Почему опоздал маневровый

 (Предисловие. Юбилеи бывают разные, и у народов, и у отдельных людей, и даже у произведений. Например, у рассказов. А вот этому первому моему "всесоюзному" рассказу от роду 60 лет. После публикации в журнале "Смена" в 1958г. (тираж  журнала  был более 20 млн) я проснулась знаменитой. А дело было вот как.
Я только что вернулась с Алтайской целины домой в Москву к маме и бабушке. уже с "аттестатом зрелости" что б поступать в ВУЗ. Готовясь к экзаменам я написала и этот рассказ. И решилась-таки не посылать его как обычно почтой, а отнести прямо в редакцию. которая располагалась, судя по адресу на последней странице, на какой-то Спартаковской улице. Она, и правда,была в темном дворе,в жилом тёмном доме, на втором этаже. В приёмной юная смазливая секретарша стала тотчас выгонять меня, замахав руками. "Нет-нет-нет!Во-первых главного редактора нет на месте. А во-вторых, у нас лежат в шкафах уже одобренных рассказов на два года вперёд! Нет-нет-нет". Я повернулась было уходить, но в этот момент распахнулась высокая боковая дверь с табличкой "Главный редактор Кирилл Замошкин" И появился кругленький тучный и лысый, рыже-конопатый человечек. Он замер, увидев меня и слушая секретаршу. Быстро, оценивающе оглядел румяную брызжущую здоровьем, голубоглазую гостью-целинницу с папкой в руках и вдруг предложил; "Вы ко мне? Проходите". И распахнул тяжелую дверь. И уже умостясь на высоком кресле за массивным письменным столом, рассматривая маня, всё повторял "Текст оставьте. Главное, текст...Будем читать, будем читать. А звоните на той неделе. Или через неделю".  Ах, какая счастливая я летела домой в Останкино. Как на крыльях летела. Вернее, ехала через всю Москву на двух гремящих трамваях, с двумя пересадками. А дома... дома с порога вдруг услыхала от мамы "Тебе недавно звонили из редакции "Смена". Просили перезвонить"."Да нет же!-возликовала я. - Я только оттуда. Ты что-то путаешь". Но мама обиделась. Она ничего не путала. И я волнуясь, взялась за трубку. "Знаете что, Ирина, - услышала я неспешный, раздумчивый и даже строгий голос редактора Кирилла  Замошкина. - Не удивляйтесь. Мы сразу прочли ваш рассказ. Любопытно было, что там эта целинница написать может. И знаете что...- он умышленно медлил.- Мы решили поставить ваш "Маневровый" в ближайший номер. Пусть едет... Это как раз то, что нам нужно..." Он был очень доволен собой.
 
