Вечеринка с сыном Чан Кай-ши

Рассказ моего отца, лётчика военно-транспортной авиации Сивцова Николая. Выдержка из книги «Своими глазами».

   Свои отзывы, замечания, предложения можно писать и на адрес:
slawa-s@tut.by или звонить по телефону РБ, г. Гродно (+375) 296 855490.

Буду благодарен тем, и окажу содействие, кто решит экранизировать мемуары.


Молодой, лет тридцати, китаец, улыбаясь, быстро подошел к нам.
- Друзья! Приглашаю вас всех к себе в гости. С утра я разыскиваю вас. Был в гостинице, но не застал. Мне хочется в вашем лице отблагодарить всех русских летчиков, весь русский народ, за всё то хорошее, что они сделали для меня и Китая. 

Общедоступная  информация.
    Цзян Цзинго (1910-1988). Сын Чан Кай-ши от первой жены Мао Фумэй. В 1925 г. был приглашен Сталиным на учебу в Советский Союз, в целях укрепления связей с Чан Кай-ши и партией Гоминьдан. Учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока, в Военно-политической академии РККА им. Толмачева в Ленинграде. В СССР был известен как активный комсомолец Николай Владимирович Елизаров. В 1935 г. женился на девушке из Белоруссии Фаине Вахревой (ее китайское имя — Цзян Фанлян). В 1936 г. вступил в ВКП(б). Работал на Уральском машиностроительном заводе («Уралмаш») в Свердловске. В 1934-1937 гг. — ответственный редактор газеты «За тяжелое машиностроение», затем заместитель заведующего орготделом горсовета Свердловска. В 1937 г. арестован, но позже обменен на советского резидента в Китае. В дальнейшем Цзян Цзинго побывал в роли лидера молодежных организаций Гоминьдана, попробовал свои силы в административном аппарате на провинциальном уровне.
      30 июня 1945 г. Цзян Цзинго в составе правительственной делегации прибыл в Москву. Чан Кай-ши дал сыну задание обратиться к Сталину с «просьбой» оказать гоминдановским войскам помощь в установлении контроля в Маньчжурии. Усилия отца и сына оказались напрасными. Сталин уже сделал выбор в пользу Мао Цзэ-дуна. В развернувшейся гражданской войне между сторонниками Гоминьдана и Коммунистической партии (1946-1949), Народно-освободительная армия Китая, руководимая КПК, разгромила гоминдановские войска.
     Чан Кай-ши с сыном бежали на остров Тайвань, где закрепились при помощи США...

Договорились, что часов в 6-7 вечера он заедет за нами в гостиницу, и все мы отправляемся в гости. Мы поторопились с осмотром города и проехали к братской могиле соотечественников. Горько и обидно стало на душе, когда узнали, что правители Китая не проявляют никакой заботы о героях, отдавших жизнь за их Родину. Только сотрудники нашего представительства, русские эмигранты, да изредка бывающие здесь наши корреспонденты не забывают это святое, дорогое, не только русскому народу, место. 
Часов в пять мы возвратились в гостиницу. Узнав, что никто из нас не был на подобных – ответственных банкетах, где видимо, будут присутствовать правительственные чины, полковник решил проинструктировать экипаж.
- Ничего не начинайте делать первыми. Следите за рядом сидящими. Что будут делать они, так поступайте и вы. Тему разговора лучше самому не выбирать, а предоставить это хозяевам. Лучше больше расспрашивать, чем отвечать. Не обсуждайте решений и действий нашего правительства....
В конце полковник сказал, что сын Чан Кай-ши жил и учился многие годы в России, коммунист, но в настоящее время далек от коммунистических позиций.
- Об этом вам так, между прочим, следует знать, но ни в коем случае не напоминайте ему в разговорах. При обращении называйте его – товарищ Цзян Цзинго.
- А почему при случае нельзя напоминать ему о долге коммуниста? – спросил я полковника.
- Он хитер и обидчив. Не имея опыта, можно попасть в большую неприятность. От этого мне и хотелось предостеречь вас.
