешь эту гадскую бомбу щипцами специальными и в ящик с песком ее быстренько. Так, что я ни разу в бомбоубежище не была, – начала рассказывать Катя Береговая, намыливая гимнастерку мылом. – Я в прошлом году должна была в десятый класс идти. Мы с девчонками в райком комсомола каждый день бегали, просились на фронт. Потом я в военкомат пошла, прибавила себе два года, я же рослая и спортсменка, и вместо фронта попала сюда. Обидно было сперва, но ведь и тут надо кому-то работать, правда, девчонки?
Она обвела взглядом женщин, ища поддержки своим словам, но прачки, молча, продолжали стирать, у каждой была своя точка зрения на этот счет.
– Правда, дочка, – как всегда тихо, откликнулась Надежда Михайловна. – Кто же им родимым настирает?
– Бабоньки, не наводите тоску. Стираем, дорогие, стираем, – сказала Валя Космыгина и громко чихнула на мыльную пену. Пузырьки разлетелись во все стороны и все рассмеялись.
– Да стираем, мы стираем! Командир ты наш, главный специалист по истреблению вшей и гнид, – скорчив смешную рожицу, сказала Фируза.
Гнетущая обстановка, которая давила на всех с раннего утра развеялась. Женщины, насмеявшись от души, продолжили стирать, и повседневная жизнь фронтовых прачек вошла в привычную колею.

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/12/25/1602