                *   *   *

                ПОЧЕМУ   ОПОЗДАЛ   МАНЕВРОВЫЙ             
      
                Рассказ

      Из репродуктора, что на верхушке прожекторной мачты, над станцией Заозерка прозвучало:
       — Свиридов, а Свиридов! Зайди-ка в диспет¬черскую. Только живо. Слышишь?
      Из окна маневрового паровоза, пыхтевшего на краю станции у восточной стрелки, высунулся молоденький, закопченный кочегар Гошка. Курно¬сое лицо его было недовольным: он не любил, ког¬да его машинисту говорили «живо» или вроде этого.
        — Карпыч! Чего это к концу смены? — спро¬сил он.
Маленький, тучный, в старом синем кителе, Свиридов привычно спустился с паровоза по кру¬той лесенке на полотно:
Не горячи там,— сказал снизу.— Вернусь,
водой заправимся и шабаш. — И машинист посмотрел на часы.
— Сколько?—спросил Гошка. Своих хороших ручных часов у него еще не было. Не накопил.
— Полшестого,— уходя по шпалам, не оборачиваясь сказал Карпыч.
«Хорошо,— подумал Гошка,— через полчаса смена».
Сегодня он устал, хотя дел было немного: составили товарняк у лесосклада, подали к элеватору часть вагонов и перегнали на соседний разъезд электробаластёр для ремонта путей. Устал потому, что третий член их бригады — помощник машиниста дядя Вася — заболел. И уже вторую смену они работали вдвоем с Карпычем. Правда, к ним хотели перевести Николая Шульцова Но Карпыч отказался: «Ничего, и в ослабленном составе справимся». И хорошо, что отказался: Гошка недолюбливал этого Шульцова.
Во-первых, тот здорово задается, хоть всего на пять лет старше. А во-вторых, это самое главное, за сестрой его бегает. Вчера вечером Гошка слышал, как, стоя у калитки, Николай уговаривал Соньку ехать с ним на Восток. Это уже слишком.
Гошка не на шутку взволновался. Ведь он хозяин в доме. Надо бы ей сказать, чтоб не вязалась с этим Шульцовым. Несерьезный он. Мечется туда-сюда. Раньше помощником машиниста работал. Бросил. На Урал подался, шоферил — все счастья искал. Потом на флоте служил, письма Соньке  писал. И она по нем, дура, сохла Наконец вернулся. Снова на маневровый пришел. А нынче, когда весь участок их дороги электрифицировали и на станции для местных работ оставили только два паровоза, стал учиться на курсах водителей электровозов.  И  последнее время, когда заходил за Сонькой на танцы, этак небрежно говорил Гошке: «Один ваш маневровый на станции, а пакостит за пятерых. Шлакоуборщики не поспевают». (Давно ли сам на паровозе работал!) Или спрашивал: «А ты, Георгий, все кочегаришь? Бесперс¬пективно».
А у Гошки была мечта — узнать паровоз, стать та¬ким же умелым, знающим, как Карпыч. И вообще он думал, что человек должен иметь твердое призвание, а не рыпаться туда-сюда. Конечно, электровоз — заман¬чиво, но с паровоза Гошка уходить пока не собирался. Работа нужная, привычная, да и платят хорошо. А с Шульцовым он еще поговорит по-мужски. И вооб¬ще отвадит от дома. Только вот мать жаль и Соньку — они нашли в нем?
Рычагом паренек раздвинул чугунные дверцы топки. В горящем ее чреве нетолстым слоем попыхивал уголь. Закопченное лицо кочегара озарилось красным отсветом. Карпыч не велел горячить — и Гошка опустил дверцы. Потом взял из стенного шкафчика мыло, жестяной чай¬ник, спрыгнул на полотно и, пролезая под вагонами, направился к водокачке.
У водокачки он скинул майку, отвернул кран. Под неровной, холодной струей из железного хобота стал с удовольствием оттирать черные пятна на руках и шее. Мыльная пена затекала за пояс, расплывалась у ног молочными разводами. Потом Гошка налил в чай¬ник воду и, прихватив майку, по пояс голый, мокрый, побежал обратно.
Но то, что он увидел, выскочив из-за товарняков к восточной стрелке, поразило его. Из окна их паровоза выглядывал Николай Шульцов. С высоты их небольшо¬го маневрового он осматривал станцию. Заметив Гошку, махнул рукой, крикнул:
чего
— Ну, давай живей! Чего ты там? Тебя ждем!
«Неужели к нам перевели? Но почему сейчас, к концу 
смены?» И Гошка нарочно пошел неторопливо, солидно, жалея, что не надел майку у водокачки.
Карпыч уже был на паровозе. Гошка поднялся по лесенке в будку. Вопросительно взглянул на машини¬ста.
— Поднимай пары. Вне графика едем,— сказал Кар¬пыч, садясь на свое место у правого крыла.
— Это куда? — удивился Гошка, ставя чайник с во¬дой в шкафчик.
— Филимоново молочный состав угнать просит. Прорыв у них. Станция перегружена.
— Но ведь смена же,— протянул Гошка, сообразив что вернутся они никак не раньше, чем часов через пять.
— И без тебя известно, что смена,— пробурчал Карпыч.—У меня вон сын на побывке. А смену ждать нельзя.
— А он чего? — недовольно кивнул Гошка в сторону Шульцова.
— А я так, за компанию,— засмеялся Николай, не поворачивая головы от окна.— Прокатиться захотел. Давно гари паровозной не нюхал.
Гошка отвернулся. Стал натягивать на мокрое тело майку. Вот и случилось то, чего он так не хотел,— в помощники машинисту, а значит, ему, кочегару, в началь¬ники дали Шульцова. Конечно, откуда им в диспетчерской знать о личных отношениях. Им дело давай.
Гошка неторопливо включил стокер. В топке зашур¬шал уголь. Ну что ж, Гошка, не дожидаясь команд Карпыча и тем более Шульцова, будет делать сам все как надо — ведь трасса ему знакома до каждой мелочи.
— Выходной зеленый!—деловито крикнул у лево¬го окна новый помощник. (Дядя Вася так никогда не кричал.)
      —  Вижу зеленый,— отозвался Карпыч.
— А водой заправиться? — напомнил Гошка.
— Некогда. Там заправимся,— ответил Шульцов.
Паровоз дал один короткий свисток. Вздохнул, и медленно
провернул свои закопченные красные колеса. Потом выпустил серые клубы дыма и, отдуваясь, вы¬шел со станции на главный путь.
До разъезда Илиган, что на полпути от Заозерки к Филимонову, профиль дороги был легким и, как говорил Карпыч,— «хоть в кулак свисти»,— без резких подъемов и уклонов. Сразу за станцией насыпь шла почти вровень с полями. Пестрыми квадратами пшеницы, овса, клевера они тянулись до зубчатой кромки лесов на горизонте. Иногда к самому полотну сбегались стайки шумных берез, полосы ельника.
Гошка любил этот перегон. Дел немного, и можно сидеть у раскрытых дверей, на дощатом потрескавшемся полу, спустив ноги на ступени. Приятно чувствовать, как ветер холодит разгоряченное у топки лицо, как треплет на ногах брюки, заправленные в ботинки. Приятно смотреть на солнечную зелень, на мелькающие перед глазами опоры, что держат провода над рельсах . Приятно ощущать движение. Чувствовать себя сильным!
     —  Поедим, что ли,— предложил Николай, вытаскивая из карманов бутерброды, завернутые в газету,— Перед отъездом вот взял. В ларьке.
Карпыч полез в шкафчик и из авоськи достал кусок курицы, все, что осталось от завтрака.
У Гошки ничего не осталось. Но есть бутерброды Николая он не хотел. Вспомнил: мать наварила щей и сейчас ждет его с Сонькой к ужину, а когда узнает, что сын уехал, будет сетовать и качать головой.
— А ты чего ж, Гошка? — отхлебывая из чайника, спросил за спиной Карпыч.— Присоединяйся.
Парень только отмахнулся.
— Георгий у нас постится,— объяснил Николай. — Или талию бережет.
Они с Карпычем посмеялись.
«Вот ведь язва,— мысленно возмущался Гошка.— И чего Сонька нашла в нем хорошего?»
Жуя хлеб, Николай сел к окну, выглянул.
— Проходной зеленый. Встречный,— сказал он и дал короткий свисток.
Издали мягким гудком ответил встречный электровоз. И вот уже по соседнему пути загрохотали тяже¬лые пульманы.
— Вот это, я понимаю, техника! Чистота! Кибер¬нетика! — перекрывая шум, закричал Николай. — А ваш паровоз что?! Пережиток! — И махнул рукой.
Когда грохот встречного оборвался, Карпыч недовольно сказал:
— На паровозах вся жизнь, брат, стояла. На них и в революцию шли и на фрица. Так-то было...
Николай засмеялся:
— Так то было, а теперь надо глядеть, что будет. Привыкли к нему, вот и все. Да вам-то простительно. Вам на пенсию. А вот чего он дурит — непонятно, — кивнул Николай на Гошку.— Сто лопат угля подаст — девяносто пять искрами в трубу. Как на пожаре, — он опять засмеялся.— Красиво, конечно, правда, Георгий? Особо ночью?
Гошка зло молчал.
— А помещение какое,— продолжал Шульцов,— грязь, копоть, не шкафчик для одежды, а так, мусор¬ник. Говорят, коломенский завод, что паровозы вы¬пускал, ищет теперь, какой бы в музей поставить. Может, ваш предложим. А, Георгий?
Гошка молчал, думал — как бы ответить Шульцову, чем бы задеть — и оттого, что не находил слов, досадо¬вал еще больше.
Входной светофор у разъезда Илиган мерцал жел¬тым глазом. Это значило,— следующий сигнал на уча¬стке красный.
— Ничего,— сказал Карпыч.— Постоим тут. Время еще есть. Он посмотрел на часы.— Сейчас из Заозерки за нами состав с лесом вышел. А мы уж на полпути.
Илиган — маленький разъезд с будкой стрелочника, новой школой и десятком темных, рубленых изб. Ма¬невровый свернул на запасной путь и, отдуваясь паром, точно устав, остановился.
У будки на перильцах сидела Тоська-стрелочница, маленькая, конопатая, в грязно-желтой большой фу¬ражке. Когда-то она училась с Гошкой в одном классе. Раньше школы здесь не было, и Тоська ежедневно с по¬путными ездила на уроки в Заозерку.
— Чего это вы не по графику? — спросила она Гошку, лузгая семечки.
— Да так. В Филимоново. Помогать,—деловито ответил он.
— А я щас туда состав пропустила. Тоже с паро¬возом,— сказала она, сплевывая с губ шелуху.
Гошка помолчал, потом спросил:
— Чего это ты в отцовой фуражке?
— Он в обход пошел по участку...
По другую сторону паровоза послышался веселый
голос Шульцова:
— Да ступай ты, бабка. Ступай...
Гошка поднялся, прошел через будку к левому окну.
Выглянул.