В восьмом часу появился улыбающийся Цзян Цзинго и на трех автомашинах, вместе с полковником и его адъютантом, мы отправились в зимнюю резиденцию Чан Кай-ши. Я сидел рядом с Цзян Цзинго, который первым на приличной скорости гнал машину, и не очень внимательно слушал его веселый разговор то со Стрельцовым, то с Ефремовым, которые сидели сзади. Дорогу нам часто переходили пешеходы и мне казалось, что не все смогут увернуться от быстро едущей машины. Но пока всё обходилось и я начал думать о другом. Мне почему-то вспомнились величественные ворота Кремля, где зорко стоят часовые, и без особого пропуска, конечно, никого не пропускают. Стали вспоминаться слухи, доходившие до меня, что с оружием, даже обыкновенным складным ножом вход в Кремль воспрещен. А у нас у каждого при себе были пистолеты, а у Арсена Гринько, как всегда, еще и нож.
- Товарищ Цзян Цзинго, а пропустят ли нас к вам без пропуска, проверки, да еще в такое позднее время? У вас, наверное, охрана такая же, как и в Кремле, где вы, я думаю, были не раз, - обратился я к нему.
- Безусловно, - махнул рукой расплывшийся в улыбке наш собеседник-шофер, - охрана у нас даже лучше кремлевской. Но со мной вас когда и куда угодно пропустят! Можете не беспокоиться.
- Ваш папа сейчас дома? Он знает, что мы будем у вас? – вдруг совершенно неожиданно вырвалось у меня.
- Разве это имеет какое-то значение, - громко рассмеялся китаец. – Вы же мои гости. К тому же он очень занят работой.
Его ответ навел меня на мысль, что Чан Кай-ши нет в резиденции. А если и есть, то на банкете он все равно не будет присутствовать.
На город быстро опускался вечерний сумрак. Большие здания в 30-40 шагах стали плохо различимы. Я хоть и поддерживал непрерывно продолжавшийся веселый разговор, но все время с напряжением смотрел вперед, желая еще издали заметить что-то напоминающее Кремль. Мы быстро мчались теперь по безлюдной, не широкой, окутанной зеленью улице. Вскоре Цзян Цзинго сбавил скорость, круто повернул машину вправо и поехал медленно.
- Вот мы и приехали, - вдруг приумолк он, проезжая через наполовину раскрытые ворота.
Я с еще большим вниманием стал рассматривать все вокруг сквозь наступившую темноту. Слева ворот находилось небольшое неосвещенное здание. «Это проходная», - подумал я и, как позже узнал, не ошибся. «Где же часовые?» - только спросил я себя, как вдруг недалеко от проходной, вблизи кустов, с земли стали вскакивать люди. Мне все же удалось различить, что это были военнослужащие.
- Ну, я им дам! – воскликнул наш собеседник. Метров через двадцать он резко затормозил, развернул машину и быстро выскочил.
- Сейчас будет тарарам, - тихо произнес Стрельцов.
     Мы несмело ступили на землю двора. Две следовавшие за нами автомашины подъехали и стали рядом. Веселый разговор, шум заполнили притаившийся во мраке двор. Мы втроем стояли молча и смотрели в сторону проходной. Темнота все скрадывала от нас.
- Друзья, идите за мной, немного прихрамывая и поправляя галстук, произнес неожиданно появившийся Цзян Цзинго. Не составляло никакого труда догадаться, что он бил охрану не только кулаками, но и ногами.
Это так удручающе подействовал на меня, что появилось желание немедленно уйти отсюда. Только присутствие полковника удерживало меня дать такую команду экипажу.
Я стал рассматривать притаившееся во дворе большое и видимо красивое архитектурное строение: только несколько окон тускло, словно в покойницкой, светилось. Все остальное было охвачено мраком неизвестности.
- Я специально пригласил гостей, которые умеют разговаривать по-русски. Большинство из них обучалось в России, - задыхаясь, выдавливал впереди идущий Цзян Цзинго. Началось восхождение не знаю на какой этаж… Немного ступеней. Темно, как в полночь в погребе под бочкой!
- Не отставайте, держитесь за мной.
Раскрытая дверь… Еще одна дверь… Некрутые, но долгие повороты по лестнице. Поворот налево. Дверь. Наконец большая, слабо освещенная комната с двумя дверями. С трудом добравшись до этой комнаты, Цзян Цзинго начал знакомить нас с приглашенными на банкет своими земляками. Я монотонно называл свою фамилию, безразлично пожимал чужие протянутые руки и не вникал в суть ответов китайцев. Весь я находился под гнетущим впечатлением. Мне почему-то вспомнились серые, низкие домики, в которых проживала свою жизнь японская военщина. Почему как там, так и здесь тебя настораживает, угнетает, тревожит? Почему, входя, там надо остерегаться низкой притолоки, а здесь – гробовой темноты? Почему там, как и здесь, не видно жизни, не слышно гомона, веселья? Почему в кругу хозяев на тебя находит одиночество? Видимо, и здесь все та же чертова западня!   
- Друзья! Я приказал специально для вас приготовить наше национальное кушанье – китайский чафан! Думаю, вы не пожалеете об этом! – восклицал Цзян Цзинго, показывая на сдвинутые вместе столы.
- Товарищ Цзян Цзинго, значит хлеба, ложек и вилок не будет, а будут змеи? – поддержал его разговор Стрельцов.
- Я решил посочувствовать вам, - не восклицая, а постепенно сбавляя тон, начал отвечать он. – Жареных змей не будет, а ложки и вилки всем принесут.
Китайцев, приглашенных Цзян Цзинго, было на два больше, чем всех русских. Сразу же после ответа Цзян Цзинго, ко мне обратился один из них.
- Я пять лет учился в Москве и хорошо знаю русский народ, его культуру, обычай. У вас заведено называть друг друга товарищами, - начал шептать он. – Но здесь так не делается. Я порошу вас называйте Цзян Цзинго не товарищ, а мистер Цзян Цзинго!
Я удивленно посмотрел на китайца, затем на экипаж. С каждым, как и со мной, и, как казалось, об одном и том же, негромко вели беседу гости китайцы. Цзян Цзинго в это время шутил с полковником.
- Извините, но я не знал и считал это более близким. А разве в этом вы находите что-то оскорбительное? – поставил я его в тупик.
- Что вы, что вы, - начал повторяться китаец. – Видите ли, «мистер» это английское, международно-принятое слово. Все культурные люди им пользуются в обращении. И вам я предлагаю поступать также.
«Мистер – культурное, а товарищ – некультурное! Это же ложь!» - подумал я.
- Вот не знал, да и не понятно, почему многие едут учиться в Россию, когда там даже обращаются друг к другу некультурно? – слегка съехидничал я.
- Вы далеко катите, - хитро подметил китаец и заулыбался. – Согласитесь, из-за такой мелочи мы не будем портить вечер и приятельские отношения.
- Друзья! – воскликнул и прервал нашу натянутую беседу Цзян Цзинго. – Разрешите нарушить установившуюся традицию. Мне хочется сейчас же вручить всем русским памятные подарки. Я опасаюсь, что по окончании нашего семейного ужина забуду об этом.
Наступило общее молчание.
- Мистер Цзян Цзинго, - неожиданно нарушил тишину Павел Ефремов, - по-моему, не стоит зря торопиться. Никто и ничего не забудет.
- В таком случае, - перебил Ефремова мистер, - я попрошу всех здесь присутствующих обязательно напомнить мне об этом в конце.
Слуги начали быстро накрывать общий стол. Нас пригласили сесть за него и усадили в перемежку: русский – китаец, русский – китаец и т.д.
- Друзья! Пока накрываются столы, я расскажу вам, как мои послушные работники готовились к этому банкету. Когда я расстался с вами, то сразу же приехал сюда. Я сказал им, чтобы часам к 6-7 вечера все было готово для банкета, на котором будут присутствовать русские. Они спросили: приблизительно, сколько человек будет присутствовать на банкете и сколько из них русских? Я ответил, что всего будет человек 20, а русских – 7-8.