 Николай стоял на лесенке, а внизу перед ним на шпалах тощая торговка в платке, с мешком через плечо просила взять ее на паровоз.
— ...Ступай, бабка. Билеты покупать надо,— смеялся Шульцов.— Через час местный пойдет, с ним и доедешь.
— Да нету денег на билет, касатик. Пусти,— упрашивала тетка.— Говорю ж, только торговать еду.
«И чего он тут распоряжается? — зло подумал Гошка.— Пусть бы ехала. Дала бы поесть чего. И eй польза и нам».
Николай затушил о железную дверцу окурок и далеко отбросил через голову торговки.
— Да я бы, по крайности, дала чего. Огурчики есть. Яички,— предложила та.
— Да ну? — обрадовался Николай.— Значит, бесплатно дашь, вроде взятки? Это дело,— но тут же посерьезнел, понизил голос: — Нет, бабка. Ты — лишний элемент. Вроде спекулянтки. А у нас рейс стратегический. Никак нельзя... Да вон и кочегар не велит,- и он кивнул на окно, в котором скрылось обескуражен- ное лицо Гошки.
Торговка, видно, поняла насмешку, и Гошка слышал, как, отходя, она зло крикнула:
— Да я на эдаком драндулете и не поехала бы...
...За Илиганом трасса пошла труднее, по холмистым отрогам гор. Здесь лес уже подступал почти к самому полотну, оставляя лишь неширокую луговину, меж на¬сыпью и крайними соснами.
Гошка забрался на тендер, подгребал уголь к стокеру. Запас воды был небольшой, и Гошка знал — пар нужно экономить.
— Да не мельтешись ты,— устало сказал Карпыч.—