- Сколько купить вина? – опять продолжали надоедать они мне.
- Купите столько, чтобы всем хватило! – зло ответил я им и ушел. Перед тем, как ехать за вами, я решил уточнить, как выполнено мое приказание, вернее, как по-русски говориться, просьба.
Узнав, что все готова, я спросил:
- А сколько купили вина?
- Восемь бочек, - боязливо ответили мои слуги.
В комнате разразился продолжительный веселый смех, оживление!
- Но не беспокойтесь: бочки небольшие – литров по 30-40. Вот сколько предстоит нам сегодня выпить! – весело смеялся Цзян Цзинго. Слуги закончили накрывать столы и перед каждым положили по салфетке. Вслед за мистером, который сидел в окружении своих земляков на самом видном месте, все китайцы начали помещать эти салфетки на груди, за борта своих пиджаков. Я тоже взял салфетку, но так как все мы были одеты в гимнастерки, пристроить ее, не расстегивая ворота, было негде, то положил обратно. Напротив меня, в окружении китайцев, сидел старшина Гринько. «Что он будет делать с этой салфеткой?» - эта мысль рассмешила меня, так как был уверен, что совет полковника (поступайте так, как поступают гости) им выполниться в точности. Старшина внимательно следил за действиями своих соседей. Вот китаец слева, запихнув часть салфетки за борта пиджака, расправляет ее остаток на груди. Гринько, не спуская глаз с соседа, прощупывает у себя пуговицы на разрезе ворота. Оставив в покое китайца, стал совать палец между пуговиц и туда-же косится. Потом конец довольно большой и грубой салфетки начал втискивать между пуговиц. Чувствуя, что это не получается, расстегнул ворот и покосился на него. Быстро застегнул пуговицы обратно и повернулся к китайцу. «Нарушать форму нельзя», - казалось, подумал Гринько. Китаец о чем-то беседовал с радистом Шаховым. Чересчур близкий и пронизывающий взгляд старшины заставил его прекратить беседу и осмотреться. Китаец бегло ощупал и поправил галстук, затем салфетку и, глянув на Гринько, повернулся опять к радисту, Старшина вторично прощупал пуговицы, безнадежно попытался втолкнуть грубый и толстый конец салфетки между пуговиц и повернулся опять к китайцу, но так как тот сидел к нему боком, то он слегка похлопал его по плечу. Сосед испуганно подскочил! Гринько, не глядя в глаза китайцу, взглядом стал пронизывать его грудь. Когда старшина начал в третий раз проделывать одно и то же, китаец встал и вышел.
- Слушай лётчик, ты так всех моих друзей разгонишь, - обратился хозяин к старшине, - не напрягайся, это не дипломатический приём, а дружеская встреча. Наверное, вас полковник заинструктировал, вы мои гости, делай как говорю, расстегни пуговицы, вот и будет место для салфетки. 
Хозяин встал и привлек к себе внимание:
- Друзья! Прежде чем произнести первый тост, я попрошу всех: давайте не будем говорить о политике. Будем пить, веселиться, рассказывать рассказы, анекдоты, свою жизнь, но только избежим этой политики. Я устал от нее.
Первый тост – за дружбу между народами Китая и Советского Союза – всеми был воспринят радостно. Китайцы выпили по стопочке величиной с наперсток, а нам пришлось по целому стакану, которые по указанию хозяину были специально поставлены русским. Вино теплое как показалось, противное, но от этих наперстков наши хозяева заметно повеселели, стали более словоохотливы и даже вспотели, так как начали ослаблять галстуки и расстегивать вороты рубах. Таких тостов было не менее пятнадцати. Но ни один из русских не был даже во хмелю, в то время как китайцы были изрядно выпивши. Официальная часть банкета стала переходить в неофициальную....
- Вы наше кино смотрели? – обратился мистер Цзян Цзинго к Стрельцову. – Оно, конечно, вам не понравится. Мы намного отстаем в этой области.   