Пока по ложбине до реки идем, отдохни маленько. Еще далеко.
Не глядя на Шульцова, Гошка прошел на левую площадку, что тянулась вдоль всего котла, и уселся рядом со звездой, почти на самом носу паровоза. На¬встречу бил резкий вечерний ветер, и стальные ленты рельсов все бежали и бежали по насыпи навстречу.
Впереди, в ложбине светлой веленью обозначилась река. И когда паровоз уже грохотал по мосту и мимо Гошкиного лица мелькали стальные ригеля и раскосы, он заметил далеко внизу пеструю цепочку людей с рюк¬заками и приборами на плечах. «Топографы или гео¬логи,— подумал он.— Их теперь везде полно». И по¬чувствовал свое превосходство — здесь, на паровозе, и скорость, и ветер, а там что...
Сзади по мосткам подошел Шульцов. Оперся о чер¬ный котел.
— Вот у них, я понимаю, жизнь,— произнес меч¬тательно, когда миновали мост.— Ни тебе спекулянток, ни тебе ларьков со всякой всячиной. Тайга да горы — романтика.
— А чего ж ты на электровоз идешь? — усмехнулся Гошка.— Шел бы в геологи. Или кишка тонка? Или платят хуже?
Он был доволен — наконец-то уязвил. Но Шульцов ответил спокойно:
— И пошел бы. Да Софья твоя держит.
— Кого держит? — от возмущения Гошка заморгал белесыми ресницами.— Да езжай хоть на все четыре!
— Ездил уж. — Николай спокойно курил.— Да вот вернулся.

И тут Гошка уже хотел сказать, чтоб Шульцов не появлялся у них, чтоб отстал от сестры, но неожиданно подумал: «А вдруг, правда, любит?» — и промолчал,
 