- В вашем центральном кинотеатре мы были, но почему-то китайские кинофильмы там не показываются. Более десяти дней подряд показывают один и тот же американский фильм. Может быть, потому что служу в авиации, но на войне за четыре года я, пожалуй, не видел столько кошмарных убийств, сколько преподнесли мне за два часа в кино.
Китайцы весело рассмеялись.
- Надо уметь ценить искусство, знать прошлую историю, - заметил один из них.
- Древнюю историю народов Америки,- после установившейся тишины начал отвечать Стрельцов, - признаюсь, не читал, даже не знаю, есть ли она вообще. Но не очень далекое прошлое, некоторых переселившихся туда проходимцев не заслуживает большого внимания и тем более похвалы.
- Это уже пахнет политикой, - прервал его Цзян Цзинго.
- Давайте лучше говорить по сути дела, побольше пить, есть.
- Мистер Цзян Цзинго, - вступил вскоре в разговор полковник, - а почему советских фильм не показывают в Китае? У нас даже пионеры знают о жизни китайского народа, его славной борьбе за свое национальное освобождение.
- Я же не министр просвещения, культуры,- засмеялся и поспешил прервать его Цзян Цзинго. – Вы ему задавайте такие вопросы.
Все гости – китайцы чрезмерной мимикой выразили хвалу хозяину.
- Кино, радио, газеты, литература, - настойчиво продолжил свою мысль полковник, - все прославляют американцев и доказывают, что они одни спасли Китай от порабощения и угнетения. Но вы же прекрасно знаете, что это не так! Мне не хочется принижать роли самого китайского народа, обидно и за то, что ни слова не говориться о той бескорыстной материальной, духовной и другой помощи русского народа Китаю.
- Друзья! Я же просил вас не говорить о политике! Иначе мы можем поссориться.
Цзян Цзинго встал и уже который раз настойчиво предложил выпить.
- Раз здесь затрагивался вопрос о литературе, - заплетающим языком стал говорить хозяин, - я откровенно скажу: мой самый любимый писатель – Пушкин! Я много читал его произведений и знаю массу анекдотов о нем. Если хотите, одни из них я вам расскажу.
Затем Цзян Цзинго рассказал, будто бы Пушкин ходил ежедневно обедать к двум сестрам из богатой семьи. Родители, видя, что кроме обеда он больше ни на что не настроен, решают запретить ему встречаться с дочерями. Они закрыли на замок дверь и повесили объявление: «Не стучи! Обедают!». Пушкин, прочитав объявление, разорвал его так, что из одного слова «обедают» получилось два самостоятельных слова, и ушел. После продолжительного громкого смеха, особенно со стороны китайцев, Николай Стрельцов добавил:
- Первоисточники этого анекдота не верны. Кроме всего сказанного Пушкин еще оторвал и унес «Не». Насмеявшись до слез, Цзян Цзинго стал вспоминать свою прошлую жизнь и немного загрустил.
- Много лет я учился, жил и работал в России. Прекрасная страна и люди. Много трудностей испытал и голод, и холод, и унижение. Это могло случиться в любом государстве, с любым человеком. Смутно от воспоминаний у меня на душе, что отца родного анафеме предал, чтобы выжить. Но не будем грустить. Жизнь продолжается. Был и в Свердловске, и в Ленинграде, не говоря уже о Москве. Мне тридцать пять лет. Жена у меня русская. Имеется двое детей. Я обещал жене познакомить ее с вами. Свое обещание я обязательно выполню. Я летчик, шофер, инженер, многому учился и многое умею..., - засмеялся китаец.
Мне припомнился разговор с адъютантом полковника, который сказал, что у Чан Кайши имеется еще второй, старший сын. Но так как умственные способности у того недоразвиты, то свою ставку отец делает на своего младшего сына – Цзян Цзинго. Одно время у них имелись довольно серьезные расхождения, и даже об этом сообщалось в печати, но потом, видимо, они нашли точки соприкосновения и помирились.
- Я был во многих городах России, - продолжал Цзян Цзинго, - и хорошо знаком с жизнью и обычаями русского народа.
- Мистер Цзян Цзинго, - прервал его полковник, - вы только что сказали, что были во многих наших городах, многое знаете и видели своими глазами. Меня вот уже несколько дней донимает командир экипажа, - посмотрел он на меня, а затем опять на китайца. – Он просит разрешения слетать в самый крупный старинный город Китая – Шанхай! Свободное время у них сейчас имеется. Не можете ли вы помочь им осуществить свое желание: посетить на два-три дня Шанхай?
Я одобрительно кивнул головой, а думать стал совершенно о другом. Мне вспоминалась русская эмигрантка, у которой в американском банке в Шанхае хранится золото, деньги и, которые следовало бы вывезти, так как добрая их часть, определенно, принадлежит русскому народу.
«Полковник специально с этой целью затеял этот разговор. Возможно, нам и разрешат слетать в Шанхай!» - Эти радостные мысли охватили меня.   
- Что вы, что вы, - поднялся с кресла Цзян Цзинго, - этого сделать тем более сейчас, невозможно! – безнадежно развел он руками.
- Одно ваше замолвленное слово, даже только согласие, а остальное я беру на себя, и экипаж через день будет знакомиться с Шанхаем, - прервал его полковник.
- Что вы, что вы, - опять начал повторять китаец. – Вы многое не знаете. Это большие хлопоты. Надо просить разрешения, доказывать необходимость. Заранее должен вас огорчить: при всем моем желании – это неосуществимо. Лучше я вам расскажу о своей неофициальной встрече со Сталиным, - сел он на прежнее место.
- Наверное мне не поверите, подумаете напился и несёт околесицу или наговаривает на любимого вами вождя и учителя, но не сможете угадать, что он ответил на вопрос, «Когда возродиться Япония?».  Молчите..., боитесь ошибиться, правильно... И я был поражён, услышав, что любая сила недолговечна, только сила нации, такая как у Японии неуничтожима. Рано или поздно, Япония возродиться, а под управлением США через пять лет!   Если кто-то из вас так скажет, мы долго его не увидим… А я Сталину верю! – возвысил он голос и подкрепил его взмахом руки.
- Верю и тому, что он сказал о нашем возрождении,- все присутствующие замерли, некоторые с открытыми ртами.
- Напомнил, что говорит со мной, не как с дипломатом и может сказать, что договора вещь ненадёжная, с Германией тоже имелся... Сегодня вы не имеет сил для агрессии, против России. Но стоит вам, Китаю, объединить все политические силы и при трудолюбии вашего народа, прогресс пойдёт быстрее всех. Когда-то в древности мы были буфером между Монголией и Европой, теперь пусть Монголия будет в этом качестве между нами и Китаем. Монголия нам нужна отдельно от Китая, мы должны обезопасить свои границы на Востоке,- сказал он и поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен.
- Когда был закончен незабываемый прием нашей делегации, и я последним стал выходить из приемной, Сталин окликнул меня.
- Товарищ Цзян Цзинго, - сказал он мне, - так можно надеяться на дружбу между народами Китая и Советского Союза? Я стоял у раскрытой двери приемной.
- Товарищ Сталин, за дружбу между Китаем и Советским Союзом вы можете полностью положиться на меня. Она будет вечна и нерушима, - заверил я его. – Друзья я предлагаю выпить за здоровье мудрого и великого Сталина!
Все встали и быстро опорожнили свои малые и во много раз большие «емкости».
Ко мне подкралась мысль: скоро последует не совсем желанный тост: «За здоровье Чан Кай-ши!» Как бы его избежать! Но почему так думалось, понять не мог. Ведь мы союзники, а он глава государства, генералиссимус! Возможно, начал сказываться алкоголь? Наверное, поэтому решился задать, вертевшийся на языке вопрос.
- Мистер Цзян Цзинго, мне говорили, что вы служили в рядах Китайской Красной Армии…
- Что-то было, - прервал он меня: - А что, это кстати интересно для всех,- побагровев, он стал коситься на своих земляков.