почувствовал ответственность за Сонькино счастье.
— Смотри! Лес, видно, горит! — сказал Николай.
Гошка поднял голову. Из-за холма, на который под¬нимался паровоз, серым столбом вытянулся в небо дым. За Николаем Гошка быстро вернулся в будку.
— Ну, теперь будет хлопот,— вздохнул Карпыч.— Вертолеты, а то и самолеты пожарные вызывать ста¬нут... Только не лес это, однако,— посмотрев внима¬тельней, сказал он. — Дым-то светлый.
Вскоре паровоз перевалил через вершину холма.
На неширокой луговине, меж насыпью и лесом, горел старый стог. И это было бы не страшно, если б не ручейки огня, разлившиеся в разные стороны по свежескошенным полосам сена.
Паровоз спускался с холма все ближе и ближе к месту пожара. И тут Гошка сообразил, что стог загорелся от искры прошедшего впереди них паровоза, о котором говорила Тоська.
— Карпыч, может, остановимся, а? — спросил он. 1
Машинист нахмурился:
— Водой бы заправились — затушили, а так — пустое. Да и времени нет.
Николай молчал. «Как до дела, так нет его»,— разозлился Гошка и снова: 1
— Карпыч! За пятнадцать минут управимся. Потом нагоним! Не скиснет же там молоко,— и вдруг добавил: — Смотрите! Человек!
Издали все сразу узнали фигуру обходчика. Лысая голова, белая рубаха навыпуск. Он шел вдоль одной из полос огня, дальше других продвинувшейся к лесу, и пиджаком сбивал желтые языки пламени. Паровоз почти поравнялся с ним, и в тот же момент случилось то, чего Гошка меньше всего ожидал,— Шульцов сам повернул ручку тормозного крана.
— А за срыв графика я отвечать буду?! — закричал Карпыч. Но тут же, сунув Николаю в руки кочегарную лопату, стал первым опускаться на полотно.
...Жаркие языки лизали Гошкины руки, лицо. Гла¬за застилал дым. Паренек шел меж двух ручьев огня и хвойной ветвью наотмашь сбивал пламя. Хвоя тре¬щала, огонь опадал, рассыпался искрами и все-таки продвигался дальше...
Пахло гарью, смолой. «Нужно бы вокруг остальное сено собрать».— Гошка, отбросив ветку, стал охапками таскать скошенную траву к горящему стогу. Лицо об¬давало жаром. Искры жгли плечи, руки.
Бросив очередную охапку у стога, Гошка вдруг по¬чувствовал, как всполох огня лизнул его сбоку. На нем вспыхнула одежда. В испуге он отскочил. Но в тот же момент Шульцов сшиб его с ног и, придавил к земле брезентовым плащом. В темноте перед глазами поплыли красные крути. Ости скошенной травы больно закололи щеку.
— Пусти, пусти! — задыхаясь, мычал он из-под бре¬зента.
А когда встал и скинул плащ, Шульцов был уже в стороне. Ссаживая о древко лопаты обожженные ла¬дони, он срезал полосу дерна, чтоб не пустить огонь в лес. Неподалеку Карпыч с обходчиком тушили пламя своими тяжелыми, намоченными в тендерном баке пид¬жаками.
Гошка схватил плащ и стал накрывать им уже сла¬беющее пламя.
Плащ был плотный, широкий, и огонь начал быстро гаснуть.
— Хватит! Шабаш! — закричал наконец машинист.
      Гошка выпрямился, взглянул на него. Лицо, шея, руки  Карпыча были мокрые, красные, перемазанные сажей. Он что-то сказал обходчику и, разглядывая на ходу обгоревший китель, направился  паровозу.
— Айда, Георгий!—крикнул Николай.— А ты, дед, побудь тут. Дальше гореть не должно! — и он с лопатой в руках побежал к насыпи.
Обходчик, тяжело дыша, опустился на траву. На светлой его рубахе виднелись прожженные дыры, черные полосы сажи.
Паровоз дал гудок и тронулся. Гошка, уже стоя в дверях, посмотрел на луговину. Темная полоса дерна отделяла лес от места пожара. Правда, стог еще горел, но уже оседал, рассыпая по сторонам всполохи искр.
— Ну вот, говорил же я, что давно сажи не ню¬хал.— сказал Николай и вдруг захохотал, показывая на Гошкины штаны:
— Ты гляди, гляди Карпыч! Георгий-то зад себе прожег! Голышем теперь...
Гошка оглянулся.
Шульцов стоял посередине будки, закопченный, с об¬горевшими бровями и, опустив в чайник с водой обож¬женные ладони, продолжал смеяться:
— Как же теперь кочегар-то наш в Филимоново с половиной штанов явится?
И, глядя на него, Гошка вдруг впервые улыбнулся: «А может он, правда, неплохой парень?».
...Обо всем случившемся на перегоне ни в Заозерке, ни в Филимоново так и не узнали. И диспетчер, отмечая опоздание маневрового к месту назначения на семь минут, был недоволен.