- Мистер Цзян Цзинго, - вовремя вмешался в разговор полковник, - приглашаю вас в свободное время с семьей посетить наше атташе и посмотреть интересный кинофильм о любви. Думаю, вы не пожалеете об этом.
Цзян Цзинго ответил, что хотя у него и мало свободного времени, но постарается воспользоваться этим приглашением. Я вспомнил, зачем мы сюда прилетели, и решил узнать, как протекают переговоры между правительством Китая и делегацией Монгольской Народной Республики.
- Мистер Цзян Цзинго, вы, видимо, встречались с делегатами Монголии. Интересно, успешно ли протекают их переговоры?
Цзян Цзинго слегка шевельнул плечами, затем усмехнулся.
- Чтобы разобраться в существе Монгольского вопроса, нам не хватит и вечера. А вообще переговоры проходят довольно успешно. От своих обязательств мы не отступаем. Учитываем желания и Монгол, и их соседей.
Я предложил тост за наших общих соседей и друзей – монгол, который всеми был радостно поддержан.
- Мистер Цзян Цзинго, у вас такие чиновники, - вскоре заулыбался полковник, - что ни к вам, ни к вашему отцу невозможно попасть на прием. Все они ссылаются на вашу занятость в то время, как американцев или некоторых других сразу же, при том охотно, сопровождают.
- Это вам кажется. Мы действительно заняты. Даже признаюсь в большем и надеюсь, что это не будет оглашено..., - совсем захмелев, заплетающимся языком продолжал говорить он. – Почти весь наш капитал размещен в иностранных банках. Малейшее недоразумение и на него тот час могут наложить арест или просто часть забрать, для уплаты имеющихся долгов Китая за нефть, оружие и другое. А с этим следует считаться и всегда помнить...
- Но капитал надо было давно вернуть Родине, народу и таких недоразумений не было бы.
- Ух… эта мне политика! – вспылил Цзян Цзинго и ударил кулаком по столу.
– Уж который раз я прошу вас об одном и том же!.. Я так и предполагал: испортите мне этот вечер!! – закричал он, глядя на полковника весь побагровев.
- Ну ты и интриган, полковник!... Я тебя насквозь вижу, но это твоя работа. – растягивая слова и немного успокаиваясь произнёс он.
- Ладно, послушай меня. В официальной обстановке этого не услышишь. Ваша коммунистическая партия, для коммунистов, а остальные люди – дерьмо.... И не возражай, я знаю, о чём говорю, сам в этом дерьме был.... – немного помолчав, продолжил.
- Партия моего отца «ГО – МИНЬ – ДАН», где ГО — страна, МИНЬ — нация и народ, ДАН — партия. Это партия для народа и страны – понял!!!  Первой в мире, с 1894 года, партия борется с монархией, вы в 17-м, а мы в 11-м её свергли. Мы знаем, как сделать счастливым китайский народ, привести его к процветанию. Такие как ты коммунисты, всё лезут, учат, учат... Прошу, передай своему руководству, нам не надо мешать!....  Знаю, это пустая просьба. Будущее покажет. Лет через 10-15 посмотрим, если доживём....
- Разрешите, - встал я и громко обратился ко всем, - рассказать вам один анекдот, который, надеюсь, никто здесь не слышал. Он и у нас не так давно появился.
Китайцы радостно захлопали в ладоши. Я сел.
- Пожалуйста, пожалуйста, - сказал мой сосед справа и покосился на Цзян Цзинго, - мы вас охотно послушаем.
Растягивая, умышленно повторяя забавные места, рассказал я не совсем приличный анекдот.
Весело, до слез смеялись собравшиеся в слабоосвещенной комнате, прослушав его.
- Многих русских солдат, особенно летчиков я знаю давно, - стал неторопливо и спокойно произносить Цзян Цзинго.- Кажется, в летной части я даже вступил в ряды Коммунистической партии! – воскликнул в конце китаец. Я подумал, что видимо не один Цзян Цзинго, а и некоторые другие, находящиеся здесь китайцы, являются членами коммунистической партии. У них наверное имеется здесь небольшая первичная партийная организация и кто-то из них является ее секретарем. Но кто? Как это узнать?
- Партийный билет, как и положено, - стал показывать мистер красную книжицу, - я ношу всегда при себе. Теория марксизма мной усвоена досконально. А «Капитал» Маркса я выучил, можно сказать на память!  Знаю, как справедливое общество построить! – оживился китаец.
- А кому вы платите членские взносы? – спросил я его.
Китаец, а за ним все его земляки сначала замерев замолкли, а потом весело рассмеялись. Цзян Цзинго развалился в кресле и развел руками. Вдруг его возбужденный смех начал заметно затихать, а лицо багроветь. Земляки все разом опять притихли.
- Ваша наглость, молодой человек, начинаете мне нравиться! – Воскликнул китаец в конце.
Я разбирался в нахлынувших мыслях, но не находил, что в данном случае надо отвечать.
- Мистер Цзян Цзинго,- выручил меня полковник, - этот вопрос надо понимать так, как он и есть. Многие из них, - посмотрел он на экипаж, а затем опять повернулся к китайцу, - являются членами коммунистической партии, состоят в ее первичной организации и секретарю, о чем вам известно, ежемесячно платят членские взносы. Поэтому у командира экипажа, гвардии старшего лейтенанта Сивцова и возник такой простой вопрос. Что-то большее усматривать здесь не следует, - заулыбался полковник.
- Ох, эта мне политика! – сказал Цзян Цзинго, немного повеселев. Стали улыбаться и китайцы.
А вообще, Цзян Цзинго для своих земляков был своеобразным барометром поведения. Он смеется – они заискивают, изворачиваются. Он злится, молчит – и они дуются, гримасничают, - смотрят на тебя волком.
Полковник привлек внимание всех и стал напоминать о необходимости укрепления дружбы между народами Китая и Советского Союза.
- Мы соседи, и это обязывает нас жить в мире и дружбе. Нам, как никому другому, надо поддерживать друг друга и помогать во всем.
- Я провозглашаю тост, - вдруг поднялся и закричал справа от Цзян Цзинго китаец, прервав полковника, - за здоровье нашего великого, как и у вас говорится, вождя и учителя – генералиссимуса Чан Кай-ши!
Все быстро стали разбирать и поднимать свои стопочки, а кто стаканы.
- Мы, кажется, договаривались о политике не говорить, - неожиданно чётко и довольно громко произнес все время молчавший Павел Ефремов.
«Ну, сейчас начнется тарарам!» - только я подумал об этом, как вдруг действительно, все китайцы повскакивали со своих мест, а следом за ними стали подниматься и русские. В недоумении, глядя на Цзян Цзинго, я тоже стал подниматься.
Взоры всех присутствующих были обращены совершенно в другую сторону. Я повернулся туда же и не сразу догадался, что произошло. Из небольшой, скрытой темнотой двери, в комнату вошел одетый в военную форму поджарый китаец.
- Это… мой… па… па, - заискивая, едва выдавил Цзян Цзинго. Все, точно стоящие мумии, умолкли, не шевелились, а некоторые, видимо, и не дышали. Гневный генералиссимус стоял около радиста Шахова. На висевшие по всему Китаю портреты он был просто не похож, разве одними погонами.
«Так вот он какой!» - стал отвечать я себе, пристально разглядывая, как казалось, несгибаемого, худощавого, пожилого китайца.
Колючим, презрительным взглядом Чан Кай-ши торопливо пронизывал, точно иглой, всех присутствующих. Взгляд умных глаз завораживал. Затем мотнул, как бык, круглой головой и быстро удалился.
Без слов всем стало ясно, это был финал банкета! Хотя я только на миг глянул в сторону потерявшего дар речи Цзян Цзинго, но не смог заметить, как остальные китайцы растворились в темноте. Оставшись одни, мы в недоумении смотрели друг на друга и на побелевшего хозяина.
- Извините… Все окончено… Срочная работа… Другим разом..., - стал приходить он в себя и выпроваживать нас…